Александр Каревин
Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины
Наверное, нет нужды перечислять все огрехи книги. Чтобы привести их полный перечень с необходимыми в таком случае опровержениями, потребовалось бы писать труд не меньший по объему, чем сочинение самой «ученой» дамы. А потому, в дополнение к вышесказанному, стоит ограничиться еще разве что указанием на склонность г-жи Таировой-Яковлевой к фантазированию. Тут надо отдать ей должное: воображение у сочинительницы развито превосходно. Только функционирует оно в ущерб достоверной истории. Вот автор книги ведет рассказ о церковной анафеме Мазепе, провозглашенной митрополитом Стефаном Яворским (малорусом по происхождению). «Очень интересно узнать, какие истинные чувства владели Яворским», – пишет «ученая» дама и начинает строить предположения о тайном сочувствии архиерея гетману, которого он предал церковному проклятию якобы исключительно из опасения подвергнуться репрессиям. Историки, конечно, знают, что свои истинные чувства Стефан Яворский выразил в собственноручно (и добровольно, по побуждению души) написанном стихотворении, где Мазепа назван Иудой, вторым Каином, вторым Иродом, сатаниным сыном и т. п. Но что до того Таировой-Яковлевой?
Примерно такую же степень правдивости имеет утверждение г-жи сочинительницы о скрытых симпатиях к Ивану Мазепе его преемника Ивана Скоропадского. «В своих универсалах, – уверяет «ученая» дама, – он (Скоропадский. – Авт.) именовал Мазепу не иначе как «бывший гетман» или «мой антецессор», но никогда «изменником», как того требовали российские власти». Между тем универсалы те опубликованы. Изменником в них Иван Мазепа называется многократно (а еще: супостатом, богоотступником, згубцей и т. п.). Очевидно, что указанные документы Таирова-Яковлева не читала (оно ей надо?), а просто напридумывала то, что лучше соответствует концепции жития.
Ну а самым курьезным в книге является приписывание автором своему герою роли «серого кардинала» в свержении в 1689 году правительницы Софьи. Как провинциальный деятель, только изредка наезжавший в столицу, вообще мог играть такую роль – загадка для всех, но не для «ученой» дамы. Целиком находясь в плену собственных фантазий, не без гордости сообщает она, что ранее «никто из историков не задавался этими вопросами». А далее живописует, как фаворит Софьи князь Василий Голицын, считая Мазепу союзником, планировал двинуть на Москву армию украинских казаков, как обхаживала Ивана Степановича сама правительница и как гетман, давно связанный с партией царя Петра, встал на сторону юного монарха.
Изрекая такие «откровения», доказательств сочинительница, естественно, не приводит. Кроме разве что одного: за десять лет до описываемых событий Мазепа вел «долгие, смелые и откровенные разговоры» с думным дьяком Ларионом Лопухиным, тем самым, что «был отцом Евдокии, жены Петра». И «нет оснований полагать, что эти контакты впоследствии прекратились». Достаточно ли для столь фантастического предположения одного факта беседы десятилетней давности (когда в Кремле сидел другой царь, Софья не являлась правительницей, Мазепа – гетманом, а Евдокия Лопухина женой Петра) – вопрос, по-видимому, риторический. К тому же «нет оснований полагать» – это не аргумент, ибо точно так же нет оснований полагать, что те контакты продолжались (во всяком случае, «ученая» дама ни одного такого факта не приводит).
Если бы г-жа Таирова-Яковлева писала художественные произведения, то, возможно, смогла бы затмить самого Валентина Пикуля (тоже весьма посредственно знавшего историю, что не мешало ему строчить «исторические» романы один за другим). Однако она считает себя ученой, сочинения свои отдает в солидные издательства, и, увы, там их иногда печатают. Остается надеяться, что появление сей дамы в когорте авторов ЖЗЛ – досадное недоразумение.
