А. Б. Пеньковский
Очерки по русской семантике
Точно такое же раздвоение обнаруживает и презрение, которое может быть как рациональным пренебрежением (презрение2, толкуемое в словаре как отношение: «пренебрежительное отношение к чему-л.» [MAC: III, 376] – презрение к смерти, к опасности, к болезни.…), так и пренебрежением экспрессивным (презрение1, которое толкуется как чувство: «чувство полного пренебрежения, крайнего неуважения к кому-, чему-л.» [MAC]). Приводимое в качестве иллюстрации этого значения речение облить глубоким презрением кого-л. с обычным для русского языка метафорическим представлением сильной эмоции в образе жидкой, льющейся и кипящей субстанции, подтверждает справедливость такого толкования.
Понятно, что в отношении этого низшего уровня, уровня высокомерного пренебрежения и отчуждения, которые соединяются в целостном комплексе экспрессивного презрения, об истинности оценок вообще не может быть и речи. Истина добывается трезвым, спокойным умом и «умным» любящим сердцем, а не захлебывающимся от презрения и ненависти чувством.
6.0. В этой связи обращает на себя внимание поразительный параллелизм словообразовательного состава и семантической структуры глаголов презирать и ненавидеть (пре– ‘через, поверх’ = на– ‘сверху, поверх’ + ~зир~ = ~вид~ + – а-ть), и можно было бы высказать предположение, что общепризнанная этимология ненавидеть «испытывать чувство ненависти – сильнейшей вражды, неприязни» [MAC: II, 456] (<не + навидеть ‘охотно с радостью смотреть’ [Фасмер 1971: II, 63; Шанский 1975: 289]) одностороння и не учитывает возможности другого семантико-словообразовательного развития: с известной в славянских языках и, в частности, в русском, усилительной приставкой не– (см. о ней в работе [Толстой 1995: 341–346]) от на-вид-е-ть ‘смотреть поверх' 'не видеть’ → ‘презирать’. Ср. разг. в упор не видеть ‘смотреть и не видеть = презирать’. Ср. еще: «…мало-помалу он <Гоголь> начинает выделять самого себя и мысль свою из современного развития, из насущных требований общества, из жизни. Он усиливается смотреть поверх голов, занятых обыденным делом времени» (П. В. Анненков).
Веским аргументом в пользу этого предположения может служить обычное в литературном языке пушкинской эпохи, но не замеченное нашими словарями (их нет ни в БАС, ни в «Словаре языка Пушкина»!) употребление ненавидеть в значении ‘презирать’: «Императрица <… > изволила спросить обер-шталмейстера Нарышкина: “Отчего такой-то не любит живописи и ненавидит стихотворство до такой степени, что, по словам княгини Дашковой, он всех ни к чему годных людей своих называет живописцами и стихотворцами?”» (С. П. Жихарев. Дневник чиновника, 22 февраля 1807); «Надежду потеряв, забыв измены сладость, / Пылает близ нее задумчивая младость; / Любимцы счастия, наперсники судьбы / Смиренно ей несут влюбленные мольбы; / Но дева гордая их чувства ненавидит / И, очи опустив, не внемлет и не видит.…» (А. С. Пушкин. Дева, 1821); «Но жалок тот, кто всё предвидит, / Чья не кружится голова, / Кто все движенья, все слова /В их переводе ненавидит; / Чье сердце опыт остудил / И забываться запретил» (А. С. Пушкин. Евгений Онегин, 4, LI, 9 – 14); «Шум, хохот, беготня, поклоны, / Галоп, мазурка, вальс… Меж тем / Между двух теток, у колонны, / Не замечаема никем, / Татьяна смотрит и не видит; / Волненье света ненавидит; / Ей душно здесь…» (А. С. Пушкин. Евгений Онегин, 7, LIII, 1–7); «…вместо глупой, бестолковой работы, которой ничтожность я всегда ненавидел, занятия мои теперь составляют неизъяснимые для души удовольствия…» (Н. В. Гоголь – матери, 16 апреля 1831).
