Александр Блок
Лирика. Поэмы

* * *

Мы подошли – и воды синие,

Как две расплеснутых стены.

И вот – вдали белеет скиния,

И дали мутные видны.

Но уж над горными провалами

На дымно блещущий утес

Ты не взбежишь, звеня кимвалами,

В венке из диких красных роз.

Так – и чудесным очарованы —

Не избежим своей судьбы,

И, в цепи новые закованы,

Бредем, печальные рабы.

25 января 1906

ВЕРБОЧКИ

Мальчики да девочки

Свечечки да вербочки

Понесли домой.

Огонечки теплятся,

Прохожие крестятся,

И пахнет весной.

Ветерок удаленький,

Дождик, дождик маленький,

Не задуй огня!

В Воскресенье Вербное

Завтра встану первая

Для святого дня.

1—10 февраля 1906

ИВАНОВА НОЧЬ

Мы выйдем в сад с тобою, скромной,

И будем странствовать одни.

Ты будешь за травою темной

Искать купальские огни.

Я буду ждать с глубокой верой

Чудес, желаемых тобой:

Пусть вспыхнет папоротник серый

Под встрепенувшейся рукой.

Ночь полыхнет зеленым светом, —

Ведь с нею вместе вспыхнешь ты,

Упоена в волшебстве этом

Двойной отравой красоты!

Я буду ждать, любуясь втайне,

Ночных желаний не будя.

Твоих девичьих очертаний —

Не бойся – не спугну, дитя!

Но если ночь, встряхнув ветвями,

Захочет в небе изнемочь,

Я загляну в тебя глазами

Туманными, как эта ночь.

И будет миг, когда ты снидешь

Еще в иные небеса.

И в новых небесах увидишь

Лишь две звезды – мои глаза.

Миг! В этом небе глаз упорных

Ты вся отражена – смотри!

И под навес ветвей узорных

Проникло таинство зари.

12 февраля 1906

СОЛЬВЕЙГ

Сергею Городецкому

Сольвейг прибегает на лыжах.

Ибсен. «Пер Гюнт»

Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,

Улыбнулась пришедшей весне!

Жил я в бедной и темной избушке моей

Много дней, меж камней, без огней.

Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул —

Я топор широко размахнул!

Я смеюсь и крушу вековую сосну,

Я встречаю невесту – весну!

Пусть над новой избой

Будет свод голубой —

Полно соснам скрывать синеву!

Это небо – твое!

Это небо – мое!

Пусть недаром я гордым слыву!

Жил в лесу, как во сне,

Пел молитвы сосне,

Надо мной распростершей красу.

Ты пришла – и светло,

Зимний сон разнесло,

И весна загудела в лесу!

Слышишь звонкий топор? Видишь

радостный взор,

На тебя устремленный в упор?

Слышишь песню мою? Я крушу и пою

Про весеннюю Сольвейг мою!

Под моим топором, распевая хвалы,

Раскачнулись в лазури стволы!

Голос твой – он звончей песен старой

сосны!

Сольвейг! Песня зеленой весны!

20 февраля 1906

* * *

Г. Гюнтеру

Ты был осыпан звездным цветом

Ее торжественной весны,

И были пышно над поэтом

Восторг и горе сплетены.

Открылось небо над тобою,

Ты слушал пламенный хорал,

День белый с ночью голубою

Зарею алой сочетал.

Но в мирной безраздумной сини

Очарованье доцвело,

И вот – осталась нежность линий

И в нимбе пепельном чело.

Склонясь на цвет полуувядший,

Стремиться не устанешь ты,

Но заглядишься, ангел падший,

В двойные, нежные черты.

И, может быть, в бреду ползучем,

Межу не в силах обойти,

Ты увенчаешься колючим

Венцом запретного пути.

Так, – не забудь в венце из терний,

Кому молился в первый раз,

Когда обманет свет вечерний

Расширенных и светлых глаз.

19 марта 1906

* * *

Я знал ее еще тогда,

В те баснословные года.

Тютчев

Прошли года, но ты – всё та же:

Строга, прекрасна и ясна;

Лишь волосы немного глаже,

И в них сверкает седина.

А я – склонен над грудой книжной,

Высокий, сгорбленный старик, —

С одною думой непостижной

Смотрю на твой спокойный лик.