Вопрос этот немаловажен. Ибо сочинительница, вдохновившись многочисленными похвалами, останавливаться на достигнутом не собирается. Своими творческими планами она поделилась в интервью упомянутым выше украинским газетам. Там «ученая» дама сообщила, что будет сочинять (и, как увидим далее, таки сочинила) еще одну книгу о Мазепе. «В новой книге, – пообещала она, – напишу и обязательно приведу много интересных фактов о том, как этот украинский гетман вообще-то на протяжении двух десятилетий своего правления вместе с московскими руководителями очень успешно создавал Российскую империю. В том числе и с помощью оружия. Вспомним хотя бы победные Азовские походы, которые ни до Мазепы, ни после него никто не смог повторить». Данную тему сочинительница развила и в другом интервью: «Участие именно И. Мазепы, его опыт, знания, советы имели очень большое значение для успехов русского и украинского оружия во время Азовских походов».
Если учесть при этом, что Мазепа вообще в Азовских походах участия не принимал (кстати, победным был только второй из них), то несложно догадаться, каким опусом планировала осчастливить (и осчастливила!) публику профессор Санкт-Петербургского университета.
В заключение – еще одно замечание. Доктору исторических наук, мнящему себя специалистом по истории Украины, следовало бы знать, что орган власти, возглавлявшийся во время революции 1917 года Михаилом Грушевским, назывался Центральной, а не Генеральной радой. О Грушевском сочинительница вспоминает как об одном из авторов, писавших о мазепинской эпохе. И сильно гневается на него, а также на Николая Костомарова, за негативные отзывы о ее герое. Справедливости ради нужно признать, что и Костомарова, и (тем более) Грушевского критиковать есть за что. Вот только не Таировой-Яковлевой упрекать их в «поверхностном» изучении биографии гетмана. Ибо ее произведение о Мазепе получилось не просто поверхностным. Оно получилось скандально слабым, даже позорным. И позор этот большим пятном ложится и на университет, где имеются такие профессора, и на всю российскую историческую науку, где таким «историкам» присуждают ученые степени.
И последнее. Книгу Т.Г. Таировой-Яковлевой «Мазепа» нельзя подвести под русскую поговорку «Первый блин комом». Ком, увы, не первый. На Украине еще в 1998 и 2003 годах издали на украинском языке две книги «ученой» дамы. Обе они также переполнены элементарными ошибками. Чего стоит, например, рассуждение автора о Молдавии середины XVII века как о «независимом государстве» (!).
На первую из этих книг появилась рецензия в малотиражном украинском журнале «Украинское гуманитарное обозрение». Рецензент добросовестно перечислил многие недостатки сочинения, точь-в-точь такие же, какие повторились потом в «Мазепе». Тут и отсутствие концептуальной стройности и логичности изложения, и крайне субъективные, предвзятые оценки исторических персонажей, и грубые ошибки, путаница, игнорирование (а то и незнание) фактов, не вписывающихся в построенную автором концепцию, и слишком уж вольная трактовка исторических источников и т. д. Правда, поскольку в современной Украине (как когда-то в тоталитарном СССР) главным достоинством книг по истории считается не научность их, а идеологическая направленность (с этим, с точки зрения адептов «украинской национальной идеи», у российской «ученой» дамы все в порядке), то сие сочинение автор рецензии все же одобрил. При этом он выразил сожаление, что книга «увидела свет только в Украине, и таким образом российскому читателю неизвестна».
К данному сожалению вполне можно присоединиться. Если бы первая книга г-жи Таировой-Яковлевой стала известна в России раньше, то, может быть, никому в редакции солидного научного журнала не пришло бы в голову просить ее написать статью по истории Украины, популярное издательство не пригласило бы сию «ученую» писать книгу, министерство иностранных дел не стало бы обращаться к ней за «исторической справкой», а «коллеги-специалисты» не спешили бы с одобрением столь безграмотного сочинения.
