Александр Грин
Жизнеописания великих людей
– Выпил. Нечего ставить мне; все.
– Чего там! Играй. Валяй на гениев, какие они у тебя есть.
– Книжки? – удивленно воззрился Фаворский. – Гм… Однако.
– Однако! – передразнил Чугунов. – Мутят эти тебя книги, голова еловая, вот что! За ними ты, как за лесом, дерев не видишь! Жить бы тебе, как люди живут, без вожжи этой умственной. Эх! не я тебе отец, дедушка.
Злоба и страдание блеснули в глазах Фаворского. Молча подошел он, хватаясь за стены, к полке, где, аккуратно сложенная, желтела пачка тоненьких, четвертаковых книжек[1], бросил их с размаха на стол так, что, дрогнув копотью, прыгнул огонь в лампе, и грозно сказал:
– Мои постоят! Циник – я раздену тебя!
– Сию минуту. – Чугунов плотно пощупал книжки. – По гривенничку принимаю, ежели ставишь.
– По гривенничку! Хорошо. Чугунов, мечтал ли ты… в детстве… быть великим героем? А?
– Пороли меня, – сказал, тасуя карты, Чугунов.
В натопленной комнате, медленно выступая по холщовой дорожке, появился котенок. Наивно прищурившись на игроков, сел он и стал умываться. За окном белели снежные кресты кладбища. Звонко бил в чугунную доску сторож.
– Лессинга! – говорил Фаворский. – Пять.
– Семь.
– Свифт и Мольер!
– Прикуп. Четыре!
– Очко. Жри.
– Кого еще?
– Байрон. Нет, стой: полтинник. Байрон, Наполеон, Тургенев, Достоевский и Рафаэль.
– Много! Сними!
– Снял… Рафаэля.
– Ну, ладно. Мои: девять.
– Моцарт!
– Шесть!
– Тэн!
– Семь.
– Стэнли и Спенсер!
– Должно, англичане. Пять!
– Два. Мещанин, ты дьявол!
– Нет-с, Чугунов. Мы по лесной части.
– Данте, Гейне, Шекспир!
– Тебе сдавать.
– А где, мещанин, водка?
