Александр Брыксенков
Красная омега. Часть вторая. Загадка Вождя
СПЕЦПОДГОТОВКА
Где-то в середине сентября третью роту собрали в кинозале. На сцену вышел начальник сборов и объявил следующее:
– Сегодняшним днем закончен период вашей адаптации. Завтра утром вы отправитесь в Ленинград. Посадка в автобусы в шесть. Вечером будете на месте. Это место расположено не в самом Ленинграде, а в его курортной зоне, недалеко от Зеленогорска. Там в сосновом бору находится крупная спортивная база, на которой тренируются и состязаются курсанты Военного спортивного училища, спортсмены ЦСКА. Теперь и вы будете рядом с ними совершенствовать свою спортивную форму. Конечно, при общении с вами люди будут интересоваться, кто вы есть. Запомните: с этого дня ваша группа официально называется годичными курсами по подготовке инструкторов физкультуры для домов отдыха, пансионатов и санаториев системы МО. Так всем любопытным и отвечайте. И ничего больше! И никаких фантазий!
Что касается ваших биографий, то ничего не придумывайте, говорите все как есть. А на вопрос: «Каким образом ты попал на такие оригинальные курсы?», отвечайте: «Я разрядник по (назовите какой-нибудь вид спорта). Меня вызвали в военкомат и предложили учиться на этих курсах. Я дал согласие.»… На сегодня – всё. Подробности на месте.
Утром следующего дня автобусы с курсантами третьей роты на борту взяли курс на Ленинград.
Минул год. Всё это время курсанты «годичных курсов», смешавшись с военными спортсменами, бегали, прыгали, играли в футбол и баскетбол, занимались гимнастикой и тяжелой атлетикой. Помимо спортивных занятий они по шесть-восемь часов в день изучали исторические, философские и юридические науки, совершенствовались в русском и английском. По воскресеньям «годичников» возили в Ленинград, где они посещали музеи, концертные залы, театры.
Год интенсивных тренировок на воздухе, пропитанном ароматами смолы и моря, не прошел даром. Теперь каждый курсант третьей роты являл собой некое подобие античного героя. Непременными отличительными чертами любого «годичника» стали и гармонично развитая мускулатура, и гордая посадка головы, и прекрасная осанка.
Что удивительно, внутренний мир этих «телемаков», под влиянием особых воздействий на юношескую психику со стороны определенных специалистов, сконструировался в полном соответствии с их внешним обликом. Они были благородны и честны. Их мышление, опиравшееся на эрудицию, логику и чувство прекрасного отличалось четкостью и красочностью. Специальные занятия и тренировки развили у них такие качества как смелость, надежность, гуманность.
Минул год интенсивной, целенаправленной учебы. Сложная и обширная программа подготовки курсантов к вхождению в научное испытание была завершена. По дисциплинам, которые изучались на этих сборах, слушатели получили сумму знаний, соответствующую вузовским требованиям.
Всю последнюю неделю проходили итоговые занятия, на которых обобщались полученные курсантами знания. Никаких экзаменов не было. Просто каждый преподаватель по результатам собственных наблюдений ставил в зачетном листе против фамилий своих подопечных четкий вердикт: «годен» или «негоден». Негодных выпускников практически не было. Их всех отсеяли раньше, еще на промежуточных испытаниях.
Минул год неопределенности и недоговоренности. И наступил момент истины. Командир роты объявил на утреннем построении:
– В десять ноль-ноль всем быть в четвертой аудитории. Специалисты расскажут вам о сути предстоящего эксперимента и о вашем месте в нем. Какие-либо записи делать запрещается.
После этого, до пятнадцати ноль-ноль у вас будет последняя возможность отказаться от участия в испытании. В пятнадцать часов все, не подавшие рапорты с просьбой об отчислении, должны построиться перед штабом для посадки в транспортные средства.
А сейчас, после роспуска строя, всем привести себя в порядок, переодеться в темно-синие тренировочные костюмы и к десяти часам быть в аудитории номер четыре.