Бездна невежества-2
Новая книга профессора Санкт-Петербургского университета, доктора исторических наук, директора Центра по изучению истории Украины Татьяны Таировой-Яковлевой о гетмане Иване Мазепе не могла не привлечь к себе внимания. Не могла уже потому, что предыдущее ее произведение на ту же тему[1] получилось необычайно скандальным (см. предыдущую главу). Та «монография» (так не без гордости именует свой печатный труд Татьяна Геннадьевна) оказалась переполнена грубейшими ошибками, наглядно продемонстрировавшими вопиющее невежество автора, что вызвало в ее адрес множество критических замечаний и даже насмешек.
Читатели вправе были ожидать, что оконфузившаяся рассказчица недостоверных историй об украинском гетмане попытается реабилитировать себя. Такая попытка действительно состоялась. Судя по всему, Таирова-Яковлева добросовестно проштудировала разгромные рецензии на свое творчество. Большинство ошибок, на которые указывали критики, она старательно исправила. Многие нелепости, содержавшиеся в первой «монографии», в новом тексте отсутствуют. Мало того, сочинительница открыто признала отдельные свои упущения (правда, только такие, вину за которые можно свалить на других[2]). Работу она провела воистину титаническую (исправлять-то ой как много пришлось!). Можно было бы похвалить Татьяну Геннадьевну за трудолюбие, но…
Но так уж вышло, что, выправив одни погрешности, «ученая» дама тут же в неменьшем количестве допустила другие. Их разбору и будет посвящена настоящая глава. Сначала, однако, о хорошем. Нужно признать: в некотором отношении вторая «мазепинская» книга – шаг вперед по сравнению с предыдущей. Кое в чем автор, безусловно, приблизилась к истине. К примеру, она больше не приписывает любимому гетману исключительную заслугу вывода Украины из Руины. Наоборот, отмечает роль в указанном процессе Ивана Самойловича, а Мазепу показывает продолжателем усилий предшественника[3].
Гораздо сдержаннее высказывается Таирова-Яковлева и о так называемой «Батуринской резне». Речь уже не идет об уничтожении «всего гражданского населения», «всех женщин и детей», «15 тысяч украинцев»[4]. Вместо этого отмечается, что «погибло множество защитников и жителей города» (с. 357). С такой формулировкой отчасти можно согласиться. К сожалению, подобных примеров сравнительно немного. Они просто теряются в общей массе ошибок, легковесных суждений, откровенно неправдоподобных домыслов. Невежество сочинительницы обнаруживается сразу, с первых же страниц новой «монографии», уже во введении, претенциозно озаглавленном «Отказываясь от мифологии».
Достигнуть задекларированной цели (то есть отказаться от мифологии) у автора не получается по причине слабого знакомства с эпохой, о которой взялась рассказывать. Темой повествования она не владеет, а потому не умеет отличить мифы от правды. Ляпы в книге следуют буквально один за другим. Утверждается, например, что «Мазепа не был «пажом» польского короля», а «был отправлен ко двору Яна Казимира в качестве «покоевого» (дворянская должность)» (с. 10). Где же здесь миф? Паж – та же дворянская должность. В научной литературе слова «паж» и «покоевый» часто употребляются как синонимы[5]. Проблема, вероятно, в том, что не все профессора Санкт-Петербургского университета с такой литературой знакомы.
На эту же проблему указывают тезисы, следующие непосредственно за процитированными: «Нет ни одного источника, кроме литературного произведения (так называемого «памятника») А. Пасека, лично ненавидевшего Мазепу, подтверждающего рассказ о романе Мазепы c Фальбовской и о «коне». Об этом унизительном для Мазепы эпизоде не упоминает ни один из его врагов-современников – ни запорожцы, ни В. Кочубей, ни С. Величко. Кроме того, этот эпизод не вписывается в хронологию известных о Мазепе фактов, относящихся к 60-м годам ХVII века» (с. 10).
