Александр Черенов
По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга первая
Глава седьмая
К моменту прибытия транспорта в порт всё было подготовлено к его разгрузке: и портовые краны, и портовые грузчики, и само портовое начальство. Возможности знакомого Платон Иваныча оказались так велики, что услуги Криппса по «обработке» начальника порта оказались невостребованными. Более того, сразу же выяснилось, что этот, якобы неприступный начальник порта, буквально изнывает от желания хоть чем-нибудь угодить Соломону Герцу – тому самому «коммерческому» другу Платон Иваныча. Как со смехом объяснил Старскому его друг, этот тип – имелся в виду начальник порта – по гроб жизни обязан ему сегодняшним благополучием и даже самой свободой. Так что, если ему будет приказано – лично включится в процесс разгрузки, даже в качестве рядового «крючника»!
Знакомец Платон Иваныча даже не стал торговаться относительно цены груза. Он всего лишь поинтересовался формой расчётов – наличными или через банк? Старский не слишком удивился покладистости контрагента. Да и чему было удивляться, если, узнав о характере груза – а это было, в основном, тушёное мясо в банках – Герц без обиняков заявил, что через пару месяцев получит за него вдесятеро больше, чем уплатит сейчас!
Посему Старский пожал плечами и сказал, что в контексте скорого «переезда» его друзей на Запад, его больше интересует содержание, а не форма. Расчёты допустимы и в безналичной форме – только если они будут осуществлены через банки, которые он определит сам. А от mein lieber Freund Herz требуется лишь проконтролировать оформление чековых книжек на тех людей, имена которых Платон Иваныч назовёт чуть позже.
На следующий день после разгрузки состоялся расчёт. Герц убыл на встречу с нетерпеливо ожидавшими его представителями мелкооптовых контор, уже «пронюхавших» о характере груза. А Платон Иваныч, не спеша, рассовал по карманам сюртука чековые книжки, после чего отправился в отель «Бристоль» – бывший «Кайзер Вильгельм», где его с нетерпением уже дожидался Криппс. Через два часа самолёт англичанина стартовал одного из союзнических аэродромов и взял курс на юг России…
Получив из рук Платон Иваныча банковскую книжку, Кобылевский буквально взревел от восторга: девятьсот тысяч фунтов стерлингов в декабре девятнадцатого года могли свести с ума, кого угодно!
Несмотря на все свои попытки выглядеть демонстративно спокойным, Криппс всё же не удержался от снисходительных поздравлений «соратнику» в связи с удачно обтяпанным дельцем. Но тут же не преминул напомнить, что операция вступает в завершающую фазу, и с ликованием надо повременить.
На следующий день человек Криппса, играющий роль начальника транспорта, якобы успел передать – почему-то только в Ставку Иван Антоныча – радиограмму о захвате судов с грузом «красными» крейсерами. Правда, координат «терпящего бедствие» транспорта радисты Главкома не разобрали. Откуда им было знать, что доверенное лицо Криппса в момент «передачи координат» прибегло к старому избитому трюку с ручкой шкалы настройки!
Через пару дней после этого нарочный Вадим Зиновьича доставил в штаб Иван Антоныча экземпляр газеты «Большевик Украины». На второй полосе газеты, в самом «подвале», было напечатано маленькое информационное сообщение. Оно гласило о том, что «на днях доблестные краснофлотцы-черноморцы перехватили в территориальных водах Украинской Советской республики транспорт британских интервентов с грузом оружия, боеприпасов и продовольствия, предназначенного для недобитых белогвардейских банд».
Авторство задумки с «информационным сообщением» целиком принадлежало генералу Кобылевскому, который решил, что «кашу маслом не испортишь», и «радиограмму о захвате» неплохо бы подкрепить и чем-нибудь от имени большевиков.
«Подтверждение» было тут же сляпано в одной из местных типографий. От подлинного номера большевистской газеты поддельный отличался только этим крохотным сообщением «в подвале».