Вопросы?…Разойдись!
За полчаса до назначенного времени в широко раскрытые двери четвертой аудитории по одному, по двое и маленькими группами стали входить серьезно настроенные курсанты. В десять часов в заполненную выпускниками аудиторию вошли какие-то незнакомые чины и двери аудитории закрылись. Снаружи перед закрытыми дверями стали на пост два хорошо сложенных товарища.
Разговор продолжался сорок минут. Затем двери растворились. Первыми вышли незнакомые чины. За ними в полном молчании, с очень сосредоточенными лицами стали появляться курсанты. Почти последними оставили аудиторию Руслан и Мишка. Они вышли на улицу и, не говоря ни слова, двинулись в сторону высоких тополей, росших вдоль ограды.
Друзья, не спеша, вошли в тополиную аллею, уселись на садовую скамью и крепко задумались.
В течение года Руслан и Мишка много гадали, и фантазировали, строили много предположений относительно сути предстоящего испытания, но то, что они услышали в четвертой аудитории, стало для них невероятной неожиданностью.
Минут через пять встрепенулся Мишка и подал голос:
– Ну, что, Руслан, рискнем?
Серебров помолчал немного, сделал вид, что подумал, и, тоном Ленского перед дуэлью, протянул:
– Рискнем, пожалуй, – а потом добавил, – все-таки интересно узнать, что из этого получится.
– Это как сложится. Может, ничего и не успеешь узнать.
– От случайностей никто не застрахован, это верно. Но будем надеяться на лучшее.
Никто из курсантов, дошедших до выпуска, не подал рапорта об отчислении. Да и подать не мог. Об этом позаботились психологи и психотерапевты из КГБ. Ровно в полдень все выпускники построились перед автобусами с затененными стеклами. На лобовых и задних стеклах автобусов были укреплены плакатики: «ДЕТИ».
У всех курсантов, стоявших в строю, за плечами были рюкзачки с личными вещами, хотя каждый знал, что никакие личные вещи им уже больше не понадобятся. Во всяком случае, в течение ближайших двух-трех лет.
После переклички прозвучала команда: «По машинам!». Через десять минут колонна автобусов в сопровождение джипов военной автоинспекции вышла с территории спортивного лагеря и двинулась в сторону Приморского шоссе.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Любой дирижер симфонического
оркестра знает, что слушатели не станут
возражать, а даже будут очень довольны,
если он вместо Иоганна Баха исполнит
что-нибудь из произведений Иоганна Штрауса.
По мотивам высказываний К. Дарроу
НЕМНОГО ЭРОТИКИ
Для хорошей женщины не жалко ни хара, ни пара!
Барсуков завел в Шугозере любовницу! Таково было мнение проницательных камарок. Мнение, разумеется, субъективное и по-женски пристрастное. Известно, что дам всегда жарко волнует личная жизнь любого мало-мальски стоящего одинокого мужчины. Они благосклонно относятся к тем из них, кто имеет сударушку. Чудаку же, лопухнувшемуся по части кобеляжа, ими оказывается всяческое способство в деле обзаведения кралей. Такой их гуманизм вызревает на стойком убеждении, что любой настоящий мужик только тем и озабочен, как бы ему вильнуть на сторону и ублажить какую-нибудь одинокую, загрустившую лапушку. Вот, и Алексей Георгиевич. Что он потерял в Шугозере? Дело ясное. Раз зачастил туда, значит, завел любовницу! А как же иначе?
На самом деле все выглядело заметно специфичнее. Нет, нет! В проницательности камаркам не откажешь. Однако имелась некая тонкость: не Барсуков кого-то там завел, а, наоборот, его завели. В спарке: Барсуков – женщина, всегда более активную роль играла дама. И проистекало это от его неправильного воспитания в детстве. Вернее, от слишком дословного восприятия юным Лешей Барсуковым некоторых назидательных сентенций.
