Александр Афанасьев
Белорусский набат
Москва, Воробьевы горы. Вечер 19 августа 2020 года
Квартира пуста, но мы здесь.
Здесь мало что есть, но мы есть.
Виктор Цой
Один из первых доверительных контактов между российской и американской разведкой состоялся в этот день, точнее – вечер, на смотровой площадке на Воробьевых горах, одном из наиболее приметных мест Москвы. Это возвышенность, с которой отлично видна панорама старого центра города. Здесь просто было затеряться – поэтому мы выбрали именно ее…
Уже стемнело. Закончился рабочий день и большинство менеджеров добрались до своей двушки в десяти минутах от метро, купленной в ипотеку, а те, на кого они работали, только пообедали и оделись для выхода в свет. На самом деле было две Москвы. Первая – уныло-суетливая, с суетой супермаркетов и едва слышным шелестом компьютера на своем рабочем месте, работающая с девяти до шести (в Москве по-другому не работают, слишком много времени уходит на дорогу), ненавидящая свою работу и то, чем она является, и вымирающая по вечерам пятницы, чтобы снова ожить вечером воскресенья. И вторая – прожженно-деловая, пронзившая иглами светящихся небоскребов чернильную тень неба, Москва без законов и правил, Москва, где принимается во внимание лишь количество денег и все, у кого нет миллиарда, могут идти в известное место. Эта Москва просыпается к двенадцати, к часу-двум появляется на своем рабочем месте, а засыпает в пять-шесть утра, эта Москва мыслит широко и чужое делает своим тысячей разных способов. Здесь не думают о будущем и на последние деньги покупают «Порше Кайенн», чтобы выглядеть, здесь долги отдают трусы, а решения суда исполняют дураки. Именно эта Москва сейчас вступала в свои права: разукрашенные девицы и рев моторов драг-рейсеров. Ночью будет жарко…
Американцы аккуратно припарковались рядом с моим «геликом». По местным меркам, по меркам второй Москвы, их тачка – отстой. В то время как моя – котируется, хотя и не в моде, как и мужественность вообще. На таких тачках в Москве ездят не сами олигархи, а те, кто решает для них вопросы. И неважно, как именно. Темнокожий предусмотрительно отошел в сторону, уставился на машины гонщиков.
Смотровая площадка. Рев моторов и целующиеся парочки. Мягкий свет дорогих жилых комплексов… там живут те, кто определенно добился успеха, но еще не поймал Бога за бороду. Две машины: главе семейства – внедорожник, жене – какую-нибудь до двадцати тысяч. На этом уровне покупают в ипотеку уже не квартиру в Москве, а коттедж по Рижке, не слишком близко, конечно, или таунхаус. Дети – в частном садике с китайским или английским уклоном, в перспективе – обучение в Англии, Гонконге или Шанхае.
Это то, от чего я когда-то отказался ради права и возможности умереть за то, за что сочту нужным…
А это… конечно, прилетело сильно, но без переломов. Пара зубов шатается. Меня еще не так били. Но сейчас – я подставился сознательно. Иногда противнику надо дать одержать символическую победу, чтобы потом говорить без обид. В свое время это не поняли в Киеве: если бы они дали Донбассу одержать какую-нибудь символическую победу холодным летом две тысячи четырнадцатого – например, дали бы особый статус, временно бы позволили оставлять налоги, признали бы их право говорить на русском – многое было бы по-другому.
Но нет. Вместо того чтобы дать что-то символическое, что потом можно и отнять с утратой остроты ситуации, начали войну. И отнимать начали уже жизни. А жизнь обратно не вернешь и назад не отыграешь.
– Красиво…
– Какого черта ты сделал?
– О чем ты? – я достал салфетку и начал протирать лицо.
Американец – схватил меня за грудки, а второй… – они что, реально такие идиоты, чтобы направить гм… негра работать в московской резидентуре, – второй подскочил и взял его за плечи, чтобы не дать драться…
– О Риге. Ты убил двоих парней.
– Да? А перед этим – вы убили двенадцать. Как насчет этого? Или жизни русских меньше стоят, чем жизни американцев?
– Да отвали ты!
