Александр Жарких
Время счастья
Генерал вышел на балкон и тоже посмотрел вниз на выходившего из машины начальника УР. Было понятно, что тот никого не привёз. Они встретились глазами, и генерал громко, на весь двор прокричал неприличное слово, характеризующее неподобающее поведение особы женского пола.
Несколько любопытных ворон, сидевших на крыше дома, восприняли звук, который издал генерал с балкона, как что-то отдалённо похожее на выстрел. Поэтому дружно поднялись в воздух. А одна из них, прямо налету приготовилась сделать сброс фекалий на начальника УР, из-за прибытия которого на объект, воронам пришлось так скоропостижно взлетать с насиженного места, но промахнулась. Зато на лобовом стекле новенького ВМВ всё-таки появилось большое пятно неприятного происхождения.
Краем глаза начальник увидел появление пятна на своей машине, и тоже вспомнил, как называется неподобающее поведение особы женского пола. Но не стал останавливаться и произносить вслух это слово, а поспешил в дом к генералу, несмотря на запятнанную таким образом репутацию. Важнее было отмыться перед генералом за своё невыполненное обещание.
Дом, в который направлялся начальник управления уголовного розыска, был настолько нелепым и вычурным сооружением, что увидевший его впервые несколько лет назад, генерал сначала не понял, что с ним делать.
Этот дом ему удалось «отжать» у одного не слишком дальновидного банкира в результате несложной оперативной комбинации, после которой банкир должен был либо надолго «присесть», либо откупиться чем-то очень значимым для него.
Когда приехали смотреть дом, то генерал подумал, что этот «дворец» проектировал какой-то недоучившийся студент-архитектор. Но, нет. Оказалось, что семиметровая высота потолков помещений первого этажа и пятиметровая высота второго и третьего этажей были заказаны маститому архитектору самим банкиром, который всё детство и юность провёл в квартире с очень низкими потолками, и утверждал, что низкие потолки «давили ему на мозги».
Впрочем, большая высота потолков этого дома, который строился для совсем других целей, не помешала генералу, ещё раз надавить на мозг этого финансиста, чтобы тот выделил к тому же и невозвратный кредит на перепланировку дома.
В результате задуманных генералом перепланировок получилась элитная баня с роскошным бассейном и многочисленными подсобными помещениями. Но, из-за большой высоты потолков, в доме получилось слишком много всяческих лесенок и лестничных переходов с площадками. А одну часть дома вообще пришлось почти изолировать, оставив в ней только кухню и кладовую с санузлами. Библиотека на втором этаже с огромным камином вообще никогда не интересовала генерала. Всё, что нужно, он уже давно прочитал.
В общем, жить в этом доме было нельзя. А вот для приёмов раз в месяц или по праздникам «нужных» людей, приглашённых «попариться в бане с девочками» подходил как нельзя лучше. Причём, «попариться с девочками» генерал понимал в последнее время почему-то почти буквально. Девочки должны были оказаться девочками во всех смыслах этого слова.
Нет, поначалу, конечно, «девочки для бассейна» являлись обыкновенными проститутками.
Но генерал пользовался ими с какой-то брезгливостью. Не то, чтобы был каким-то эстетом в этой области, нет. Просто его воротило от их вынужденной неискренности и разнузданности, от какой-то внутренней неправды всего того действа, которым они сознательно занимались.
В молодости, когда был простым оперативником, даже пытался по-своему жалеть и опекать их. Нет, не «крышевать», а именно жалеть и опекать. «…И жалость к падшим призывал», как сказал великий поэт. Всех этих девушек из неблагополучных семей, с исковерканными судьбами, с их надеждами заработать как можно больше денег и уже после этого начать заново выстраивать свою счастливую семейную жизнь. Знал, что слишком у многих это не сможет получиться никогда. От слова «совсем». Понимал, если сказать, что их жизнь – «говно», то это будет самым скромным по искренности высказыванием.