Пока Лешенька испытывал детский интерес к сверстницам, все обстояло нормально. Для него не было секретом, что находится у девочек под платьем. Каждое лето он с мамой выезжал в деревню, где активно общался с сельской ребятней. Деревенские девочки трусиков не носили. Когда при игре в «фанты» они поджимали коленки, их междуножье неизбежно обнажалось. В этом случае мальчишки кричали:
– Девки, прикройтесь! А, то застрелите!
В ответ девочки невозмутимо одергивали свои ситцевые платьица и продолжали игру.
Лешенька дружил с Танькой.
При игре в «хоронушки» он увлекал подружку в пустовавшую житницу, где они взаимно удовлетворяли свое детское любопытство. Танька задирала подол сарафанчика и показывала, что там у неё скрывается. Лешенька в ответ расстегивал лямки своих коротких штанишек, спускал их и демонстрировал девочке наличные кавалерские особенности.
И позже. в детдоме Лешка Мешок не сторонился девочек, а, наоборот, активно с ними взаимодействовал. Особенно летом на даче. Там он иногда назначал какой-нибудь симпатичной детдомовке тайное свидание. Рандеву обычно происходило в полночь на речном обрыве у замшелой каменной скамьи. После несвязных слов, осторожного пожатья рук Лешка нежно касался своими губами трепетных девочкиных уст. Через некоторое время юные полуночники, ошеломленные необычной встречей, расходились по своим палатам, унося на всю жизнь видение зыбкой лунной ночи и острое чувство таинственности и тревоги.
Но вот стукнуло пятнадцать и как отрезало. Лешка cтал дико застенчив. В девчачьем обществе он терялся. Говорил невпопад. Не знал куда деть руки. А когда влюбился в Киру, то вообще причислил девочек к благородным, исключительным созданиям.
Дальше – больше. Так, в период своей ленинградской юности, Лешка под воздействием русских классиков, комсомольской морали, уроков литературы вообразил, что девушкам абсолютно наплевать на парней, что они терпят их исключительно из необходимости продления рода человеческого. Женщина – это нежное, тонкое творение с поэтической душой. Половой акт для неё является грубым, скотским действом, оскорбляющим все её существо. Склонить женщину к совокуплению (вне рамок супружества) можно лишь с помощью либо обмана, либо принуждения, либо прельстив её большими деньгами и дорогими подношениями.
Вот такой странный бзик поразил впечатлительную душу молодого Лешки. И хотя бытие не совпадало с Лешкиным сознанием, а картинки из жизни заводской молодежи являли совсем иные пейзажи, Лешка был тверд в своем заблуждение. Не разубедил его даже профессор Войцеховский, книжку которого под названием «Женщина» он купил в букинистическом магазине на Литейном.
Профессор утверждал, что сильное половое желание вызревает у мужчины уже на третий день после недавнего общения с женщиной. У женщины же такое чувство может возникать до трех раз в течение суток. Вот такая, значит, поэтика!
Как известно, опыт – лучший лекарь от разных химер. Если даже Фому-неверующего проняли реальные, материальные проявления, то, что уж говорить о Лешке.
ПОТЕРЯ НЕВИННОСТИ
Возвратясь в Ленинград после рижских «гастролей», Лешка не отступил от своего намерения получить среднее образование. Вечерами он стал исправно ходить в ШРМ—35, которая размещалась на Большом в здании бывшей гимназии, где в свое время учился Александр Блок. Этот исторический факт очень вдохновлял юного работягу.
Перед экзаменом по химии Юлька Нелидова, одноклассница Лешки, попросила его помочь разобраться в некоторых химических вопросах. Юлька была красивой, видной девушкой. Её за какие-то девчачьи грешки перевели из женской средней школы (наверное, чтобы отрицательно не влияла на «порядочных» девушек) в вечернюю школу рабочей молодежи, Лешка с удовольствием отозвался на девичью просьбу.
Нелидова не случайно выбрала Лешку своим репетитором. Заводской паренек ей нравился. Она уже притерпелась к тому, что многие парни при знакомстве с ней стандартно интересовались, а не родственница ли она смолянке Нелидовой, изображенной на известной картине. На это Юлька с достоинствам отвечала, что её родители потомственные текстильщики и к графьям никакого отношения не имеют.