Ср. также возненавидеть – ‘презреть’: «Когда порой воспоминанье / Грызет мне сердце в тишине / И отдаленное страданье / Как тень опять бежит ко мне; / Когда, людей повсюду видя, / В пустыню скрыться я хочу, / Их слабый (славы?) глас возненавидя, / Тогда забывшись я лечу / Не в светлый край, где небо блещет / Неизъяснимой синевой…» (А. С. Пушкин. «Когда порой воспоминанье…», 1830); «И так я слишком долго видел / В тебе надежду юных дней / И целый мир возненавидел, / Чтобы тебя любить сильней…» (М. Ю. Лермонтов. К ***, 1832).
Однако для пренебрегаемых и презираемых по малости и ничтожности объектов т-уровня, которые можно не заметить и обойти, которые можно исключить из сознания, к которым можно повернуться спиной, ненависть – слишком сильное чувство. Более того, как и любовь, ненависть предполагает прямой, лицом к лицу, постоянный мысленный контакт субъекта ненависти с его объектом и такую концентрацию сознания на этом объекте, что от него – вопреки пониманию необходимости этого! – оказывается невозможным «отвернуться». И именно в этом состоит парадоксальная сущность отвращения! Тем самым естественно и неизбежно объект ненависти должен переместиться на противостоящий Т-уровень. И вот объяснение семантической эволюции всех слов этой группы: они полностью утратили значения ‘пренебрежения’ и ‘презрения’, память о которых сохраняется только в нередком – представляющемся вполне естественным для нашего сознания – соединении ненависти и презрения. Но не пренебрежения! Ср.: «К одной лишь московской партии, к славянофилам он всю жизнь относился враждебно: очень уж они шли вразрез всему тому что он любил и во что верил. Вообще Белинский умел ненавидеть – he was a good hater – и всей душой презирал достойное презрения» (И. С. Тургенев. Воспоминания о Белинском, 1868); «После популярного воинственного Тьера управление Францией принял на себя англоман по убеждениям Гизо, который в ненависти и презрении к самодеятельности народных масс и их вожаков совершенно сходился с королем…» (П. В. Анненков. Замечательное десятилетие, 1880).
Известно, что от великого до смешного – один шаг. Оказывается, что от малого до великого – два!
Литература
БАС – Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л.: ИАН, 1950–1965.
MAC – Словарь русского языка. 2-е изд. М., 1981–1984. Т. 1–4.
Пеньковский 1989 – Пеньковский А. Б. О семантической категории «чуж-до ста» в русском языке//Проблемы структурной лингвистики. 1985–1987. М., 1989.
Толстой 1995 – Толстой Н. И. Не – не ‘не’ // Язык и культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995.
Фасмер 1971 – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971.
Шанский 1975 – Шанский Н. М. Школьный этимологический словарь русского языка. М., 1975.
Радость и удовольствие в представлении русского языка
Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам…
Ф. Шиллер
…Ни в одном из общепринятых удовольствий не таится секрет, к которому мы все стремимся: секрет радости жизни… В радости – смысл нашего существования, мелочный и великий одновременно.
Мы вдыхаем ее с каждым вздохом…
Г.К.Честертон
Радость, по словам Честертона, – «неуловимая материя» [Честертон 1984: 30]. Пытаясь уловить «неуловимое», толковые словари определяют радость через удовольствие, либо отождествляя их (ср.: радость – «чувство удовольствия, удовлетворения» [MAC: 3, 581; Уш.: 3, 1112] и удовольствие – «чувство радости, довольства от приятных ощущений, переживаний, мыслей» [БАС: 16, 346; MAC: 4, 469; Ож.: 759, ОШ: 827; НСРЯ: II, 841]), либо же устанавливая между ними градуальные отношения (ср.: радость – «чувство большого удовольствия, удовлетворения» [БАС: 12, 78]).
