Александр Григорьевич Зайцев
IGM. Поиск предназначения. Том 1. Приближение к тайне
Основная идея эволюции
Проблема, однако, не является полностью симметричной и уже не является чисто философской.
Потому что проблема не в том, какую точку зрения выбрать, а в том, чтобы найти новую человеческую идею, консолидирующую цивилизацию. Человечеству нужен новый шанс. Человечество достигло такой точки биологического развития, когда оно ответственно за свою эволюцию, – и каждый день своими действиями подтверждает свою глупость и отдает свою судьбу воле случая или прихоти политиков и бизнесменов – и последние 30 лет тому непосредственное подтверждение.
Человечество уклоняется от вопроса ответственности за свою эволюцию, так как это требует раздачу оценок и тщательное самопознание.
Поэтому смутно ощущаемое исчезновение человека как вида являлось основным в эпистемологическом кошмаре XX века и как никогда стало острым в начале XXI67. Старые верования прекратили служить источником объяснения или уверенности, несмотря на наблюдаемый в последнее время ренессанс клерикализма. Честность правительственных лидеров, руководителей в областях промышленности и образования, живущих старыми верованиями, так же как и живущими новой верой (пока не сформированной с необходимой ясностью и последовательностью), перестала внушать доверие. Это доверие подрывается все более реальной возможностью уйти в виртуальный мир компьютерных блужданий, будь то Интернет, игры, рекламный креатив, киноиндустрия или что-нибудь другое. Разница стирается так быстро, что мы не успеваем осознать – а что происходит?
Атомизация68 мышления индивидуума, сообщества, цивилизации приводит к тому, что все становится однородным, гомогенным, как детское пюре. Человек отчуждается не только от продуктов своей деятельности – теперь благодаря мировому распределению труда порой не знает, что и для чего он делает – он отчуждается от самого себя.69
Человек исчерпал — почти исчерпал! — возможности индивидуального развития. Теперь, чтобы идти дальше, чтобы сохраниться как виду, человеку необходимо заняться самоэволюцией, а это требует совершенствования общества и цивилизации. Но любая система консервативна и устойчива, и сможет ли человек выйти за рамки индивидуального эгоизма или все завершится тотальным, глупым и таким реальным самоуничтожением?
Шаги к холизму
Следовало бы найти более стабильную целостную позицию.
Она нужна для ограничения крайностей, как со стороны материалистов, так и тех, кто ввязался во флирт со сверхъестественным, особенно учитывая, что и те, и другие постоянно подсовывают свои мелкие веры в качестве панацеи.
И, кроме того, человечеству (по крайней мере – нам) нужна пересмотренная философия или эпистемология для уменьшения нетерпимости, разделяющей эти два лагеря, и прекращения лавинообразного разделения на противоположности, которое ведет к разрушающему антагонизму и взаимоуничтожению: противоположности борются друг с другом, но дополняют далеко не всегда.
Нам также нужна модель противостояния энтропии70, порождаемой в силу человеческой глупости, которую не умаляют – а лишь подчеркивают – достижения отдельных личностей.
Сегодня мы знаем достаточно, чтобы ожидать, что эта улучшенная позиция будет унитарной и что концептуальное разделение между «разумом» и «материей» будет рассматриваться как побочный продукт недостаточного холизма71: когда мы слишком пристально сосредоточиваем внимание на частях, нам не удается увидеть необходимые характерные черты целого. И тогда мы склонны приписывать явления, возникающие благодаря целостности, сверхъестественным причинам. Особенно это верно, когда человек, сам являясь частью системы, ее элементом, пытается познать систему.
И подменяет мировой масштаб масштабом собственного мира.
Тогда и возникают истории о мистических откровениях и сверхъестественных происшествиях. За свою жизнь я наслушался рассказов о сверхъестественном, а пережитый опыт естественных и моделируемых трансовых состояний позволяет сказать, что и здесь я не нашел ничего мистического. Я скептик даже в отношении данных, получаемых от органов чувств. Я действительно верю, что есть какая-то связь между моим «опытом» и тем, что происходит «там», и эта связь воздействует на мои органы чувств. Но эту связь я рассматриваю как очень сложную, таинственную72 и требующую большого количества исследований. Как и другие люди, я обычно испытываю многое из того, что не происходит вовне, «там». Когда я присматриваюсь к тому, что, как я считаю, является деревом, я получаю образ чего-то зеленого. Но этот образ не находится «там». Поверить в это будет опять-таки видом предрассудков, суеверия, так как образ – это мое творчество, оформленное и окрашенное многими обстоятельствами, включая и заранее составленное мнение, в том числе и о возможных качествах образа.