К удивлению дочери потомственных текстильщиков, Лешка, в отличии от прочих, ни разу не спросил красивую одноклассницу о возможном её родстве с кокетливой девушкой, талантливо запечатленной на холсте художником Левицким. И это Юльку тронуло. «Конечно, юный пролетарий явно не завсегдатай Русского музея, – подумала она. – Откуда ему знать о Левицком или, тем более, об Екатерине Нелидовой. Но если бы он и знал, то наверняка не полез бы с пошлыми вопросами». Не ведала Юлька, что Лешкино безразличие к её родословной базировалось как раз на его очень хорошем знании данного предмета. Это знание он приобрел еще в детстве при посещение кружка рисования при Петроградском доме пионера и школьника. Из ярких рассказов руководителя кружка о русских художниках, в том числе и о Левицком, о картинах этих художников, в памяти Лешки осело, что Екатерина Нелидова по происхождению не была аристократкой. Её отец, бедный артиллерийский поручик, поместил малолетнюю Катеньку в только что основанный Смольный институт благородных девиц. Вскоре после выпуска она стала фавориткой Павла 1. Детей у неё не было.
Юлька Нелидова вместе со своей теткой жила в старинном доме с хорошей архитектурой. Дом этот находился рядом с площадью Льва Толстого. Там они обретались в просторной двухкомнатной квартире. Лешка вместе с соклассниками несколько раз бывал у Юльки. Его, жильца зачуханной десятикомнатной коммуналки, эти, по его понятиям, барские палаты просто подавляли.
Юлька оказалась понятливой ученицей. Она необычно быстро усвоила принципы структурного построения молекул органических веществ. После химических занятий состоялся легкий перекус с подачей розового ликера.
Лешка не признавал разных там мускатов, шартрезов, дупелькюмелей. После получки он и его товарищи-фрезеровщики заваливались в пивную, что на Кировском, где делался стандартный заказ: сто с прицепом, то есть кружка пива, сто граммов водки и к ним пара горячих сарделек. В торжественных обстоятельствах вместо «просто водки» заказывалась «старка».
Но в данном случае, не желая обижать хозяйку, паренек поступился своими принципами. Он в один прием выцедил из красивого хрустального фужера слегка тягучую, пахнувшую одеколоном органическую жидкость. За первой порцией последовала вторая. Затем хозяйка поставила пластинку.
«Татьяна, помнишь дни золотые…», – выводил гибкий голос отвергнутого властями певца. Юля предложила пройтись линдой. Лешка, в отличие от своих приятелей, танцевал очень хорошо. За это он был благодарен нахимовскому училищу, где танцы являлись учебной дисциплиной. Линду – этот, более подвижный, чем танго, танец, Лешка исполнил блестяще, изящно держа партнершу на некотором удалении от себя.
После линды Юля угостила гостя черным кофе, куда добавила все тот же ликер. Второй танец вышел уж совсем душевным. Молодые люди приникли друг к другу. Лешка в состоянии полного упоения и раскованности опасался лишь одного: как бы его восставшее естество не коснулось ног Юльки и не оскорбило девушку.
Потом были и поцелуи и объятия и запускание дрожащих рук в запретные области. В конце концов, возбужденная пара закономерно оказалась в предусмотрительно разобранной постели. Лешка лежал рядом с девушкой и все никак не мог решиться на атаку. Он до тех пор гладил горячее Юлькино тело, ласкал её груди, пока она не прошептала:
– Леша, так очень скучно…
С потерей невинности расстался Лешка и со своим бзиком. Теперь он стал более естественно общаться с заводскими девчатами, многие из которых питали интерес к симпатичному, образованному парню. И все-таки, хотя ядовитый бзик и исчез, следы его слегка попятнали Лешкину душу. Так, например, хрупкой процедурной сестре из заводской поликлиники пришлось несколько раз молча простоять у Лешкиного станка, изображая заинтересованность во фрезерном деле, прежде чем деликатный фрезеровщик, и то лишь под давлением приятелей, решился посетить процедурный кабинет на предмет прогревания занедужившей нижней части позвоночника.