В дальнейшем он продолжал их жалеть, но со временем его жалость, видимо, превратилась во что-то совсем иное, скорее противоположное…
11
– Да, нашёл бы я её, если б можно было найти!.. Ну нету нигде! Николай Михалыч, ваши охранники в доме сколько раз уже искали?.. Мы сколько искали! В сводках ни погороду ни по области её нету… Вы ж приказали по-тихому, без лишнего шума! Мои опера по приметам всех напрягли, кого можно было. И не только участковых… Объявили, что она дёру дала из детдома и кучу вредных делов натворила… Ну, нашли пару девчонок, но сразу проверили: не те!.. Вот и Карим говорит, что нет у неё здесь никого, ни родственников, ни знакомых. Не могла она ни к кому пойти… На родине тоже у неё никого не осталось… Эх, жалко фотки её нету…
Генерал в упор смотрел на своего подчинённого, видя, как тот старательно обнуляет своё обещание. Оправдания неприятно затянулись: – Товарищ генерал, да, она, может, уже утонула, и течением тело под корягу занесло, вот и не всплывает… Или там собачки бродячие порвали, и сейчас уже косточками где-нибудь играют … Товарищ генерал, вы же меня знаете – мышь в норе найду! Как что-то будет, так я сразу…
Генерал сидел в распахнутом кителе за огромным письменным столом, в кабинете на третьем этаже вычурного особняка, и молча выслушивал оправдания начальника УР, глядя на того серыми оловянными глазами. Его давнишний приятель и личный врач Айболит, подполковник военно-медицинской службы Айдар Болитов, сидел рядом, и уже не сомневался, что сейчас последует знаменитый генеральский «разнос».
И «разнос» последовал. Причём, если бы эта сцена попала в какой-нибудь документальный фильм о скрытой жизни российских генералов-полицейских, а тогда ещё милицейских, то почти все слова и, даже, звуки из монолога генерала пришлось бы «запикивать». Поэтому, я не стану пачкать буквы русского алфавита об эту грязь. А в переводе на традиционный русский язык, получилось бы примерно следующее:
– Эта девчонка мне нужна! Я переживаю за неё очень, дурень ты нехороший! Она, может быть, и тварь, и великомученица, но не Святой же дух, в самом деле, чтобы так бесследно и бессердечно исчезнуть!.. Поэтому, даю тебе ещё три дня. И чтобы нашли мне её! Иначе… Ну ты меня знаешь! Весь твой отдел разгоню и в ППС отправлю!.. Да, и Кариму передай, чтобы девок, которые с ней вместе с Юга ехали, хорошенько расспросил. Может, они что-то знают, да молчат… И ещё: чтобы в следующую субботу никого не привозил, ко мне важные люди должны приехать. Всё, можешь идти!
Почти бегом спустившись вниз по странным лесенкам этого генеральского «логова», и увидев, что неприятных пятен на машине за время его отсутствия заметно прибавилось, и что охрана генерала, сидевшая на первом этаже, едва заметно скалилась по этому поводу, начальник УР постарался быстрее уехать. Уже сидя в машине, достал из кармана новенький смартфон и проверил, как записался его разговор с генералом. Конечно, он собирал компромат на генерала, и конечно, был уверен, что это когда-нибудь пригодится… Но в этот раз на диктофоне не было ничего, только унылый шум упущенного времени!
– Вот, генерал! Вот, старый хрен! Ну, ничего, придёт и наше времечко… – Начальник УР прибавил газу и уехал в отдел повышать раскрываемость в своём районе.
– Ты уверен, что он тебя не «писал»? – спросил Айболит генерала.
– Конечно, писал! А кто бы не писал?.. Поэтому я и не забыл включить свои «глушилки». Они у меня хорошие! Они у меня замечательные. Знакомые ФСОшники в прошлом году поставили.
