Александр Асмолов
Гера. Детектив
ПИТЕР
– Давай-ка засыпай, а я почитаю, – Гера заботливо поправил простынь, укрывая Наташку. – Все места наши, я сказал проводнице, чтобы никого к нам в купе не подсаживала, так что спи спокойно.
– Я так перепугалась…
– Ну, теперь «распугивайся» обратно, – он ласково улыбнулся. – Странно, это так приятно о ком-то заботиться. Я один рос. У нас и кошки не было в доме. Мама все боялась, что я подхвачу какую-нибудь заразу. Часто повторяла – книги твои лучшие друзья. Так и получилось. Так, что если я что не так скажу или сделаю…
– Это тяжелое наследие трудного детства, – едва улыбнулись ее губы.
– Другого у меня не было, так что я не считаю его трудным. Ну, может быть, не совсем таким, как у остальных… И вообще, почему оно должно быть одинаковым?
– Спасибо тебе, – Наташка натянула простынь до самого подбородка, хотя так и оставалась в верхней одежде.
– Ну, за такое не благодарят, – он сидел на краешке вполоборота к ней и, не зная, куда девать руки, положил их на свои коленки. – Это все из-за меня, – Гера уставился на длинные пальцы, подыскивая слова.
– Что это значит?
– Однажды проявил нескромность и показал, то, чего не могут другие… Теперь братва видит во мне цирковую мартышку, которая должна по щелчку крутить сальто вперед или назад.
– И что это за акробатика? – любопытство девушки взяло верх над страхом.
– Попробовать на вкус порошок и сказать, что он из себя представляет.
– Как в детективах про наркотики? – догадалась Наташка.
– На их жаргоне это называется «корова».
– Это те, кто разрезает стилетом упаковку и пробует порошок на кончике лезвия?
– Голливудский штамп, – усмехнулся Гера. – так можно загнуться на месте. Бодяжат всякой гадостью, лишь бы мозги поплыли… «Коровы» долго не живут, хотя скажут, чем разбавляли – мелом или сахарной пудрой. Если чем-то покруче, вообще уже ничего не скажут… Еще есть «нюхачи», кто может чистый процент сказать, но это элита.
– А ты кто?
– Я не при делах… Как-то проговорился, что грибы всегда по запаху искал, и так же из любого леса на дорогу выходил. Теперь меня шушера иногда дергает.
– Думаешь отвяжутся? – не веря своим словам, спросила Наташка.
– Это шестерки. Если дорогу не забудут, на них прикрикнет тот, кого они боятся.
– А почему кто-то на них прикрикнет?
Гера серьезно посмотрел на девушку и тихо ответил:
– Скажу один раз… Когда я только родился, отец выбрал свое дело, а не семью. Правда, он помогал нам и приглядывал издалека. Лет в пятнадцать он хотел приобщить меня к своим делам, чтобы передать все, что имел по наследству. Оказалось, что я по вкусу могу написать формулу некоторых веществ. Короче, он пророчил мне большое будущее и безбедную старость матери. Она сказала, что покончит с собой, если я пойду по стопам отца.
– И вас оставили в покое?
– Почти… Я иногда консультирую его по некоторым вопросам. Он меня иногда прикрывает… Было всего несколько раз, а так я сам справляюсь.
– Как это?
– В отличии от тебя, я живу в состоянии войны. И по ее законам.
– И с кем война? – с иронией спросила собеседница.
Он помолчал немного и, наклонив голову продолжил:
– Когда мать крадет в магазине хлеб, чтобы прокормить своих детей, а в столовой крадут из школьных завтраков, потому что нет второй машины. Когда учительница с тридцатилетним стажем получает в сто раз меньше министра образования. Когда у студента лучшего Университета страны стипендия в двести раз меньше тринадцатой зарплаты чиновника Газпрома. Когда за последние семь лет академиков в стране стало в два раза больше, чем за последние семьдесят лет, а научных работ новоявленных академиков в международных научных журналах просто не видно. Когда за последние двадцать лет в стране миллиарды миллиардов ушли на развитие науки и технологий, но в магазинах нет ни отечественных сотовых, ни ноутбуков, ни серверов, ни операционных систем, ни офисных приложений, ни роутеров, ни одного своего коммуникационного протокола. Когда «Роснано» отчиталось о покупке и монтаже в Зеленограде устаревшего завода из Европы для изготовления микросхем по 60-нановой технологии, при том, что Apple работает на 12-нановой, а Intel перешел на 8-нановую. И это малая толика лишь в науке… Для меня это необъявленная война моей стране.