Да. Нас года не изменили.

Живем и дышим, как тогда,

И, вспоминая, сохранили

Те баснословные года…

Их светлый пепел – в длинной урне.

Наш светлый дух – в лазурной мгле.

И всё чудесней, всё лазурней —

Дышать прошедшим на земле.

30 мая 1906

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Люблю тебя, Ангел-Хранитель во мгле,

Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что ты светлой невестой была,

За то, что ты тайну мою отняла.

За то, что связала нас тайна и ночь,

Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.

За то, что нам долгая жизнь суждена,

О, даже за то, что мы – муж и жена!

За цепи мои и заклятья твои.

За то, что над нами проклятье семьи.

За то, что не любишь того, что люблю.

За то, что о нищих и бедных скорблю.

За то, что не можем согласно мы жить.

За то, что хочу и не смею убить —

Отмстить малодушным, кто жил без огня,

Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,

Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,

Собачью покорность купить у меня…

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои – поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа…

Но люблю я тебя и за слабость мою,

За горькую долю и силу твою.

Что огнем сожжено и свинцом залито —

Того разорвать не посмеет никто!

С тобою смотрел я на эту зарю —

С тобой в эту черную бездну смотрю.

И двойственно нам приказанье судьбы:

Мы вольные души! Мы злые рабы!

Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!

Огонь или тьма – впереди?

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?

Вдвоем – неразрывно – навеки вдвоем!

Воскреснем? Погибнем? Умрем?

17 августа 1906

ДЕВЕ-РЕВОЛЮЦИИ

О, дева, иду за тобой —

И страшно ль идти за тобой

Влюбленному в душу свою,

Влюбленному в тело свое?

19 августа 1906

* * *

Шлейф, забрызганный звездами,

Синий, синий, синий взор.

Меж землей и небесами

Вихрем поднятый костер.

Жизнь и смерть в круженьи вечном,

Вся, в шелках тугих,

Ты – путям открыта млечным,

Скрыта в тучах грозовых.

Пали душные туманы.

Гасни, гасни свет, пролейся мгла…

Ты – рукою узкой, белой, странной

Факел-кубок в руки мне дала.

Кубок-факел брошу в купол синий —

Расплеснется млечный путь.

Ты одна взойдешь над всей пустыней

Шлейф кометы развернуть.

Дай серебряных коснуться складок,

Равнодушным сердцем знать,

Как мой путь страдальный сладок,

Как легко и ясно умирать.

Сентябрь 1906

РУСЬ

Ты и во сне необычайна.

Твоей одежды не коснусь.

Дремлю – и за дремотой тайна,

И в тайне – ты почиешь, Русь.

Русь, опоясана реками

И дебрями окружена,

С болотами и журавлями,

И с мутным взором колдуна,

Где разноликие народы

Из края в край, из дола в дол

Ведут ночные хороводы

Под заревом горящих сел.

Где ведуны с ворожеями

Чаруют злаки на полях,

И ведьмы тешатся с чертями

В дорожных снеговых столбах.

Где буйно заметает вьюга

До крыши – утлое жилье,

И девушка на злого друга

Под снегом точит лезвее.

Где все пути и все распутья

Живой клюкой измождены,

И вихрь, свистящий в голых прутьях,

Поет преданья старины…

Так – я узнал в моей дремоте

Страны родимой нищету,

И в лоскутах ее лохмотий

Души скрываю наготу.

Тропу печальную, ночную

Я до погоста протоптал,

И там, на кладбище ночуя,

Подолгу песни распевал.

И сам не понял, не измерил,

Кому я песни посвятил,

В какого бога страстно верил,

Какую девушку любил.

Живую душу укачала,

Русь, на своих просторах, ты,

И вот – она не запятнала

Первоначальной чистоты.

Дремлю – и за дремотой тайна,

И в тайне почивает Русь.

Она и в снах необычайна.

Ее одежды не коснусь.

24 сентября 1906

СЫН И МАТЬ

Моей матери

Сын осеняется крестом.

Сын покидает отчий дом.

В песнях матери оставленной

Золотая радость есть:

Только б он пришел прославленный,

Только б радость перенесть!

Вот, в доспехе ослепительном,

Слышно, ходит сын во мгле,

Дух свой предал небожителям,

Сердце – матери-земле.

