В магазинах и ресторанах, еда и продукты неизменно превращались в прах от моих прикосновений. И я ел эту пыль, в надежде утолить растущее чувство голода.
И мне не удалось совладать с чувствами.
Взгромоздившись на край парапета на многоэтажном доме, я затаил дыхание. Наручные часы по-прежнему стояли. Один, последний шаг, как мне казалось, отделял меня от приятного освобождения.
Мне очень хотелось почувствовать облегчение. Утешить себя избавлением, выглядело поначалу заманчиво, но и к этому примешалась сухая апатия.
Внизу маленькие фигурки людей, и машины напоминали неудачно склеенный макет картонного города.
– Это останется без ответа, – нарушил тишину монотонный баритон позади меня.
Раскачиваясь, я медленно повернулся.
– Прыжок не решит проблему, – пробормотал он.
Воспоминания и страх смешались в отвратительное месиво. Голова разрывалась.
Он не был похож на человека.
Место, где должны располагаться нос, рот и глаза, оказалось совершенно ровным. На руках, если их можно так назвать отсутствовали пальцы, а ноги больше походили на сломанные ветви.
– Ты способен вернуть это к жизни, – сказал он более четко, очерчивая в воздухе невидимую дугу, указав на город.
Я, было, хотел ответить, но рот не слушался меня.
Теперь я вспомнил.
Наплевав на все, я утвердительно кивнул ему.
Он прижал свою кривую, уродливую культю, оканчивающуюся восьмеркой на конце к моей ладони. Договор был подписан. Горячая струя крови брызнула в моё лицо.
Тишина сменилась звуками аппаратов жизнеобеспечения в больничной палате. Женщина по-прежнему сидит у моей обветшалой кровати.
Ах, да. Она же моя мама! Солнце будет светить ей и моей любимой всегда. Они так и не узнают, откуда взялась рваная, жженая восьмерка на моей ладони.
Сейчас телефон мамы зазвонил. Она устало подняла трубку, и на том конце послышался голос моей женщины. Тепло мягко разлилось по моим венам и внутри стало так хорошо.