И Его превосходительство оказался прав! Главком Иван Антоныч, насторожившийся очередным крупным исчезновением союзнического груза, опять предназначенного для Волонтёрской армии, получив оба этих «подтверждения», успокоился, и свой приказ о проведении тщательного расследования данного прискорбного факта, пусть и нехотя, но отменил…
Когда Платон Иваныч вручил Концову банковскую книжку, тот, взглянув на цифру, вспыхнул:
– Как: только пятьдесят?! Но ведь я же Вам ясно сказал: я – в половине?! И Вы меня клятвенно заверили в том, что «не обидите»?! Да, что бы Вы делали без моей информации?! Я…
– Минуточку! – хладнокровно «осадил» разгорячённого визави «Нумизмат». – Вот, Вы сказали: что бы я делал без Вашей информации…
– Да! – выкатил грудь Концов. – Что бы Вы делали?!
Платон Иваныч снисходительно улыбнулся.
– То же, что и сделал: получил бы её из другого источника.
– А…
Концов так и остался без текста: контрагент перехватил возражения и обесценил их ещё до выхода в эфир.
– Вот именно, Павел Андреич! – добродушно усмехнулся Старский. – Ваша доля определялась из того расчёта, что Вы – единственный информатор, так? Но коль скоро я получил сведения – и куда более подробные – из другого источника, и по инициативе этого источника, то Ваша доля не могла уже оставаться прежней! Извините, но по труду – и награда! И потом, Павел Андреич…
Лицо «Нумизмата» прибавил в усмешке.
– … неужели Вы действительно полагаете, что пятьдесят тысяч фунтов стерлингов – недостаточная цена для того, чтобы компенсировать Вам драные галифе?
В ответ Концов ещё громче засопел, «огнедышаще» раздувая ноздри.
– И успокойтесь Вы относительно Михаила Николаевича: его гонорар не превышает Вашего!
Капитан моментально перестал сопеть – и недоверчиво уставился на «Нумизмата».
– Это – правда?
– Ах, как это по-нашему! – рассмеялся «Нумизмат». – Как в том анекдоте – помните? Господь говорит одному из своих созданий: «Я дам тебе всё, чего ни попросишь, но с одним условием: сосед твой получит вдвое против тебя!». И раб Божий, не долго думая, попросил: «Отрежь у меня ухо!» Так и Вы, Павел Андреич!
«Нумизмат» перестал хохотать.
– Михаил Николаевич получил сумму, аналогичную Вашей – потому, что степень его участия в этом деле была аналогичной Вашей, ни больше и ни меньше. В конце концов, ведь это именно к нему, а не к Вам обратился за содействием Вадим Зиновьич. И именно он свёл меня с Кобылевским и этим делом. Разве это – не достаточное основание для адекватной благодарности? А, Павел Андреич?
– Ну-у…
Этим ответом Концов и ограничился. Возражений у него не было: были только сожаления – в части ополовиненного гонорара.
– Вот! – «одобрил» Платон Иваныч. – Ну, а что касается моей доли, то думаю, Вы не будет спорить с тем…
– Не буду! – досрочно капитулировал Павел Андреич. Он уже не сомневался в наличии у Платон Иваныча «бронебойных доводов». Заслушивать их было бы напрасной тратой времени и нервов, не говоря уже дополнительном истязании самолюбия. Всё это Концов благоразумно заместил уважительным взглядом по адресу Старского.
– То-то же, Павел Андреич! – расплылся в улыбке «Нумизмат». – Полагаю, что я честно заслужил эти сто тысяч. Конечно, я не обязан называть Вам цифру – у нас, коммерсантов, это не принято. Но – какие секреты между своими?
– А я ничего и не говорю, – совсем по-детски шмыгнул носом Концов. – Конечно, заслужили.… Ну, и потом, если штабс-капитан получил не больше моего, то я… то я, конечно же… ничего…
«Нумизмат» поощрительно улыбнулся капитану.
– Молодец, Павел Андреич! Думаю, из Вас выйдет толк. Никогда не жадничайте без нужды: жадность фраера сгубила. Жизнь Ваша ещё только начинается, и Вы своё наверстаете с лихвой – уверяю Вас. Уж я-то в людях разбираюсь…
– Спасибо на добром слове, – прокис лицом Концов.
– Не считайте это комплиментом, Павел Андреич.
На этот раз «Нумизмат» почему-то не усмехнулся.