Петухи поют к заутрене,

Ночь испуганно бежит.

Хриплый рог туманов утренних

За спиной ее трубит.

Поднялись над луговинами

Кудри спутанные мхов,

Метят взорами совиными

В стаю легких облаков…

Вот он, сын мой, в светлом облаке,

В шлеме утренней зари!

Сыплет он стрелами колкими

В чернолесья, в пустыри!..

Веет ветер очистительный

От небесной синевы.

Сын бросает меч губительный,

Шлем снимает с головы.

Точит грудь его пронзенная

Кровь и горние хвалы:

Здравствуй, даль, освобожденная

От ночной туманной мглы!

В сердце матери оставленной

Золотая радость есть:

Вот он, сын мой, окровавленный!

Только б радость перенесть!

Сын не забыл родную мать:

Сын воротился умирать.

4 октября 1906

* * *

Нет имени тебе, мой дальний.

Вдали лежала мать, больна.

Над ней склонялась всё печальней

Ее сиделка – тишина.

Но счастье было безначальней,

Чем тишина. Была весна.

Ты подходил к стеклянной двери

И там стоял, в саду, маня

Меня, задумчивую Мэри,

Голубоокую меня.

Я проходила тихой залой

Сквозь дрёму, шелесты и сны…

И на балконе тень дрожала

Ее сиделки – тишины…

Мгновенье – в зеркале старинном

Я видела себя, себя…

И шелестила платьем длинным

По ступеням – встречать тебя.

И жали руку эти руки…

И трепетала в них она…

Но издали летели звуки:

Там… задыхалась тишина.

И миг еще – в оконной раме

Я видела – уходишь ты…

И в окна к бедной, бедной маме

С балкона кланялись цветы…

К ней прилегла в опочивальне

Ее сиделка – тишина…

Я здесь, в моей девичьей спальне,

И рук не разомкнуть… одна…

Нет имени тебе, весна.

Нет имени тебе, мой дальний.

Октябрь 1906

ТИШИНА ЦВЕТЕТ

Здесь тишина цветет и движет

Тяжелым кораблем души,

И ветер, пес послушный, лижет

Чуть пригнутые камыши.

Здесь в заводь праздную желанье

Свои приводит корабли.

И сладко тихое незнанье

О дальних ропотах земли.

Здесь легким образам и думам

Я отдаю стихи мои,

И томным их встречают шумом

Реки согласные струи.

И, томно опустив ресницы,

Вы, девушки, в стихах прочли,

Как от страницы до страницы

В даль потянули журавли.

И каждый звук был вам намеком

И несказанным – каждый стих.

И вы любили на широком

Просторе легких рифм моих.

И каждая навек узнала

И не забудет никогда,

Как обнимала, целовала,

Как пела тихая вода.

Октябрь 1906

* * *

Так окрыленно, так напевно

Царевна пела о весне.

И я сказал: «Смотри, царевна,

Ты будешь плакать обо мне».

Но руки мне легли на плечи,

И прозвучало: «Нет. Прости.

Возьми свой меч. Готовься к сече.

Я сохраню тебя в пути.

Иди, иди, вернешься молод

И долгу верен своему.

Я сохраню мой лед и холод,

Замкнусь в хрустальном терему.

И будет радость в долгих взорах,

И тихо протекут года.

Вкруг замка будет вечный шорох,

Во рву – прозрачная вода…

Да, я готова к поздней встрече,

Навстречу руки протяну

Тебе, несущему из сечи

На острие копья – весну».

Даль опустила синий полог

Над замком, башней и тобой.

Прости, царевна. Путь мой долог.

Иду за огненной весной.

Октябрь 1906

* * *

Ты можешь по траве зеленой

Всю церковь обойти,

И сесть на паперти замшеной,

И кружево плести.

Ты можешь опустить ресницы,

Когда я прохожу,

Поправить кофточку из ситца,

Когда я погляжу.

Твои глаза еще невинны,

Как цветик голубой,

И эти косы слишком длинны

Для шляпки городской.

Но ты гуляешь с красным бантом

И семячки лущишь,

Телеграфисту с желтым кантом

Букетики даришь.

И потому – ты будешь рада

Сквозь мокрую траву

Прийти в туман чужого сада,

Когда я позову.