– Ты не преувеличиваешь?
– Легко проверить. Данные официальной статистики, и я никого никуда не зову. У каждого свой выбор. У тебя возникли проблемы из-за меня. Я решу их за два-три дня, а пока прогуляемся по питерским музеям. Попробуем их мороженное…
– Это я накликала беду, – не успокаивалась Наташка.
Он искренне улыбнулся.
– Тогда почему вопросы ко мне? И еще. Подумай, почему со времени нашего первого разговора, до ультиматума ко мне прошло не более десяти часов?
– Кого-то заинтересовали мои вопросы о твоей «таблетке памяти»…
– Этот интерес не нов. Только уж очень быстро все на этот раз. Извини, но тебя использовали втемную. Если сама проанализируешь, вычислишь того, кто тебя подставил.
– Подставил? – вспыхнула девушка.
– Хорошо… Направил по этому пути… Так звучит лучше?
Она недружелюбно промолчала.
– Сейчас я назову тебе три имени, среди которых ты сразу найдешь того, кто тебя… направил. Если нет, выкину в окно свой ноутбук… Итак – Тамара, Жанна, Лиля.
– Жанка, – сдавленно прошептала Наташка.
Гера удовлетворенно кивнул.
– Через пару дней я узнаю паспортные данные того, кто заставил тебя мне позвонить вчера, и что-то мне подсказывает, что он отыщется в списке друзей этой Жанки на «Одноклассниках» или «В контакте».
– Каким образом?
– Цена вопроса – двести баксов. Как это ни цинично прозвучит. Достаточно отправить один-два портрета персоны по некоему адресу и сделать перевод на некий кошелек. Вернется четыре строчки текста.
– Спорить не будем.
– Будем спать… Я почитаю немного. Если ночник будет мешать, скажешь…
«Тверской экспресс» прибыл в Питер около девяти утра. Поднятые заранее пассажиры, прощались с проводницей, как со знакомой. Кто назвал ее по имени, помня неоценимую помощь в сервировке полуночного стола, кто просто в благодарность спокойно проведенной ночи.
Частная гостиница на Невском без вопросов распахнула двери в двухкомнатную квартиру с хорошей мебелью и новенькой ванной комнатой. Оказалось, обычно замкнутый Гера мог быть общительным и, казалось, даже получать удовольствие от выяснения у персонала подробностей о наличии бесплатного Wi-Fi, меню завтрака, парковки или вида из окна. Пока он с хозяйкой выбирал одну из квартир на втором этаже недавно отремонтированного дома и придирчиво проверял наличие всего перечисленного в буклете, Наташа сидела за чашкой кофе в маленьком баре рядом с ресепшен на первом этаже. Ей было приятно сознавать, что нашелся парень, который без лишних слов взвалил на свои худенькие плечи все ее проблемы, повторяя, чтобы она не беспокоилась.
– Залетела, что ли? – с любопытством посмотрела на нее сверстница в строгом деловом костюмчике и большой вышивкой на груди «Менеджер Алла».
Дабы не вступать в разговор, Наташка утвердительно кивнула и потупила глазки. Ей стало даже смешно от навязанной роли жертвы, но позиция оказалась удачной. Буркнув что-то о «сволочах», Алла оставила приезжую в покое, испытывая при этом непреодолимое желание оберегать бедняжку. Сердобольный русский народ остается таковым, несмотря ни на что, и поделится последней горбушкой с незнакомцем, и останется при этом счастлив и умиротворен. Это знают и часто используют в борьбе с нами же «заклятые друзья» наши и на западе, и на востоке, а нам и не жалко. Главное, чтобы душа была спокойна и не болела от того, что кому-то в данный момент вдруг плохо, а мы не помогли.