– Мне кажется, мы с Вами ещё «сварим кашу» – и куда гуще этой…
Он задумчиво посмотрел на озадаченного Концова.
– … А, может, Вы и без меня управитесь…
Глава восьмая
– Разрешите, Ваше превосходительство?
Отчего-то полковник Чуркин вспомнил за устав – и замер на пороге. На момент его появления в кабинете Его превосходительство сидел не за столом, а у стены кабинета и смотрел в окно. «Приводил в порядок мысли», как некогда сам он и определил это занятие. Оторвавшись от природы, Вадим Зиновьич перевёл на полковника мутный с утра взгляд линялых глаз – и «разрешил». Чуркин сделал несколько шагов по ковровой дорожке и ещё раз сдвинул каблуки.
– Садись, полковник!
Кобылевский ткнул пальцем на соседний стул.
– В ногах правды нет. Хотя, похоже, её вообще нет… Нет, вру: в одном месте она существует! Во всяком случае, в данный момент!
И он хлопнул себя по седалищу.
– Вот она где, правда сегодняшнего дня! «Товарищи» наглядно «растолковали» её нам: так надрали задницу, что ещё долго не сядешь!
Словно подтверждая слова командующего, Чуркин осторожно присел на самый краешек стула, и вздохнул.
– Да-а-а… А как прекрасно всё начиналось! С самого августа – ни единой пробуксовки: только вперёд! Шли, как на параде в Царском селе! Царицын, Орёл, Воронеж, Одесса – вон, аж, куда забрались! Казалось, так и до самой Москвы дошагаем… Ан, нет! Как упёрлись «красные» под Тулой – так и покинул нас фарт! А уж как турнули нас…
Николай Гаврилыч опасливо покосился на командующего. Но тот лишь скривил лицо – и вряд ли по причине недворянского лексикона начальника контрразведки. Не стал развивать «скользкой» темы и Чуркин.
– Ваше превосходительство… Вадим Зиновьич: поговаривают, что со дня на день приедет Барон…
Чуркин бросил короткий взгляд на Кобылевского.
– … принимать командование армией…
Оставив одну «скользкую» дорожку, полковник тут же ступил на другую. Но карикатурно зажимать рот ладонью он не стал: ведь для того он и пришёл к командующему, чтобы поговорить по душам. Быть может – напоследок. И – не только о делах служебных. Даже – не столько о них.
– «Поговаривают»? – криво усмехнулся Кобылевский. Генерал явно намекал на то, что информация полковника источником своим имеет определённо не штабные слухи. Понимая, что его уклончивость не прошла, Чуркин ещё больше помрачнел.
– Информация получена от одного из моих людей в штабе Главкома, Ваше превосходительство, – «сознался» он. – Барон имел встречу с Иван Антонычем, и тот предложил ему… хм… Ваше место, Ваше превосходительство… извините…
То ли от деликатности момента, то ли ещё по какой причине – но у полковника вдруг запершило в горле, и он закашлялся. Откашляться не получалось – и Кобылевский предложил спасительную на все случаи жизни «микстуру»: стакан водки. «Лекарство» было с благодарностью принято – в том числе, и вовнутрь. «Закусив» по-русски – рукавом – Чуркин неожиданно ухмыльнулся.
– Хотя, Ваше превосходительство, Барон явно притязал на большее, чем пост командующего Волонтёрской армией. И это уже не слухи. Имеются сведения, что «тевтон» метил в кресло Самого!
Дорабатывая координаты, полковник выразительно закатил глаза к потолку.
– И Главнокомандующий – в курсе этих поползновений. Отношения между ним и Бароном сейчас – как у кошки с собакой! Амбиции Барона тем более раздражают Иван Антоныча, что некоторые высшие офицеры – Вы, Ваше превосходительство, понимаете, кого я имею в виду…
Кобылевский презрительно фыркнул себе под нос.
– … подбивают старших офицеров на выражение неудовольствия по поводу действий Иван Антоныча, так сказать, снизу. Ну, чтобы на волне «всеобщего недовольства» привести к власти Барона. Помяните моё слово, Вадим Зиновьич: грядут интересные события – и не на полях сражений…
Кобылевский распрямил спину, сделал глубокий вдох-выдох, и потянулся к ополовиненной бутылке «смирновской». Разливая остаток водки по стаканам, он иронически покосился на Чуркина.