Но если мы верим, что образ – это нечто в моем мозгу, то мы впадаем в другую крайность, так как утверждаем автономность образа от внешнего мира. И то и другое – разрыв потока событий, процесса восприятия, трансформации и осознания информации. Не может быть образа в мозгу отдельно от внешней сенсорной информации, как не может быть и самой информации, если ее нечем и некому воспринять. В сознании мы получаем оценку сенсорных сигналов, но эта оценка невозможна без потока событий и их физиологической и подсознательной обработки. Даже когда мы вспоминаем или мечтаем, мы все равно опираемся на сенсорные сигналы извне. Эксперименты с сенсорной депривацией73 демонстрируют нам эту связь очевидным образом: как только человек перестает получать извне необходимый для опорной деятельности его мышления минимум сигналов, как только ему становится нечего сравнивать, наступает дезинтеграция психики, процесса мышления.
Отсюда мы должны преодолеть типичное ограничение исследователей нашего класса – выйти за рамки «in vitro», а точнее «in imaginatio»74.
НАУЧНЫЕ ВЕРОВАНИЯ
Г. Бейтсон считал, «что более значительными, чем все виды предрассудков, связанных со сверхъестественным, являются два основных верования, тесно друг с другом связанные, причем оба они являются не только устаревшими, но и опасными… Их разделяют как современные специалисты в области сверхъестественного, так и механицисты. Суеверия и предрассудки … возникают из сочетания этих двух вер. И оба эти верования связаны с гигантом философской мысли – Рене Декартом»75.
Два пояснительных принципа
«Первым верованием является идея, лежащая в основе большого диапазона современных предрассудков, а именно то, что в нашем мире существуют два пояснительных принципа: «разум» и «материя». Как и всегда происходит в случае с дихотомией, этот знаменитый картезианский дуализм породил целую серию, не менее чудовищную, чем сам: разум/тело, интеллект/аффект, желание/соблазн и т. д. Уже в XVII веке трудно было придумать какое-либо несверхъестественное объяснение мыслительных процессов и в то же время было уже очевидно, что физическое объяснение астрономии должно было пользоваться огромным успехом. И поэтому было совершенно естественным уступить дорогу вечной как мир вере в сверхъестественное, чтобы избавиться от проблемы разума.»
И бегство от разума, от субъективного стало одной из самых сильных традиций современной науки.
Картезианские координаты
Приняв такое положение вещей, ученым можно было «продолжать свои «объективные» исследования, не обращая внимания или совершенно отрицая тот факт, что наши органы чувств, весь наш набор подходов к изучению «материи» очень далеки от «объективности».»
«Другой вклад Декарта … – это так называемые картезианские координаты76, представляющие две или более взаимодействующие переменные или путь переменной во времени. Вся аналитическая геометрия возникла из этой идеи.» И с помощью этих координат, удостоверившись в их применимости в некоторых областях человеческой деятельности, пытаются теперь изучать все другие процессы.
Когда же дело касается изучения человека или общества, вполне очевидным представляется выведение неких средних величин в качестве нормы человека.
Однако, если мы хотим узнать, что же на самом деле может достичь человек – хотя бы насколько быстро он может бегать, – мы должны изучить лучших. Это нужно, прежде всего, для того, чтобы знать, к чему мы можем стремиться как к норме.
Но! Изучение среднего продолжается и стало научной традицией77 — в то время как изучение лучших нередко воспринимается как святотатство, как посягательство на божий промысел.
Итак, «обе идеи тесно связаны. И отношение между ними особенно ясно видно, когда мы думаем о дуализме разум/материя как об изобретении для удаления одной половины от другой, которую объяснить намного легче. Будучи отделенными, мыслительные явления <и связь между ними игнорировались>. В результате та половина, которая осталась, могла быть объяснена исключительно материалистически, другая же – полностью отнесена к области сверхъестественного» – и проигнорирована с благочестивым негодованием о «мистике» и «чертовщине».