Явление сие во многих странах редкое, даже подозрительное, ибо воспитаны мы по-разному. Суть отличия оного сформулировано в латинской пословице, которая в вольном переводе звучит примерно так: «филантропическое явление есть понятие сугубо индивидуальное.»
– Окна на перекресток Невского и Суворовского, – как бы извиняясь, доложил кавалер, – но там стеклопакеты, шумно не будет. Вечером должен быть чудесный вид… Лифт на шесть квартир. Спальня и диванчик в гостиной. Ты пока прими душ, а я в магазинчик сбегаю. Потом можем выпить кофе напротив. Рекомендуют свежую выпечку – есть творожные, суфле и бисквиты.
Дама поняла, что в этой игре от нее требуется молчаливое согласие, и сдержанно кивнула. Хозяйка Маргарита и менеджер Алла едва сдерживались, чтобы не ринуться в бой за такого парня, который явно набивался в мужья этой глупышке. Вот уж везет некоторым так везет, а эта еще и нос воротит. Парень положил в тетрадь регистрации сто баксов, чтобы фамилию спутницы не вписывали. Паспорт повертели в руках и отдали. Прикрывает ее, заботливый. Такому сразу нужно командовать «рядом!», чтобы привыкал, а то потом не перевоспитаешь.
Когда молоденькая парочка удалилась, обе мечтательно смотрели на входную дверь, накручивая локон на холеный пальчик. Их мысли читались невооруженным глазом. Вот почему всем ничего, а кому-то все. Несправедливо! Сидишь тут целыми днями, красоту бережешь, а все понапрасну. Эх…
Пока дама принимала душ и приводила себя в порядок, мужчинка пробежался по магазинам и вернулся с двумя пакетами, вызвав очередной завистливый вздох, который не должен был бы остаться незамеченным, да разве эти слепцы, что увидят.
– Слушай, Наташка, – сложил в умоляющем жесте ладони с длинными пальцами голубоглазый и прехорошенький постоялец, – ты на них зыркни построже, а то испепелят.
– Сделай пару бутербродов и кофе с молоком, тогда я подумаю об этом, – неожиданно игриво заявила совсем недавно умиравшая со страху Черняева из Беляево.
– А я только сливки купил, – подыграл ей Гера, – простишь?
– Ладно. На первый раз. Но смотри у меня… – она погрозила пальчиком.
– Не забалую! Чес-с слово!
– Ну, ладно. Проводи меня к столу.
Они расхохотались… Вдруг стало так спокойно на душе, даже безмятежно. Все страхи остались где-то далеко в Москве. Там же остался Универ со своими лекциями, семинарами и лабораторками. Откуда-то налетала эта необходимость быть вместе и даже держаться друг за друга.
В иной ситуации Наташка еще десять раз подумала бы вообще куда-то ехать с незнакомым парнем, да еще и поселиться в одной квартире. Пусть двухкомнатной и пусть даже на пару дней. Еще вчера утром Жанка с таким азартом рассказывала ей об этом ботанике, придумавшем что-то там такое, что достаточно одной «таблэтки» и любые экзамены не страшны.
С некоторых пор она стала ощущать пристальное внимание на лекциях, на улице в метро и даже настойчивые предложения от кино до ресторана. Наверное, пришло ее время, и она из девочки или старшеклассницы вдруг превратилась в желанную молодость, с которой не сравняться никакие пластические операции или стволовые клетки. Она была настоящей и потому привлекательной и днем, и ночью, независимо от одежки.
Любопытство стало все чаще закрадываться в сознание – неужели ей и это по плечу. Уже ли достаточно мимолетного взгляда, выдававшего нечто большее, вернее неопределенный намек на нечто, и юное дарование уже готово было решить ее вариант, пересчитать и проверить ее лабораторку или переписать пропущенную лекцию. Наверно поэтому, она так легко повелась на предложение просто очаровать замкнутого и явно неопытного молчуна с их потока.
Впрочем, нет худа без добра. Когда вчера они вместе с Герой звонили ее родителям по таксофону на их домашний номер, мама неожиданно поверила, что у ее сотового сел аккумулятор и ей пришлось искать салон связи, где продают карточки для таксофонов. По ее вздохам было похоже, что мама вспомнила свою молодость, когда без двух копеек позвонить было невозможно, и все носили в кармане эти маленькие монетки, спутники влюбленных.