Негр убрал руки, снова отошел в сторону. Он неосмотрительно тогда себя повел… я мог и не знать, что он понимает и говорит по-русски. Теперь знаю.
…
– Ну? Есть ответ?
– Это были не мы.
– Что значит – не вы? – Шоу тут допустил ошибку, применив слабый аргумент: кто меня допрашивал? Не вы? Кто макал головой в таз? Не вы?
– Напомнить, что вы сделали с Украиной?
Я покачал головой.
– Ты ничего не знаешь про Украину. Ты что, думаешь, приехал из Вашингтона со своим мнением – и все вокруг тебя закрутилось? Ты ничего не знаешь ни об Украине, ни о нас. Мы – те, кто загнал фашизм туда, где ему и следует находиться. Потом мы заперли дверь и встали стражей у нее. Мы – стражи врат. И никому, кроме нас, не дано решать, что делать, чтобы эти твари снова не вырвались наружу.
Я ждал, что Шоу выйдет из себя. Но он остался спокойным – возможно, он более опытен, чем я предполагал. Надо держать это в уме.
– Звучит мелодраматично и неискренне.
– Как раз искренне. Вы не пережили того, что пережили мы. Вы не потеряли от фашизма двадцать пять миллионов.
– Это не дает вам права…
– Что?! – перебил его я. – Решать, как жить Украине или украинцам? А ничего, что второго мая две тысячи четырнадцатого простые молодые люди – самые обыкновенные, чуть сорванные, но обыкновенные, такие, каких и в вашей, и в любой другой стране полно – загнали других людей, в основном старше их, много и женщин было, в Дом профсоюзов в Одессе и подожгли? Это были не специально подготовленные убийцы, не каратели из СС, прошедшие процедуру инициации, – обычные молодые ребята. А еще полмиллиона других на следующий день смеялись в Интернете и пускали шуточки про жареных колорадов. Некоторые просто шутили, некоторые потом специально приезжали в Одессу и фотографировались на фоне сгоревшего здания. Знаешь, когда я принял решение, Марк? Не утром того дня, когда узнал о случившемся. А позже, когда я увидел, как они на это отреагировали. Они виновны. Виновны, Марк. Если не все – то большинство. Как в свое время виновны были фашисты. И то, что происходит, – это наказание. И это – пока еще мягкое наказание…
…
– И это дает нам право – решать.
…
– Я ответил тебе на вопрос, почему я тебе не поверил?
Марк хотел что-то сказать, но я опередил:
– Знаешь, я никогда не ненавидел ни Запад, ни Америку. Честно. Но в данном случае… вы показали себя во всей красе. Мы оба знаем, что негодяи – ультранационалисты – сожгли заживо людей в Одессе, совершили много других злодеяний, а теперь они пришли к власти. Благодаря вам, Марк, – именно вы привели их к власти, именно вы оказывали на нас все давление, какое только возможно. Мы оба знаем, что «Боинг» был сбит украинской ракетой и украинцы сделали это умышленно. Они совершили умышленное убийство, а вы умышленно стали его соучастниками, приняв решение скрыть и исказить факты. Потому что факты были очень неудобны. Они мешали вам, и вы их исказили. Вы долгое время закрывали глаза на происходящее и дозакрывались до того, что был убит американский посол. Когда-то давно вы казались нам образцом, на который надо равняться. Судьей, имеющим право судить. Но теперь вы – не более чем соучастники. И я вам не верю.
– Черт…
– Вот именно.
Мы помолчали, слушая пульсирующий рев моторов.
– Мир.
– Мир? – переспросил я.
– Мир, – подтвердил Марк. – Я прибыл с тем, чтобы предложить вам мир.
– Какой мир? Нам уже предлагали мир. Минский, Вильнюсский, Хельсинкский процессы – забыл?
– На сей раз – все серьезно. Мир заключается в том, что мы снимаем все санкции. И заранее отказываемся их вводить, что бы вы ни сделали с Украиной дальше. Это – ваша зона интересов. Делайте что хотите.
– Звучит мелодраматично и неискренне. Как провокация для введения очередного по счету пакета санкций.