«Рваные края остались у обеих частей, и материалистическая наука скрыла эту рану, разработав собственную сеть предрассудков. Материалистическим суеверием является вера (не вполне излагаемая) в то, что количество (чисто материальное понятие) может определить форму», что количество – само по себе – может перерасти в качество. Но из тысячи кроликов не получишь одного настоящего слона, из 10 дураков не сделаешь одного умного – но ученые упорно пытаются это сделать, каждый раз получая чудовище Франкенштейна, то есть мозаичный трупп, который «должен работать, но не работает» – и не более.
«С другой стороны, противники материализма возводят в принцип власть разума над материей.» Разум (или дух) становится первопричиной всего и подчиняет себе материю и все сущее. Сутью материального становится стремление слиться с духом. Беда лагеря проповедников в том, что та материя, с которой они так усердно борются, все время напоминает о себе и тем доказывает свою неуправляемость78.
«Эти оба утверждения являются чушью.
Первые являются основной посылкой современной экономики и, следовательно, одним из факторов, определяющих международный хаос и экологические бедствия», а также экономическое рабство большинства людей при чудовищно несправедливом распределении богатств.
Последнее толкает ученых мужей на унизительный флирт со сверхъестественным, в заумные поиски божественного и священного, оправдывает ксенофобию79, порождает религиозный фанатизм, нетерпимость и массу галлюцинаций.
Традиционная глупость
Грегори рассматривал «традиционные взгляды на разум и материю, мышление, материализм, естественное и сверхъестественное как полностью неприемлемые.» Он отвергал «современный материализм с такой же силой убеждения, как и кокетство со сверхъестественным. Однако дилемма между материализмом и сверхъестественным становится менее убедительной, как только мы поймем, что ни одна из этих двух моделей не является эпистемологически действительной.»
Они выдуманы самим человеком как способы объяснения реальности.
«В любом случае, сочетание двух идей, возникших у Декарта, превратилось в выдвижение на первый план количества в научном объяснении, которое отвлекало мысль людей от проблем контраста, формы и способа происходящего, а также целого, отличного от своих частей. Мир картезианских координат основывается на постоянно изменяющихся количественных характеристиках, <игнорируя контраст, различия, соотношение.> В то время как такие концепции <претендуют> на место в описании мыслительного процесса, упор на количественные характеристики отвлекает человеческую мысль от понимания, что контраст, соотношение и форма являются основой мыслительной деятельности.»
«В этом смысле обычные химические весы в лаборатории, функционирующие между человеком и неизвестным количеством «материала», содержат внутри себя парадокс границы между умственным и физическим. С одной стороны, это орган чувств <(продолжение органа чувств)>, реагирующий на нематериальные понятия отношения и контраста, с другой стороны, они используются ученым, чтобы тот мог понять что-то, близкое материальному, а именно: количество с реальными размерами.» Весы, с помощью ученого, переводят соотношение воздействия «материала» и воздействия «гирь» (заранее отмеренного количества материала) на чашки весов (которые переводят эти воздействия на рычаг) в видимое понятие – такое же абстрактное, как и большинство научных понятий и определений, – в понятие веса. «В итоге весы относятся к правде так, как ученый относится к истине психического процесса. Это устройство для создания науки, игнорирующей подлинную природу органов чувств любого организма, включая и ученого.» Явление становится одновременно материальным и нематериальным, объективным и субъективным, верным и неверным.
Критерии истинности или очевидности становятся расплывчатыми.
«Когда мы расчистим площадку от чуши, <от измышлений и домыслов,> мы сможем взглянуть на многое <(или хотя бы положить этому начало)>, сегодня такое же неясное и запутанное, как «разум», и поэтому остающееся за пределами науки.»
И все-таки очень трудно найти выход из многочисленных заблуждений, которые стали столь привычными, что кажутся очевидными и реальными.
Мы все – заложники сложившейся до нас системы познания и описания мира, ставшей для нас привычной и «естественной», какой бы она ни была внутренне противоречивой.