– Надеюсь, ты не думаешь, что я потрясён?
– Ну-у… – замялся полковник.
– Говори, не обижусь!
– Если уж вылетать из кресла – то от красноармейского лаптя, а не от бароновского сапога!
– Лирика! – беззаботно махнул рукой Кобылевский. – Главное: скорее бы, уж! Знаешь, надоело имитировать кипучую деятельность! Утомительное это занятие. Особенно, когда всё катится в тартарары…
Вадим Зиновьич стукнул стаканом о стакан Чуркина и одним махом осушил его. Занюхав валявшейся на подоконнике окаменевшей баранкой, он поднял на полковника откровенно смеющийся взгляд.
– Ты думаешь, этот амбициозный тевтонец в состоянии, извини за цитирование большевистских вождей, повернуть колесо истории вспять? Да ни хрена! Ну, кого-то разгонит, кого-то «зашугает», что-то перетасует, отберёт на время у большевиков пару-другую провинциальных городишек – и всё! Всё!
Разгорячившись монологом, Кобылевский с откровенным сожалением посмотрел на пустую бутылку, и поднялся со стула. После безуспешных поисков в сейфе он с головой нырнул в тумбу огромного письменного стола, и долго не показывался оттуда. О его активной деятельности там свидетельствовали лишь перемещения стоящей перпендикулярно задницы да приглушённые деревом матерки, периодически доносившиеся из чрева стола.
Наконец, потный и багроволицый, командующий вынырнул из тумбы. Опутанный паутиной и перепачканный пылью, он тяжело отдувался – но рот его растягивала счастливая улыбка. В руке он держал покрытую пылью бутылку, горлышко которой было заткнуто «пробкой» из обрывков служебных бумаг.
– Как она там сохранилась – ума не приложу! – поделился он радостью с Чуркиным. После слов «делёж радости» был осуществлён им уже в материальной форме. Содержимого «находки» хватило на полный стакан каждому. Расчленив тяжелым мраморным пресс-папье окаменевшую баранку, Кобылевский протянул обломок Чуркину. С хрустом перемалывая зубами свою долю, он возобновил излияние души. Излияния хорошо идут под возлияния.
– Не знаю, как ты, Николай Гаврилыч, а я уже не только мыслями, но и всем существом – в Париже! Всё считаю будущие расходы, всё думаю, надолго ли хватит денег, всё размышляю, не вложить ли их куда повыгоднее – вместо пропоя!
Выслушав откровения командующего, Чуркин «рванул на груди тельняшку».
– А Вы думаете, Ваше превосходительство, что я надрываю пупок на службе? Как бы не так! Все мысли заняты организационными хлопотами и тем, как лучше замаскировать их от чужих глаз! Столько дел, Ваше превосходительство! А тут ещё – эти бесконечные проблемы с «молодыми»: то они ссорятся, то мирятся, то хотят ехать, то не хотят! Сам чёрт их не разберёт – извините, Ваше превосходительство!
Он опять вздохнул и нахмурился.
– Да и я вообще – не до работы… Когда всё кругом валится, совсем не хочется копаться в «дерьме»: в грошовых донесениях грошовых агентов, в сочинении бесполезной дезинформации для «красных», в засылке пропивающих казённые деньги «боевиков»! Всё это – мёртвому припарки: тут я с Вами полностью согласен, Ваше превосходительство!
Заключительной фразой Чуркин на всякий случай ловко обезопасил себя от возможных упрёков командующего в отсутствии патриотизма, пренебрежении служебным долгом и так далее. Проще говоря, «повязал» Кобылевского «соучастием в «пораженческих настроениях».
Однако Вадим Зиновьич и не думал возражать: мысли Чуркина были и его мыслями – и в куда большей степени. Да и кого ему было опасаться: собутыльника, что ли?! Соучастника коммерческих гешефтов на казённый счет?! Это Чуркину надо было перестраховываться – «на всякий, пожарный случай»: мало ли, какая вожжа попадёт «под хвост» генералу! А он, Кобылевский ни в подпорках, ни в вариантах отступления не нуждался!
