Александр Александрович Чечитов
Хурадзаки
– Ты живая? – на всякий случай спросил Оташи, рассматривая жёлто-красные рисунки на спине пернатого существа. Птичка встрепенулась, стремительно порхнув вверх к потолку, после чего вернулась на пол. Двери – ставни раскрылись, и в комнату вошла Обэ, чьи глаза и движения наполняла тревога.
– Сынок. Там внизу, на берегу шум, – произнесла негромко мама Обэ, – мне страшно. К тому же папа сейчас в море. Как же он там?
Отчётливый звук лопнувших потолочных перекрытий, и хруст упавшего на пол шкафа, прервали маму. Она крепко прижала к себе Оташи, вся дрожа от страха. Дерево, что проломило крышу, разрушило угол северной части дома. В открывшуюся дыру хлестали плотные, потоки дождя. Вода медленно расползалась по деревянному полу, вскоре добравшись до комнаты, где укрылись Оташи и Обэ.
– Мама, нам следует идти к Хурадзаки, чтобы узнать, что с ним, – сказал Оташи, едва преодолевая завывания ветра гремевшего за стенами. Птичка, беззаботно прыгала по комнате, кажется совершенно не обращавшая внимания на грохот, доносившийся с улицы. Руки Обэ, тряслись. Проведя по лицу сына тыльной стороной ладони она, расплакалась.
– Откуда здесь птица? – спросила Обэ, вытерев со щёк мокрые следы, оставленные солеными каплями.
– Мама давай пойдем к Хурадзаки.
– Нет, – запротестовала Обэ, – никуда мы не пойдём пока снаружи такой ветер. И она вновь предалась всхлипываниям и едва слышимым причитаниям. В эту ночь, Оташи почти не спал. Он переворачивался с одного бока на другой. Внутри дома теперь пахло страхом и сыростью. К утру, когда первые лучи восходящего солнца коснулись вершин холмов, ветер начал стихать. Так и не сомкнув глаз, Оташи встал. Птички в комнате не было, и только пара крошечных, красноватых перьев валявшихся на полу напоминали о нечаянном визите пернатой гостьи. Пробравшись беззвучно мимо, вздыхающей во сне Обэ, Оташи ушел на улицу. На земле у дома лежали изломанные деревья, словно поваленные гигантской рукой неведомого исполина. Под ногами попадались куски черепицы оторванной с чужих домов, деревянные балки и вещи, принесенные сюда вечером дикими, ревущими потоками ветра. Всюду виднелись разрушения. Особенно сильно пострадала северная часть дома Оташи, где накануне летевшее точно снаряд дерево, пробило крышу и выдрало часть стены. Вспомнив о Хурадзаки, Оташи тот час побежал вниз по склону, усыпанному осколками и обломками. Потратив на дорогу вдвое больше обычного времени, Оташи оказался на голом, каменном берегу, где почти ничего не напоминало о стоявших ещё вчера зданиях. Только кое-где виднелись обрывки электрических проводов, и остатки вырванных коммуникаций. Вся прибрежная улица, пропала как будто её и не существовало. Море теперь неспешно раскачивало мусор у острова, продолжая свою кропотливую работу, по украшению каменных берегов витиеватыми, резными узорами. Энергия чувств таившихся внутри Оташи, превратилась в один крошечный, надрывно пульсирующий комок, застрявший, где то глубоко в груди. Мальчик присел на большую, каменную глыбу, нависающую над мутной водой. На босые ноги, облаченные в зелёные сандалии, попадали брызги солёной воды, когда волны разбивались о крутые выступы берега. Падали и на одежду солоноватые, тёплые капли, но уже сверху. Слёзы текли из глаз Оташи, что беспомощно склонил голову вниз.
– Лучше бы меня вы утащили на дно, проклятые волны, – шептал Оташи, с трудом вдыхая нагретый солнцем к этому моменту воздух, – что Хурадзаки вам сделал плохого? Я бы всё отдал, чтобы он мог проснуться сегодня утром, и побежать со мной по холмам, прижаться к маме. Безмолвное море неумолимо хранило молчание, после внезапно прошедшей бури. Тысячу лет повторялись тайфуны и бури в этих краях, каждый раз оставляя свой неизгладимый след на каменистых землях острова Буджи. И сейчас, большое море только на время взяло отсрочку, чтобы в следующий раз бить с новой силой о скалы и землю.
– Сынок, – послышался хриплый голос Обэ, – ты мне нужен. Маленькая хрупкая женщина прижала Оташи к себе, и зарыдала. Слезы были её единственным оружием против навалившейся тоски и боли. Не сдержался и Оташи. Немного постояв, Оташи и Обэ медленно поплелись к разрушенному дому, там, где теперь никто не ждал их. Лица знакомых людей, прежде приветливые и любопытные стали пресными и серыми. Почти каждый из выживших после бедствия, столкнулся с одинаково – жуткими последствиями разрушений и потерь. Были конечно и те, кто не испытывали похожих чувств, но большая часть островитян Буджи всё же страдала. Молчаливо.