– Да ты помешался на этом, Михалыч! Вот, если бы не требовал отключать все камеры по этим твоим «субботам с девочками» в доме, и вокруг, мы бы знали сейчас, где твою девчонку искать! Но, зачем она тебе? Ну, сбежала – и сбежала! Сбежала – и ладно! Если пойдёт куда-нибудь и расскажет, ей же никто не поверит… Её же, в общем, и так нет! Иностранка, нигде не зарегистрирована! Нет ни в каких базах данных, нет паспорта, нет фотографии, нет ничего вообще…
Генерал как-то не по-доброму посмотрел на Айболита, которого специально сегодня попросил ещё раз по-дружески заехать на рюмку чая:
– Ты не понимаешь, Айдар! Ничего не улавливаешь… Собака ты сутулая! Негатив ты исписанный!.. Да, если бы уважаемые люди узнали, что я «пишу» их забавы на камеру, меня бы уже давно не было. Совсем не было, понимаешь! Да и дома этого тоже. И тебя, тоже, доктор ты залеченный! Я ж даю им гарантии, что всё будет чисто… Башкой своей отвечаю… И в этом весь смысл!
– Михалыч, я тебя уважаю, мы знакомы много лет. Ты вроде нормальным мужиком всегда был. Но, хоть убей, не могу понять, зачем тебе и твоим прокурорам, депутатам, начальникам всяким это вдруг стало нужно? Все эти девочки-недолетки? Что, на старости лет свежатины захотелось? Все эти ваши тайные банно-сексуальные «праздники»? Я же знаю, ты жалеешь потом этих несчастных девочек! В церковь ходишь, грехи замаливаешь… У них ведь вся жизнь испорчена, судьба поломана…
Оловянные глаза генерала приобрели новый блеск: – Нет у них никакой судьбы! И быть не должно! Зачем им такая судьба? И жизнь такая?.. А если забеременеют? Жалко мне их, понимаешь!.. Очень жалко… Поэтому, не нужно им жить совсем… Совсем не нужно!
Айдар, боевой врач, прошедший через «горячие точки», изменился в лице от услышанного. Ужас накатил на него откуда-то снизу. И он замахал руками перед собой, словно этот ужас стал вонять тяжёлыми испарениями. Теперь он понял, что случалось с этими девочками после того, как они попадали в этот дом… И тут же вспомнил свою недавнюю оговорку с предложением убить его самого, если ничего не поймет… Тогда он, Айдар, просто не успеет осуществить уже задуманное. И хорошо, что он не успел поговорить с Михалычем об этом. Айдар ещё не догадывался, что его друг генерал уже обо всём задуманном знает и участвует в плане по его использованию «в тёмную». Такое было принято решение. С тем, чтобы можно было всё потом свалить на Айдара…
Вероятно, теперь в этом доме такая оговорка «хоть убей!» могла быть истолкована очень даже буквально. И не смерти Айдар испугался, а нелепых обстоятельств, при достижении которых она могла случиться.
Раздражение усиливает ощущения. Айдар посмотрел на своего старого приятеля, которого, оказывается, совсем не знал по-настоящему, ожидая, что же, всё-таки, будет дальше… Но, генерал всего лишь послал его:
– Слушай Айболит, а не пошёл бы ты со своими вопросами… И назвал достаточно точный адрес, на который всегда можно было прибыть без помощи навигатора и других ориентиров.
Генерал надолго замолчал. Молчал и Айболит. Наконец, генерал, как хозяин дома и всего окружающего придомового пространства, в упор взглянул своими жидкометаллическими глазами на человека, которого по-прежнему считал своим лучшим другом, а, может быть, уже только делал вид, что так считал:
– Давай лучше выпьем как старые друзья!
– Только тебе могу сказать, больше, наверное, никому не смогу! Тяжко мне! Думаешь, не мучаюсь я? Вот живу как не в этой жизни, хотя и не слишком далеко от неё, как-то чуть в стороне… Моих грехов уже не замолишь, не замажешь, и не вычеркнешь! Скажу один раз, если не поймёшь – твои проблемы… Договорились?