Поскольку эти толкования вращаются в замкнутом синонимическом кругу (радость – «чувство удовольствия…» → удовольствие → «чувство радости…» → радость – «чувство удовольствия…» →…), то ни тонкие различия между дополняющими и уточняющими их удовлетворением и довольством (ср., однако: удовольствие – «чувство радости и довольства от… удовлетворяющих переживаний» [Уш.: 4, 899]), ни введенный в толкование удовольствия предложный оборот, обозначающий его каузатор, не могут помочь тем, кто обращается к словарям, ни в осознании того, что объединяет значения этих слов и стоящие за ними понятия-концепты, ни в осознании того, что их различает.
Здесь, как и во многих других случаях (см. [Пеньковский 1988: 53–55]), наши словари, с их традиционно ретроспективной ориентацией, отражают отношения, характерные для литературного языка конца XVIII – сер. XIX в., когда целостное семантическое поле ‘удовольствие – радость’ членилось именами удовольствие и радость (и некоторыми другими) иначе, чем в современном языке. Первое в этот период имело более широкое, чем сегодня, диффузно-размытое значение и, покрывая часть семантического комплекса имени радость, функционировало в качестве дублета последнего, широко и свободно замещая его в различных сочетаниях с предикатами, атрибутами и т. п., в том числе и в многочисленных оборотах, составляющих сегодня специфическую идиоматику радости.[14] Ср., например, отражающие старую норму и не встречающиеся в современном употреблении обороты типа давать / дарить удовольствие; переживать удовольствие; сиять / светиться / дышать удовольствием; купаться / плавать / тонуть в удовольствии; быть в удовольствии; в порыве удовольствия; искреннее / непритворное удовольствие и др.
Наследием и свидетельством указанного этапа семантической истории имени удовольствие в русском языке являются живые отношения дублетности в парах к моему (твоему нашему общему всех присутствующих) удовольствию – к моей (твоей, нашей, общей, всех присутствующих) радости, а также случаи дублетного употребления наречных сочетаний с удовольствием – с радостью в некоторых контекстах (см. об этом в работе [Пеньковский 1998: 214–245] и в наст. изд. с. 239–273). Того же происхождения в современном языке и обороты чувство удовольствия, чувствовать удовольствие (ср.: ощущение удовольствия и чувство радости, но не *ощущение радости), которые заслуживают особого внимания, поскольку именно они прежде всего навязывают нашему сознанию подведение УДОВОЛЬСТВИЯ под категорию «чувства», что и отражают в своих дефинициях толковые словари.
Однако в той картине мира, которая может быть воссоздана на основе всего массива данных современного языка, УДОВОЛЬСТВИЕ – это не «чувство» (или по крайней мере не просто «чувство»). Это положительная чувственная реакция (ср. [Вольф 1989]). УДОВОЛЬСТВИЕ – всегда удовольствие от чего-либо, и этим, в частности, оно отличается от РАДОСТИ, которая может быть и «ни от чего»: беспричинная радость, но не *беспричинное удовольствие. Ср.: …я вдруг почувствовал беспричинную радость жизни (Л. Толстой); Без всякой причины в груди ее шевельнулась радость (Чехов). РАДОСТЬ с категориально-сущностной точки зрения это и «чувственная реакция» (радость, как и удовольствие, испытывают: Я с радостью узнал, что… / Узнав, что… я испытал радость), и «чувство» (радость в отличие от удовольствия переживают, и сама она, как и другие чувства, живет в человеке), и «чувственное состояние», в котором пребывают: Не в радости ли просыпался я всякое утро? (Карамзин); Я все еще продолжал быть в радости и сиянии (Достоевский); – Рады стараться… – в благодарной радости крикнули ребята (Станюкович); …чтобы художник, если бы удалось ему заглянуть в душу своего слушателя и читателя, сказал бы в радости… (Н. А. Ильин).[15] Ср. также: радостный настрой, радостное настроение, радостное расположение духа.