Октябрь 1906

* * *

Ищу огней – огней попутных

В твой черный, ведовской предел.

Меж темных заводей и мутных

Огромный месяц покраснел.

Его двойник плывет над лесом

И скоро станет золотым.

Тогда – простор болотным бесам,

И водяным, и лесовым.

Вертлявый бес верхушкой ели

Проткнет небесный золотой,

И долго будут петь свирели,

И стадо звякать за рекой…

И дальше путь, и месяц выше,

И звезды меркнут в серебре.

И тихо озарились крыши

В ночной деревне, на горе.

Иду, и холодеют росы,

И серебрятся о тебе,

Всё о тебе, расплетшей косы

Для друга тайного, в избе.

Дай мне пахучих, душных зелий

И ядом сладким заморочь,

Чтоб, раз вкусив твоих веселий,

Навеки помнить эту ночь.

Октябрь 1906

* * *

О жизни, догоревшей в хоре

На темном клиросе твоем.

О Деве с тайной в светлом взоре

Над осиянным алтарем.

О томных девушках у двери,

Где вечный сумрак и хвала.

О дальной Мэри, светлой Мэри,

В чьих взорах – свет, в чьих косах – мгла.

Ты дремлешь, боже, на иконе,

В дыму кадильниц голубых.

Я пред тобою, на амвоне,

Я – сумрак улиц городских,

Со мной весна в твой храм вступила,

Она со мной обручена.

Я – голубой, как дым кадила,

Она – туманная весна.

И мы под сводом веем, веем,

Мы стелемся над алтарем,

Мы над народом чары деем

И Мэри светлую поем.

И девушки у темной двери,

На всех ступенях алтаря —

Как засветлевшая от Мэри

Передзакатная заря.

И чей-то душный, тонкий волос

Скользит и веет вкруг лица,

И на амвоне женский голос

Поет о Мэри без конца.

О розах над ее иконой,

Где вечный сумрак и хвала,

О деве дальней, благосклонной,

В чьих взорах – свет, в чьих косах – мгла.

Ноябрь 1906

* * *

В синем небе, в темной глуби

Над собором – тишина.

Мы одну и ту же любим,

Легковейная весна.

Как согласны мы мечтами,

Благосклонная весна!

Не шелками, не речами

Покорила нас она,

Удивленными очами

Мы с тобой покорены,

Над округлыми плечами

Косы в узел сплетены.

Эта девушка узнала

Чары легкие весны,

Мгла весенняя сплетала

Ей задумчивые сны.

Опустила покрывало,

Руки нежные сплела,

Тонкий стан заколдовала,

В храм вечерний привела,

Обняла девичьи плечи,

Поднялась в колокола,

Погасила в храме свечи,

Осенила купола,

И за девушкой – далече

В синих улицах – весна,

Смолкли звоны, стихли речи,

Кротко молится она…

В синем небе, в темной глуби

Над собором – тишина.

Мы с тобой так нежно любим,

Тиховейная весна!

Ноябрь 1906

БАЛАГАН

Ну, старая кляча, пойдем

ломать своего Шекспира!

Кин

Над черной слякотью дороги

Не поднимается туман.

Везут, покряхтывая, дроги

Мой полинялый балаган.

Лицо дневное Арлекина

Еще бледней, чем лик Пьеро.

И в угол прячет Коломбина

Лохмотья, сшитые пестро…

Тащитесь, траурные клячи!

Актеры, правьте ремесло,

Чтобы от истины ходячей

Всем стало больно и светло!

В тайник души проникла плесень,

Но надо плакать, петь, идти,

Чтоб в рай моих заморских песен

Открылись торные пути.

Ноябрь 1906

* * *

Твоя гроза меня умчала

И опрокинула меня.

И надо мною тихо встала

Синь умирающего дня.

Я на земле, грозою смятый

И опрокинутый лежу.

И слышу дальние раскаты,

И вижу радуги межу.

Взойду по ней, по семицветной

И незапятнанной стезе —

С улыбкой тихой и приветной

Смотреть в глаза твоей грозе.

Ноябрь 1906

* * *

В час глухой разлуки с морем,

С тихо ропщущим прибоем,

С отуманенною далью —

Мы одни, с великим горем,

Седины свои закроем

Белым саваном – печалью.

Протекут еще мгновенья,

Канут в темные века.