То, что было произнесено после этого, тоже требует перевода на традиционный русский язык. Поэтому дословно я воспроизводить это не буду, иначе пришлось бы загадить всю страницу. Но смысл сказанного примерно такой:
– Ты же сам служишь, и знаешь, что когда поднимаешься по служебной лестнице, то в какой-то момент достигаешь определённых вершин. Потом ещё новых вершин. И так, пока не окажешься там, где уже не сам поднимаешься, а тебя должны поднимать, то есть, глубоко во власти. Власть – она ведь как та баба-дура. Сегодня с тобой, а завтра нет. Такова жизнь. И, чтобы удержаться на своей вершине, мы, эти люди, которые туда добрались, должны держаться друг за друга. Как звенья одной цепи. А что может являться самым крепким связующим звеном в этой цепи?.. Если ты думаешь, дружба, то жестоко ошибаешься. На этом уровне власти с тобой дружат, только пока ты нужен! Тогда что?.. Раньше это называлось круговой порукой. Да, только круговая порука может дать какие-то гарантии, что тебя не сдадут такие же как ты люди, которые сидят на соседней вершине, и пристально к тебе присматриваются… Только страх может удержать этих людей от подставы и предательства. Поэтому должна быть общая для всех тайна. Коллективная тайна участия в чём-то страшном… И, лучше, чтобы эта тайна была постыдной и мерзкой! Вот тогда это работает! Ещё как работает! Поэтому и существуют в мире всякие закрытые клубы, масонские ложи и секты, чёрт побери!.. Да, раньше на закрытую охоту ездили: бомжей гоняли по лесу, подпольные бои без правил устраивали, подпольные казино крышевали, другие забавы были… Но сейчас, когда и денег навалом, и всё есть, уже не модно это стало… Да и грязи много было! Но это грязь уже засохшая, под ковёр затёртая… А теперь нужен какой-то страшный грех, почти первородный… Ну, ты всё равно не поймёшь… Не тот разбег у тебя в жизни был… Вот на скотстве на этом мы все и повязаны… Да, ты бы видел их всех, когда им предоставился шанс воплотить свои скрытые гнусные желания в жизни, когда они могут физически ощутить чувство вседозволенности…
– Вот в прошлый раз Карим мне привёз такую чистенькую девочку – домашний цветочек! Ольгой звали, правда она говорила, что она не Ольга, угрожала нам… Да кто их там разберёт! Так ты знаешь, как на неё мужики набросились… И вдоль и поперёк использовали! Как будто со своими толстыми жёнами сто лет не спали. Проститутки и любовницы – это совсем не то! Сложности всякие там, а тут наивная непосредственность. О-о-о! Как она кричала, и как мы её любили… Слабая тоже была, но сладкая… Жаль, что одноразовая… Утром закопали мы её в лесу. Она это сама попросила, говорила, что не сможет с этим жить, что её все предали… Вот я и говорю: дай людям безнаказанность, так они такого натворят! Будут потом думать, как забыть. А девочки – они хорошие! Но зачем им потом жить? Будут мучиться, травма психологическая там, дети могут родиться, опять же проблемы всякие… И у неё, и у нас. Вот и жалею я их, девочек этих! Понимаешь?..
Казалось, что слова к этим мыслям генерал подбирал уже с трудом и жалел, что разговорился.
– Плесни-ка ещё в кружку, Айдар, там осталось… В ту субботу с прокурорскими недопили… И эту дуру с кухни потревожь, скажи, чтоб сменила наконец закусь.
Генерал как-то неожиданно для себя понял, что говорил уже не словами, а прямо так, поверх смыслов, какими-то острыми, торопливыми звуками, заменявшими ему временами речь. И не было в нём уже ни веры в Бога, ни другого умственного спокойствия. А было что-то страшное…
Вернувшийся с кухни Айдар молча сидел, оглушённый откровениями своего старого приятеля, который не один раз выручал его по жизни, и которого он знал ещё, когда тот бегал по городу простым сыскарём в капитанских погонах. Он тогда попал в госпиталь, где они и познакомились. И вот теперь, когда тот капитан стал большим генералом, и каждый день мог решать судьбы многих людей, Айдар понял, что не знает его настоящего. Конечно, не знает! И теперь ему не нужен совет генерала…
В голове было как-то сыро и грязно, словно мозги протерли грязной тряпкой. А ведь он собирался поговорить с Михалычем о своём горе и о том, что он уже задумал. Айдар ещё не знал, что его друг давно предал их прежнюю дружбу и что ему поручено контролировать действия Айдара до самого «конца». И принято это решение было в очень «высоких» кабинетах.