Концепция соционики предлагает вместо старой системы новую, пока еще черновую, не до конца проработанную, что предопределяет и те сложности, которые будут на пути любого исследователя, принявшего эту концепцию.
Но игра стоит свеч.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРЕДМЕТА РАЗГОВОРА
Начиная коммуникацию с читателем в известном нам контексте и с благими намерениями, мы рискуем привести его в неожиданные и пугающие места, куда постоянно попадают философы и шизофреники. Только первые, в отличие от вторых, всегда последовательны (по крайней мере, они так думают) и могут вернуться обратно (или хотя бы надеются на это), восстановить статус-кво даже в уже изменившемся контексте, а вторые не могут даже предположить, что есть дорога обратно. Если же философам не посчастливится вернуться обратно, их спасает статус – или лекарства.
Итак, мы начинаем такой разговор о коммуникации, сама возможность которого меняет идеи, лежащие в основе самой коммуникации, то есть подрывает устои. Для того, чтобы этого не происходило каждую минуту, коммуникация принимает форму метафоры, имеющую структуру «силлогизмов в траве».
СИЛЛОГИЗМЫ
Процесс метафоризации имеет более широкое значение, чем средство придания разговору комфортности, а именно – как говорил Грегори Бейтсон – он может быть основной характеристикой Креатуры, то есть основой мышления.
Классическая логика приводит несколько разновидностей силлогизмов, наиболее известным из которых является следующий:
Люди умирают;
Сократ – человек;
Сократ – умрет.
Основная структура этого маленького монстра – его скелет – построена на классификации. Сказуемое («умрет») придано Сократу для отождествления его в качестве члена класса «людей», чьи члены разделяют это сказуемое.
Силлогизмы метафоры устроены по-другому и могут иметь такой вид:
Трава умирает;
Люди умирают;
Люди – это трава.
«Преподаватели классической логики могут возражать против такого рода аргументации, и, конечно, такое педантичное осуждение оправдано – в своей узкой области. Но попытки опровергнуть подобные «силлогизмы в траве» были бы глупыми, так как эти силлогизмы являются тем самым веществом, из которого делается естественная история. Когда мы ищем закономерности в биологическом мире, мы встречаем их постоянно. Биологические данные имеют смысл – объединяются – благодаря «силлогизмам в траве». Все поведение животных, вся биологическая эволюция – все эти огромные области связаны внутри себя «силлогизмами в траве», нравится это логикам или нет.
Если же мы обратим внимание на человека, то обнаружим, что поэзия, живопись, мечты, юмор и религия – как и само мышление – имеют общее с шизофренией предпочтение «силлогизмов в траве».
Все очень просто: для того чтобы получить силлогизмы первого образца, у нас должны быть идентифицированные классы, чтобы подлежащие и сказуемые можно было различать.
Но, кроме языка, нет поименованных классов и отношений типа «подлежащее – сказуемое».
Поэтому силлогизмы в траве должны быть преобладающим способом коммуникативной взаимосвязи во всех довербальных областях — соответственно, во всем мире живого.»
И в человеческой коммуникации метафорично все общественное поведение, обучение и воспитание. Мы даем ребенку пример поведения, которому не стоит следовать, никогда не проявляя его в полной мере. Физическое наказание за проступок – как и наказание моральное – метафора возможного ущерба себе или другим, который стал бы реальным, будь проступок доведен до логического завершения. Этот ущерб существует в большинстве случаев лишь в перспективе, в прогнозе – и, тем не менее, является примером.
Таким образом, любое описание с помощью кода – генетического, поведенческого или речевого – должно учитывать неизбежное наличие пропусков в самом описании и возможные варианты трактовки наличия этих пропусков.
Учет этих пропусков делает описание – и следующих из него действий и выводов – метафоричным. Метафоричное описание при его прочтении генерирует связи между частями описания, создает метафору целого при восприятии частей, метафору общего при восприятии частного, метафору прогноза (будущего) при восприятии настоящего.
При этом, ни одно из описаний не может быть истинным, так как генерируемая им метафора зависит от способа прочтения.
И любое описание в равной степени ложь и правда.