– Пусть приезжает! – ещё раз «дохнул» решительностью, а может и легкомыслием, Вадим Зиновьич. – Скорей бы уже…
«Высокие» гости не задержались с визитом: прибыли уже на следующий день. Генералов было целых два: Иван Антоныч решил лично руководить приёмом-передачей дел от старого командующего новому. Но, прежде чем приступить к официальной процедуре, Иван Антоныч попросил Барона «на минутку» задержаться в приёмной: он решил объявить Кобылевскому приговор лично и как можно тактичнее. Ну, вот такой характер был у Иван Антоныча: не мог он не объясниться «на дорожку». И не для того, чтобы «сохранить в памяти осуждённого светлый образ»: чтобы свалить камень с души. Камень-то наличествовал.
Таким образом, Барон остался в приёмной, одним своим появлением наведя ужас на её обитателей. А Главнокомандующий, тяжело вздыхая под грузом неприятной миссии, нерешительно перешагнул порог кабинета Кобылевского.
– Здравия желаю, Ваше высокопревосходительство!
Кобылевский медленно встал из-за стола, и не спеша двинулся навстречу высокопоставленному гостю.
– Здравствуйте, дорогой Вадим Зиновьич!
Старательно пряча глаза от пока ещё хозяина кабинета, Главком протянул руку для приветствия. Вадим Зиновьич всё уже понял – но не пытался «не заметить» руки Главкома. Хотя бы потому, что в этой истории куда заметнее была «рука Барона». В результате состоялся обмен вялым рукопожатием, во время которого генералы старательно отворачивали друг от друга головы, словно кони в упряжке.
С преувеличенным вниманием разглядывая узоры на полинявших обоях, Главком чересчур старательно откашлялся. Он явно не решался приступить к объяснению. Словно видя маячившую за спиной Главкома поджарую фигуру Барона, Кобылевский не торопил Иван Антоныча.
– Вот такие, значит, дела…
Главком принялся нервно растирать ладони, перекатываясь при этом на сапогах с пятки на носок.
– Вот при каких обстоятельствах приходится, значит, встречаться… Да-а-а…
Понимая, что пауза бестолково затягивается, Иван Антоныч, наконец, собрался с мужеством – и теперь уже решительно прочистил горло.
– Как Вы знаете, Вадим Зиновьич, за последнее время в положении наших войск произошли серьёзные, и я бы даже сказал – драматические, изменения…
Предпочитая работать декорацией или статистом, Вадим Зиновьич воздержался от подтверждения. Главком ещё больше смутился – и в отсутствие конкуренции опять взял слово.
– Особенно в положении Волонтёрской армии… возглавляемой Вами… И вот: события последних недель не оставляют мне иного выбора, кроме как… хм… осуществить кадровые перестановки… изменения… в общем, поменять руководство армией…
Иван Антоныч вдруг оживился и схватил Кобылевского за рукав кителя.
– Поверьте, дорогой Вадим Зиновьич: лично я не вижу никакого смысла в замене командующего! Никакого! От этого, в сущности, ничего не изменится – так: косметический ремонт! Но на меня давят!
Признание Иван Антоныч уже «кричал» жарким шёпотом в ухо Кобылевскому, почему-то с опаской поглядывая на запертую дверь.
– Давят! И ещё как! Понимаете?
Вадим Зиновьич подумал-подумал – и на этот раз согласился обрадовать Главкома: «понял».
– Спасибо, друг! – обнял «друга» за плечи Главком. – А то я ехал сюда – и всё боялся предстоящего объяснения: а, ну, как Вы не поймёте меня!
Опять боязливо косясь на дверь, Главком приблизил губы к самому уху Кобылевского.
– А всё этот тевтон проклятый: который уже месяц копает под меня! Пришлось откупиться от него Вашим местом… Но, думаю – ненадолго… Амбиции этого мерзавца не удовлетворятся полумерой: ему нужна полная моя капитуляция… То есть, моё кресло и моя отставка…
Продолжая тему отставки – пусть и не совсем «в контексте» – Иван Антоныч вдруг отставил всю свою интеллигентность, молниеносно слепил «комбинацию из трёх пальцев» и выбросил руку в сторону двери.