…Одиночество дано каждому человеку по праву рождения, но для генерала это внутреннее одиночество было явно велико, недетского размера, большое, просторное, тяжёлое, словно на вырост ему дано. И эта его манера говорить вне службы почти исключительно матом – воспринималась военным врачом как своего рода защитная реакция стареющего организма на хронический стресс. Помимо этого диагноза, Айдар давно знал и о других болячках своего приятеля. Поэтому и лечил их по мере возможности в перерывах между госпиталями и санаториями.
Всё-таки, удивительно, почему эта простая привычка существовать в окружающем пространстве почему-то называется жизнью. Айдар попытался взять себя в руки и уже больше не выпускать. Его ни на секунду не покидала личная трагедия, его личная боль. Поэтому начал придумывать, как покинуть этот ставший страшным, как ночной кошмар, как замок зачем-то придуманного Дракулы, дом.
– Михалыч, дорогой, тебе уже хватит! Поехали, я сам тебя отвезу к Наташе…
– Наливай, я сказал! – тут же огрызнулся генерал.
Айдар подумал, что, наверное, зря сказал про жену генерала Наташу, Наталью Ивановну. Забыл, что тому неприятно в последнее время вспоминать о ней.
Пока генерал делал карьеру, она состарилась. Вымученные отношения друг с другом ожесточили их, но имели свою историю. Он словно вычерпал жену, душевно разграбил, заставил страдать. А она так и не смогла родить ему детей, но не считала себя виноватой.
И теперь, если Наталья Ивановна начинала орать, то у соседей молоко убегало от страха, и в квартире появлялись летающие тарелки, домработница в полуобмороке закрывалась в туалете. Если Николай Михайлович начинал орать, то стены начинали рушиться, межэтажные перекрытия прогибались, поезда метро под землёй останавливались, а самолеты норовили вот-вот упасть. И казалось, что они оба уже не знали, что такое просто взять и остановиться, обнять и расплакаться. Любая вчерашняя жизнь не имела никакого отношения к сегодняшней. Поэтому дома у них было временами хорошо, но тягостно и пусто.
– Ладно, поехали! Отвезу тебя к себе на дачу. Там проспишься…
Но генерал никогда не пьянел до такой степени, что уже не мог контролировать ситуацию. Опыт и эта старая привычка не раз пригодились ему в жизни. Он как-то по-особому пристально посмотрел на Айдара так, что олово в его глазах быстро переплавилось в серебро, и отчётливо произнёс:
– Ничего ты не понял!.. И сказать я тебе ничего не могу… Больше – ничего! Ладно, поехали…
Когда спускались в обнимку с генералом по лестнице, Айдар впервые в жизни не понимал, отчего у него на самом деле так сильно подкашивались ноги и болела голова: от выпитого или от услышанного. На выходе из дома генерал подал условный знак одному из охранников, и тот незаметно прикрепил на воротнике куртки Айболита заранее приготовленный «жучок», а «маячок» и усилитель сигнала были уже поставлены в его машину.
– Ты езжай, Айболит, меня ребята домой отвезут, – сказал генерал и уверенным шагом пошёл к своей неслужебной машине, в которой его уже ждал водитель.
12
… Дома Виталик принял душ, сменил костюм. Модная рубашка, галстук, туфли Сальваторе Феррагамо.
– Ещё не поздно! Не поздно! Так, приступим!.. Хотел «остановиться»? Закончить всё?.. Ну, нет! Теперь это будет совсем другая «остановка»!
Позавтракав в кафешке напротив дома, Виталик дождался, пока Аркаша уедет к себе в офис, и поехал вслед за ним. В офисе был им незамедлительно принят. Они поприветствовали друг друга, как будто утренняя встреча была не в счет.
– Аркадий Васильевич, моя фирма обанкротилась, – решил сообщить Виталик. – Крах полный и окончательный. Да, ты уже, наверное, знаешь…
Продавив собой глубокое кресло в кабинете директора, он подробно изложил, что, по его мнению, произошло и что уже удалось предпринять, чтобы выйти по деньгам почти «на ноль».