И еще повезло в том, что это был четверг, а не суббота или воскресенье, тогда бы никто не поверил в ночные бдения над проектом в начале сентября у третьекурсницы. Прежде родители держали ее в ежовых рукавицах, и фраза до десяти быть дома была убийственной, когда многие сверстницы и в девятом классе позволяли себе гораздо больше. Учеба в Универе, да еще третий курс дали ей шанс на такую вольность. Конечно, мама прочитала нотацию, но Наташка почувствовала волю. Пришла пора. Она получила молчаливый карт-бланш…
– Простите, вы еще здесь? – откуда-то издалека звучал знакомый голос.
– Герка! – взвизгнула она, – напугал…
– Стесняюсь спросить, сколько сахара изволите?
– По две ложки кофе и сахара, треть молока, – привычной скороговоркой выпалила девушка, но вспомнив свою роль, добавила после паузы, – по стеночке и не перемешивать.
– Изволите пригласить «кровавую Мэри»?
– И не думай!
– Тогда, может, позвоним родителям, чтобы тебя не объявили в розыск.
Ей показалось, что ботаник читает ее мысли. Она же почти сама вспомнила, что обещала маме перезвонить утром. Заметив, что на кухонном столе появился ноутбук, сделала вид, что не удивилась.
– Я купил модем с новой симкой, – Гера начал бубнить свои любимые подробности, – позвоним через анонимный сайт, где можно подставлять исходящий номер. У вас дома аппарат с номероопределителем? – Она кивнула. – Тогда я подставлю в исходящий вчерашний номер таксофона на Ленинградском вокзале.
– Зачем это?
– Если ваш домашний телефон пишут, то этот номерок уже знают. Могут подумать, что мы специально с него звоним, чтобы намекнуть, на то, что собрались уезжать.
– Мудрено что-то…
– Я оставил у таксофона карточку бесконтактной оплаты, зарегистрированное на мое имя. Пин-код вводить не нужно. Платежи до тысячи рублей. Суммы на карточке хватит на пять-семь покупок. Если меня пасут, то ребятам будет чем заняться.
– Все так серьезно? – Наташка разом все вспомнила.
– Не боись. Надевай эту гарнитуру и поговори с мамой. Если она сейчас на работе, введи в это окошко ее рабочий. Помнишь?
Все произошло, как нельзя вовремя. Мама сказала, что посмотрела на телефон и он тут же позвонил. Пока удалось развеять все сомнения, хотя это было странно. Впрочем, отчего-то вспомнились задушевные разговоры на даче. Этим летом зачастила тетя Света и они вдвоем с мамой стали заводить разговоры о женитьбе, детях, возможной ипотеке для молодых… М-да, пришло время, и ее потихоньку подталкивают к этой мысли…
– Изволите прогуляться? – он шаркнул ножкой. – Заложить экипаж или променад?
– Гер, мы серьезно пойдем гулять?
Он только широко улыбнулся.
– Как давно я не была на Невском… Давай прогуляемся до самого Эрмитажа.
– Если ты не против, мы заглянем на полчасика в читальный зал Отдела рукописей Эрмитажа. Это тоже на Дворцовой.
– Зачем?
– Тебе говорили, что, когда ты искренне удивляешься глаза становятся как эти кофейные блюдца? – серьезно произнес Гера.
Она отмахнулась, но не смогла сдержаться и оба расхохотались
– Гер, я серьезно. Ты что затеял?
– Я позвоню быстренько, и ты все поймешь.
Он надел гарнитуру и постучал по клавишам ноутбука.
– Доброе утро, Елизавета Михайловна… Да, опять я… Александр Львович обещал… Да, было письмо на имя Пиотровского… Да, двое студентов МГУ… Надеюсь, вы подписали письмо… Спасибо вам огромное, а то мы всего на день, вечером обратно в столицу… Через час будем.
Он глянул на Наташку и едва выговорил сквозь смех:
– Спрячь свои блюдца… А то по дороге расколотишь… Это же Питер!