– Это правда! – разозлился Шоу. – Ты что, не понимаешь? Ни мы, ни вы больше не можем позволить себе враждовать. У вас – ситуация на грани социального взрыва. У нас и в Европе – немногим лучше. Мы больше не можем себе позволить противостоять друг другу. Пришла пора принимать стратегические решения. Кто-то должен открыть Россию – как Никсон в свое время открыл Китай.
Странно, но я думал, в общем-то, так же. Но думал, а не говорил.
– Две ошибки, – сказал я. – Первая: у нас ситуация не на грани социального взрыва. И если власть сменится, то на более консервативную. Потому что мы не слепые. Знаешь… если вы мечтали насадить у нас демократию, то я вас поздравляю. Нет лучшего средства против демократии в России, чем ежедневная программа теленовостей, где рассказывают про Украину. Хоть немного, но рассказывают. Посмотрел это – и при слове «демократия» у тебя чешутся руки.
– А какая вторая?
– Вторая в том, что мы можем позволить себе враждовать. Мы столетиями жили в ожидании нашествия из Европы. Поживем и еще.
– Как бы то ни было – я сейчас искренен. Мы – сейчас искренни.
– Кто это – мы?
– Новая команда в Вашингтоне. Извини, никаких имен.
– А почему ты решил передать это послание через меня?
– Потому что я один из многих. Послание все равно дойдет. Вопрос в сроках.
– Этого не хватало. Скорее всего, об этом уже знают в Киеве.
…
Хотелось поверить. Если честно – хотелось. Мы все очень устали. Мы просто хотим, чтобы это все кончилось, вот и все. Многие хотят.
– Сделаем так. Мне нужен показ.
– Показ?
– Да.
– Что это?
– Ты не знаешь, что такое показ?
– Нет.
– Парень, ты откуда? – искренне удивился я.
– Я из ФБР, – сказал Шоу, – отдел по борьбе с терроризмом.
– Вот как?
– Да, именно так! Может, я не знаю ваши штучки…
– Проехали, – перебил я. – Тогда слушай. Показ – это нечто такое, чего нельзя сделать без связей в самых верхах. Понимаешь?
– В общих чертах.
– Я прошу тебя сделать это. Если ты это делаешь, ты доказываешь мне, что с тобой можно иметь дело. Если нет – о чем дальше разговор?
– Окей. И о чем идет речь?
Я подумал.
– Сейчас.
Набрал телефон Сереги. Тот взял не сразу, фоном гремела музыка.
– Алло…
– Разговор есть. В туалет выйди.
– Братишка, ты… Перезвони завтра, не могу говорить…
Я набрал снова. С ходу сказал:
– Еще раз бросишь трубку – ищи другую шестерку за вами разгребать. Выйди в туалет, разговор есть, прямо сейчас. Совсем мозги пропил?
– Лады…
Снова музыка, недовольные женские голоса… мужской. Музыка… как люди слушают эту мерзость.
– Да… але.
– Есть банк на примете санкционный? Или фирма?
– Банк… ну ты даешь… ты чего, деньги заморозил…
– Мозги включай. Контакты есть? Кому надо санкции срочняк снять, и кто за это готов прямо сейчас выложить наличкой. Давай, не тормози…
– Ну… – неуверенно сказал Серега, – можно в пару мест позвонить.
– Так звони. Для чего человеку телефон дан? Звони.
– Люди спят все. Или отдыхают. До завтра не ждет?
– Вот так вы страну и просираете. Нет, не ждет.
– Ладно, – Серега окончательно врубился, – не пыли. В чем тема, конкретно?
– Конкретно – ты называешь мне фирму или банк, которые хотят выйти из американских санкционных списков. Я вывожу. Они башляют. Сколько – реши сам, но не продешеви.
– Чо, серьезно?
– А ты думаешь, я по пьяни треплюсь? Десяти минут хватит?
– Час.
– Минут двадцать. Не больше. Тут у меня человек сидит.
– Добро.
В трубке загудели гудки отбоя, Шоу внимательно смотрел на меня. За нашими спинами бесновались моторы машин.
– И?
– Сейчас перезвонят. Минут двадцать.
– В чем суть?
– Я называю фирму. Ты снимаешь с нее санкции.
– То есть?
