А. Б. Пеньковский
Очерки по русской семантике
Лексикографические пометы терминов субъективной оценки
(К соотношению внутренней формы и актуального значения)
Лингвистическая терминология (как и терминология других областей знания) представляет собой структурное единство, гетерогенные и гетерохронные составляющие которого – особенно в его основной, базовой, элементарно-фундаментальной части, освященной традицией и закрепленной временем и школьно-вузовской преподавательской практикой, – как правило, не привлекают к себе рефлектирующего внимания ни учащихся, ни учащих. Между тем многие единицы этой базы, пережившие эпоху и научные школы, которые их породили, и оказавшиеся в иной, изменившейся общеязыковой системе, становятся – вследствие сохраняющейся ясности и прозрачности их внутренней формы – гипнотизирующим тормозом для развития научной мысли либо, что еще опаснее, дают ей ложное направление. В ряду таких терминов – общепринятые, общеупотребительные, общепризнанные и нигде, никем и никак не обсуждаемые и не комментируемые квалификаторы именных образований («новых имен» [Болла и др. 1968; Грамматика-70; Грамматика-80; Грамматика-89] или же – в понимании большинства авторов – «форм» [Абакумов 1942; Виноградов 1947; Валгина 1971; Аникина, Калинина 1983; Буланин 1976; Шанский, Тихонов 1981 и др. ], реже без определения их природы [Исаченко 1954], с суффиксами так называемой «субъективной оценки».
1. При многочисленных частных расхождениях в их трактовке и описании, все грамматисты рассматривают эти образования, исходя из выражаемых ими (ими как целыми или суффиксами в их составе; ср. также прямое отождествление «формы» и суффикса в [Валгина 1971]), «категорий» (см., например, [Шахматов 1941; Абакумов 1942; Трофимов 1957]), «значений» (см., например, [Богородицкий 1935; Булаховский 1952; Грамматика-70 и др. ]) или «оттенков значения» (см., например, [Аникина, Калинина 1983; Голанов 1962; Кононенко 1978; Розенталь 1976; Barnetova 1979 и др. ]) «уменьшительности» (Умнш.) – «увеличительности» (Увлч.) / «усилительности» (Услт.), с одной стороны, «ласкательности» (Ласк.) – «пренебрежительности» (Прнбр.) / «уничижительности» (Унчж.), с другой, между членами которых разные авторы устанавливают различные отношения суборди-нации, координации и связи:
1.1. «Ласк. – Умнш.», «Прнбр. – Умнш. / Увлч.» [Аванесов, Си-доров 1936; 1945].
1.2. «Умнш.», «Ласк.», «Унчж.», «Увлч.» [Розенталь 1976] или «Умнш.», «Ласк.», «Увлч.», «Прнбр.» [Голанов 1962; Кононенко, Брицын1978].
1.3. «Умнш.», «Ласк.», «Умнш. – Ласк.», «Умнш. – Унчж.», «Увлч.» [Грамматика-70] или «Умнш. – Ласк.», «Умнш.», «Ласк.», «Прнбр.», «Увлч.» [Аникина, Калинина 1983].
1.4. «Увлч.», «Умнш.», «Унчж.» / «Прнбр.», «Ласк.» [Богородицкий 1935] или «Увлч.», «Умнш.», «Ласк.», «Прнбр.» [Булаховский 1952].
1.5. Если учесть также работы, которые вводят дополнительный критерий «положительной» – «отрицательной» оценки (см., например, [Гвоздев 1958] и особенно [Гужва 1967]) или оценки «одобрительной» – «неодобрительной» (см., например, [Попов 1978]), то станет ясно, насколько широк разброс предлагаемых классификационных решений, каждое из которых формулируется категорически-аподиктическим образом, без каких бы то ни было аргументов и обоснований, не говоря уже об обращении к опыту предшественников и анализе иных точек зрения.