Не нужно считать, что Лешка в вопросах секса был недотёпой или одиноким чудаком-скромником. В массе послевоенного образованного юношества подобные скромники составляли, наверное, большинство. Тогдашние парни с неодобрением относились к своим сверстникам, если те с чрезмерной экспансивностью тянулись к девушкам. Этих, чмокающих от сладострастья юношей, они презрительно именовали пиздострадателями.
И девушки, за исключением, пожалуй, шустрых фезеушниц из неполных семей, были исключительно милы в своей скромности. Они не смолили сигарет, не пили крепких напитков, не пробовали наркоты и, конечно же, не матерились. Платья носили чуть ниже колен и без наглого декольте. Очень аккуратно пользовались косметикой. А иначе:
«На глазах ТЭЖЭ,
На щеках ТЭЖЭ,
На губах ТЭЖЭ
Целовать где же?».
А в обществе такие патриархальные понятия как «целомудренная невеста», «неиспорченный молодой человек», имели однозначную ценность.
БАННЫЙ ЭПИЗОД
Баня в деревне – это святое! Банным днем у Барсукова было воскресенье. Подготовка к нему начиналась загодя. Первая забота – это веник. Хотя веников у него было заготовлено предостаточно, летом он определенно предпочитал свежий веник сухому. Поэтому в субботу, после обеда Барсуков направлялся в березняк, чтобы наломать веток на веник. Ломать нужно было не всё подряд, а лишь с молодых березок и чтобы листья были широкие и гладкие – ландыш, как говорят в деревне. Связав веник, а то и два, Алексей Георгиевич заглядывал в лес, где встречался можжевельник. Из веточек этого вечнозеленого деревца создавалась аккуратная метелочка.
Утром следующего дня Барсуков отправлялся в Шугозеро. Там он покупал две бутылки пива и, в предвкушении праздника, радостно входил в общественную баню, которая на всю окрестность славилась своей парилкой. Конечно, помыться можно было бы и в Камарах, в деревенской баньке, но он этого не любил. И пар не тот, и спешить надо, чтобы все успели помыться, да и с водой не разгуляешься. То ли дело в шугозерских сандунах.
Ах! какое это удовольствие охаживать березовым веником свое грязное, пропахшее потом тело. Как благодатно отзывалась на можжевеловый массаж зудящая, искусанная комарьем и слепнями кожа. А целебный банный пар, который успокаивал растяжения и разные ушибы? Ну и душевные беседы с приятелями на злободневные темы: вызрела ли за Красной горкой малина, какие виды на урожай клюквы, будет ли вторая волна боровиков? После деревенской нелюдности такие беседы были особенно желанны.
Еще издалека Барсуков почувствовал неладное: высокая банная труба не дымила. Когда он приблизился к бане, то увидел замок на двери котельной. Уже не питая надежд на помывку, он подошел к входной двери и прочел ожидаемый приговор: «РЕМОНТ».
Огорченный любитель банного пара перешел через дорогу и уселся на скамейку. Проходившие мимо парни сообщили, что в банной печи перегорела одна из стальных балок, на которых держится каменка, что печку будут разбирать, что ремонт продлится около месяца.
Мягко грело солнце, медово пахли липы, идти никуда не хотелось. Барсуков достал бутылку пива и осушил её в три приема, затем немного посидел и в растяжку разделался со второй бутылкой. Голова потяжелела, потянуло на сон. Вот тут-то и появилась баба.
Она медленно шла посреди дороги в сторону озера и несла на своих сутулых плечах большую вязанку травы. Голова бабы была повязана черным платком, из-под которого выбивались длинные патлы. На ногах красовались разбитые чёботы. Её согбенная фигура в длинном, бесформенном балахоне совершенно не гармонировала с ясным воскресным утром. Пожилая женщина подошла к скамейке, сбросила свою ношу на земь и плюхнулась рядом с Барсуковым, чтобы отдохнуть.