При этом важно не только то, что удовольствие не мыслится вообще вне каузативной связи, но и то, что каузатор удовольствия, каков бы он ни был, не «дотягивает» до ранга «причины» или «основания» (ср.: Куда меньше оснований для радости было бы у него, если бы он знал, что… – Экспресс. 18 апреля 1990; Я, разумеется, обрадовалась. Но радость была совсем необоснованная. – Е. Керсновская) и должен квалифицироваться как «стимул». «Стимул» в том точном значении этого слова, с каким оно входит в терминологическую пару «стимул – реакция», принятую в современной общеупотребительной, не специально бихевиористской, системе психологических понятий [Платонов 1984: 143]. Это именно «стимул», поскольку УДОВОЛЬСТВИЕ прежде всего и преимущественно чувственно-физиологическая реакция, тогда как РАДОСТЬ имеет более высокую чувственно-психическую природу. Толкуя удовольствие как «чувство радости», а радость как «чувство удовольствия», лексикографы должны были уточнить, что удовольствие – это радость тела, а радость – удовольствие души и духа. Ср.: Наибольшую радость телу дает свет солнца, наибольшую радость духу – ясность математической истины (Д. Мережковский).
Стимулом УДОВОЛЬСТВИЯ является действие. Именно действие, действие как процесс может доставить нам удовольствие. Только действуя, мы можем получить удовольствие. Это совершенно очевидно, когда речь идет о физиологически-телесных и физических действиях, но это справедливо и в отношении любых других, в том числе и высоких ментальных действий, если они имеют доступную ощущениям физическую подоснову. Именно о таких действиях (слушать музыку, смотреть картины Тарковского, беседовать с умным человеком, решать математические задачи и т. п.) говорят, что они доставляют чисто физическое удовольствие.[16] При этом важно одно: такое действие должно быть активным, намеренным, целенаправленным действием самого субъекта чувственной реакции. Ее стимулом может быть, естественно, и отрицательное действие, т. е. активное недействие (то, что называется сладким ничегонеделанием – dolce far niente), и намеренное, активное пребывание в том или ином состоянии (сидеть, стоять, валяться, лежать, спать с удовольствием). Ср.: Она ровно дышала, улыбалась и, по-видимому, спала с удовольствием (А. П. Чехов); с удовольствием предаваться какому-либо чувству.
Что касается действий, совершаемых во внешнем мире другими, и в частности действий, совершаемых другими специально для нас (для нашего удовольствия), то – вопреки поверхностной форме описывающих подобные ситуации высказываний (Ваша игра доставила мне удовольствие / Вы доставили мне удовольствие вашей игрой / Я получил удовольствие от вашей игры) – они должны рассматриваться не как стимул, а как источник удовольствия. Стимулом же, в соответствии со сказанным выше, здесь, как и в любом другом случае, является собственное действие «получившего удовольствие». Неназванное, но необходимое, оно легко восстанавливается: Неудовольствием слушал (смотрел на) вашу игру / следил за вашей игрой / внимал вашей игре…
Удовольствие скрыто в источнике и таится в его глубине. Но не в готовом виде, а лишь как потенция, виртуально, in spe, как огненная искра в кремне, материализуемая лишь при ударе огнивом. Поэтому удовольствие ищут (ср. изысканное удовольствие, но не *изысканная радость) и находят, а найдя – извлекают. Извлекая действием, получают; получая – имеют; имея – испытывают. Но, чтобы искать, находить, извлекать, получать и испытывать удовольствие, необходимо еще «владеть технологией» всех этих действий, знать способы и приемы их применения, иметь соответствующие навыки и умения. А этому, не впадая в грех гедонизма, нужно учить и учиться. Ср. мысль Г. Честертона о необходимости «научить молодого человека будущего умению получать удовольствие от общения с самим собой» [Честертон 1984: 331].