2. Несомненно, однако, что ни одна из такого рода классификаций не удовлетворяет элементарным требованиям целостности, системности, согласованности и непротиворечивости ее элементов и, имея в виду синтетическую «категорию субъективной оценки», не объясняет и даже не задается вопросом, что это за категория (В. А. Трофимов без всякого обоснования включает в нее и формы степеней сравнения [Трофимов 1957]) и откуда она берется. При этом следует учесть, что:
2.1. Принимаемая всеми «Ласкательность», будучи несомненно категорией субъективной, очевидно, не является «оценкой», так как представляет собой лишь «экспрессивное отношение», складывающееся на базе определенной оценки. Ср.: «Ласкательный. 3. Выражающий ласку, вносящий своей формой от-тенок ласки. Ласкательные формы существительных» при «Ласка. 1. Проявление нежности, любви. (…) 2. Доброжелательное, приветливое обращение, отношение» ([БАС: 6, 69] – разрядка моя. – А. П.). То же, в [MAC 1982: II, 165].
2.2. В то же время находящиеся в центре всех указанных выше и других подобных классификаций «Уменьшительность» – «Увеличительность», выражая количественную оценку, не несут в себе ничего субъективного, поскольку – если исходить из живых словообразовательных связей этих терминов в современной языковой системе – за ними стоят совершенно объективные физические действия по глаголам уменьшить /уменьшать – увеличить/увеличивать: «1. (с-)делать меньше / больше по величине, объему, количеству» «2. (с-)делать меньшим / большим по степени, силе, интенсивности» [MAC 1984: IV, 490, 449].
2.3. Таким образом, в сфере «субъективной оценки» остаются только «Прнбр.» и «Унчж.», которые действительно оценивают, и притом субъективно.
3. Базой этой субъективности являются не реальные физические, а идеальные – ментальные – действия: не уменьшение и увеличение, а умаление (приуменьшение) и преувеличение, т. е. действия по глаголам умалить /умалять (приуменьшить / приуменьшать) – преувеличить / преувеличивать «представить / представлять что-либо (роль, значение, смысл, ценность) в меньших / больших (чрезмерно уменьшенных / увеличенных) по сравнению с действительностью размерах». Это именно те ментальные действия, которые лежат в основе особого – тимиологического – ранжирования элементов универсума по степени их важности, ценности и значительности [Пеньковский 1995] и как раз и формируют такие, по слову Ницше, «человеческие, слишком человеческие» типы отношений к человеку и миру, как пренебрежение (презрение) и уничижение (не смешивать с унижением!). И это – не отрицательная оценка, а обесценение!
4. Таким образом, общепринятая «Уменьшительность» губительно скрывает и не позволяет различать объективное физическое «уменьшение» и субъективное ментальное «умаление», как равным образом общепринятая «Увеличительность» скрывает и не позволяет различать объективное физическое «увеличение» и субъективное ментальное «преувеличение». В старом литературном языке начала – середины XIX в., где «физическое» и «ментальное», как и во многих других случаях, в семантической структуре этих слов совмещались, ситуация была принципиально иной, двузначность этих терминов была открытой и опасности не представляла.
Дело в том, что в эту эпоху уменьшить (по Далю, – уменьшить [IV, 492]) /уменьшать и умалить (по Далю, – умалить [IV, 490]) /умалять (по Далю, также умаливать [IV, 490]) функционировали как свободные дублеты. «Умалительныя называются также уменьшительными», – читаем мы в старой русской грамматике 1783–1788 г. [Барсов 1981]. Глагол же преуменьшить / преуменьшать, по-видимому, вообще еще не использовался. Во всяком случае Даль его не знает, а иллюстрации БАС [11, 310] ограничены цитатами из Макаренко и Чаковского. В то же время увеличивать значило и ‘увеличивать’ (по Далю, «прибавлять, умножать количество, пространство, объем, время или качество; заставить расти, возрастать; удлинять, расширять; возвышать, усиливать; распространять» [IV, 461]), и ‘преувеличивать’ (по Далю, «преувеличивать, говорить лишнее» [IV, 461]). И это второе значение, вопреки анахроничной трактовке БАС, не было «переносным», как характеризуются приводимые в качестве иллюстрации словоупотребления увеличивать у Гоголя («Старухе, продававшей бублики, почудился сатана в образе свиньи. К этому присоединились еще увеличенные вести о чуде, виденном волостным писарем» – «Сорочинская ярмарка», 7) и – запоздало! – у Чехова («У него азартная страсть ко всякого рода талантам, и каждый талант он видит не иначе, как только вувеличенном виде» – Письмо A. H. Плещееву, 2 января 1889) [БАС: 16, 106]).
