Александр Каревин
Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины
Надо сказать, что в обсуждавшейся книге ничего не говорилось о таких «критериях» вузов, как славянскость и наличие в составе учащихся детей русских бояр. Их Татьяна Геннадьевна приплела «задним числом». Кстати, город Вильно в описываемый период являлся одним из славянских культурно-просветительских центров, а само Великое княжество Литовское относилось именно к Восточной Европе. Да и принадлежность собственно Литвы к восточноевропейскому региону до 1991 года, кажется, никем не оспаривалась. Сегодня, правда, в некоторых документах ООН Литву и Эстонию относят к Северной Европе. Правомерно ли современное деление на регионы переносить в глубь веков, вопрос, наверное, риторический. Впрочем, от такой «корректировки» Татьяна Геннадьевна ничего не выигрывает. Ибо в тех же документах ООН к Восточной Европе относят Польшу и Чехию. А вузы в Праге и Кракове появились еще раньше (в ХIV веке). Как ни крути, а объявить Киево-Могилянку старейшим вузом Восточной Европы не получается.
«Точно такая же неточность допущена А.С. Каревиным и в отношении термина «Азовские походы». В российской историографии под ними принято понимать военные кампании против Османской империи в 1695–1696 гг., а не только непосредственно осады Азова (см., например, Богословский М.М. Петр I. Материалы для биографии. Т. 1)».
Спор тут развернулся вокруг желания Татьяны Геннадьевны сделать любимого ею гетмана Мазепу героем (и даже главным героем!) Азовских походов. К сожалению для «ученой» дамы, выяснилось, что Мазепа вообще не принимал участия в тех походах, а находился тогда совсем в другом месте – в Нижнем Приднепровье. Но не склонная признавать свои ошибки Таирова-Яковлева уверяет, что военные действия в районе нижнего течения Днепра являлись составной частью Азовских походов. Предварительно посмотреть на географическую карту она, по-видимому, не удосужилась.
Да и к российской историографии сочинительница апеллирует совершенно зря. Азовскими походами историки называют «походы русских войск и флота во главе с Петром I к Азову, в устье Дона» (цитирую «Советскую историческую энциклопедию»), «два похода русских войск и флота с целью овладения турецкой крепостью Азов» (энциклопедия «Отечественная история»).
Иногда в исторической литературе упоминается, что, желая обмануть противника, русское правительство громогласно объявило о походе в Крым, для чего направило в Нижнее Приднепровье дворянскую конницу и казаков Мазепы. Обман удался. Турки ждали главного удара именно там. В это время наиболее боеспособные части русской армии двинулись в другом направлении – на Азов, который затем и захватили, правда, со второго раза.
Трудно понять, для чего Татьяна Геннадьевна ссылается на фундаментальную работу видного историка Михаила Богословского. Там, в разделе «Азовские походы», рассказывается именно о событиях под Азовом. О Мазепе же и происходившем в Нижнем Приднепровье в связи с Азовскими походами упоминается трижды. Первый раз – когда говорится, что во время осады Азова русское командование получило известие о взятии Кизикерменской крепости.
Что же это доказывает? Например, во время Сталинградской битвы советское командование получило известие о прорыве блокады Ленинграда. Кому приходит в голову объединять два этих, безусловно, важных события зимней кампании 1942–1943 годов в одно сражение? Кто называет участников прорыва блокады города на Неве героями битвы на Волге?
Второй раз речь об указанных событиях у Богословского заходит, когда, перечислив воинские подразделения, отправленные под Азов, он говорит, что другая армия выступила в Нижнее Приднепровье, чтобы оборонять Украину. Два похода разграничены тут достаточно определенно.
Наконец, в третий раз историк сообщает, что, возвращаясь после взятия Азова в Россию, Петр I послал Мазепе распоряжение ехать на встречу с ним. Где тут аргумент в пользу версии Таировой-Яковлевой?