Из уцелевших запасов, Обэ приготовила рисовую кашу и филе рыбы. Палочки так и остались чистыми в руках Оташи, что не притронулся к еде. Опустив приборы на татами, мальчик лег. Оташи лежал неподвижно, как если бы он был вырезан из холодного, бежевого куска мрамора. Мама оставила его, принявшись кое-как наводить порядок, складывая сохранившуюся посуду и приборы на покосившиеся, влажные полки. Помощь с других островов должна прибыть, но когда никто точно не знал, а значит необходимо действовать сейчас.
– Чик, чирик, – послышался тонкий, птичий голосок у самого уха Оташи,– чик, чирик. Мальчик по – прежнему, молчал. Не дождавшись ответа, птичка вновь повторила свою песенку.
– Ты можешь отстать? – отстраненно сказал Оташи, не поворачивая головы.
– Я должна помочь тебе, – пропищала птаха в красно – жёлтом оперении, – так что вставай! Нижняя челюсть Оташи медленно опустилась вниз, а глаза округлились. Мальчик неторопливо приподнялся, опираясь на левую руку. Чтобы убедиться в действительности происходящего, Оташи потёр глаза. Птица сидела на полу, на расстоянии вытянутой от него руки. Списав видение на усталость, мальчик попытался вернуться на татами, чтобы отогнать странное видение.
– И всё же ты удивительный лежебока, – произнесла возмущенно птичка, вскочить на колено к Оташи.
– Тыы?
– Яяя, – передразнила гостья, облачённая в красно – желтое оперение. Озадаченный произошедшим, Оташи присел на колени, подогнув ноги под себя. Полностью убежденный, в том, что сошел с ума, мальчик уставился на птицу.
– Моё имя Си, но разговор не обо мне. Скоро я должна улететь, а когда вернусь, не знаю, – начала она своё писклявое щебетание, – ты должен сделать, как я скажу.
– Я и сам знаю, что мне нужно к врачу, – подумал Оташи, оглядываясь по сторонам.
– Пока необходимости нет, – весело произнесла небольшая птичка, смешливо погрозив тщедушным крылышком – и всё же не отвлекайся Оташи.
– Ты и мысли читаешь мои?
– Я же сказала, не верти клювом! – прервала его красно – желтая птица по имени Си, – то есть не болтай ртом. Если хочешь увидеть Хурадзаки, ты должен вылепить фигуру брата, из рисовой муки и отнести на кладбище Сёнтай Хи.
– Но я совсем не умею лепить, – слабо возразил Оташи, рассматривая свои ладони, – и где мне искать муку в такую пору?
– Точность не требуется, однако работа обязана быть выполнена с душой, – пролепетала краснобокая птичка, а затем клюнула Оташи в локоть.
– Эй!
– На случай, чтобы ты не подумал, что я тебе приснилась, – поспешила оправдаться пернатая гостья. Взмахнув крыльями, Си выпорхнула через узкую, дверную щель, оставив смущенного Оташи наедине со своими мыслями. Мальчик ещё долго не мог оторвать взгляд от серебристой, бестелесной нити оставленной порхающей Си над головой. Спустя пару минут, начерченные в воздухе крыльями линии исчезли, и все стало как прежде. Тогда Оташи действительно взглянул на крошечную, дугообразную ссадину на гладкой коже локтя. Из пореза выступило несколько багровых капель, и рану немного щипало.
– Мама как думаешь, когда папа вернётся? – осторожно поинтересовался Оташи, когда Обэ собирала мелкие осколки посуды в небольшое, деревянное ведро. Мальчик, не дожидаясь ответа, стал помогать с мусором, в это время, размышляя над словами птички Си. Ему теперь казалось, что этого не могло быть.
– Но, – думал Оташи, – в таком случае, откуда рана? Это объяснить сложнее, чем видение с говорящей птицей. Вечером Оташи и Обэ присели, чтобы разделить на двоих ужин, состоящий из отваренного риса и рыбы. Мама и сын совершили взаимный поклон, после чего приступили к еде. Каждый из них опасался затрагивать болезненную тему, потому как Хурадзаки не был в числе найденных в прибрежных водах. К тому же, вестей от шхуны Такеши по – прежнему не было. Листья деревьев окрасили первые, светло-жёлтые пятна, постепенно накрывая лес острова Буджи золотистым покрывалом осени. Жизнь постепенно налаживалась в городе Ити, где спустя месяц после тайфуна стали постепенно забывать последствия стихии. Только пустые места, оставшиеся вместо разрушенных домов, напоминали о случившемся. Утреннее небо, разрисованное серыми, хлопьями облаков медленно ползущих над головой сыпало на землю мелкой дробью капель. Оташи не рассматривал небо, прытко обходя лужи, появившиеся на дороге в это утро. Поход в школу был отвлечением от тяжелых размышлений, преследовавших его в последнее время.