В цитате из Чехова – это не переносное, а устаревшее уже и для его времени употребление (поэтому оно вполне оправданно не фиксируется ни в словаре Ушакова, ни в MAC), – употребление, которое было, однако, общей нормой в литературном языке начала – первой трети XIX в., когда – это необходимо повторить и подчеркнуть – физические и ментальные значения в огромном числе случаев еще не разграничивались и входили в общую широкую семантику слова, не дифференцировавшую и многие другие категориальные значения, актуальные для лексико-грамматической семантики современного русского языка.
Не разграничивать их сегодня, исходя из норм пушкинской эпохи, – значит искажать реальную картину современного языкового состояния. Именно такова, например, ситуация в БАС, где уменьшать – уменьшить толкуется как «Делать меньшим по величине, объему, количеству», а в качестве первой (и притом «беспометной»!) иллюстрации получает цитату из Грановского: «Число жертв Варфоломеевской ночи различно показывается. Католики уменьшают его, протестанты увеличивают» [БАС: 16, 587], за которой в непрерывном ряду следуют примеры из Л. Толстого («Долли с детьми переехала в деревню, чтобы уменьшить сколько возможно расходы») и Н. Морозова («Я, не прибавляя, не уменьшая шага, продолжал свой путь…»). Ср. словоупотребление, аналогичное приведенному выше из Грановского, в письме А. В. Суворова В. С. Попову осенью 1789 г. Испрашивая награды для участников битвы под Фокшанами, он писал: «Не забудьте моих Фокшанских; и ведомо все зависит от милости князь Григорья Александровича <Потемкина>, как и я сам. Я, право, увеличил; разве уменьшил: басурманы считают их урон одних убитых 4000…» (Русский архив, 1901. Кн. 4. Вып. 10. С. 120). То же в дневниковой записи А. И. Тургенева по поводу известных строк Пушкина о Н. И. Тургеневе в строфе из уничтоженной 10-й главы «Евгения Онегина» («Одну Россию в мире видя, / Преследуя свой идеал, / Хромой Тургенев им внимал / И, плети рабства ненавидя, / Предвидел в сей толпе дворян / Освободителей крестьян…»): «Поэт угадал, одну мысль брат имел, одно и видел, но и поэт увеличил: где брат видел эту толпу? пять, шесть – и только!» (цит. по: [Максимов 1974: 123]).