Однако «Памятные записки» Яна Пасека (у Таировой-Яковлевой приведен неправильный его инициал, но это, наверное, опечатка) – не художественное произведение, как следует из контекста, а серьезный исторический источник. Запорожцы могли жаловаться на какие-то распоряжения гетманской власти. Кочубей писал об измене царю. При чем тут амурные похождения Мазепы в юности? Казацкий летописец Величко вообще не сообщает никаких подробностей о службе будущего гетмана при королевском дворе. К тому же перечисленные Татьяной Геннадьевной «свидетели» могли не знать о случившемся когда-то давно в Польше. Не думаю, что сам «герой» скандала сильно распространялся на сей счет.
Зато знали об этой истории и писали о ней, помимо Пасека, такие современники Мазепы, как польский мемуарист Эразм Отвиновский, французский посол в Речи Посполитой маркиз де Бонак, словацкий путешественник Даниэль Крман[6]. О двух первых автор «монографии» не упоминает (может, не подозревает об их существовании?), а на «Дорожный дневник» Крмана ссылается много раз. Достойно удивления, что описания интересующего ее эпизода[7] сочинительница не приметила. Разве что указанный источник она просматривала слишком уж поверхностно (если вообще просматривала, а не заимствовала цитаты у других авторов). И еще: вопреки утверждению «ученой» дамы, столь не нравящееся ей происшествие вполне вписывается в «хронологию известных фактов». В этот раз Татьяна Геннадьевна не вдается в объяснения, но из предыдущей «монографии» ясно: сообщение Пасека она относит к 1662 году и увлеченно «опровергает» ссылками на пребывание Мазепы при дворе короля в начале 1663 года. Между тем Пасек указывает четко: скандал случился «на другой год» после 1662-го, то есть в 1663 году[8]. Остается предположить, что и этот источник Таирова-Яковлева изучала не очень внимательно.
«Мазепа верно служил Дорошенко, пока не попал в плен к запорожцам в 1674 году», – читаем в разбираемой книге, автор которой уверяет: на службу к Самойловичу Мазепа пошел лишь после того, как Дорошенко «уже отказался от булавы» (с. 6). «Исключительная верность и последовательность!» – умиляется по сему поводу сочинительница. И тут же добавляет: «Только если смотреть на факты через черные очки, можно это оспаривать» (там же).
Трудно сказать, через какие очки смотрит на прошлое слагательница оды верности, но факт остается фактом: попав в плен, Мазепа выдал все, что знал о Дорошенко, а взятый на службу Самойловичем, участвовал в 1676 году в походе против своего бывшего гетмана. В результате этого похода окруженный русскими войсками Дорошенко и был вынужден отказаться от булавы.
Наверное, нельзя здесь судить Мазепу слишком уж строго: он просто испугался и спасал себя. Но и приходить в восторг от его «верности и последовательности» оснований, кажется, нет.
«Мазепа не изменял В.В. Голицыну, так как приносил присягу не фавориту, а царям Петру и Иоанну» (с. 10), – следуют новые рассуждения о верности. «Ученая» дама защищает своего героя от упреков историков. Хотя должно быть понятно: речь идет не о государственном преступлении (нарушении присяги), а о личной неблагодарности гетмана по отношению к человеку, благодеяниями которого пользовался и благодаря которому получил булаву.
«На протяжении многих лет Петр отказывался покровительствовать Палию… приказал Мазепе его арестовать и сослать в Сибирь. Роль гетмана в этом случае весьма пассивна», – утверждает Таирова-Яковлева (с. 9). И она же это утверждение впоследствии опровергнет, сообщив, что Мазепа настойчиво слал в Москву доносы на полковника, а затем арестовал его, «не дожидаясь распоряжений царя» (с. 174). Случаи противоречия «ученой» дамы себе самой будут встречаться в книге регулярно.