– А вот – хрен тебе, тевтонская морда! Мы ещё пободаемся! Ещё поглядим, кто – кого! Я так просто тебе не дамся!
Выдав гневную тираду, Иван Антоныч моментально «сдулся».
– Ну, а пока, дорогой Вадим Зиновьич, я вынужден пойти на компромисс и с этим негодяем, и со своей совестью…
Он не выдержал встречного взгляда Кобылевского, и отвернулся.
– По настоянию Барона Вы… это… как бы это помягче сказать… увольняетесь со службы в отставку… Поверьте, Вадим Зиновьич, я этого не хотел! То есть, я хотел не так… Я хотел поставить Вас на корпус… на армейский корпус, который я планирую создать из разбитых… хм… потрёпанных… хм… в общем, подлежащих переформированию дивизий. Но этот тип… Он категорически не соглашался на то, чтобы оставить Вас на командной должности… На любой… И вот мне пришлось… во имя сохранения… единства, что ли… хотя, какое тут, к чертям собачьим, единство… В общем, мне пришлось уступить Барону и в этом…
Главком схватил Кобылевского за рукав кителя.
– С тяжелым сердцем, Вадим Зиновьич – Богом клянусь! Вы ведь знаете, что я всегда предпочитал Вас этому тевтону! От Вас, по крайней мере, я никогда не дождался бы никакой пакости! Не то, что от этого… Но… обстоятельства бывают сильнее нас…
Иван Антоныч скомкал концовку речи – и дал слезу. Вот такой он был, не «командного типа» командующий. Этакий гибрид Пьера Безухова и фельдмаршала Михаила Илларионыча.
Заслушав «друга», Вадим Зиновьич коротко хмыкнул себе под нос. Всё существенное уже было сказано – и затягивать ненужное объяснение было ни к чему. Да и следовало помочь Главкому «в экономии бальзама»: самому пригодится – и очень скоро.
– Не прикажет ли Ваше Высокопревосходительство пригласить сюда Барона?
Иван Антоныч удручённо кивнул головой, заодно обронив слезу на пол. Кобылевский нажал кнопку звонка. На пороге появился старший адъютант командующего капитан Концов, по случаю прибытия высоких гостей обряженный в парадный мундир и неношеные аксельбанты.
– Павел Андреич, – вздохнул Кобылевский, – не сочтите за труд пригласить сюда Барона.
Концов щёлкнул каблуками, и растворился в дверном проёме.
Воспользовавшись моментом, Вадим Зиновьич обратился к Главкому с просьбой личного характера.
– Надеюсь, Ваше высокопревосходительство не будет препятствовать отъезду со мной доверенных лиц – теперь уже бывших начальника контрразведки и адъютанта для особых поручений?
Иван Антоныч всплеснул руками.
– Да Бог с Вами, Вадим Зиновьич – хоть всех забирайте!
Он был явно доволен тем, что вместо ожидавшихся претензий и утомительного выяснения отношений отделался «малой кровью». На радостях он собрался уже сказать Кобылевскому ещё что-нибудь приятное – но в этот момент дверь распахнулась, и мимо в меру вытянувшегося
Концова надменно проследовал Барон.
– Здравия желаю, Ваше превосходительство! – с едва заметной усмешкой на губах приветствовал Кобылевский вошедшего. Барон, в ладно сидящей на нём черкеске отменного сукна с серебряными газырями и наборным горским ремешком, опоясывающем его талию, коротко боднул головой. Молча. Без единого слова.
«Ах, ты… мать твою так! – добавил глазами Кобылевский. – Ну, что ты корчишь из себя, тевтонская морда?! Тоже мне – принц Савойский выискался!»
Видя, какими «дружелюбными» взглядами обменялись стороны, Главком поспешил закруглить неприятную миссию.
– Ну, вот, Барон: генерал Кобылевский ознакомлен с приказом. Вы – тоже в курсе. Поэтому давайте без лишней канители покончим с формальностями – и займёмся, каждый своими делами.
Он повернулся к Кобылевскому.
– Вадим Зиновьич, голубчик, распорядитесь о том, чтобы сюда пригласили моего помощника с бумагами.