– Санкции, санкции. Ваш Минюст… или Госдеп, или кто там у вас, держит нас под санкциями. Я тебе назову отдельную конкретную фирму. Ты звонишь в Вашингтон и говоришь, чтобы ее вывели из санкционных списков. Сроку – три дня. Если сделаешь – я поверю, что ты серьезный парень с серьезными связями. Нет – до свидания.
– Что это за фирма?
– Пока не знаю. Друган вот перезвонит. Он назовет.
Шоу стукнул кулаком по ограде:
– Это так просто не делается.
– Почему?
– В санкционные списки просто так не попадают. И для того чтобы из них выйти, нужны не менее веские основания.
– Ну вот, эти веские основания у тебя и есть, я правильно понимаю?
– Нет, ты не понимаешь. В Вашингтоне практически никакое решение не принимается одним человеком.
Я в упор посмотрел на американца:
– Тогда какой смысл нам с вами сотрудничать, если вы и решение принять не можете?
Американец не нашелся, что ответить. Я победил – пока и просто в словесной дуэли…
Серый перезвонил быстро.
– Ты реально это можешь? Без гонева?
– Вот сейчас и проверим. Ты что – теряешь что-то?
– Да как сказать, – сказал Серега, – в таких делах кидать чревато. Ладно, пиши.
Я записал в блокнот.
– Все?
– Все. Завтра жди новостей.
– Надеюсь, хороших… – Серега положил трубку.
Я вырвал лист из блокнота и отдал его американцу.
– Вот этот банк. С него санкции должны быть сняты. Да – разговариваем дальше. Нет – разбегаемся.
Марк озабоченно посмотрел на бумажку, сложил ее и сунул в карман.
– Какие мои гарантии?
Я пожал плечами:
– Никаких.
…
– Ты вышел на меня или я на тебя? Если бы мне от тебя что-то было нужно, это я бы тебе предъявлял верительные грамоты. А так – извини. Ход за тобой.
– Вы неправильно себя ведете.
– Ага, – расслабленно сказал я. – Да… еще одно.
– Что именно?
– У тебя есть контакты в военной медицине?
– Военной медицине?
– Ну да. Такой… армейской, специализирующейся на тяжелых травмах.
– Можно поискать. А что?
– Надо сделать протезирование. По высшему разряду. Женщина, двадцать три года. Ампутация левой ноги ниже колена. Надо поставить биопротез, ну, какие вы ставите своим солдатам.
– Я понял… это сложная операция.
– Я понимаю. Но мы простыми вещами и не занимаемся. Верно?
Шоу какое-то время переваривал все это.
– Это что… показ?
– Нет. Личная услуга. Но я буду очень рад, если ты окажешь ее мне. Окей? Просто… из чувства общности людей.
Серега позвонил в середине следующего дня. Я только проснулся… уснуть не удавалось всю ночь, был «на гоне», да и кошмары не давали уснуть. Кошмары мучили меня давно… но обычно для того, чтобы не видеть кошмаров, надо было спать на боку… почему-то если я спал на спине – то кошмар был почти гарантирован.
Но сейчас кошмары приходили почти каждую ночь.
Договорились встретиться в том же месте, на Манежке. Я немного опоздал… ничего подозрительного у бара я не заметил… Серега уже был там, лыбящийся, как после приема в пионеры. Ни слова не говоря, он толкнул мне под столом простую, без маркировок, спортивную сумку на молнии.
– Это чего? – кивнул я на сумку.
– Твоя доля. С банком, – Серега явно места себе не находил, – ну, ты дал. Конкретно круто.
– Сколько?
– Триста. Извини, надо было сразу предупреждать, было бы больше. А еще так можешь?
– Посмотрим.
– Ну, заипца. Гребем бабло лопатой…
– Это не супермаркет.
– А почему нет? Смотри, это я… мы с тобой за один вечер подняли. Если у тебя есть конкретные концы в Вашингтоне, это реально круто, есть проблемы, за решение которых десяток лямов отстегнут, без вопросов. А?
Я поднялся… бросил сумку на плечо.
– Я позвоню, окей?
– Не теряй тему… – разочарованно сказал Серега.
Но я уже уходил…
Часть денег я перекинул на счет Фонда помощи беженцам Новороссии. Часть раскидал по счетам: это будет мой оперативный резерв. На расходы.