Будут новые виденья,

Будет старая тоска.

И, в печальный саван кроясь,

Предаваясь тайно горю,

Не увидим мы тогда —

Как горит твой млечный пояс!

Как летит к родному морю

Серебристая звезда!

Ноябрь 1906

* * *

Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный Путь!

Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь!

В темных провалах, где дышит гроза,

Вижу зеленые злые глаза.

Ты ли глядишь, иль старуха – сова?

Чьи раздаются во мраке слова?

Чей ослепительный плащ на лету

Путь открывает в твою высоту?

Знаю – в горах распевают рога,

Волей твоей зацветают луга.

Дай отдохнуть на уступе скалы!

Дай расколоть это зеркало мглы!

Чтобы лохматые тролли, визжа,

Вниз сорвались, как потоки дождя,

Чтоб над омытой душой в вышине

День золотой был всерадостен мне!

Декабрь 1906

* * *

В серебре росы трава.

Холодна ты, не жива.

Слышишь нежные слова?

Я склонился. Улыбнись.

Я прошу тебя: очнись.

Месяц залил светом высь.

Вдалеке поют ручьи.

Руки белые твои —

Две холодные змеи.

Шевельни смолистый злак.

Ты открой твой мертвый зрак.

Ты подай мне тихий знак.

Декабрь 1906

УСТАЛОСТЬ

Кому назначен темный жребий,

Над тем не властен хоровод.

Он, как звезда, утонет в небе,

И новая звезда взойдет.

И краток путь средь долгой ночи,

Друзья, близка ночная твердь!

И даже рифмы нет короче

Глухой, крылатой рифмы: смерть.

И есть ланит живая алость,

Печаль свиданий и разлук…

Но есть паденье, и усталость,

И торжество предсмертных мук.

14 февраля 1907

* * *

Придут незаметные белые ночи.

И душу вытравят белым светом.

И бессонные птицы выклюют очи.

И буду ждать я с лицом воздетым,

Я буду мертвый – с лицом подъятым.

Придет, кто больше на свете любит:

В мертвые губы меня поцелует,

Закроет меня благовонным платом.

Придут другие, разрыхлят глыбы,

Зароют, – уйдут беспокойно прочь:

Они обо мне помолиться могли бы,

Да вот – помешала белая ночь!

18 марта 1907

* * *

Зачатый в ночь, я в ночь рожден,

И вскрикнул я, прозрев:

Так тяжек матери был стон,

Так черен ночи зев.

Когда же сумрак поредел,

Унылый день повлек

Клубок однообразных дел,

Безрадостный клубок.

Что быть должно – то быть должно,

Так пела с детских лет

Шарманка в низкое окно,

И вот – я стал поэт.

Влюбленность расцвела в кудрях

И в ранней грусти глаз.

И был я в розовых цепях

У женщин много раз.

И всё, как быть должно, пошло:

Любовь, стихи, тоска:

Всё приняла в свое русло

Спокойная река.

Как ночь слепа, так я был слеп,

И думал жить слепой…

Но раз открыли темный склеп,

Сказали: Бог c тобой.

В ту ночь был белый ледоход,

Разлив осенних вод.

Я думал: – Вот, река идет.

И я пошел вперед.

В ту ночь река во мгле была,

И в ночь и в темноту

Та – незнакомая – пришла

И встала на мосту.

Она была – живой костер

Из снега и вина.

Кто раз взглянул в желанный взор,

Тот знает, кто она.

И тихо за руку взяла

И глянула в лицо.

И маску белую дала

И светлое кольцо.

«Довольно жить, оставь слова,

Я, как метель, звонка,

Иною жизнию жива,

Иным огнем ярка».

Она зовет. Она манит.

В снегах земля и твердь.

Что мне поет? Что мне звенит?

Иная жизнь? Глухая смерть?

12 апреля 1907

* * *

С каждой весною пути мои круче,

Мертвенней сумрак очей.

С каждой весною ясней и певучей

Таинства белых ночей.

Месяц ладью опрокинул в последней

Бледной могиле, – и вот

Стертые лица и пьяные бредни…

Карты… Цыганка поет.

Смехом волнуемый черным и громким,

Был у нас пламенный лик.

Свет набежал. Промелькнули потемки.

Вот он: бесстрастен и дик.