Аркаша внимательно выслушал, не перебивая. Не мигая, смотрел на Виталика, и в глазах его не было никакого удивления, казалось, он и не ждал каких-то других слов.
– Может, возьмешь меня работать к себе? – сказал Виталик как бы растерянно. Сюжет «фильма его жизни» становился интересным.
И тут глаза Аркаши ожили. Он сел на подлокотник кресла и обнял Виталика за плечи. Теперь Виталик не сомневался: это же он, гад!.. Ну, конечно!
– Крупно подкупил кого-то в Стамбуле или Анталье: главное – пару чартеров тормознуть с моими тургруппами под любым, пусть даже самым глупым, предлогом. Потом можно расшаркаться, извиниться. Главное – застопорить самолёты! И с карго грузами также «обломиться в минус».
А вся суть проблемы заключалась в том, что они в основном работали на одну страну. У Виталика дела шли круто, и он своему дублёру-повторителю в такой ситуации просто «закрывал горизонт». Светка, как руководитель основного направления в Аркашиной фирме, наверное, тоже жаловалась и подзуживала. А теперь для Аркаши путь свободен. И все наработанные связи Виталика упадут прямо в его жадные руки. Ситуация была понятна обоим.
Он, наверное, рассчитывал, что я разорюсь и самоустранюсь, пытаясь начать всё заново, – рассуждал про себя Виталик, – но такой удачи, что я пойду к нему в услужение, Аркаша предвидеть не мог. Ему теперь не нужно будет даже напрягаться, чтобы получить мои связи и партнёров в разных странах. Я с ними падал прямо в его разинутый рот…
Аркаша даже вспотел от неожиданности. До того возбудился, что сразу же предложил Виталику стать его первым заместителем, получил согласие и тут же издал приказ. Вызвал руководящий состав и представил Виталия Андреевича, как будущего зама с правом подписи финансовых документов. Видимо, уж очень нужны были ему эти связи. В тот же день успели оформить у нотариуса изменения в уставных документах, и отдали их на регистрацию в ЕГРН.
Всё было ясно. Две недели Виталик старательно передавал свои связи и наработки Аркаше и Светке, дожидаясь окончания регистрации. А когда регистрация состоялась, и Виталик официально стал первым заместителем Аркаши, они вдвоём поехали в ресторан на Арбате отмечать это событие. Теперь Виталик точно знал, что будет делать.
На следующий день, отогнав свой Лендровер в «Лендровер Центр» на Хорошевке, якобы на гарантийный ремонт, Виталик поймал частника, и тот довез его до гаражей, в одном из которых у него на всякий случай стояла старенькая «шестёрка». Завелась не сразу, пришлось оживить аккумулятор, но выкатилась, всё-таки! Заехал на заправку, а затем порулил на окраину Одинцово. Там должен был жить один умелец… Если не убили, или не «посадили».
Уже затемно подъехал к его дому: не помер и не сел! Вызвонил его аккуратно, по-старому, и они отправились на машине Виталика в промзону на окраине Одинцово. На въезде в гаражный кооператив их остановил сторож Иваныч.
– Привет, Иваныч!.. Как здоровье? Есть чем поправить?.. На держи!
– Валера, ты что ли?.. А что машина другая? Ладно, вижу, что ты. Чужие машины нельзя у нас оставлять, ты же знаешь.
– Мы ненадолго! Сейчас приятелю деталь заменю – и всё, мы уедем… Валера-мастер отдал заранее припасённую бутылку водки в руку сторожа, который уже открывал им ворота в гаражи.
Оказалось, что Валера-мастер занимал в кооперативе сразу два совмещённых гаражных бокса. В одном из которых, был собственно гараж, а в другом – «мастерская», обильно заросшая разным техническим хламом на верстаках, и под ними. Был ещё и добротный подвал со всякими «запасами». Для «отвода глаз», чтобы оправдать наличие мастерской, Валера действительно занимался иногда мелким ремонтом автомобилей.