Приписывать же такого рода ментальным употреблениям переносность – значит безнадежно искажать реальную картину языка пушкинских десятилетий и совершенно неоправданно увеличивать – ‘преувеличивать’ степень и уровень его метафоричности и образности (см. об этом также: [Пеньковский 1983; 1988; 1991). Ср. хотя бы немногие примеры из множества интересующих нас словоупотреблений:
1. Увеличивать – ‘преувеличивать’: «Замечено, что записные лжецы в своих рассказах увеличивают претерпенные ими опасности, труды, печали и все обстоятельства убийств или жестокостей, ими виденных…» (В. А. Жуковский. Рассуждение о трагедии, 1811); «В нем два человека. Один добр, прост, весел, услужлив <… > Другой человек – не думайте, чтобы я увеличивал его дурные качества <…> – злой, коварный, завистливый…» (К. Н. Батюшков, Чужое: мое сокровище, 1817); «Так как все увеличивают, так и в сем деле меня уверили, что у него <Ипсиланти> 30 т<ысяч> войска» (К. Я. Булгаков – А. Я. Булгакову, 18 марта 1821 // Русский архив, 1902. Кн. 3. Вып. 12. С. 510); «Он сделал мне замечания частные свои и между прочим общее то, будто много похвалил покойного и увеличил происшествия сами по себе маловажные» (И. М. Снегирев. Дневник, 12 августа 1824 // Русский архив, 1902. Кн. 1. Вып. 3. С. 419); «Как же чан проплыл 15 верст с двумя человеками невредимо, когда разбило тою же бурею корабли линейные? Провидение! Но здесь любят все увеличивать, и почему не полагать то, что утешительнее для сердца?» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 11 декабря 1824 //Русский архив, 1901.Кн. 2.Вып. 5. С. 91); «Что же касается прочих слухов, то верьте, что они большею частию совершенно ложны или, по крайней мере, увеличены….» (Л. С. Пушкин – П. А. Вяземскому, январь 1825 // П.П. Вяземский. А. С. Пушкин: 1816–1825: по документам Остафьевского архива. СПб., 1880. С. 67); «Осуждали автора. За что? Пиеса его есть верное, справедливое и нимало не увеличенное изображение существенности» (А. И. Тургенев. Дневники, 19 ноября 1826);«…всякая весть о посещениях ваших к ним <сестрам автора> была мне в заключении истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам. – Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными – мы не на них основали нашу связь…» (И. И. Пущин – Е. А. Энгельгардту, 14 декабря 1827); «Дай Бог князю П.<етру> М.<ихайловичу> столько звезд, сколько их (сказать на тебе, было бы чересчур увеличено), но столько, сколько их в большой Медведице» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 5 апреля 1828 // Русский архив, 1901. Кн. 4. Вып. 10. С. 140); «Арсеньев сказывал, что пишут из Одессы, что делаются большие приуготовления для Воронцова <…> Такие изъявления слишком уже увеличены, чтобы было приятно человеку, столь скромному, каков наш добрый Воронцов…» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 20 октября 1832 // Русский архив, 1902. Кн. 1. Вып. 2. С. 320); «Она пишет, что в Париже очень весело, что журналисты все увеличивают, что несмотря на угрозы республиканской партии, король любим…» (М. Н. Загоскин. Вечер на Хопре, 1834); «Неужели следовало автору гнать зрителей своих по почте из губернии в губернию, чтобы не ввести вас в недоумение и пощадить щекотливость? Между тем, зачем же увеличивать и вымышленное зло?» (П. А. Вяземский, «Ревизор», комедия Гоголя, 1836); «История о французе и первой жене его <имеется в виду легенда о Л. А. Пушкине, деде А. С. Пушкина, который рассказал об этом в своих “Записках”, опубликованных в апреле 1840 г. и вызвавших возражение С. Л. Пушкина> много увеличена. Отец мой никогда не вешал никого…» (С. Л. Пушкин. Письмо в редакцию // Современник. 1840. Т. 19. С. 102–106).
2. Уменьшать – уменьшить ‘преуменьшать – преуменьшить’: «Но не более ли ума, чем чувства, в словах самого Шатобриана о Рекамье, кои к счастью я запомнил: “Когда я мечтал о моей Сильфиде, я старался придать самому себе все возможные совершенства, чтобы ей понравиться; когда думал о Жюльете, тогда старался уменьшить ее прелести, чтобы приблизить ее к себе”…» (А. И. Тургенев. Хроника русского, 1845); «Впрочем, мы не хотим этим замечанием уменьшить достоинства романа….» (И. С. Тургенев. Рецензия, 1852). Отсюда также уменьшение – ‘преуменьшение’: «Обвиняли также Тьера в пристрастном уменьшении заслуг некоторых лиц, коим сам Наполеон неблагоприятствовал» (А. И. Тургенев. Хроника русского, 1845).
Одно важное замечание в заключение.