Видишь, и мне наступила на горло,

Душит красавица ночь…

Краски последние смыла и стерла…

Что ж? Если можешь, пророчь…

Ласки мои неумелы и грубы,

Ты же – нежнее, чем май.

Что же? Целуй в помертвелые губы.

Пояс печальный снимай.

7 мая 1907

ДЕВУШКЕ

Ты перед ним – что стебель гибкий,

Он пред тобой – что лютый зверь.

Не соблазняй его улыбкой,

Молчи, когда стучится в дверь.

А если он ворвется силой,

За дверью стань и стереги:

Успеешь – в горнице немилой

Сухие стены подожги.

А если близок час позорный,

Ты повернись лицом к углу,

Свяжи узлом платок свой черный

И в черный узел спрячь иглу.

И пусть игла твоя вонзится

В ладони грубые, когда

В его руках ты будешь биться,

Крича от боли и стыда…

И пусть в угаре страсти грубой

Он не запомнит, сгоряча,

Твои оттиснутые зубы

Глубоким шрамом вдоль плеча!

6 июня 1907

* * *

Сырое лето. Я лежу

В постели – болен. Что-то подступает

Горячее и жгучее в груди.

А на усадьбе, в тенях светлой ночи,

Собаки с лаем носятся вкруг дома.

И меж своих – я сам не свой. Меж кровных

Бескровен – и не знаю чувств родства.

И люди опостылели немногим

Лишь меньше, чем убитый мной комар.

И свечкою давно озарено

То место в книжке, где профессор скучный,

Как ноющий комар, поет мне в уши,

Что женщина у нас угнетена

И потому сходна судьбой с рабочим.

Постой-ка! Вот портрет: седой профессор —

Прилизанный, умытый, тридцать пять

Изданий книги выпустивший! Стой!

Ты говоришь, что угнетен рабочий?

Постой: весной я видел смельчака,

Рабочего, который смело на смерть

Пойдет, и с ним – друзья. И горны замолчат,

И остановятся работы разом

На фабриках. И жирный фабрикант

Поклонится рабочим в ноги. – Стой!

Ты говоришь, что женщина – раба?

Я знаю женщину. В ее душе

Был сноп огня. В походке – ветер.

В глазах – два моря скорби и страстей.

И вся она была из легкой персти —

Дрожащая и гибкая. Так вот,

Профессор, четырех стихий союз

Был в ней одной. Она могла убить —

Могла и воскресить. А ну-ка ты

Убей, да воскреси потом! Не можешь?

А женщина с рабочим могут.

20 июня 1907

* * *

Везде – над лесом и над пашней,

И на земле, и на воде

Такою близкой и вчерашней

Ты мне являешься – везде.

Твой стан под душной летней тучей,

Твой стан, закутанный в меха,

Всегда пою – всегда певучий,

Клубясь туманами стиха.

И через годы, через воды,

И на кресте, и во хмелю,

Тебя, Дитя моей свободы,

Подруга Светлая, люблю.

8 июля 1907

* * *

Когда я создавал героя,

Кремень дробя, пласты деля,

Какого вечного покоя

Была исполнена земля!

Но в зацветающей лазури

Уже боролись свет и тьма,

Уже металась в синей буре

Одежды яркая кайма…

Щит ослепительно сверкучий

Сиял в разрыве синих туч,

И светлый меч, пронзая тучи,

Разил, как неуклонный луч…

Еще не явлен лик чудесный,

Но я провижу лик – зарю,

И в очи молнии небесной

С чудесным трепетом смотрю!

3 октября 1907

* * *

Всюду ясность божия,

Ясные поля,

Девушки пригожие,

Как сама земля.

Только верить хочешь всё,

Что на склоне лет

Ты, душа, воротишься

В самый ясный свет.

3 октября 1907

* * *

Она пришла с заката.

Был плащ ее заколот

Цветком нездешних стран.

Звала меня куда-то

В бесцельный зимний холод

И в северный туман.

И был костер в полночи,

И пламя языками

Лизало небеса.

Сияли ярко очи,

И черными змеями

Распуталась коса.

И змеи окрутили

Мой ум и дух высокий

Распяли на кресте.

И в вихре снежной пыли

Я верен черноокой

Змеиной красоте.

8 ноября 1907