АНТОНИНА
Читальный зал номер один Отдела рукописей Эрмитажа хранил документы, созданные до 1970 года. Здесь царил порядок и тишина. Пропуск на имя Боброва для двух студентов МГУ томился в папке охранника, и когда тот проверил студенческие билеты Боброва и Черняевой, вертушка на входе подмигнула зеленым огоньком.
Гера молча глянул на спутницу, напоминая, что молчание золото, и пропустил даму вперед. Он объяснил сотруднику, что именно интересует студентов МГУ и вместе с коллегой они нашли свободный стол в дальнем уголке читального зала. Пока им не принесли документы из хранилища, Гера ввел спутницу в курс дела.
– Княжна Ксения Георгиевна Романова родилась в семье двоюродного брата Александра III – Великого Князя Георгия Михайловича и Великой Княгини Марии Георгиевны, урожденной принцессы Греческой и Датской, правнучки Николая I. Ксения была младшей и любимой дочерью в семье. В 2008 году Российский Императорский Дом организовал пышный столетний юбилей любимой игрушки Ксении – медвежонка Альфонсо. Эта трогательная история, если будет интересно, я тебе расскажу…
– Сначала скажи, что мы тут вообще делаем, и о каком письме Александра Львовича шла речь?
Гера поднес указательный палец к своим губам, давая понять, что она говорит очень громко, потом прошептал:
– Разве ты не знаешь Лифшица? Заведующего Отделом редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ?
– Я-то его знаю, – возмущенно шептала Наташка, а ты-то откуда?
– Студенческий билет МГУ для меня ключик в кладовые знаний, – улыбнулся Гера. – Представляешь, по щелчку пальцев мне приносят такие рукописи и редкие книги, о которых и специалисты мечтают. А пятиминутный разговор с Александром Львовичем на интересующую его тему помог развеять его сомнения по поводу целесообразности письма госпоже Яковлевой, руководительнице этого чудесного Отдела Эрмитажа.
– Ты жулик? – взгляд собеседницы просто пылал возмущением. – Как ты узнал, что моя мама дружит с женой Лифшица?!
– Так они двоюродные сестры, – в голубых глазах сверкали искорки.
– И когда было написано письмо? – не сдавалась Наташка.
– Согласно правилам доступа в читальный зал, за месяц…
Немая пауза нависла над дальним столом читального зала номер один.
– Спрячь свои блюдца, а то поколотишь, – хихикнул Гера. – Да, я спланировал нашу поездку еще летом. Каюсь немного слукавил, но иначе бы ты и разговаривать со мной не стала… А Лифшиц растаял, услышав отрывок из благодарственного письма Григория Орлова Екатерине II, подарившей своему возлюбленному серебряный сервиз из 2709 предметов весом более 200 пудов серебра… Любой фанат окружает свою кладовую неприступной крепостью от серой массы, но доверит ключ собрату по разуму.
– Значит и вчерашнее… – она не смогла подобрать нужное слово, – тоже спланировано?
Он открыто посмотрел ей в глаза и тихо прошептал:
– Посмотри, я не вру.
Минуту они просидели неподвижно. Глаза в глаза. Наконец собеседница отвернулась.
– Я ничего не понимаю…
– Наташ, мне очень нужно прочитать письмо отца Ксении, которое перед смертью он написал своей жене. Дело в том, что в 1914 году Ксения и ее сестра Нина с матерью Марией Георгиевной отправились в гости к английским родственникам в Букингемский дворец. Король Англии Георг V являлся двоюродным братом ее матери. Там их застала Первая мировая война, потом две революции в России. Они так и не вернулись в Питер, где в январе 1919 ее отца и еще троих Великих Князей расстреляли в Петропавловке. Это после расстрела царской семьи в Екатеринбурге в июле 1918. Георгий Михайлович в ночь перед расстрелом написал прощальное письмо Марии Георгиевне, но большевики старались это скрыть. Все документы спрятали в секретном архиве Революции, и только сейчас стало возможным дотянуться до того письма.
– Зачем тебе это? Ты же химик?