Категориальная пара «ментальное – физическое», о которой говорилось выше в связи с операциями «умаления – уменьшения» и «преувеличения – увеличения», до сих пор не привлекала сколько-нибудь серьезного внимания исследователей. Между тем ей принадлежит одно из центральных мест в семантической системе современного русского языка и важнейшая роль в ее историческом и продолжающемся развитии. Становление этой категориальной пары объясняет и эволюцию многих целостных лексико-семантических звеньев (ср. историю мощного синонимического ряда наречий «тайного» действия, восстановленную в работе: [Пеньковский 1983]), и, следовательно, семантическую историю множества отдельных языковых единиц. При этом важно различать два типа «ментальных» действий: намеренные, контролируемые «ментальные» действия субъекта над объектами материального и / или идеального мира и неконтролируемые действия-процессы, объективно происходящие в ментальной сфере субъекта. Это позволяет понять, почему глагол умалить /умалять, полностью утратив «физическое» значение ‘уменьшать, сокращать величину, количество и т. п. чего-либо’ (ср.: «…не нарушила Дарья Сергеевна строгого поста, не умалила теплых молитв перед Господом…» – П. И. Мельников-Печерский. На горах, 1875) и функционируя, как и следует ожидать, преимущественно в собственно «ментальном» значении (ср.:«…Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его» – Л. Толстой. Война и мир), лишь пережиточно сохраняет второе – «объективное», «уменьшительное», не «умалительное»! – «ментальное» значение ‘ослаблять’ (ср.: «Леля снова говорила шепотом те нежные, ласковые слова, какие, она знала, умаляют боль и придают силу ослабевшим людям». – В. Кожевников. Рассказ о любви), которое несомненно нужно признать устаревающим или даже устаревшим. Ср.: «<Александр> стал умалять льготы, данные Польше…» (А. Е. Розен. Записки декабриста, 6, 1840-е г.).
Соответственно, глаголы множить, – ся / умножить, – ся / умножать, – ся, полностью утратив свободу «ментальных» употреблений со значением ‘увеличиваться в степени’, ‘усиливать, – ся’: «Тебя, прелестная, пленили / Любви неясные мечты. / Они, везде тебя тревожа, / В уединение манят / И среди девственного ложа / Отраду слабую дарят, / Лишь жажду наслаждений множа…» (К. Ф. Рылеев. «Поверь, я знаю уж, Дорида…», 1821); «…сан его брата умножал всеобщее к нему уважение» (О. Сенковский. Раздел наследства, 1823); «Я ее убеждал в несправедливости ее против творца и советовал выкинуть из головы все грешные мысли, кои могут еще более расстроить и умножить ее несчастие» (И. М. Снегирев. Дневник, 22 июля 1824); «И грустное воспоминанье / Невинных радостей твоих, / Невинной страсти обоих / Мое умножило мечтанье…» (С. Т. Аксаков. Осень, 1824); «Жду не дождусь твоей “Долгорукой”. М. А. Лобанов, слышав ее окончание и писав мне о нем, умножил мое нетерпение» (Н. И. Гнедич – И. И. Козлову, 17 января 1828); «Но пусть, игралище страстей, / Я буду куклой для людей, / Пусть их коварства лютый яд / В моей груди умножит ад…» (А. И. Полежаев. Александру Петровичу Лозовскому, 1828); «…в каждом из наслаждений был яд, и после каждого нового успеха умножалось его страдание» (В. Ф. Одоевский. Русские ночи, 7, 1830-е гг.) и т. п. (оно закрепилось лишь в обороте умножить / умножать славу), сохранили свое «физическое» значение ‘увеличивать количество чего-либо’ (ср.: «умственный труд есть <…> сила, производящая, т. е. умножающая народное богатство» – В. Ф. Одоевский. Русские ночи, 5; «…не упустить случая умножить свою коллекцию» – Н. В. Гоголь. Портрет, 2, 1832–1842), выделив его специализированный – ментальный вариант ‘производить математическую операцию умножения’.
Литература
Абакумов 1942 – Абакумов С. И. Современный русский литературный язык. М., 1942.
Аванесов, Сидоров 1936 – Аванесов Р. К, Сидоров В. Я. Русский язык. М., 1936.
Аванесов, Сидоров 1945 – Аванесов Р. К, Сидоров В. Я. Очерк грамматики русского литературного языка. Ч. I: Фонетика и морфология. М., 1945.