Через минуту Кобылевский, даже не взглянув на протянутую ему бумагу – это был приказ об освобождении от должности – расписался в указанном помощником Главкома месте, и отошёл от стола. Явно разочарованный такой реакцией, Барон поиграл мышцами лица – и нарочито медленно «отметился» красивым росчерком пера.
– Может, по русскому обычаю отметим это дело? – нерешительно предложил Главнокомандующий. – А то – как-то не по-людски…
Барон надменно вздёрнул подбородок.
– Полагаю это излишним, Ваше высокопревосходительство.
– Согласен, – усмехнулся Кобылевский. – Нет, в том, что это – не по-русски, Вы правы, Ваше Высокопревосходительство. И я бы, как говорится – с удовольствием… в другой компании…
Намёк был… вовсе даже не намёк – и Барон моментально вспыхнул. Рука его непроизвольно легла на рукоятку превосходного горского кинжала в ножнах червлёного серебра. Заметив этот жест, Главком заторопился.
– Ну, вы, господа, закругляйтесь тут с документами – а я пойду на воздух: что-то у меня голова разболелась!
И, обтекающим движением обойдя стоящего у него на пути Барона, он ужом скользнул в дверь – и больше не появлялся. Выразительно посмотрев на часы, Барон тут же повернулся спиной к Кобылевскому. Он и не пытался скрыть от предшественника, что вынужден находиться в одном помещении с ним исключительно в силу служебной необходимости.
Хмыкнув уже за спиной преемника, Вадим Зиновьич бросил мимолётный взгляд на подготовленный его штабистами акт приёма-передачи дел. Он очень хотел удержаться от реплики в адрес Барона, но не смог. Правда, текст был выдан им полушёпотом, словно для себя – на манер «мыслей вслух».
– И чего бы я выпендривался?..
Но у Барона оказался тонкий слух, обострившийся ещё и тем, что здесь Барон не ождидал услышать ничего хорошего в свой адрес. Услышав это «ничего хорошего», Барон сделал мгновенный разворот на сто восемьдесят градусов. Обоих генералов разделяло теперь не менее трёх метров, и ни один из них не попытался сократить расстояния. Оба при этом молчали, и, не отрываясь, глядели друг на друга. Один – с откровенной неприязнью, другой – с не менее откровенной усмешкой.
Наконец, Кобылевскому надоело играть «в гляделки», и он прервал затянувшуюся паузу.
– Петя, ну чего ты надумаешь щёки? – усмехнулся он почти добродушно, всего лишь с небольшой укоризной в голосе.
Как Барон ни готовился к неприятностям – а выпад Кобылевского застиг его врасплох: он вздрогнул и покраснел. Не скрывая удовлетворения от смятения Барона, Вадим Зиновьич энергично принялся «ковать железо».
– Ведь сегодня – я, а завтра – ты! И твоё «завтра» ненамного будет отстоять от моего «сегодня»! И когда оно настанет – ты вспомнишь мои слова! И, если меня «попросили» под локоток, то тебя «попросят» под зад коленом!
Услышав прогноз собственного будущего – и совсем даже не от цыганки – Барон, только что красный, побледнел и даже опешил. То, что слова Кобылевского попали в цель, наглядно продемонстрировало несколько раз дёрнувшееся веко правого глаза. Не без труда взяв себя в руки, Барон выпятил подбородок – хотя уже и не так надменно.
– Если Ваше превосходительство не возражает, приступим к сдаче и приёму дел!
Сухой и казённый, голос Барона наглядно свидетельствовал о том, что новый командующий не желает принимать «неофициального» тона, предложенного командующим бывшим. Кобылевский равнодушно пожал плечами.
– Извольте, генерал…
…После того, как все формальности были улажены, Барон известил сдавшего дела Кобылевского о том, что в услугах его штаба он не нуждается.
– У меня достаточно своих работников для того, чтобы заменить этих… этих бездельников!
– Вольному – воля, – равнодушно пожал плечами Вадим Зиновьич, – а дураку, как известно – рай!