Не подумайте, что я какой-то там… филантроп или что-то еще. Просто ты должен поступать правильно, чтобы находиться на правильной стороне истории. И лишь один неправильный поступок может поставить тебя на кривую дорожку, с которой уже не сойти…
Вот такая вот… фронтовая философия. Не гневи Бога… не надо.
Зарисовки
Киев, Борисоглебская, 18. Здание генеральной прокуратуры Украины. 19 августа 2020 года
А в конце дороги той
Плаха с топорами…
Владимир Высоцкий
– Наручники оставить, пан следователь? – осведомился здоровенный битюг из Нацгвардии, старший конвоя.
– Снимите…
Следователь – среднего роста, с усталым, жестким лицом, похожий на кацапского актера Володимира Машкова, – курил, стоя у окна. Окно выходило на двор, заставленный транспортом, вперемешку служебным и личным, и на строящееся новое здание…
– Мы за дверью, пан следователь, если что, – сказал гвардеец, больше для задержанного, чем для следователя, и, видя, что следак не обращает на него внимания, аккуратно прикрыл за собой дверь.
Пока задержанный разминал запястья, следак докурил дешевую сигарету, к которым привык с фронта, прикрыл окно. Сел за компьютер, не глядя на задержанного, и, ни о чем не спрашивая, принялся заполнять шапку протокола допроса…
– …на каком языке желаете давать показания?
Задержанный криво усмехнулся:
– На державной мове, на каком же. Не на кацапском же…
Следователь смерил его взглядом, но ничего не сказал и продолжил печатать.
Закончив с заполнением шапки, он подвинул в сторону задержанного небольшой микрофон, подцепил шнур, ведущий от него к компьютеру через переходник. Направил за задержанного глазок веб-камеры.
– …Девятнадцатое августа двадцатого года, Киев, здание Генеральной прокуратуры Украины, адрес: город Киев, улица Борисоглебская, восемнадцать, кабинет триста одиннадцать, – следователь посмотрел на время, – время пятнадцать часов тридцать одна минута. Мною, старшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры Украины Борисенко Олександром Геннадьевичем, в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Украины проводится допрос… – следователь запнулся, но тут же продолжил: – Заместителя министра внутренних дел Украины Квача Володимира Петровича, подозреваемого в совершении преступления, предусмотренного статьей триста шестьдесят восемь Уголовного кодекса Украины, – получение взятки. Учитывая тот факт, что подозреваемый является государственным служащим второй категории, данное преступление может быть квалифицировано по части третьей указанной статьи: получение взятки особо ответственным должностным лицом. Для фиксации хода допроса используются средства материально-технического обеспечения, а именно – веб-камера СМОС и веб-микрофон «Райантс», подключенные к компьютеру АМД. Полученная в ходе допроса звуковая и визуальная информация записывается на ДВД-диск марки «Самсунг», который по окончании допроса будет извлечен из компьютера и помещен в пакет, опечатанный печатью следователя…
Пока следак каким-то усталым и безразличным голосом произносил все это, задержанный с интересом осматривал кабинет. Кабинет как кабинет – довольно бедненький; хорошо, что больше в нем никто не сидит. Сейф, наверняка помнящий еще времена Руденко[10], мебель, купленная спонсорами в более благополучные времена; календарь «Приват-банка». Единственное, что выделялось из канцелярской обстановки кабинета, – это висящая на стене фанерина. Примерно тридцать на сорок размерами, с обугленным с одной стороны краем, на ней было выжжено «Беркут. Крым» и какие-то наивные стихи…
Следователь тем же усталым и безразличным голосом зачитал задержанному его права, спросил, нужен ли ему адвокат. Тот усмехнулся:
– Саш, горячку не пори. Все равно же – и до вечера я тут не просижу.
– При обыске принадлежащей вам квартиры в Киеве по адресу улица Суворова, одиннадцать были обнаружены наличные денежные средства, в том числе один миллион триста семьдесят три тысячи долларов США, восемьсот одиннадцать тысяч евро, три миллиона сто восемнадцать тысяч швейцарских франков. Большая часть денежных средств была в банковской пластиковой упаковке. Вы отказались дать пояснения, откуда у вас эти деньги. Сейчас вы так же отказываетесь?
Задержанный кивнул.