– Наташка, это же история моей страны! Она не хуже, а гораздо интереснее всех тайн Мадридского или Лондонского двора. В школе нам вдалбливают всякую чушь, написанную пришлыми, называющими себя историками. Они навешали себе званий и медалей, хотя сами ничего не открыли в истории. Только закрывают.
– Но как тебя это касается?
– Как ни странно, задевает, а вот тебя, касается очень даже.
– Что ты имеешь в виду?
– Скоро поймешь, что тебе байки рассказывать. Все равно, не поверишь.
Они умолкли, увидев, что к ним бесшумно приближалась служащая читального зала с пластиковой коробочкой.
– Бобров? – служащая поверх очков внимательно посмотрела на Геру, потом сверила его пропуск с заявкой. – Ребята, документы уникальные, вы уж поосторожнее. Вот перчатки, наденьте, пожалуйста. Копировать можно только в секретариате.
– Не беспокойтесь, – кивнули оба.
Письмо было написано красивым ровным почерком с вензелями и сложено вчетверо. Бумага немного пожелтела, но текст сохранился на удивление хорошо. С первых строк стало понятно, что письмо очень личное и трогательное, так что им даже совестно было читать эти строки, но любопытство пересилило. Любящий мужчина обращался с последними словами нежности к жене и младшей дочери. Ни упреков, ни жалоб. Письмо было так возвышенно, что у студентов навернулись слезы.
Наташка шмыгала носом и размазывала тушь на лице тыльной стороной перчаток. Гера застыл неподвижно, слегка подавшись вперед. Они перечитывали и перечитывали строки, написанные без малого век назад сильным человеком, осознававшим, что больше он никогда не увидит и не обнимет своих любимых…
Выполнив все необходимые процедуры и умывшись в комнате отдыха, они вышли на Дворцовую набережную. Свежий ветерок с Невы никак не мог успокоить вспыхнувшие эмоции. Оба, не сговариваясь, с каким-то осуждением смотрели на противоположный берег. Там, за серой полоской крепостной стены сверкал на солнце шпиль Петропавловской крепости с едва различимым силуэтом парящего ангела. Словно уловив мысли спутницы, Гера тихо произнес:
– Историю нельзя уничтожать или переписывать в угоду сиюминутным порывам. Хотя, иногда хочется… Ни одного памятника нельзя сносить, они хранители истины. Пусть даже эта история не всегда нам приятна, но другой нет, а придумывать, значит лгать себе и потомкам. Врать в граните…
– Он так любил их… – не выдержала Наташка и уткнулась лицом в плечо Геры. – За что так с ними!?
– Не только с ними, – он нежно обнял вздрагивающие плечи девушки, – всю страну перевернули… Великую державу… А сколько русских душ загубили… И все им мало…
Гера остановился, чтобы успокоиться. Глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Спутница тоже. Засмущавшись своего откровенного порыва перед парнем, которого вчера только узнала, девушка отстранилась и смахнула слезы с ресниц.
– Никогда не была в этом здании. Только в Эрмитаже, а тут еще Малый и большой Эрмитаж.
– Позади еще здание Нового Эрмитажа, – грустно улыбнулся Гера. – Россия, как матрешка, начнешь копать, а дальше все интереснее и непонятнее… Здесь пристань. Хочешь прокатиться?
– Нет пройдемся лучше. Тут где-то неподалеку набережная Мойки.
– Направо набережная Зимней канавки, Миллионная, Зимний мост и Мойка.
– Ты часто бываешь в Питере?
– Впервые, – смущенно улыбнулся он. – Интернет позволяет побывать в интересных местах виртуально.
Они свернули к Миллионной улице, и моча прошли до Певческого моста. Широкий, мощенный плоской брусчаткой с розовым оттенком и чудесными литыми ограждениями мост, отчего-то был частично превращен в парковку, только кафешка под длинным красным тентом на несколько столиков привлекала внимание.
– Смотри, Александрийская колонна! Это же Дворцовая площадь.
– А позади нас – Мойка, 12, – добавил парень, – Там жил Александр Сергеевич… Что ни шаг, то история… А не протестировать ли нам питерское мороженное?
– Протестировать! – улыбнулась она. – Мы сядем в этом кафе, и ты мне все расскажешь об этом письме.