Бесспорно, боевые действия и на Днепре, и на Дону являлись событиями одной войны. Если говорить о военной кампании 1695–1696 годов в целом, то ее можно именовать Азово-Днепровскими (но не исключительно Азовскими!) походами. Такое название иногда употребляется в научной литературе. Дело, однако, в том, что в своем стремлении возвеличить Мазепу Татьяна Геннадьевна объявила, что гетман руководил казаками как раз «под Азовом». Разве это не ошибка?
«Северная война началась не в августе (как утверждает А.С. Каревин, считая неверным мое упоминание об эпизоде Северной войны в марте 1700), а в феврале, когда саксонские войска осадили Ригу», – читаем новое пояснение «ученой» дамы.
Между тем ничего подобного я не утверждал, а писал о том, что Россия вступила в Северную войну в августе 1700 года. Считать передвижение русских войск, происходившее за полгода до указанной даты, «эпизодом Северной войны» неправомерно.
«В моей книге речь шла об использовании термина «малороссийский» в документах казацкой старшины. Поэтому ссылки на церковные тексты ХIV века совершенно неуместны».
Совершенно уместны, ибо Татьяна Геннадьевна объявляла, что термин «малороссийский» вообще появился не ранее конца 1650-х годов. Оговорки о документах именно казацкой старшины она не делала.
«Не знаю, по какому изданию цитирует А.С. Каревин универсалы Я. Остряницы и Б. Хмельницкого, но в академическом издании всех универсалов Б. Хмельницкого про «малороссийских людей» не говорится не только в 1648 г., но и в более поздний период… Т. е. источник, который цитирует А.С. Каревин, остался неизвестным».
Если бы Татьяна Геннадьевна внимательнее читала академическое издание «всех универсалов Б. Хмельницкого», то могла бы обратить внимание на то, что универсалы там опубликованы далеко не все (о чем, между прочим, сказано в предисловии к сборнику). Хотя и там термин «Малая Русь» упоминается в документации, датированной 1654 годом, что все же раньше, чем указанный сочинительницей срок (конец 1650-х годов).
В издании содержатся в основном документы, касающиеся разных хозяйственных дел – о подтверждении имущественных прав такого-то монастыря или шляхтича, о назначении такого-то человека на такую-то должность в такой-то местности и т. п. Адресованы подобные документы сравнительно небольшому кругу лиц, искать в них обращение ко всем «малороссийским по обеим сторонам реки Днепр шляхетным и посполитым большого и меньшего чина людям», наверное, не стоит.
Универсалы же, в которых гетман обращается ко всему народу, опубликованы в ХIX веке Временной комиссией для разбора древник актов при киевском генерал-губернаторе, в частности – в специальном дополнительном томе к знаменитой «Летописи» Самойла Величка. А еще – в подготовленном Императорской Археографической комиссией издании «Акты, относящиеся к истории Западной России» (правда, Таировой-Яковлевой, как следует из ее слов, эти публикации неизвестны).
Справедливости ради следует отметить, что подлинность некоторых из опубликованных там документов ставится иногда под сомнение. Из-за отсутствия оригиналов кое-кто из исследователей предполагает (впрочем, без достаточных доказательств), что казацкий летописец Величко (время жизни которого датируется примерно 1670–1728 годами) мог сам сфабриковать «универсалы», подделав их под старинный стиль. Другие ученые с обвинителями летописца не согласны и признают приводимые им документы подлинными.
К тому же тексты имеющихся у Величко универсалов обнаружены и в других источниках. Но поскольку оригиналов нет, вопрос остается открытым и в современных изданиях эти документы публикуют обычно в рубрике «сомнительные универсалы». Под такой рубрикой могла бы найти их Таирова-Яковлева и в сборнике, на который ссылается, но, повторюсь, она недостаточно внимательна.