– С мужиком плохо, а и без мужика не сладко. Все сама да сама, – вслух пожаловалась баба.
Затерянный край. Но баня была
Барсуков, посчитав не удобным молчать, вежливо осведомился:
– А, что с мужиком-то случилось?
– К другой ушел, паразит.
– Видать другая-то добрее была.
– Это верно, что добрее. Она ворованным спиртом торгует. Вот и припоила моего дурошлепа.
– Так, может еще вернется, – попытался обнадежить свою собеседницу Барсуков.
– Больше не вернется. Этой зимой замерз по пьяни.
Баба вздохнула так горестно, что Барсуков невольно повернулся и взглянул ей в лицо. Взглянул и удивился. Никакая это была не баба, а симпатичная и довольно молодая женщина.
– А, ты, наверное, в баню пришел? – спросила женщина.
– Пришел, да неудачно. Ремонт.
– Ну, теперь долго ремонтировать будут.
– Вот я сижу и думаю: где же мне теперь мыться?
Женщина немного помолчала, а затем подняла голову и, озорно блеснув глазами, то ли в шутку, то ли всерьез, выдала:
– А, ты ко мне приходи. И попарю, и спинку потру. У меня хорошая банька.
Барсуков вначале опешил, но тут же встряхнулся и натянул на себя маску ловеласа и кокета:
– А, что? И приду! «Укажи только точку на глобусе».
– Да, вон мой дом. Последний, у озера.
– Когда приходить-то? – осведомился Барсуков.
– Да, хоть в следующую субботу.
Всю неделю Барсуков занимался самоедством. Его мучило сомнение: идти к Рае, так звали женщину, с которой он познакомился у бани, или воздержаться? Вдруг она пошутила. Придешь, а тебе со смехом:
– Иди, иди. Бог подаст. Много вас, козлов, здесь шастает.
Наконец в пятницу он напустился на себя:
– Ну, что ты мнешься, как бздила с мыльного завода. Да любой мужик, лишь по одному намеку, мчался бы к такой женщине, задрав хвост.
В субботнее утро, уложив в рюкзак свежий веник и необходимые банные принадлежности, Барсуков отправился в Шугозеро. Вход в Раисин дом был не с улицы, а со стороны озера. Ограды было не видно из-за густых зарослей калины. Дорожка от калитки до дома была обсажена игольчатыми астрами. Вдоль стен дома возвышались разноцветные мальвы.
В доме молодца ждали. Хозяйка, одетая в яркий импортный халат, встретила гостя на крыльце. На веранде был накрыт стол. Рая пригласила гостя освежиться пивком. Прежде чем принять приглашение Барсуков развязал рюкзак и выложил на стол виноград, бананы, шоколад, кой-какую гастрономию, бутылку водки и бутылку вина. Рая все это отодвинула на край стола промолвив:
– После бани пригодиться.
Потенциальные любовники за столом не задержались. Выпив по стакану пива, они заторопились в баню. В предбаннике Рая сбросила с себя халат, оказавшись в рубашке беленого холста, которая держалась на плечах с помощью двух тонких лямок. Такие портновские сооружения назывались на Руси станухами.
Она улыбнулась гостю и сказала:
– Ты раздевайся, а я пойду с полка смахну.
Барсуков стал раздеваться, а когда дошел до трусов, то засомневался: снимать, не снимать. Но все-таки снял. Он посмотрел вниз на своё крепко загоревшее тело, на белую полосу от бедра до бедра, на устройство, принимавшее боевое положение; толкнул дверь и вошел в баню…
Барсукову очень понравилось мыться в Раиной баньке. Даже после возобновления работы общественныых терм он продолжал посещать баньку у озера, проводя время с приятсвенной Раей, свей статью напоминавшей красавиц с картин Кустодиева.