Лишь минуту назад «потушив» лицо, Барон вынужден был опять вспыхнуть. Так часто за столь короткое время его ещё не оскорбляли. Мина высокомерия медленно сползла с его побуревшего лица. В который уже раз победа в словесном поединке осталась за Кобылевским.
– Во всяком случае, такой начальник штаба, как полковник Иванов и такой начальник контрразведки, как полковник Чуркин, мне определенно не нужны: у меня и своих дураков хватает!
Водворяя лицо на место, Барон в последний раз попытался взять реванш. Но Кобылевский, чей слог оттачивался не в литературных салонах, не задержался с ответом.
– Ну, если у Вас есть собственные Бертье и Фуше – то флаг Вам в руки! Хотя ни одного гения – за исключения Вас, разумеется – в Вашем окружении я как-то не заметил. А сколько их там перебывало – всех и не вспомнишь! Не могли найти идеал, Ваше превосходительство? Ведь в последнее время, насколько мне известно, Вы лично исполняли обязанности своего начальника штаба! Так сказать: «два – в одном»! Но это – следствие не только Вашей чрезмерной разборчивости, но и того, что любой здравомыслящий офицер назначению в Ваш штаб предпочитает место рядового в ударном батальоне!
В продолжение всего монолога Кобылевского лицо Барона непрерывно меняло окрас в пределах цветовой гаммы от прозрачно-бесцветного до фиолетово-бурачного. Ну, а перекатываясь под кожей в образе желваков, мышцы его лица натренировались на неделю вперёд.
– Что же касается Чуркина, – в нарочитом смущении почесал за ухом Кобылевский, – тут Вы правы. В одном, во всяком случае: он так и не научился… интригам за спиной командующего!
Барон и не хотел – а вздрогнул: аттестация к тому обязывала.
– Да, да, Барон: Вы правильно меня поняли. В этом отношении он, конечно же – не чета Вашему Клеймовичу. Работать по специальности тот, правда, не умеет – этим занимаются его подчинённые… Но зато – как он умеет интриговать! Как он умеет подсиживать непосредственных начальников и гадить вышестоящим! Просто – ас ловли рыбки в мутной воде! Кстати, и Кутахов Ваш – не многим лучше: спит и видит себя на Вашем месте!
Это уже были точечные удары – не по площадям. После каждого из них можно было заносить в журнал боевых действий прямое попадание.
– Кстати, Барон: Вы не напомните мне, скольких он там подсидел, а? Скольким нагадил? Кто у него теперь на очереди?
Барон молчал. И только желваки, ещё более активно перекатывающиеся под скулами его сухого лица, выдавали идущие в нём процессы явно не мажорной тональности.
– То-то же! Помянешь ещё, Петя, мои слова – да поздно будет! И не разбрасывайся моими людьми: своих-то у тебя нет! А у меня… Да, что, там, далеко ходить: капитан Концов! У меня его с руками «отрывали!» Чудом только не увели!
Барон неожиданно откашлялся, прерывая затянувшийся монолог Кобылевского.
– О доблести Вашего старшего адъютанта я много наслышан.
Впервые за всё время общения с бывшим командующим он смягчился. Следом за голосом даже взгляд его несколько потеплел.
– Однако я хотел бы видеть на этом месте человека, хорошо известного лично мне… ну, или хотя бы лично мне доказавшего свою преданность. Капитан некоторое время останется в должности – до тех пор, пока я не подыщу ему достойную замену. Ну, а потом я отправлю его в распоряжение Главкома. Кстати, Главком лестно и даже по-родственному тепло отзывался о Вашем адъютанте для особых поручений…
– И поэтому Вы не хотите оставлять его при своей особе, – усмехнулся Кобылевский. – Но Вам, Барон, не придётся искать повода: штабс-капитана я Вам не оставлю.
Барон смутился, неопределённо пожал плечами, но возражать не стал – ни против одной из мыслей Кобылевского. Ликвидируя паузу, Вадим Зиновьич пододвинул Барону оба экземпляра акта приёма-передачи. Тот пробежал глазами текст, и не спеша, поставил свою подпись. Следом за ним отметился росчерком и Кобылевский.
Поправив обеими руками поясок, Барон прежним холодно-невозмутимым голосом объявил, старательно отворачиваясь к окну:
