Александр Амфитеатров
Птичка Божия

– Остановимся тогда на такой редакции, – скромно предложил Труд:

 
– Птичка странная не знает
Ни заботы, ни труда…
 

«Странный», знаете ли, слово обоюдоострое. Оно и начальству угодно, и для либеральной розницы хорошо. Начальству его можно представить, как умеренное порицание зла, а либералы прочтут в нём, между строк, замаскированное восхваление блага. «Странная» – очень полезный эпитет, господа!

– Вот тебе зададут полезный эпитет! – проворчал Трепет, – нет, друг-редактор! если ты хочешь спать спокойно, не смущаясь сомнениями, преступен ты или нет, – переделай-ка ты оба эти стиха из отрицательного оборота в положительный. Мол –

 
Птичка умная! ты знаешь
И заботы, и труды…
 

Тогда, вместо вредного восхваления безрабочего пролетариата, получится, наоборот, воздаяние по заслугам, трудящейся на самое себя и опекающей своё имущество, гражданственности, что всякому лестно и отнюдь в тоже время не анти-либерально, ибо собственность признают и либералы.

– Идёт, – подумав, согласился бедный сын газеты. Но как же теперь быть дальше?

 
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда?
 

– Очень просто. Правь:

 
Хлопотливо ты свиваешь
Долговечное гнездо.
 

То есть – в результате трудов своих, делаешься хотя бы скромным домовладельцем, что, разумеется, много почтеннее, чем скитаться по свету, не имея твёрдого пристанища, – где день, где ночь.

– Пусть даже и так! но рифма не выходит: «труды» – «гнездо»… Это в роде «медведя» и «дядя». За этакую рифму Буренин из нас котлет наделает, Андреевского мы в слезу вгоним, Волынский нас осмеёт.

– А ты поставь множественное число: «гнезды» – вот и будет рифма.

 
Птичка умная, ты знаешь
И заботы, и труды,
Хлопотливо ты свиваешь
Долговечные гнезды.
 

– Да такой формы нет «гнезды»!.. Гнёзда, а не гнезды!

– Велика важность, что нету! Не было потребности в форме, – вот её и не было. А явилась потребность, – она и родилась. Это называется развитием живого языка. На то и язык, чтобы развиваться. Нет, ставь гнезды, непременно гнезды!..

– А что, господа, – робко предложило Сомнение, – не отказаться ли нам вовсе от птички? Бог её знает, – двукрылая она… Мало ли какие птички бывают! Вот император Николай Павлович, как из мемуаров известно, даже орла птичкою называл. А орлы-то бывают серьёзные: Белый, Красный, Чёрный австрийский, прусский, не говоря уже о нашем, Двуглавом… Неравно, есть в этой птичке какой-нибудь политический намёк, – ещё посольства вломятся в амбицию: езди потом, объясняйся… Заменим-ка мы её, шельму-птичку, рыбкою? А? Рыбка – вещь невинная, постная, никому не в обиду. Вы только посмотрите, как с рыбкою стих хорошо выходит.

 
Рыбка мудрая! ты знаешь
И заботы, и труды,
Хлопотливо оплываешь
Долгомерные пруды.
 

Вместо безрабочего и бесприютного пролетария воображению рисуется благонамеренный блюститель порядка, околоточный что ли или участковый надзиратель, бдительно обходящий дозором вверенный ему район. Чего вам лучше? Мило! Благородно!