– В таком случае я вынужден зачитать вам показания вашего подчиненного, полковника Олеся Бирюка, который на допросе заявил: «После своего назначения начальником милиции Печерского района города Киева я быстро понял, что существует коррупционная схема, в которую вовлечены большинство сотрудников РУВД. На следующий день после моего назначения ко мне в кабинет без вызова явились начальник УУР майор милиции Панской Игорь Володимирович и его подчиненный, капитан милиции Бурко Димитрий Григорьевич, и потребовали, чтобы я передал им двести тысяч долларов США для заместителя министра внутренних дел Квача в качестве платы за мое назначение, в противном случае они угрожали мне «неприятностями». Когда я категорически отказался и потребовал от них выйти из кабинета, они сказали, что у меня есть полмесяца на сбор денег и лучше мне их собрать, если я не хочу кончить как Закутный. Я знал о том, что полковник милиции Закутный – из главка МВД – был убит неизвестными и дело до сих пор не раскрыто.
Когда я сообщил о факте вымогательства взятки своему непосредственному начальнику в Министерстве внутренних дел, генералу милиции Пасюку Олегу Всеволодовичу, он сказал, что примет меры. Однако никаких мер принято не было, а в отношении меня и возглавляемого мной подразделения началась внеплановая служебная проверка деятельности. Через несколько дней мне официально сообщили, что в отношении меня ведется расследование СБУ по факту нелояльности, а супруга сообщила, что в школу приходили неизвестные, предъявили удостоверения сотрудников милиции и интересовались нашей дочерью Дарьей.
Поняв, что дальнейшие действия влекут угрозу для моей семьи, я вызвал в кабинет Панского и сказал, что был неправ в отношении него. Он извинился передо мной за нарушение субординации и сказал, что со сбором денег проблем не будет и, кроме того, часть от собираемых «с земли» денег будет оставаться у меня, как у начальника РУВД. Панской сказал, что я, как начальник РУВД, могу рассчитывать на двадцать-тридцать тысяч долларов США в месяц, после того как расплачусь с Квачом за свое назначение. После того как передал Панскому первые деньги – служебное расследование деятельности РУВД, а также расследование СБУ в отношении меня были прекращены без объяснения причин…»
Следователь посмотрел на задержанного:
– Вы подтверждаете, что получали деньги от Бирюка?
– Нет.
– В таком случае как у вас в квартире оказались такие деньги? Ваша зарплата составляет чуть более ста тысяч гривен.
– Саш, ты же меня знаешь. Накопил потихоньку.
– Вы подтверждаете показания полковника Бирюка?
– Нет.
– В таком случае кому Бирюк передавал деньги?
Задержанный пожал плечами:
– Я почем знаю? Может, своим подчиненным. Панской, насколько я помню, свалил? Вот у него и надо было бы спросить.
– Панской пропал без вести.
– Саш, ты же знаешь: он в Приднестровье, делает себе российский паспорт. Сделает – и аля улю.
– Кроме Бирюка, еще один начальник РУВД дал признательные показания. Зачитать?
Задержанный скривился:
– Кто?
– Тищенко.
– Ты лучше поинтересуйся у него, почем он квартиру в центре Вены купил. Тищенко. Да, Тищенко на короткой ноге с такими тузами, что это не он мне, а я ему платить должен. Тищенко… ага, как же.
– Тищенко задержан.
Задержанный усмехнулся:
– Тищенко? Да в жизнь не поверю.
– Тищенко задержан, и его уже везут сюда.
– Ну и дурак, – отреагировал задержанный, – сломал жизнь.
…
– Ты что творишь, дурик, – задержанный наклонился вперед, – ты что, не въезжаешь? Ты поди в связке с СБУ работаешь, так? С их оперативным обеспечением?
…
– Они тебя втемную играют. Ты чо – в натуре не понимаешь? У них Мельника грохнули, он с Абу Маленького имел и наверх передавал. Как Мельника не стало – а он тот еще фрукт был, – с Абу Маленького мы получать стали. И наверх передавать – а наверху все равно, от кого брать. Вот они и лютуют, жалом водят. Только знаешь чего…
…
– Они сами – по уши в дерьме. Их самих завтра за жабры возьмут. Там через одного – засланные казачки. Наркотой банчат. Детишек на органы разбирают. Всякой радиоактивной заразой из чернобыльской зоны барыжат. За то, что я здесь сижу, завтра на Владимирской бошки полетят. А заодно и твоя слетит. Не на тех ставишь, роевой…
Следователь дернулся:
– Допрос окончен, пятнадцать пятьдесят одна.