УДОВОЛЬСТВИЕ, таким образом, «механично» и «технично» в отличие от РАДОСТИ, которая «органична». Не случайно, что удовольствие портят (ср.: Кто меня благодарит, удовольствие мое портит… – И. С. Тургенев; Он подождал, не желая портить Дортмунду удовольствие… – Смена. 1990. № 3), как портят вещь или механизм, тогда как живую радость омрачают, отравляют и убивают. Убитая, она умирает, как умирают другие светлые чувства или носитель их, человек, но умирает, чтобы возродиться, как божество, к новой жизни или воскреснуть, как Бог, «в жизнь вечную». Удовольствие же нельзя воскресить, и возродиться оно не может. Его можно лишь повторить, вновь включив механизм соответствующей чувственно-физиологической реакции.
УДОВОЛЬСТВИЕ начинает быть и перестает быть, избывает себя, безымянно. В общеупотребительном русском языке нет глаголов, которые могли бы обозначить и назвать эти фазы (бытия? существования? жизни? развития? движения?…) удовольствия. Как, действительно, сказать о его начале? Удовольствие Началось? *появилось? *возникло? *пришло?… И как сказать о его конце? Удовольствие *закончилось? *исчезло? *прошло?… По-видимому, единственную такую возможность представляет описание в «терминах огня» – удовольствие вспыхнуло, разгорелось, угасло. Эти предикаты, однако, принадлежат поэтической речи рус-ского романтизма и не входят в состав общеязыковых метафор.
РАДОСТЬ же, на общелитературном языке, рождается, шевелится, растет, живет и дышит в душе и/или в сердце человека; она покидает место своего обитания и возвращается обрат-но, поселяясь там на время, как гостья, надолго или навсегда;засыпает (и тогда ее будят) и просыпается; затихает или умолкает и заговаривает; скрывается и затаивается и т. п.
Из этого набора общеязыковых предикатов и связанных с ними атрибутов радости – под определяющим влиянием великой христианской идеи Радости и с участием мощных токов европейской культурной традиции – в русской поэтической картине мира складывается и достраивается мифологический образ Радости как живущего на грани двух миров, земного и небесного, прекрасного женственного существа с лицом неземной красоты, с глазами-очами, излучающими небесный свет, с несущим тепло «легким дыханием», с добрыми теплыми руками, с легкими ногами-стопами, на которых радость приходит и уходит, и с легкими, но мощными крыльями-крылами, на которых она улетает и прилетает, окрыляя человека и одаряя его способностью лететь на крыльях радости. Легкий и мягкий свет, который может усиливаться до степени ослепительного сияния восторга, и мягкое живительное тепло, способное превращаться в очистительный огонь, – две основные эманации Радости и одновременно две стихии, которые образуют двуединую – текучую, льющуюся, брызжущую и кипящую, но и дышащую, летучую, веющую, эфирную (отсюда образы волны, и ветра, прилива и порыва) – субстанцию радости в двух ее взаимосвязанных ипостасях: радости души и радости сердца (духа) (ср. [Арутюнова 1976: 98 – 106]). Первая одухотворяет и освящает человеческое, поднимая его к горнему свету.