Они выбрали свободный столик, благо была пятница и туристы еще не заняли все приличные места. Два сорта, мороженного из меню Гера забраковал сразу, а третье они с удовольствием повторили. Солнце поднималось все выше, и даже северная столица радовала теплом.
– Ты, ведь по отцу Черняева, – неожиданно уточнил он, отодвигая розетку для мороженного, – а по матери Журавлева.
Собеседница молча кивнула.
– Твоя бабушка Антонина Сергеевна Рязанова, 1938 года рождения, покинула сей мир девять лет назад… Вижу, что я прав… А известно ли тебе, дружок, что Антонина Сергеевна взяла фамилию, не принадлежащую ни своей матери, ни отцу. Она умышленно изменила в документе фамилию отца Сергея Владимировича Рязанцева на Рязанова. Скорее всего, тебя не посвящали в эти семейные тайны, и скажу почему. Твой прадед Рязанцев был репрессирован в 1937, как враг народа. По доносу.
Судя по округлившимся глазам, девушка этого не знала.
– Донос написал человек, которого Сергей Владимирович считал своим другом и, возможно, делился с ним своими мыслями о происходящем в стране, которые, скорее всего, не совпадали с точкой зрения, господствующей в прессе. Это мое предположение. А вот, письма, которые некий Вадим писал Анне Аркадьевне, мне разрешили прочесть. В них он умолял эту умницу и красавицу выйти за него замуж… Погоди. Мы сейчас кое-что проверим. Посмотри на эти фотографии, и скажи, узнаешь ли ты кого-нибудь.
С этими словами Гера быстро постучал по клавиатуре и повернул к Наташе экран своего ноутбука. Там была дюжина портретов семейных пар, сделанных, судя по одежде, приблизительно в тридцатых годах прошлого века. Девушка внимательно разглядывала изображения, повернув экран так, чтобы солнце ей не мешало. Приглядевшись получше, уверенно указала на фото.
– Похожа на бабу Тоню, но точно не скажу. Просто судя по тем фотографиям, которые я видела раньше. А этого мужчину рядом с ней я совсем не знаю.
– Кликни на картинку.
– Тут написано – Аня и Сережа, Ленинград, 1935.
– Это твои прадед и прабабка. Антонина Сергеевна была очень похожа на свою мать, Анну Аркадьевну, носившую известную дворянскую фамилию Игнатьевых. Она решила изменить фамилию Сергея Владимировича с Рязанцева на Рязанова, и вычеркнуть его из родословной, дабы уберечь потомство от возможных репрессий.
– Ты так говоришь, словно знал обоих, – удивилась Наташа.
– Анну Аркадьевну Игнатьеву отправили в ссылку в поселении Коновалово, неподалеку от Балаганска, где я вырос. К тому времени твой прадед Сергей Владимирович был расстрелян, а их дочь – Тоня, твоя бабка, была в детской колонии под Ставрополем. Анна Аркадьевна в своем Коновалово организовала детишек в школьный класс, одной из учениц которого была моя бабка Серафима. Скорее всего, от тоски и одиночества она возилась с детворой, как с родными, особенно – с Серафимой. Та передала мне все, что помнила про Анну Аркадьевну. В том числе и ее предсмертное письмо.
– И ты молчал?
– Я не был уверен, – признался Гера. – За два года в Москве я накопал и проверил десятка три возможных родственников Антонины Сергеевны Рязановой 1938 года рождения. При том, что они скрывали родство с Сергеем Владимировичем Рязанцевым и Анной Аркадьевной Игнатьевой, меняли фамилии и переезжали из города в город.
– Почему так уверен, что не ошибся?
– Последняя проверка до встречи с тобой была в июне, аккурат после того, как наша сборная у испанцев выиграла. Только та дочка Журавлевой ни капли не похожа на Антонину, и запах совсем другой.
– Запах? – едва не подпрыгнула Черняева из Беляево.
– Представь себе такую лакмусовую бумажку, – развел руками Гера. – У меня нюх от бабки Серафимы. Пока мать выясняла отношения с отцом, я у нее рос. В Коновалово. Поселок в три улицы – Ленина, Мира и Степная. Бабка травница была, все на нюх да на зубок пробовала, меня, малолетку, обучала. Оказалось, это мой родной язык. В прямом и переносном смысле.