А по сути вопроса – если допускать возможность подделки, то и тогда в более раннем, чем у Татьяны Геннадьевны, употреблении термина «малороссийский» вряд ли следует сомневаться. Даже если Величко (и другие летописцы), употребляя слово «малороссийский», лишь подделывался под стиль эпохи, значит, спорный термин стилю эпохи соответствовал. Наименование «Малая Русь» (или «Малая Россия»), соответственно и производные от него, неоднократно встречается в других (неказацких) документах, в литературных памятниках. Как указывает выдающийся украинский историк Петр Толочко, не позднее второй четверти ХVII века этот термин «из сферы литературно-духовной перешел в государственно-политическую». Казацкой старшине он просто не мог быть неизвестен.
«А.С. Каревин не видит разницы между опечаткой, пропущенной редактором книги, и «ошибками» автора. Например, он видит крамолу в моем утверждении, что после Азовских походов Мазепу превозносил и патриарх Иоаким (далеко не самый лояльный к гетману). Речь идет о патриархе Адриане, который в самом деле был далеко не самым лояльным к гетману».
И что тут скажешь? Охотно посочувствовал бы Татьяне Геннадьевне, ставшей, по ее словам, жертвой редакторской невнимательности. Вот только та же самая ошибка (все-таки употреблю тут это слово без кавычек) содержится в другой работе Таировой-Яковлевой – статье, опубликованной в изданном в Киеве сборнике «Иван Мазепа и его эпоха: история, культура, национальная память». И там, по словам «ученой» дамы, заслуги Мазепы в Азовских походах «превозносит» патриарх Иоаким (умерший за несколько лет до названных походов).
Тот сборник выходил при другом редакторе, в другое время (на два года раньше), в другой стране. А ошибка в обоих текстах идентична. Так, может, не редактор здесь виноват? Наверное, Татьяне Геннадьевне не стоило бы собственную вину перекладывать на других. Ошибиться может каждый, но валить ответственность за свою ошибку на невиновных по меньшей мере некрасиво и недостойно профессорского звания.
«События с «конем» отнесены у Пасека именно к 1662 г. (а не к 1663 г., как пишет А.С. Каревин), в то время как документально известно, что в 1663 г. Мазепа продолжал быть на службе у польского короля (что противоречит утверждениям Пасека)».
Ох, и не нравится Татьяне Геннадьевне эта история! Слишком уж неприглядно выглядит в ней ее кумир. Замеченный в заигрываниях к замужней женщине, он был схвачен мужем последней, раздет догола и привязан к коню, пущенному в чисто поле. Обнародовал случившееся польский шляхтич Ян Пасек, четко зафиксировавший, что конфуз с Мазепой случился «на другой год» после 1662-го, то есть в 1663 году. Попытка Таировой-Яковлевой подменить дату, чтобы «опровергнуть» саму «историю с конем», несостоятельна (мемуары Пасека публиковались неоднократно, в том числе на русском языке).
«Не являются источниками, хотя и упоминают «о коне», сочинения Эразма Отвиновского, маркиза де Бонака, Даниэля Крмана. Это мемуары, написанные через 60–70 лет после происшедших (или непроисшедших) событий».
Все мемуары пишутся через какое-то (более или менее продолжительное) время, что не мешает им быть источниками и использоваться в исторических исследованиях. Думается, «провинность» названных мемуаристов не в том, когда они писали воспоминания (кстати, названный «ученой» дамой срок преувеличен), а в том, что обнародовали информацию, неудобную для Татьяны Геннадьевны. Но это уже проблемы не авторов мемуаров, а самой Татьяны Геннадьевны.
Вероятно, устав все «опровергать», сочинительница заявляет: «Можно было бы продолжать говорить об «ошибках», якобы найденных А.С. Каревиным, но полагаю, что для тех людей, кому, собственно, адресованы эти мои строки, и так все ясно».
Продолжать в самом деле можно было. Ошибок в книге масса (подробно они рассмотрены выше). Но правдой также является то, что и без дальнейшего рассмотрения тут все ясно. Кроме разве что одного: каким образом в солидном университете трудится такая вот «ученая» дама. Профессор! Доктор исторических наук! И как тут еще раз не вспомнить слова, вынесенные в эпиграф?