«Мазепа не соблазнял Мотри Кочубей. Их переписка свидетельствует об исключительно платоническом характере романа» (с. 10). Но о платоническом характере романа «свидетельствует» только сам Мазепа в письме, специально предназначенном (как можно предположить) для глаз отца девушки. Супруги Кочубей говорили об обратном: гетман совратил их дочь. Кому верить? Об истине можно догадываться, но не заявлять что-либо категорически.
«В ХVII–XIX веках брак пожилого состоятельного человека с юной девушкой был распространенным явлением… Во времена Мазепы 80-летний значный товарищ П. Забела женился на молодой вдове и имел от нее двоих детей» (с. 10).
Ну, во-первых, доживший (если в родословной правильно показана дата рождения) до 109-летнего возраста и заводивший детей после 80 лет Петр Забела – случай скорее редкий, чем распространенный. Во-вторых, сватался старик все же к сорокалетней вдове, а не к шестнадцатилетней девушке (да еще и своей крестной дочери). Проводить аналогии тут неправомерно.
«Так как Мотря была крестницей Мазепы, он намеревался просить у киевского митрополита разрешения на этот брак и, учитывая заслуги гетмана перед церковью, наверняка бы его получил», – считает сочинительница. А вот Мазепа совсем не был уверен в положительном решении церкви, что доказывают его неоднократно публиковавшиеся (в том числе – Татьяной Геннадьевной) письма[9].
«Совершенно неясно, почему сватовство 65-летнего вдовца – Мазепы рассматривается некоторыми как «блуд», а женитьба старого генерала на Татьяне Лариной – как идеал любви и верности» (с. 10).
Незнакомство Таировой-Яковлевой со знаменитым произведением Александра Пушкина отмечал в рецензии на первую ее «монографию» о Мазепе доктор исторических наук С.Н. Полторак[10]. К этому мнению можно присоединиться. Пушкинскую Татьяну всегда превозносили как идеал верности мужу, но не любви (любила-то она Онегина). Недостаточно высокий уровень образованности «ученой» дамы (иначе незнание «Евгения Онегина» расценить невозможно) обнаруживается здесь явственно, несмотря на все ее ученые степени и звания.
А подтверждается сей уровень репликой автора книги по поводу имевшей когда-то место в Южной Африке театральной постановки пьесы о гетмане: «Нам трудно представить себе Мазепу в исполнении коренного жителя Африканского континента» (с. 8). Представлять чернокожего актера в указанной роли нет необходимости. Почти до конца прошлого века Южно-Африканская Республика являлась высокоразвитым государством белых, о чем известно очень многим людям и без высшего образования. (Люди с высшим образованием об этом, наверное, знают все, ну, кроме одного профессора Санкт-Петербургского университета.)
Теперь об историографическом обзоре, включенном во введение. Такие обзоры, краткий рассказ о работах тех, кто писал на соответствующую тему ранее, являются неотъемлемой принадлежностью научных (или претендующих на научность) трудов. У Татьяны Геннадьевны обзор не получился. И не мудрено: прежде чем говорить о работах «предшественников», желательно эти работы хотя бы прочесть, что она делала далеко не всегда.
Например, Таирова-Яковлева уверена, что «для выдающегося русского поэта, демократа и декабриста К.Ф. Рылеева Мазепа был идеалом борца за свободу и независимость» (с. 8). Она упоминает поэму «Войнаровский», с которой явно незнакома. Борцом за свободу Рылеев изобразил гетманского племянника Андрея Войнаровского. О дяде же его устами своего героя высказывается не совсем лестно:
Не знаю я, хотел ли он
Спасти от бед народ Украйны
Иль в ней себе воздвигнуть трон —
Мне гетман не открыл сей тайны.
Ко нраву хитрого вождя
Успел я в десять лет привыкнуть;
Но никогда не в силах я
Был замыслов его проникнуть.
Он скрытен был от юных дней,
И, странник, повторю: не знаю,
Что в глубине души своей
Готовил он родному краю.
Но знаю то, что, затая
Родство, и дружбу, и природу,
Его сразил бы первый я,
Когда б он стал врагом народу[11].