– И как же ты по запаху искал?
– Ну, сначала информацию собирал и просеивал. С подходящими кандидатами организовывал «случайные» встречи, чтобы лицо и руки разглядеть, и только в личную встречу принюхивался. Это несложно и ошибка нулевая. Бабка Серафима мне однажды дала пучок трав понюхать и сказала – «вот так та девочка будет пахнуть».
– А если бы это был мальчик?
– Бабка Серафима сказала девочка, значит – девочка.
– Шаманство какое-то, – показала головой Наташка. – И ты в это веришь?
– А что тут верить! Ты же узнала Анну Аркадьевну. Причем сразу и без вопросов. Уверен, когда мы эту фотографию покажем твоей маме, она ее тоже узнает. Только просьба, пока повременить. У нас еще дела.
– Слушай, перестань играть со мной, – вспылила девушка. – Или говори все, или…
– Проваливать? – хмыкнул «понаехавший» из Балаганска. – В принципе, мне осталось вычислить последний ключик, а кандидаты еще есть.
– И?
– Там видно будет, а пока давай я тебе один дом покажу. Я его сам только на картинках видел, хочется потрогать. Прогуляемся по Невскому до дома Зингера. Краси-ивый! Потом на метро прокачу. Ей-ей, не вру.
Дом Игнатьевых на улице Марата выглядел как-то стандартно, без излишеств. Шестиэтажный в шестнадцать окон на этаже. Для карет в центре полукруглая арка. Двуцветная облицовка – салатный и розовый. Только на третьем этаже балкон в четыре окна, какой-то богатой лепнины или скульптур не было. Сейчас на первом этаже, как и везде располагались магазины.
– Думаю, тебе будет интересно, – Гера с любопытством рассматривал здание и рассказывал. – Хозяйкой этого дома считается графиня Софья Сергеевна Игнатьева, урожденная княжна Мещерская, фрейлина императрицы Марии Александровны, жены Александра II. Вышла замуж за сына генерала Павла Николаевича Игнатьева – Алексея. Его брат Николай Павлович общался в обществе будущих декабристов, но в последний вечер перед решающим событием на Сенатской площади имел длительный разговор с маменькой. После оного не выступил на стороне заговорщиков.
– Декабристов? – переспросила Наташка.
– В декабристах числилось несколько тайных обществ – Северное, Южное, Союз спасения, Союз благоденствия, Орден русских рыцарей… Будет интересно, почитай и вдумайся в их документы. Интересно, на чьей стороне выступила бы ты. Коммунисты позже идеализировали этот заговор, хотя он напоминает мне бредни современных либералов.
– Ну, я знаю об этом только из учебника истории.
Немного помолчав, Гера жестом предложил войти внутрь дома. Широкая лестница была украшена кариатидами, и гулкое эхо их шагов, словно отголоски истории пробежали вверх по пролету и вернулись.
– Был еще сын Николая Павловича – Павел Николаевич Игнатьев, он прославился на дипломатической работе. На мой взгляд его успех в присоединении к России, тех земель, которые мы сейчас называют Хабаровским краем, дорогого стоит.
– Что-то я запуталась в этих Николай Петровичах и Петрах Николаевичах.
– Это давняя русская традиция передавать имя деда внуку. Вспомни Рюриковичей – Иваны да Василии или Романовых – Александры да Николаи.
– У меня есть знакомые, которые и сейчас эту традицию сохраняют.
– Конечно, – кивнул Гера. – Так вот, был еще Владимир Николаевич Игнатьев, морской офицер, младший брат Павла Николаевича, ставшего министром Народного просвещения России перед революцией. Владимир погиб в 1905 в Цусимском сражении, а в 1904 году у него родился сын – Сергей Владимирович Игнатьев. Твой прадед. Его ленинградское фото с Анной Аркадьевной в 1935 году ты сама признала.
– Зачем ты мне все это раскопал? Только чтобы произвести на глупышку вроде меня впечатление?
– Во-первых, я не считаю тебя глупышкой. Во-вторых, это часть истории и моей тоже страны. И это мне дорого.