Валера-мастер – так его называли в 90-х – был «оружейником» а, может, и ещё кем-то. Но сейчас о нём редко вспоминали. Больших заказов не принимал принципиально, и работал только с «проверенными» клиентами. Виталика он помнил: тот успел увезти его незаметно в Турцию, когда в конце 90-х за ним гонялись бандюки матёрые, требуя, чтобы тот работал только на них. Отсиделся он там у друзей Виталика и вернулся, когда всё улеглось…
– Вот с этой магнитолкой поработай, Валер!
– Когда надо?
– Сейчас.
– Посиди в том кресле, посмотри журналы.
Валера включил сильную лампу над верстаком, надел специальные очки и углубился в работу.
– На какую волну поставить взрыватель?
– "Европа плюс"
– Я магнитофон изыму нахрен совсем, оставлю только приёмник, ладно?
– Да, ради бога!
Через час Виталик отсчитал Валере «штуку» баксов, аккуратно забрал магнитолу, на выезде помахал рукой Иванычу, и поехал домой. Валера решил остаться в гараже: вроде бы хотел доделать ещё какой-то заказ.
Две одинаковых автомобильных магнитолы "Пионер", по четыреста долларов каждая, они покупали не так давно с Аркашей вместе. Приемники в них были классные, а магнитофонами они оба практически не пользовались.
Оставив свою «шестёрку» на оплачиваемой стоянке, в свой двор Виталик пришел пешком.
Зашёл в квартиру, и сразу упал одетым на кровать. Почувствовал, что дальше уже не может… Пропал запал. – Дурацкое словосочетание! «Пропал-запал». Сейчас это – про него. Он и пропал, и запал. Особенно в этой ситуации… Может, это всё-таки не он? Не Аркаша его подставил?..
По-детски захотелось, чтобы всего этого вообще не было!.. Просто не было! Но это было. Виталик набрал воздуха и закричал по-звериному. Сам от себя оглохнув, выругался матом. Тоже каким-то звериным.
И опять в голову полезли совсем не нужные сейчас мысли: русский язык чем-то напоминает испорченный греческий с вкраплениями неправильно употреблённого английского и французского, но вот эти матерные, безмерно материальные, выражения! Откуда они? Они свои, родные. Именно ими хочется разговаривать, когда слова, и даже, звуки идут откуда-то изнутри не до конца вывернутой души. Со стороны какой-то её неведомой изнанки…
Зачем-то вспомнился родной отец, рано спившийся и умерший в больнице. Ведь он никогда не ругался матом!
Виталик закурил, и в сладком сигаретном дыму вспомнил ещё один эпизод из фильма своей жизни. И снова, как бы со стороны:
…Дует сильный ветер осени. Во дворе их дома на окраине стоит кучка подростков. Они курят сигареты внаглую, прямо под окнами. Отец выходит из подъезда, вытирая мокрые волосы. Считалось, что он с утра до вечера ищет работу, но на самом деле никто в это не верил.
– Виталь, кричит он в сторону подростков, – дай закурить-то, папке-то!
– Да, пошёл ты, – огрызается Виталик, поднимая воротник потёртого тонкого пиджачка.
– Ты как с отцом разговариваешь? – отец подходит к подросткам, худой и сутулый.
– Как хочу, так и разговариваю!
– Ты, ты… – отец останавливается.
– Что я?.. Это ты мамку до слёз каждый день доводишь, а не я!
– Сыночек, – бормочет отец, – ну не сердись, сынок.
– Уйди от меня, – Виталик ёжится от ветра и заводится ещё больше.
– Виталь, не злись, спокойно говорит ему один из ребят, – ведь он – батя твой.
– Не нужен мне такой батя, – Виталик отворачивается ото всех и уходит, выкинув сигарету.
Он знал, что отец долго смотрит ему вслед.
– На, кури, – тот же парень протягивает отцу сигарету.
– Вот спасибо! – отец жадно затягивается, – Не любит он меня. Виталик-то…
– А за что тебя любить? – резко осаждает его парень. – Ты вон куртку Виталика пропил, мёрзнет он.
Отец хотел что-то ответить, но матерных слов не было в его языке, ни под языком, ни где-то ещё, поэтому он теряется в замёрзающем потоке своей речи, беспомощно машет рукой и уходит…
А парнем, который «угостил» отца сигаретой, конечно, был Аркаша.