Мы упрощаем себе жизнь, принимая одну из сторон, но проблема лживости80 любого описания, любой модели остается.
МОДЕЛЬ
Итак, наша цель – моделирование коммуникации, ее структуры и основы. Изучение контекста мышления, его продукта и материала – коммуникации, приводит нас к процессу и структуре.
И здесь уместно вспомнить те вопросы, с которых начиналась глава:
Каким должен быть человек, чтобы он смог исследовать мышление?
Каким должно быть мышление, чтобы человек мог его исследовать?
Первый вопрос – вопрос качества специалиста, приступающего к изучению.
И здесь мы обязаны признать, что предвзятость81, которую отрицают ученые мужи и которую пытаются исключить путем ее игнорирования, есть неизбежное проявление любого исследования, особенно когда оно касается мышления. Значит, модель должна содержать механизм, учитывающий и компенсирующий такую предвзятость, механизм коррекции накладываемых на исследуемый процесс или явление системы личных и культурных верований и убеждений — насколько это вообще возможно.
Вопрос качества исследователя определяет и уровень создаваемой модели. Значит, модель должна включать в себя защиту от примитивизации, с одной стороны, и от мифологизации, с другой, то есть включать в себя защиту от плохих репродукций оригинальной картины.
Второй вопрос – вопрос рамок достоверности.
Исследователь вооружен инструментом исследования, который имеет ограниченную разрешающую способность. Это значит, что всегда будет масштаб — «от» и «до» — в пределах которого результаты будут достоверны, а модель будет достаточно точно отражать свойства моделируемого объекта. Если же исследователь превышает свой масштаб (свою разрешающую способность), то он выходит в область догадок и предположений. Значит, модель должна содержать и механизм определения достоверности самой модели — в каких пределах она работоспособна, а где ее применять уже не следует.
Вопрос, который вытекает из двух предыдущих: для чего создается модель?
Во-первых, для практического применения. Значит, она должна содержать компактную технологичную часть, выдающую при ее применении точный результат.
Во-вторых, для познания действительности. Значит, необходима и концептуальная часть, позволяющая эпистемологически осмыслить реальность – а в идеале, создать новую современную эпистемологию.
В-третьих, для развития познания, как индивидуального, так и общественного, значит, необходим запас потенциала, который удовлетворит отдельных личностей и компактные группы исследователей с учетом особенностей индивидуальных и групповых эпистемологий.
Если будут соблюдены эти условия, то модель взаимодействия между структурой и процессом даст нам язык, достаточно схематичный и точный, так что связи внутри моделируемого объекта можно сравнить со связями внутри модели. Действительно, на фоне существующей путаницы требуется точный и четкий разговор о связях, и модель зачастую облегчает нам это. Когда мы имеем (или получим) словарь связей, то модель будет генерировать, порождать вопросы. Тогда можно взглянуть на моделируемый объект, имея в виду эти специфические вопросы, и, может быть, найти на них ответы. Наконец, модель становится инструментом для сравнительного изучения различных областей или свойств явления.
Но не надо забывать, что это всего лишь модель82.
Она одинаково справедлива для моделируемого процесса и также неверна, так как имеет неизбежные пропуски.
Тем не менее, может быть, именно эта модель – один из путей к кибернетической этике, т. е. к этике организации живого в живое?
МЕТАЛОГ: КИБЕРНЕТИЧЕСКАЯ ЭТИКА?
Ассоль: Зачем так много философии?
ДАК: В общем-то, ты права – эта и связанная с ней части, обращенные к эпистемологии, могут быть восприняты как лишние, заумные, слишком сложные.
Но так уж устроена соционика, что эпистемология в ней проявляется сама собой. Поэтому, философский уровень – необходимая часть всей концепции, ее идеология.
Но этот уровень не обязателен для тех, кто желает быстрее перейти к практике – можно обойтись более компактным вариантом, который у нас существует в виде методических материалов83. Тем не менее, тот, кто осваивает соционику только в практической части, «выбрасывая всю теорию», рискует оказаться в запутанной ситуации. Практическая часть соционики работает в координатах и системе более общих категорий, а если эта система категорий искажена, неправильно инсталлирована или вовсе отсутствует – то, казалось бы, простая практическая часть начинает генерировать не верные ответы, а ошибки.