«Выборы» по-карпатоукраински
Писать о так называемой Карпатской Украине я не собирался. Просто не было информационного повода – ни юбилея там какого-нибудь, ни чествования какого-то закарпатского деятеля. Однако жизнь, как часто бывает, внесла в творческие планы свои поправки. Информационный повод появился.
Сайт «Украинская правда» (УП) – самое популярное на Украине политическое интернет-издание – опубликовал пространное интервью с неким Романом Официнским – доктором исторических наук, профессором, проректором и заведующим кафедрой истории Украины Ужгородского национального университета. Опубликовано интервью было в рубрике, носящей претенциозное наименование «Историческая правда». И речь там шла о Карпатской Украине.
В частности, г-н Официнский подчеркивал честность состоявшихся 12 февраля 1939 года выборов в сойм (закарпатский краевой парламент). «Эти выборы не проходили, как обычно, под покровом коррупции и дармовой водки, – заявил он. – Продажа алкоголя была запрещена. Все это попало на полосы западных СМИ».
Причем высказывание профессора о выборах было помещено в самом начале интервью, став своеобразным подзаголовком, задававшим тон публикации.
Такое акцентирование на честности тогдашнего голосования меня удивило. Специалистам хорошо известно, что те «выборы» являлись фикцией (это признается даже современными украинскими историками). О чем я и написал в коротеньком комментарии к интервью (формат издания позволял размещать замечания читателей под основным текстом).
Но мой комментарий был удален редакцией практически моментально. Уточню: удаленный текст не содержал каких-либо оскорблений, ругательств, разжигания межнациональной розни и т. п. Там было лишь несколько предложений, где говорилось о фальсификации результатов «народного волеизъявления» и ориентации тогдашних властителей Карпатской Украины на гитлеровскую Германию. Эту информацию редакторы «УП», якобы пекущиеся об «исторической правде», сочли неугодной. Потому и решил я написать об упомянутых событиях подробнее.
Начну с момента предоставления автономии Подкарпатской Руси (так официально именовалось Закарпатье, когда входило в состав Чехословакии). Край дожидался этого почти двадцать лет. Под всевозможными предлогами пражские политики оттягивали утверждение автономного статуса территории. Только в октябре 1938 года дело сдвинулось с мертвой точки.
Чехословакия тогда была уже на краю гибели (после злосчастных Мюнхенских соглашений), и ее власти наконец-то проявили уступчивость. Подкарпатскую Русь объявили самоуправляемым регионом, но под непременным условием – чтобы в правительстве автономии были представлены все крупные политические силы. На практике это означало объединение в одном кабинете лиц с диаметрально противоположными взглядами. Четверо членов правительства (Андрей Бродий, Иван Пьещак, Эдмунд Бачинский и Степан Фенцик) представляли русское движение. Двое (Юлиан Ревай и Августин Волошин) – украинское.
«Соотношение два к одному в пользу представителей русофильства реально отображало соотношение между двумя главными политическими силами в крае», – скрепя сердце признают сегодня украинские историки. На самом деле все обстояло для деятелей украинского движения еще хуже.
Абсолютное большинство подкарпатских русинов придерживались общерусских взглядов (то есть относили себя к единой русской нации, живущей на пространстве от Закарпатья до Тихого океана). Из восьми закарпатских депутатов, избранных в чехословацкий парламент на последних выборах (в 1935 году), семеро принадлежали к русским партиям. Только один Юлиан Ревай позиционировал себя как украинец. Да и этот «национально сознательный» депутат был избран не закарпатцами. Ему – кандидату от Чехословацкой социал-демократической партии – приписали часть голосов, отданных за социал-демократов в Чехии и Словакии (особенности избирательной системы страны позволяли проводить подобные комбинации).