Под ироничным взглядом своего бывшего майдановского сотника – а позднее и командира, – он собрал аппаратуру. Выдернул шнур. Тихо спросил:
– Ты чего? Володя?
Задержанный скривился:
– Хочешь на доверку взять? Ой не стоит. Там, где ты этому учился, я преподавал…
Следователь снова встал. Открыл окно. В кабинет ворвался шум с улицы. Гудки машин, стук мимолетного дождя об подоконник.
– Володь…
…
– Мы же с тобой… помнишь, как «Беркут» в атаку пошел.
– Вот не надо, а!
– Я тогда весь вымок до нитки, ты тоже… а не заболели… хотя дубак тогда был… градусов пятнадцать. А в тот день… помнишь, в парке? Ты меня в подъезд затащил, титушки мимо пробежали…
– Ты чего хочешь?..
– А Мариуполь помнишь? Краматорск…
Генерал цинично усмехнулся:
– Пишешь?
Следователь покачал головой:
– Ничего я не пишу, Володь. Помнишь, в палатке второй сотни… о чем мы говорили? Там Дик был… он загинул потом.
…
– Мы говорили о том, что вся страна разворована. Помнишь Степу? Он русский был. А за Украину загинул. Ты тогда на него показал и сказал: это не русские страну разворовали. Это мы ее разворовали.
…
– Сотник… Тебе что – так деньги были нужны? Зачем ты их взял? Ну ладно, купил там машину, квартиру… это бы я смог понять. Не принял бы, конечно, но понять смог бы. Все один раз живем, мне государство в прошлом году квартиру дало, все по съемным мыкался, хотя как ветеран АТО… Но у тебя же есть… Эти доллары… зачем они тебе, зачем ты их под ванной держал?
Генерал долго молчал. Потом спросил:
– Точно не пишешь?
…
– Ладно, хрен с тобой. Все равно сейчас с Банковой позвонят, а время чем-то надо занять. Что, думаешь, я такой п…р? Товарищей предал и все такое?
– Я думаю, ты… болен, сотник.
– Ага. Воспалением седалища. Это система. Понимаешь, Саш. Система. Мы тогда сопляки были… не понимали. Вот скажи: кто был в нашей сотне? – Не ожидая ответа, генерал продолжил: – Студенты в основном. Всякая шпана неприкаянная. Опыта руководства – ноль целых хрен десятых. И то, что мы тогда говорили, все это – тьфу. Плюнуть и растереть. Я только когда работать начал, понял: все правильно. Не мы систему ставили. И не нам ее ломать.
…
– Вот скажи – милиция. Ментовка, – сказал генерал, явно любуясь этим словом, – кто туда идет, скажи? Кто туда должен идти? И сколько эти люди должны зарабатывать?
…
– Ты помнишь, что было после Майдана? Оперсостав разогнали, гопота из всех щелей повылазила… тьма. Полковник получал долларов двести, даже меньше, – это что, деньги, что ли? На такие деньги жить можно? А самое главное – в ментовке должны работать волки. Санитары леса. Которые, как проголодаются, барана, конечно, на обед зарежут, но сверх этого – ни-ни. И всякая шваль… те же ватники – будут ниже плинтуса. Вот скажи, пока я замминистра, много вата в Киеве, да и вообще, выступала?
…
– И как, по-твоему, я этого добился? Не расстреливая через одного, как в Донецке? А все просто, Сань. У меня – волки. Они свою землю знают, кто чем дышит, кто чем банчит. Отдал приказ – пошли, поговорили со всеми колорадами на земле, мол, если вы там хотите на аквафреш[11] дрочить – дело ваше, но не надо с этим на улицу выходить. И вообще – возбухать не надо. Чревато. И все… Все довольны, все гогочут. И никаких беспределов – как в Донбассе, которые нам до сих пор икаются. Даже не замочили никого. Как это е…ное СБУ, которым дай волю, они пол-Киева закроют.