Ассоль: Тогда почему этика, да еще кибернетическая?
ДАК: А что такое этика?84
Ассоль: Правила поведения в обществе или что-то подобное этому.
ДАК: В общем-то, ты права. Этика – это система отношений и их регламентаций, принятых в том или ином обществе или той или иной культуре.
Например, в нашей культуре принято на похоронах плакать и выражать сочувствие. А на Бали на похоронах принято смеяться и веселиться. Более того – там на похоронах обязательно есть один-два человека, которых называют «сапта» – «свободными от отвращения», которые устраивают спектакль из своего необычного умения: они могут схватить руку или ногу покойного, откручивая ее от загнивающего трупа, или приложиться лицом к брюшной полости покойного. Для балийцев эта грубая игра является обычным правильным поведением, для нас это «дикость», «варварство» и «мерзость».
Это – этика. У балийцев – своя, у нас – своя, так непохожая на их этику. С точки зрения балийцев наше поведение во многих ситуациях неразумное и дикое, с нашей точки зрения – наоборот.
Ассоль: Зачем же о покойниках?
ДАК: Я всего лишь хочу подчеркнуть относительность этики как системы организации общества. Потому что под этим словом обычно понимают западную этику, или христианскую этику, которая преподносится единственно верной – и на каждом шагу нарушается.
При этом сама возможность нарушения этических норм заложена в самой этической системе и является частью этики, даже в каком-то смысле – самой этикой. Но обычно этого стараются не замечать. Как не замечают и того, что существует и такой уровень этики, где эти частные системы становятся вариантами естественного многообразия.
Именно такую этику организации живого на разных уровнях и в разных масштабах я и подразумеваю здесь.
Ассоль: А что же такое кибернетика? Ведь девять из десяти скажут, что знают, что это такое, но когда их попросишь объяснить, они начнут невразумительно говорить, что это что-то близкое к компьютерам и роботам.
ДАК: Тут ты права. Слово употребляют часто, но что это такое – точно знают далеко не все, кто употребляет это слово. Если сказать просто, то кибернетика – это наука о моделировании. О моделировании сложных информационных систем85.
Ассоль: Тогда в самом названии уже противоречие – кибернетика – это прежде всего машины, а этика – это люди?
ДАК: Это словосочетание впервые ввел Грегори Бейтсон, желая подчеркнуть, что в моделировании мышления логика, на которую опирается наука, как метод оказывается недостаточным. Повторяемость событий, похожесть верований и мистического толкования мира у разных народов и многие другие проявления в естественной истории подтверждают, что мышление – системный процесс, более широкий, чем собственно логика. И он не доступен во всей полноте логике в силу узости самих логических категорий. Остается этика, как более древняя основа организации жизни.
Ассоль: Как это соотносится с соционикой?
ДАК: Соционика – одна из граней кибернетической этики, может быть – ее сердцевина.
Соционика хорошо объединяет концепции НЛП и технологии таланта на основе модели, объединяет через метафору информационно-энергетического метаболизма. И она единственная из типологий говорит о необходимости информационного дополнения, тогда как другие только предполагают это. И при этом как «модель» так и «дополнение» масштабируемы и модифицируемы.
Ассоль: Что же может дать соционика простому человеку?
ДАК: На простом житейском уровне соционика дает системную модель личности, что создает предпосылки для качественного понимания особенностей своего поведения и своего мышления. Дает понимание и принятие себя таким, какой ты есть – если мы говорим о самом простом уровне. Отвечает на вопрос, почему ты такой, какой есть, что с этим делать и как к этому относиться. Помогает найти норму в себе, а не отклонения. Это помогает научиться с любовью и достоинством относиться к себе и стать более терпимым и к иным способам мышления и поведения.
Соционика в какой-то степени дает ответ на древнюю молитву: «Господи, дай мне силы изменить то, что я могу изменить, дай мне твердости отказаться от соблазна менять то, что изменить невозможно, и дай мне мудрости отличить одно от другого»86.
Ассоль: За счет чего это происходит?
ДАК: Соционика помогает качественно расширить и структурировать свое мировоззрение, одновременно расширив границы привычной семантики.