Премьер-министром автономии стал Андрей Бродий. Однако действовало правительство недолго. Спустя две недели оно было распущено по приказу из Праги, а сам премьер-министр арестован. «Историк» Официнский объясняет случившееся тем, что Бродий якобы являлся «агентом иностранного государства», о чем, дескать, узнали чехословацкие власти.
Данное утверждение действительности не соответствует. Причина заключалась в ином. Бродий твердо отстаивал интересы своего народа, и официальная Прага решила избавиться от него, воспользовавшись лживым доносом. Состряпали же донос (в котором премьер-министр края назывался «венгерским шпионом») Ревай и Волошин.
Забегая вперед, нужно отметить, что никаких улик против арестованного следствие не обнаружило (их просто не существовало). Менее чем через четыре месяца Бродия освободили. Его принял президент Чехословакии, принес извинения. Но было уже поздно – в Закарпатье к тому времени господствовал обыкновенный фашизм.
…Вместо Бродия главой правительства автономии, несмотря на массовые протесты населения, назначили Августина Волошина. Назначение состоялось в соответствии с настоятельной рекомендацией из Берлина. Русских деятелей в новый состав кабинета не допустили.
Г-н Официнский характеризует новоявленного премьера края как «христианского демократа по убеждениям». Эта «демократичность» выявилась сразу.
В Закарпатье началось установление тоталитарного режима. Все политические партии, кроме волошинского УНО – Украинского народного объединения, были запрещены. Исключение сделали только для немецкого национального меньшинства, которому разрешили создать свою партию «на основах национал-социалистических».
Все оппозиционные газеты закрыли. Ликвидировалось местное самоуправление. Избранных населением сельских старост заменили на правительственных комиссаров. Никакие массовые собрания, митинги, демонстрации без предварительного разрешения властей не допускались.
И конечно же проводилась тотальная украинизация. Подкарпатскую Русь переименовали в Карпатскую Украину. Украинский язык объявили государственным. На него в приказном порядке перевели работу всех учреждений, преподавание в учебных заведениях. В городах спешно меняли вывески и таблички с указанием улиц (раньше они были на русском языке). Все ответственные посты замещались «национально сознательными» деятелями. Поскольку таковых в Закарпатье не хватало, их (преимущественно членов Организации украинских националистов) в большом количестве «импортировали» из Галиции.
Хотя формально внешняя политика не входила в компетенцию краевого правительства, внешнеполитическую деятельность оно также проводило. Волошин был большим поклонником Адольфа Гитлера. Принимая немецких дипломатов, неизменно выражал симпатии фюреру. И тайно готовил передачу края под протекторат Германии.
По приказу главы автономии в Закарпатье распространялась «Майн кампф». Любая антигитлеровская пропаганда строжайше запрещалась.
Методы утверждения своей власти «христианский демократ» Волошин тоже заимствовал у своего кумира. По краю прокатилась волна арестов. 18 ноября 1938 года специальным распоряжением премьер-министра на горе Думен (возле Рахова) был создан концентрационный лагерь. Первый концлагерь в истории Закарпатья! Без судебного приговора бросали туда всех, кого по тем или иным причинам волошинцы считали опасными. Свободы лишали не только оппозиционных политиков и журналистов. За колючую проволоку попадали крестьяне, рабочие, представители интеллигенции, посмевшие нелестно отозваться о новоявленном «вожде» и «отце» народа (так называли главу автономии в газетах).
«Двадцать лет плюрализма и демократии не прошли даром для закарпатцев, – комментируют те события историки. – И когда по селам начали притягивать к ответственности людей только за то, что те критиковали Волошина или хвалили Венгрию, – население просто удивлялось… Без всяких юридических «формальностей», в том числе – без суда, человека отправляли в концлагерь только за то, что показался кому-то подозрительным. Такого Закарпатье не знало уже давно».
В этих условиях и состоялись в крае «честные выборы» в сойм. О возможности какой-либо альтернативы не могло быть и речи. Право выдвигать кандидатов имело только УНО. На 32 мандата претендовало 32 кандидата, список которых был утвержден лично премьер-министром. Попытка группы русских деятелей зарегистрировать другой список закончилась их арестом. На агитацию против правительственных кандидатов наложили запрет.
