bannerbannerbanner
Чешская литература

Александр Федорович Гильфердинг
Чешская литература

Полная версия

Стихотворения, в которых мы встречаем столь ясное понимание рокового антагонизма с немцами, принадлежат к древнейшему периоду чешской истории. Первые из них, «Любушин Суд» и «Забой», относятся, если не повремени сочинения, то по содержанию, в IX веку; «Бенеш Германыч» и «Любуша и Любор» принадлежат к XIII веку.

«Любушин Суд» писан на пергаменной тетрадке, обличающей глубокую древность, так что многие приписывают и самую рукопись ИХ-му или Х-му веку. Тетрадка эта была найдена в 1817 году Иосифом Коваржем, казначеем графа Коллоредо, в архиве замка сего последнего на Зеленой горе. «Забой», «Бенеш Германыч», «Людиша и Любор» (иначе «Турнир»), вместе с поэмами «Честмир и Власлав», «Ольдрих и Болеслав», «Збигонь», «Ярослав» и некоторыми небольшими стихотворениями входят в состав мелко исписанной пергаменной рукописи, отысканной покойным Ганкою в 1818 году в колокольне старой церкви в Краледворе, и потому известной под названием «Краледворской Рукописи». Это сборник стихотворений, писанный около 1280 года и которого нумерация показывает, что до нас дошло менее 1/7 его части. Это одно достаточно свидетельствует о богатстве поэзии, процветавшей в Чехии в первую пору её исторической жизни.

Во вражде своей к чешской народности, не всегда разборчивые на средства немцы старались набросить тень подозрения на подлинность и «Любушина Суда» и «Краледворской Рукописи». Сущность их аргументов заключалась, собственно, в одном: как-мол могли славяне, народ грубый и к цивилизации неспособный, иметь, да еще в столь древнюю пору, такие превосходные поэмы, которые, пожалуй, лучше немецких творений того времени! Но, как водится, аргумент этот облекался в разные учоные доводы. Труды Шафарика и Палацкого, Томка и Иречка устранили все эти злонамеренные нападки и поставили подлинность «Любушина Суда» и «Краледворской Рукописи» выше всякого сомнения. Впрочем, подобное сомнение было столь же нелепо, как раздававшиеся некогда и у нас возражения против подлинности «Слова о полку Игореве». В ту пору, когда найдены «Слово», также как «Любушин Суд» и «Краледворская Рукопись», сведения о древнем языке и быте славян были таковы, что для подделки подобных произведений требовался бы не только изумительный гений поэта, но и дар провидения открытий, сделанных наукою лишь в последние десятилетия.

«Любушин Суд» и стихотворения «Краледворской Рукописи» представляют много сходного с народными эпическими песнями, которые и ныне еще поются у сербов и болгар. Но мы едва ли можем причислить эти произведения чешского эпоса непосредственно к области так-называемой народной поэзии. Нет, они относятся к тому периоду творчества, когда народная песнь и поэзия художественная еще не отделялись. Кто решит, принадлежат ли рапсодии Гомера к народной поэзии или в художественной литературе? Так точно и эти древние чешские творения. В те первобытные эпохи были у всех почти народов особые певцы по ремеслу (рапсоды, барды, скальды и т. д.). Их потомков мы находим в нынешних сербских гуслярах, малороссийских бандуристах, сказителях нашего Севера. Но между теми «соловьями старого времени» и нынешними певцами та громадная разница, что эти последние ограничены тесным кругом сельской жизни и, с иссякновением творчества, большею частью только повторяют довольно плохо сохраняемые в памяти остатки старинных песен; а в первобытные эпохи – рапсод был спутник, нередко друг и советник князя, представитель высших общественных интересов и высшей мудрости в стране. Что княжеские певцы имели некогда и у славян такое же значение, как в первобытные эпохи Греции, Германии, Скандинавии и т. д., на то есть достоверные указания; и к произведениям этих-то певцов мы относим, как «Слово о Полку Игореве», так и «Любушин Суд» и стихотворения «Краледворской Рукописи». Оттого-то в них и совмещается характер непосредственной народной поэзии с несомненными признаками художественной отделки.

Рейтинг@Mail.ru