В плане оставшейся ненаписанной поэмы «Мазепа» Рылеев высказался определеннее: «Мазепа. Гетман Малороссии. Угрюмый семидесятилетний старец. Человек властолюбивый и хитрый, великий лицемер, скрывающий свои злые намерения под желанием блага родине»[12]. Неблагоприятные отзывы о гетмане можно найти и в других черновых заметках поэта (они опубликованы).
Не лучшую информированность проявляет «ученая» дама в вопросе об отношении к Мазепе авторов народных дум. Она, правда, признает, что ими гетман изображается в неприглядном виде, но стремится обесценить этот факт: «При изучении казацких дум, посвященных Мазепе, следует проявлять осторожность. Знаток украинского народного творчества Драгоманов считал многие из них фальшивыми» (с. 9).
Соответствующую работу Драгоманова Татьяна Геннадьевна не читала (это следует из библиографической сноски), пользовалась пересказом других авторов, а напрасно. Знаток народного творчества, Михаил Драгоманов действительно признавал поддельными некоторые из опубликованных ранее дум, но в своем труде публиковал произведения подлинные, записанные квалифицированными собирателями фольклора непосредственно «из народных уст»[13]. А там «проклятый Мазепа», «превражий Мазепа», «пес Мазепа» и тому подобные выражения попадаются на каждом шагу[14].
В научной мазеповедческой литературе Таирова-Яковлева тоже ориентируется слабо. Значение трудов дореволюционных российских исследователей отвергается ею напрочь: «Нельзя всерьез судить об истинном мнении о Мазепе историков, чьи работы подвергались жесточайшей цензуре, а именно так обстояло дело и в Российской империи, и в Советском Союзе» (с. 7). В частности, сочинительница подозревает в политической заангажированности Николая Костомарова, который «писал свою монографию в годы, когда украинское движение (после разгрома Кирилло-Мефодиевского товарищества) пыталось примириться с российскими властями и старательно подчеркивало свой отказ от любых идей сепаратизма» (там же).
Развивая мысль, «ученая» дама сообщает, что «после отмены в начале ХХ века цензуры сразу же появились русские исследования, где высказывались совершенно иные суждения о Мазепе (не говоря уже об украинских «промазепинских» работах, например монографии Ф.М. Уманца») (там же).
Доктору исторических наук не мешало бы знать, что предварительную цензуру для книг объемом более десяти печатных листов (то есть для всех солидных монографий по истории) отменили в России в 1865 году. Значение цензурных строгостей более раннего периода также преувеличено. Не в них нужно искать истоки негативных оценок гетмана русской историографией. Скажем, упомянутый Михаил Драгоманов[15], историк, фольклорист, литературовед и в то же время ярый противник самодержавия, оказавшись в 1876 году за границей, мог не бояться цензоров. Но Мазепу он все равно именовал «проходимцем»[16].
В «подцензурной» России о гетмане высказывались умереннее. Названная Татьяной Геннадьевной книга Ф.М. Уманца, задавшегося определенной целью оправдать Мазепу, вышла в Петербурге в 1897 году (то есть до пресловутых свобод 1905 года). Ее критиковали, но не запрещали.
Стоит также напомнить, что Кирилло-Мефодиевское общество было разгромлено в 1847 году, а монографию «Мазепа» Николай Костомаров писал в конце 1870-х – начале 1880-х годов (в совершенно другую эпоху). Можно догадаться, что директор Центра по изучению истории Украины перепутала разгром Кирилло-Мефодиевского общества с другим репрессивным актом, так называемым Эмским указом 1876 года (вряд ли настоящий историк допустил бы столь грубую ошибку).