Однако и этих мер властям показалось мало. Для обеспечения «правильного» результата голосования на каждый избирательный участок назначили комиссара с неограниченными полномочиями.
В своем интервью г-н Официнский особо упирает на присутствие в Закарпатье иностранных журналистов, по-видимому считая данное обстоятельство доказательством справедливости выборов. Журналисты-иностранцы там действительно были. Они и обнародовали «на полосах западных СМИ» инструкцию, полученную комиссарами, прикомандированными к избирательным участкам.
«Подготовьте группу из определенно наших людей, которая демонстративно начнет голосовать явно за, – приказывалось комиссарам. – Этим она должна повлиять на остальных избирателей. Если это не поможет, пусть станут 2–3 сечевика (члена созданной властями военной организации «Карпатская сечь». – Авт.) возле урны и каждому смотрят в руки, кидает ли полный или пустой конверт (пустой конверт означал голосование против. – Авт.). Но этим еще не обеспечится успех выборов. Люди могут и явно голосовать пустыми конвертами. Тут и террор не поможет. Поэтому имеете тут столько-то конвертов с кандидатами. Вы обязаны придумать способ, как избирательную комиссию куда-то послать на минуту, тогда поменять конверты в урне. Можете также сфальсифицировать протокол выборов. Вы, господин комиссар, лично отвечаете за выполнение этого задания».
Интересное свидетельство о происходящем оставил английский журналист, представитель агентства «Рейтер» Майкл Винч. «Выборы были далеко не свободными, – вспоминал он. – Таким образом все это событие было, конечно, бессмысленным… Как можно было выразить свое неудовольствие? Было два возможных способа. Или избиратель не шел голосовать, – и в таком случае на него налагался штраф, поскольку в Чехословакии участие в голосовании является обязательным, или он мог зайти в кабину для голосования и бросить в урну пустой конверт. Но и в этом случае его могли заметить, потому что конверты были достаточно прозрачными и любой наблюдатель мог видеть, есть ли в нем бюллетень».
В результате, как сообщал Винч, хотя на избирательных участках и соорудили какие-то ширмы, отдаленно напоминавшие кабины для тайного голосования, но «мало кто из избирателей заботился о том, чтобы зайти за эту ширму. Большинство из них просто озирались на всех, кто там собрался, нервно усмехались и как бы незаметно клали бюллетени в конверт и бросали в урну». Кроме того, «во многих случаях, когда избиратель подходил к столу, член комиссии, вместо вручения ему конверта, сам брал у него бюллетень и вкладывал его в конверт».
Стоит ли удивляться, что, по официальным данным, УНО получило 92,4 % голосов? Подчеркну еще раз – даже современные украинские историки признают: «Выборы в Сейм Карпатской Украины 12 февраля 1939 года были проведены с целым рядом юридических нарушений, а их результаты сфальсифицированы».
Любопытный штрих к общей картине. Видный представитель тогдашнего режима, редактор газеты «Правительственный вестник» Василий Гренджа-Донский жаловался: отправившись незадолго до голосования агитировать за УНО в село Горонда, он столкнулся с таким враждебным отношением жителей, что вынужден был оттуда бежать. А вот если верить результатам выборов («нарисованным» властями и опубликованным затем тем же Гренджа-Донским), жители Горонды чуть ли не поголовно проголосовали за ненавистное им УНО.
Другой факт. На следующий день после голосования в окружную администрацию прибыла делегация из села Заречье (Иршава). «Как же так? – спрашивали крестьяне. – Мы все голосовали пустыми конвертами, а в результате – только несколько голосов против».
Но на недоуменные вопросы избирателей никто отвечать не собирался. Все кандидаты были объявлены «избранными». Такими вот были те «выборы». Можно, конечно, вслед за «Украинской правдой» безоговорочно выдавать их за честные. Но будет ли это правдой?