…
– Но вот скажи, Саш. Какого черта вот эти вот волки должны работать на меня за две сотни долларов зарплаты, а? Почему бы им не пойти в рэкет, скажем?
– И ты сам стал рэкетиром…
Генерал откинулся на стуле.
– Не я стал, Саш. Система такая. Либо ты ей соответствуешь, либо – досвидос. Вы уже попытались по-своему рулить. Под Донецком, под Харьковом, под Луганском, под Одессой – сколько ям оставили? А? Сам поди не знаешь? А ведь отвечать придется. Сколько пацанов в землю положили? Революционеры, б…
Генерал наклонился вперед… они оба – и следователь, и задержанный – давно перешли на с детства знакомый и привычный в общении русский и даже не замечали этого.
– Вот скажи мне, как я должен рулить системой без этого – а? На мое место встань. Бизнеров все равно будут обирать, не мы – так синие[12]. И все те пацаны, которые в Киеве порядок обеспечивают, переметнутся к синякам. А я останусь с шоблой неприкаянной, которая по жизни с женой справиться не может, не то что с криминальной обстановкой в городе. А с теми же начальниками РУВД мне как прикажешь быть? Как обеспечивать управляемость – при том, что половина по жизни контуженная, у каждого свои тараканы в голове. А так – каждый знает, сколько он должен наверх отстегнуть. И что будет, если он не отстегнет. И если он будет хорошо работать, то остальное – ему. А если на его земле головняки будут – то он вылетит из системы вверх тормашками и будет кто-то другой. Так что каждый кровно заинтересован в том, чтобы поддерживать на своей земле порядок. И получает при этом достаточно, чтобы не идти в рэкет или в какую иную движуху.
…
– Ты помнишь обстановку несколько лет назад? На улицу было не выйти. В квартиры вламывались, каждое утро по городу по десять-пятнадцать трупешников собирали. По Банковой из миномета засандалили. Стволов в городе – что грязи. А теперь? У меня за прошлый год по тяжким минус пятнадцать процентов, а ты меня спрашиваешь, откуда у меня доллары. Да пошел ты на х… со своими вопросами, понял?
Тяжелое молчание разорвал телефонный звонок. Следователь снял трубку:
– Борисенко…
– Пан Борисенко, поднимитесь к начальнику следчасти…
Следователь осторожно положил трубку на рычаг. Нажал кнопку электрического звонка, вошел конвой.
– Я наверх. Посмотрите пока.
– Есть.
– Саш…
…
– Закурить оставь, а? По старой памяти.
Следователь достал пачку «Дойны» и бросил на колени генералу…
Вернулся следователь меньше чем через два часа. Ничего не говоря, прошел на свое место, бросил конвою:
– Свободны.
– Нам ждать, пан следователь? – осведомился старший конвоя.
– Нет.
Старший конвоя пожал плечами, конвоиры удалились.
Генерал аккуратно положил пачку на стол, толкнул по направлению к следователю. Следователь так же молча взял ее и сунул в карман пиджака.
– Ты напрасно огрызаешься, Саш, – наконец сказал генерал. – Вот думаешь, что я такая коррумпированная гнида, сейчас тебя переехала вдоль и поперек. Ошибаешься, Саш. Это система. Против которой не попрешь. Уйди я – придет другой, и будет то же самое. Или беспредел под самую крышу будет. Я, по крайней мере, дело делаю, не веришь – посмотри статистику. Придет какой-нибудь молодой и честный – через полгода тут такая буча будет… кровавыми слезьми наплачетесь…
Слово «честный» генерал произнес с отвращением.
– Вы свободны, пан генерал.
– Как знаешь, Саш. Только я тебе сейчас говорю – на дыбы не вставай. А лучше – иди ко мне. Со мной не пропадешь, а мне люди, которым верить можно, во как нужны, – генерал провел ребром ладони по горлу. – И вроде москалей нет, а вокруг одна погань, так и норовят нож в спину воткнуть. Я тебя с Майдана знаю, да и не гнилой ты. Место тебе подберу. Такое, что от государства квартиры ждать не будешь. И квартиру себе купишь, и тачку, и все дела…