Вторая – вочеловечивает небесное, принимаемое и постигаемое умным сердцем (ср. [Вышеславцев 1990: 68–70]). В русском культурном сознании этот поэтический язычески-персонифицированный образ Радости как одного из источников жизни и вдохновения (Где радость, там и жизнь – Л. Толстой) существует во взаимодействии с другим, воплощающим христианскую идею Радости, образом, который связан с именем Богоматери (ср. иконы «Всех Скорбящих Радости», «Нечаянная Радость» и др.). Показательно, что непременными спутниками радости в общеязыковых сочинительных рядах являются покой ‘состояние душевной гармонии’, утешение и благодать; вера, надежда, любовь, а также истина, красота и добро, вместе с которыми Радость входит в софийный комплекс (ср. [Хоружий 1989: 79]). Ср. также: «О, сердце, <…> не оглядывайся назад, не вспоминай, не стремись туда, где светло, где смеется молодость, где надежда венчается цвета-ми весны, где голубка-радость бьет лазурными крылами, где любовь, как роса на заре, сияет слезами восторга; не смотри туда, где блаженство, и вера, и сила…» (И. С. Тургенев. Поездка в Полесье, 1857).[17]
УДОВОЛЬСТВИЕ в такой целостный языковой образ не складывается, и это имеет глубокие сущностные основания. Отказывая УДОВОЛЬСТВИЮ в средствах обозначения его начала и конца (см. выше), язык свидетельствует тем самым, что оно лишено длительности. Удовольствие скоротечно и эфемерно. Связанное со своим субъектом, источником и стимулом обязательным единством места и времени, оно зажато в жестких координатах «я – здесь – теперь». Для РАДОСТИ же, которая может быть связана только с мыслью и свободна, как дух, который «дышит, где хочет» (Ин., 3. 8), нет ограничений ни во времени, ни в пространстве. Ей доступны все «там» и любые «тогда». Невозможно, живя в Москве, получить сегодня удовольствие от концерта, который состоялся в прошлом году в Петербурге. Но можно и сегодня – задним числом – радоваться тому, что этот концерт был. Можно радоваться заранее тому, что будет, но от того, что будет, нельзя получить удовольствие наперед. Можно, правда, предвкушать удовольствие, но это совсем не то, что испытать удовольствие, и значит всего лишь ‘с удовольствием думать об удовольствии, которого мы ждем’.
РАДОСТЬ абсолютно бесплотна, и тем не менее для языка она абсолютная реальность. УДОВОЛЬСТВИЕ имеет несомненную материальную – физическую и физиологическую – основу, и тем не менее для языка оно фикция. Радость имеет бытие, существует, живет… Радость есть. Можно сказать: У меня (у него, у нас.) – (была, будет)радость; Там, – радость. Ср.: Окна в сад открыты… В саду – радость, зелень, птицы, прекрасное летнее утро… (Бунин). Удовольствие лишено возможности соединяться с предикатами бытия: *У меня (у него, у нас…) – (было, будет) удовольствие; *Там – удовольствие. Радость можно возбудить (а также разбудить и пробудить) и вызвать. И это еще одно свидетельство того, что она есть. Ее может быть больше или меньше и даже так много, что оказывается возможным говорить о запасах (и даже о неисчерпаемых и неиссякаемыхзапасах) радости. Их берегут и хранят, как сокровища (сокровища радости), и из них же радость черпают, раздают, дают, даруют и дарят. Удовольствие – увы! – нельзя запасти, как нельзя ни дать, ни подарить, ни возбудить, ни вызвать. Его, как скоропортящийся продукт, извлекают и доставляют для немедленного потребления. При этом парадоксальным образом оказывается, что в источнике – до того, как удовольствие извлекли, – его еще нет; в субъекте же – после того, как удовольствие получено, – его уже нет. Это значит, что УДОВОЛЬСТВИЕ с точки зрения языка не более чем иллюзия и химера. УДОВОЛЬСТВИЕ – это сиюминутное «я ощущаю, что мне хорошо». РАДОСТЬ же – это непреходящее «я знаю (понимаю), что это хорошо». Библейское «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт., I, 26) говорит не об удовольствии – о радости.