Что же касается работ с «совершенно иными суждениями о Мазепе», якобы появившихся в послецензурную эпоху начала ХХ века, то из таковых «ученая» дама назвала всего одно сочинение – «Историю украинского народа» Александры Ефименко. При этом крайне сомнительно, что Таирова-Яковлева взяла на себя труд прочесть указанное сочинение. На поверку ничего «совершенно иного» там не оказывается. Как и другие исследователи, Ефименко именует переход гетмана к шведам изменой, говорит о двуличии Мазепы, отмечает его непопулярность в народе[17]. А достоинства и заслуги гетмана (природный ум, опыт, энергичное поначалу содействие политике Петра, строительство храмов) не отрицались русской исторической наукой задолго до Ефименко (и даже до отмены предварительной цензуры)[18].
Резоннее говорить о подконтрольности цензуре историков советских. Но и тут сочинительница предъявляет претензии невпопад: в СССР, дескать, «вопреки фактам и здравому смыслу» ничего не сообщали о «решающей роли» в Азовских походах «лично Мазепы» (с. 3).
Как известно, в Азовских походах лично Мазепа участия не принимал. Малорусскими казаками при осаде и штурме крепости командовал наказной гетман Яков Лизогуб. Мазепа в это время находился в другом регионе – Приднепровье, где тоже шли боевые действия. Иногда, впрочем, исследователи объединяют военные операции русской армии тех лет под общим названием – Азовско-Днепровские походы. Однако Таирова-Яковлева, возвращающаяся к этой теме по ходу книги не один раз, именует походы именно Азовскими и настаивает: Мазепа руководил казаками «под Азовом» (с. 336).
Справедливости ради надо сказать: заблуждение это давнее. Об участии гетмана в том штурме ошибочно упоминалось в некоторых работах, написанных в ХVIII веке (что, кстати, снова доказывает: не сдерживала мазеповедов «жесточайшая цензура», Мазепе даже приписывали несуществующие заслуги). Тогдашних исследователей, по всей видимости, сбило с толку то, что, награждая малорусов после Азовской кампании, царь не счел возможным обойти милостями и их гетмана. Уточнить подробности было сложно. Архивы оставались труднодоступными, многие документы в них – неразобранными. Приходилось пользоваться недостоверными источниками информации. Отсюда и ошибка. Она была обнаружена и исправлена последующими поколениями историков. Сегодня даже украинские «национально сознательные» авторы, склонные всячески возвеличивать Мазепу, лавров покорителя Азова ему не приписывают. Российская же «ученая» дама, углядев, наверное, «замалчиваемый факт» в каком-то древнем сочинении, выражаясь словами старинной поговорки, бухнула в колокола, не заглянув в святцы.
Убеждена Татьяна Геннадьевна и в том, что победы гетмана и его казаков под Кизикерменом (1695 год) и Азовом (1696 год) «превозносили и патриарх Иоаким (далеко не самый лояльный гетману), и европейские государи» (с. 12). Про европейских государей что-либо сказать сложно – конкретных данных автор «монографии» не приводит. А вот насчет патриарха Иоакима (может быть, и вправду не самого лояльного к гетману) сомнения возникают. Ну, хотя бы потому, что умер он в 1690 году.
Характерно, что тот же тезис о восхищении Иоакима Кизикерменской и Азовской победами содержится и в более раннем сочинении Таировой-Яковлевой[19]. Из чего делаем вывод: это не заурядный недосмотр, дата смерти патриарха осталась «ученой» даме неизвестной.
Завершая разбор введения, укажу на еще одну попытку профессора Санкт-Петербургского университета «отказаться от мифологии». «Некоторые «патриоты» с зашоренными глазами любят повторять, что Мазепа стал символом предательства», – читаем в книге (с. 8). Далее идет рассуждение о терминах «мазепинцы» и «мазепинство», которые, по мнению сочинительницы, символами предательства не являются: «Именно «мазепинцами» называли черносотенцы деятелей украинского национального движения в Галиции… Так вот – эти самые черносотенцы под «мазепинством» имели в виду не измену или предательство, а стремление к национальной свободе и независимости. Значит, Мазепа представлялся им сторонником украинской культуры и самосознания, основанных на автономии и государственности. Немного другое, не правда ли?» (с. 8).