Аникина, Калинина 1983 – Аникина А. Б., Калинина И. К. Современный русский язык: Морфология. М., 1983.
Барсов 1981 – Барсов А. А. Российская грамматика Антона Алексеевича Барсова. М., 1981.
БАС – Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.;Л., 1950–1965.
Богородицкий 1935 – Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики (из университетских чтений). 5-е изд. М.; Л., 1935.
Болла, Палл, Панн 1968 – Болт К, Паш Э., Папп Ф. Курс современного русского языка. Budapest, 1968.
Буланин 1976 – Буланин Л. Л. Трудные вопросы морфологии. М., 1976.
Булаховский 1952 – Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка. T. I. 5-е изд. Киев, 1952.
Валгина и др. 1971 – Волгина П. С, Розенталь Д. Э., Фомина М. К, Цапукевич В. В. Современный русский язык. 4-е изд. M., 1971.
Виноградов 1947 – Bиноградов В. В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 1947.
Гвоздев 1958 – Гвоздев А. П. Современный русский литературный язык. Ч. I: Фонетика и морфология. М., 1958.
Голанов 1962 – Галанов И. Г Морфология современного русского языка. М., 1962.
Грамматика-70 – Грамматика современного русского литературного языка) /Отв. ред. Н. Ю. Шведова. М., 1970.
Грамматика-80 – Русская грамматика. Т. I / Гл. ред. Н. Ю. Шведова. М., 1980.
Грамматика-89 – Краткая русская грамматика / Ред. Н. Ю. Шведова, В. В. Лопатин. М., 1989.
Гужва 1967 – Гужва Ф. К. Современный русский литературный язык (Словообразование. Морфология). Киев, 1967.
Гужва 1979 – Гужва Ф. К. Современный русский литературный язык. Ч. 2: Морфология. Синтаксис. Пунктуация. Киев, 1979.
Даль – Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1881–1882.
Исаченко 1954 – Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким. Братислава, 1954.
Кононенко, Брицын 1978 – Кононенко В. К, Брицын М. А. Русский язык. Киев, 1978.
Максимов 1974 – Максимов М. По страницам дневников и писем А. И. Тургенева//Прометей. Т. 10. М., 1974.
MAC – Словарь русского языка: В 4 т. М., 1981–1984.
Пеньковский 1983 – Пеньковский А. Б. Из наблюдений над развитием и становлением лексико-семантических норм в одном синонимическом ряду наречий // Норма в лексике и фразеологии. М.: Наука, 1983.
Пеньковский 1988 – Пеньковский А. Б. О развитии норм адвербиального словоупотребления в русском языке (наречия бережно и осторожно) // Sborník pedagogicke fakulty Üstinad Labem. Praha, 1988.
Пеньковский 1991 – Пенъковский А. Б. Сдвиг норм наречного словоупотребления как исследовательская база для изучения грамматической и коннотативной семантики русского слова//Русский язык и современность: Проблемы и перспективы развития русистики: Всесоюзная научная конференция. Москва, 20–23 мая 1991 г. Доклады. Ч. 2. М., 1991.
Пеньковский 1995 – Пеньковский А. Б. Тимиологические оценки и их выражение в целях уклоняющегося от истины умаления значимости // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке. М.: Наука, 1995.
Попов 1978 – Попов Р. П. Современный русский язык. М., 1978.
Розенталь 1976 – Розенталъ Д. Э. Современный русский язык. Ч. 1: Лексика. Фонетика. Словообразование. Морфология. 2-е изд. М., 1976.
Трофимов 1957 – Трофимов В. А. Современный русский литературный язык: Морфология. Л., 1957.
Шанский, Тихонов 1981 – Шанский П. М., Тихонов А. П. Современный русский язык. Ч. II: Словообразование. Морфология. М., 1981.
Шахматов 1941 – Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. М., 1941.
Barnetova et al. 1979 – Barnetovd V. et al. Русская Грамматика. I. Praha, 1979.