Источником удовольствия могут быть не только действия (собственные действия субъекта и действия других), но и предметы, существующие в окружающем мире; Ваше письмо (статья, книга, подарок, букет…) доставили мне удовольствие / Вы доставили мне удовольствие вашим письмом (статьей, книгой, подарком, букетом…) / Я получил удовольствие от вашего письма (статьи, книги, подарка, букета…). Чрезвычайно важно, однако, что в высказываниях такого рода место актанта-источника могут занимать только неодушевленные имена – названия артефактов. Имена природных объектов в этой позиции, по-видимому, невозможны: *Лес (река, горы, розы, поросятки, кошка, знакомые, Маша…) доставили мне удовольствие / *Я получил удовольствие от леса (реки, гор, роз, поросяток, кошки, знакомых, Маши…). Поэтому, услышав вырванную из контекста фразу Эти ромашки доставили мне удовольствие, мы, очевидно, подумаем скорее о букете, составленном из ромашек, чем о ромашках, растущих на лугу. Поэтому же высказывание Маша доставила мне удовольствие должно быть прочитано как сообщение о событии, в котором Маша играла роль дарительницы источника удовольствия.
Из этого следует, что язык, занимая позицию высшей нравственности, запрещает нам рассматривать природный мир как созданный на потребу человеку в качестве источника его удовольствия. Он учит нас тому, что составляет одно из центральных положений христианского вероучения: мир создан и существует для всеобщей радости.[18] РАДОСТЬ – одна из энергетических сил, которые образуют животворящую силу Святого Духа, действующего «не только в человеческой, но и в животной, и в растительной, и, может быть, вообще в космической, мировой душе» [Федотов 1990: 205]. УДОВОЛЬСТВИЕ же принадлежит исключительно и безраздельно профанному, «тварному падшему» (по С. Н. Булгакову [Булгаков 1989]) миру.
РАДОСТЬ по природе альтруистична. Именно поэтому возможна и нормальна радость за другого. Удовольствие за другого не получишь. Можно, разумеется, радоваться про себя (тихая, скрытая радость), но высшая степень радости достигается лишь тогда, когда она разделяется с другими. Показательно поэтому, что глагол радоваться, как и прилагательное рад, управляет дательным падежом имени, в котором значение каузатора эмоционального состояния совмещается со значением адресата: радость возвращается тому, кто является ее источником. Ср. также направительно-объектное значение винительного падежа в оборотах радоваться (не нарадоваться на кого-либо) и этимологическое значение ‘вокруг’ («окружать радостью») в церковнославянском радоватися о ком.
РАДОСТЬ межличностна. Радостью можно заразиться и заразить, можно поделиться, передав ее другому или рассказав о ней. Поэтому невыразимая радость – экспрессивное преувеличение. Удовольствие же действительно невыразимо. Поэтому оборот выразить удовольствие – всего лишь этикетная формула выражения благодарности за доставленное удовольствие.
РАДОСТЬ активна и поэтому может быть причиной (ср. простореч. с какой радости?) и иметь (нередко в гиперболическом выражении) многообразные следствия: забыть себя, забыть обо всем (ср. рад без памяти), потерять рассудок, потерять голову (ср. головокружительная радость), обезуметь, помешаться, сойти с ума, потерять сон, лишиться чувств, не чувствовать под собой ног, трепетать vs. дрожать; плакать vs. рыдать (отсюда слезы радости); прыгать, скакать, танцевать vs. плясать, умирать и т. п. Ср.: Я не вспомнил тогда сам себя от радости (А. Т. Болотов); Сердце невольно прыгает от радости (С. П. Жихарев); Ефросинья даже терялась от радости (Н. С. Лесков); Сердце то замирало, то билось так, что казалосъ, вот-вот разорвется, и он сейчас умрет от радости (Д. Мережковский). Ср. еще: Финоген Иваныч с радости выпил и теперь спал на поваровой постели… (Л. Андреев).