«Неправда!» – хочется ответить Татьяне Геннадьевне. Позволю себе предположить, что работ «этих самых черносотенцев» она просто не читала. В них говорится как раз об измене, а не о развитии культуры и самосознания[20]. Жаль, что автору «монографии» и это неизвестно.
Немалое количество ошибок обнаруживается в главе 1 «И. Мазепа и И. Самойлович». Наиболее заметная из них – описание условий договора о «вечном мире» между Россией и Польшей (1686 год): «…Волынь и Галиция отходили Польше, Подолье попадало под власть Турции. Договоры с Портой аннулировались, и Москва вступала в Священную лигу» (с. 31).
Тут же становится понятным, что текст соглашения «ученая» дама не читала. О принадлежности Волыни и Галиции там нет ни слова (обе области и без того принадлежали Речи Посполитой). Подолье никак не могло отойти к Турции, так как было турецким с 1672 года. К тому же участия в договоре эта держава не принимала. Утверждать, что по одному и тому же документу ей отдается какая-то территория, тут же все договоры с ней аннулируются, а одна из договаривающихся сторон вступает в антитурецкую Священную лигу (где уже находилась другая договаривающаяся сторона), – верх абсурда. На самом деле Россия и Польша договорились отвоевать Подолье у турок и защищать его потом совместными усилиями.
Яркая демонстрация невежества сочинительницы – отрицание ею взятки, данной Мазепой князю Василию Голицыну: «Едва ли вчерашний запорожский пленник, не имевший больших материальных средств и родни, мог действительно подкупить могущественного фаворита» (с. 52). Вместе с тем деньги, полученные Голицыным от Мазепы, – «5800 червонных золотых, 3000 рублей в копейках, 1200 рублей в талярах битых, что составляло 10 000 рублей», по мнению автора «монографии», сумма «на самом деле не слишком значительная» и «выглядит как обычный подарок того времени» (с. 54). «Более щедрые «подношения» Мазепа будет потом делать и другим русским сановникам». Как пример «более щедрых» подарков в книге приведено вино, посланное гетманом думному дьяку Е. Украинцеву (примечание на с. 384). Сопоставлены десять тысяч рублей и с «парой соболей ценою 5 фунтов стерлингов», подаренных шотландцем Патриком Гордоном Федору Шакловитому. «Никто же не обвиняет при этом Гордона в желании стать «боярином»!» – пускается в рассуждения Татьяна Геннадьевна (с. 54).
Читая такое, начинаешь сомневаться: понимает ли «ученая» дама то, о чем говорит? «Вчерашний запорожский пленник» перестал быть таковым за 13 лет до описываемых событий (то есть совсем не «вчера»). Необходимые деньги, как свидетельствуют документы, он взял из средств свергнутого гетмана Самойловича. Деньги, кстати, немалые. Историки (настоящие) считали и триста червонцев – «суммой значительной для того времени»[21]. Дом Самойловича в Москве (надо полагать, не самый бедный и маленький), отданный им в приданое дочери, оценивался в две тысячи пятьсот рублей[22]. Десять же тысяч тогдашних рублей – это, по мнению специалистов, «огромная сумма»[23]. Вино или пара соболей не идут с ней ни в какое сравнение. И разглагольствования Татьяны Геннадьевны на сей счет можно было бы назвать вершиной нелогичности (чтоб не сказать: глупости), если бы таких «вершин» не наблюдалось в книге превеликое множество.
С одной из них сталкиваешься тут же: «Гетманом Украины Голицын хотел иметь маловлиятельного, сравнительно бедного «чужака», недавнего «запорожского пленника», чуть ли не в кандалах попавшего в Батурин. По его замыслу, этот «чужак», приняв уряд из рук князя, должен был превратиться в сговорчивого «марионеточного» гетмана» (с. 51). Так объясняется откровенное проталкивание князем Мазепы на высокий пост.