Человек с удивлением обнаруживает, что, по крайней мере, кроме его собственного «правильного» восприятия, существуют еще 15 таких же правомерных способов воспринимать мир – причем у каждого способа множество предсказуемых вариаций. И, как бы они ни отличались друг от друга, все они нормальны и необходимы. Все они – необходимые грани восприятия действительности – грани самой реальности. Комбинации индивидуальных мировоззрений превращаются в идеи, тенденции, способы объяснений и принятия решений, в менталитет и культуру, в самосознание цивилизации.
Ассоль: Если все так хорошо, то почему соционики так мало в нашей жизни?
ДАК: Как ни парадоксально, то, что делает соционику привлекательной, является и самой пугающей ее стороной. Познание себя – это вызов, который могут принять не все. Меня нередко спрашивают: «Как же вы живете так, когда все люди насквозь видны?87» В вопросе такого рода скрыт страх чрезмерной ясности в оценке людей. И страх этот основан не на том, что ты людей оцениваешь – такое преимущество желанно многими, скорее он основан на том предположении, что «если ты так людей оцениваешь, а что будет, если и они тебя также?»
Второй страх связан с идеей информационного дополнения. Это страх раствориться в другом, потерять свою индивидуальность и уникальность.
И третий страх связан с идеей аспектности, структурной неоднородности информации. Неоднородность информации приводит к специализации во взаимодействии с окружающим миром, но так как каждый судит о других по себе, то мы обычно не учитываем, сколь малая часть информационного потока доступна отдельному человеку. Неприятно, некомфортно признаться, что твое исключительно тонкое, многогранное и масштабное, продвинутое во всех смыслах мышление – как тебе кажется – на самом деле иллюзия.
Ассоль: А что же, если так можно выразиться, полезное? Я имею в виду, полезное для обычного человека, а не для специалиста?
ДАК: И снова, это возможность и необходимость реального психического дополнения на различных уровнях и в различных мастабах. А это, в свою очередь, ведет к экологичному отношению к себе.
Ассоль: В чем экология отношения к себе?
ДАК: Быть бережным в отношении к себе и своим качествам, а также к другим людям (хотя бы к своим близким). С помощью соционики можно определить, где ты можешь развивать самостоятельно, где тебе нужна периодическая помощь, а где необходима защита.
Общественные стереотипы толкают человека быть всесторонне развитым, а это нередко заставляет функционировать на грани или за гранью личной нормы, что может привести к болезни и деградации. Настоящая гармоничность и «всесторонняя развитость» только в психическом дополнении.
Самостоятельное или под воздействием извне насилие же над собой по «выработке» логического (этического, абстрактного, практического) мышления, если нет к этому природных способностей, только лишь загонит в тупик и приведет к разочарованию – и, прежде всего, к разочарованию в себе.
Культурно-интеллектуальная деградация наступает не от недостатка образования и воспитания, а от их переизбытка в неправильной форме.
И я бы хотел, чтобы концепция соционики стала для читателей инструментом познания себя и окружающего мира людей, научила бы с пользой воспринимать чужое мировоззрение, сделала бы жизнь более интересной.
Конечно, задача самопознания – самая сложная из задач, стоящих перед человеком и человечеством. Именно поэтому она откладывается, у многих – на всю жизнь, или подменяется другими вещами. Может быть, наша книга поможет хоть как-то осознать и очертить эту задачу.
Ассоль: На чем же строится соционика?
ДАК: Излагаемые идеи и технологии основаны на парадигме (системе знаний), в чем-то противоположной той, которая принята в обществе и зовется «научным подходом».
Парадигма, в рамках которой работает88 соционика, основана на холизме и многоплановости мышления, что само по себе «уже сложно». В соционике до сих пор основой всей концепции служат метафорические, так называемые эмпирические, элементы. Они были сначала открыты, а потом различные люди пытались дать им наукообразное объяснение. Такие объяснения в ряде случаев неудачны, так как в них теряется связь, которая удерживает целостность модели. Главное оказывается между строк, но никто этого не замечает, когда есть рациональное описание. Мы в силу своих возможностей постарались сохранить метафоричность соционики.