УДОВОЛЬСТВИЕ скрыто и, не способное само быть причиной чего-либо, имеет – в отличие от Радости – не следствия, а свидетельствующие о его высокой степени многообразные внешние, преимущественно симптоматические, проявления физиологического характера (ср. дрожать, краснеть, крякать, морщиться, стонать, мычать, мурлыкать, фыркать, отдуваться, повизгивать от удовольствия). Ср. еще: Зина даже вспыхнула от удовольствия (В. Соловьев); …сказал Голубев, млея от удовольствия (А. Пинчук); Он вошел в гостиную и как-то весь обмяк от удовольствия (В. Набоков); Фирсов даже хихикнул от удовольствия (З. Гареев); Он даже причмокнул от удовольствия (Р. Киреев). Однако о явном, видимом удовольствии говорят обычно в тех случаях, когда эта реакция почему-либо не соответствует общепринятым нормам. Ср.: Как поступит новенький, через недельку готов! – с видимым удовольствием сказал доктор (Л. Толстой). РАДОСТЬ, напротив, открыта. Поэтому скрытая радость обычно связана с тем, что считается постыдным.
РАДОСТЬ надличностна. Она может овладевать всем существом человека и, переполняя его, выливаться, выплескиваться вовне (ср. также дышать, светиться радостью; рвущаяся наружу радость), растворяясь в окружающем мире. Поэтому говорят об атмосфере радости. Эта растворенная, разлитая в мире радость вливается в человека, который пьет ее (отсюда образы вина и чаши радости, а также могучей груди с сосцами, из которой пьют радость и др.). От человека в мир и из мира в человека – таков нормальный круг радости, которая может поэтому переживаться не только отдельной личностью, но также группой людей, целым народом или страной. Ср. др. – рус. Страны рады, гради весели. УДОВОЛЬСТВИЕ всенародным не бывает. Как соборное чувство, преодолевающее страдания, уныние и скорбь, РАДОСТЬ способна становиться состоянием природы и вливаться в космос (ср. слова О. Мандельштама о космической радости у Тютчева), охватывая таким образом весь Божий мир, включая и преисподнюю. Ср.: – Так-с… Радостный ныне день, – продолжал отец Иероним… – Радуется и небо, и земля, и преисподняя (Чехов). Ср. также икону «О Тебе Радуется, Обрадованная, Вся Земная Тварь».
Литература
Арутюнова 1976 – Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл: (Логико-семантические проблемы). М.: Наука, 1976.
БАС – Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л: ПАН, 1950–1965.
Булгаков 1989 – Булгаков С. Я. Философский смысл троичности//Вопросы философии. 1989. № 12.
Вольф 1989 – Вольф Е.М. Эмоциональные состояния и их представление в языке //Логический анализ языка: Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. М.: Наука, 1989.
Вышеславцев 1990 – Вышеславцев Б. П. Сердце в христианской и индийской мистике//Вопросы философии. 1990.№ 4.
Зализняк 2003 – Зализняк Анна. СЧАСТЬЕ и НАСЛАЖДЕНИЕ в русской языковой картине мира // Русский язык в научном освещении. 2003. № 3.
MAC – Словарь русского языка: В 4 т. М.: Русский язык, 1981–1984.
НСРЯ – Новый словарь русского языка. М.: Русский язык, 2001.
Ож. – Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1972.
ОШ – Ожегов С. К, Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997.
Пеньковский 1998 – Пеньковский А. Б. Глагольные действия sub specie adverbiorum. 1. охотно, с удовольствием, с радостью // Слово и культура: Памяти Н. И. Толстого. Т. 1. М.: Индрик, 1998.
Платонов 1984 – Платонов К. К. Краткий словарь системы психологических понятий. М., 1984.
Спиноза 1957 – Спиноза Б. Избранные работы. Т. I. M., 1957.
Уш. – Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935–1940.
Федотов 1990 – Федотов Ч. П. О Св. Духе в природе и культуре // Вопросы литературы. 1990. № 2.
Хоружий 1989 – Хоружий С. С. София – Космос – Материя: устои философской мысли отца Сергия Булгакова// Вопросы философии. 1989. № 12.
Честертон 1984 – Честертон Г. К. Писатель в газете. М., 1984.