Теперь Виталик редко вспоминал отца. Ни по-хорошему, ни по-плохому. Но всегда всплывала вот эта его мякоть вместо мужчины, слёзы и мокрое место там, где по-хорошему должен был находиться отец, крепкий, сильный, веселый, на которого хотелось бы быть похожим.
Выпив немного джин-тоника, Виталик позвонил Аркаше: не сможет ли он дать свой "мерседес» на полчасика, чтобы съездить закупить продукты, а то мой «Ленд» на гарантийке?
– Какие разговоры, старик!
На аркашином "мерседесе" он заехал в «Азбуку вкуса» на Новом Арбате и действительно закупил продукты. Не спеша поехал домой, поставил машину точно на то место, где обычно ее оставлял Аркаша. Вынул из гнезда магнитолу. Положил в сумку и осторожно вставил на её место свою. Магнитолы были ещё новые и, потому, практически неразличимы. В «заряженной» Валерой-мастером, поисковая нитка была отведена до упора влево. Чтобы найти желаемую длину волны, следовало настроечку-то покрутить. Осторожно, не хлопая дверью, запер "мерседес". Поднялся и отдал ключи Аркаше.
Весь следующий день Виталик провёл дома, соврав Аркаше, что ему нужно уладить кое-какие дела с арендой и затянувшимся увольнением сотрудников своей разорившейся фирмы. Больше они не созванивались. Перед тем как уйти от Аркаши, Виталик хотел было всё отыграть назад, но Аркаша даже не удостоил его внимания, продолжая с кем-то оживлённо разговаривать по телефону, когда забирал ключи от машины.
Вечером следующего дня Аркаша как ни в чем не бывало подкатил на своем «Мерседесе» к месту стоянки во дворе.
– Та-а-к, он что же, за весь день так и не включил приемник? Это совсем не было похоже на друга детства! … Или… – задрейфил Виталик, покрываясь холодным потом – Или подвёл Валера-мастер? Поставил заряд, который не мог сработать, а сам уже «заложил» заказчика ментам… И они уже терпеливо ждут его у подъезда…
Он осторожно подошёл к окну: Аркаша долго не выходил из машины. Как будто забыл что-то сделать. Что-то очень важное… А, может, его уже нет в машине и её пригнал во двор кто-то другой… Кто-то из оперативников… Из его окна не было видно, кто сидит в машине. Виталик решил перейти на кухню, и посмотреть оттуда. И только он это сделал, ахнуло так, что со звоном вышибло стекла во всём доме. Виталика качнуло назад, а сам он едва не оказался иссечён мелкими осколками из разбитого окна на кухне. Не в силах стоять, он медленно стекал по стене спиной, уставившись в одну точку: на кухонном столе вместе с осколками и недоеденными бутербродами лежали два оторванных при взрыве пальца левой руки – указательный и средний! Под ними образовывалась маленькая лужица крови. Так сказать, «указующий перст» был в наличии, и правильно указывал на убийцу… Он знал эти пальцы: на указательном не было части одной фаланги – её пришлось отрезать ещё в детстве, когда они с Аркашей баловались самодельными петардами.
… Всё, теперь его воспалённому мозгу не нужно было производить какие-либо смыслы и догадываться о происходящем.
Умирать неинтересно, умирать всегда обидно.
Вместе с соседями Виталик, как был, в тапочках, так и выскочил во двор. От Аркаши мало что осталось. А «Мерседес» вспучило и разорвало. Ремонту он явно не подлежал. Наговорив жалких слов собравшимся во дворе любопытным, Виталик вернулся в свою квартиру. Неприятным было то, что очередной раз он убедился: неблизкие люди добры вроде бы ко многим, а определённо – ни к кому. В общем, все как обычно. Он не любил своих соседей, но это чистой воды снобизм. Просто они были другие. Тяжёлыми руками быстро прибрался в квартире и вынес мусор, стыдливо положив туда те самые два, указующих на преступника, пальца. Умылся и стал ждать приезда опергруппы милиции и неминуемого поквартирного обхода операми с целью опроса «свидетелей».
