Алекс Месуди
Культурная эволюция. Как теория Дарвина может пролить свет на человеческую культуру и объединить социальные науки
Можно ли найти три принципа Дарвина в культуре?
Но как насчет изменений в культуре? Можем ли мы показать, что для культуры тоже характерны три принципа, указанных Дарвином? Если да, то описание культурных изменений как дарвиновского эволюционного процесса будет оправданным. Рассмотрим каждый принцип по очереди.
Первый принцип: изменчивость. Дарвин описывал – причем очень детально – различия между особями у нескольких разных видов, особенно это касалось голубей:
Относительная величина разреза рта, относительная длина век, отверстия ноздрей, языка (не всегда скоррелированно с длиной клюва), величина зоба и верхней части пищевода; развитие и атрофирование копчиковой железы; число маховых и рулевых перьев; соотношение длины крыла и хвоста как один к другому и ко всему телу; относительная длина ноги и ступни; число щитков на пальцах и развитие кожи между пальцами – все это элементы строения, подверженные изменчивости[42].
Это описание занимает несколько страниц. Но у Дарвина были весомые основания для такого тщательного изложения деталей. Если бы все особи были идентичными, то естественному отбору было бы не из чего отбирать, поэтому не происходило бы никаких значимых изменений. Как заметил Дарвин: «Эти индивидуальные различия крайне для нас важны, так как они… доставляют естественному отбору материал для дальнейшего действия и кумуляции»[43].
Со времени «Происхождения видов» биологи подтвердили и количественно оценили степень изменчивости организмов. Например, в настоящее время существует примерно 1,8 млн биологических видов. Что касается внутривидовой изменчивости, то у людей и мышей примерно 20 000–25 000 генов, кодирующих белок, у дрозофил – 13 000, а у риса – 46 000[44]. Биологи также определили, как именно возникает изменчивость – с помощью генетических мутаций и рекомбинаций, – и установили, что новые варианты возникают без учета приспособленности (то есть полезные мутации не будут появляться чаще, когда они нужны). Схожие процессы, отвечающие за разнообразие в культурной эволюции, а также проблема «слепой изменчивости» обсуждаются далее в этой главе. Пока что мы ограничимся прямым сравнением с «Происхождением видов» и, подобно Дарвину, просто попробуем показать, что культура варьируется, на время забыв о причинах изменчивости. На самом деле это резонирует с позицией Дарвина, который отмечал, что «наше незнание законов вариации глубоко»[45].
Очевидно, что культура изменчива. Люди различаются по своим религиозным верованиям, политическим убеждениям, научным знаниям, навыкам и т. д. Манифестация или выражение этих ментальных аспектов культуры, соответственно, тоже варьируется – например, жилища или орудия труда. Но можно ли, следуя Дарвину, продвинуться дальше простого наблюдения и привести уже описанные примеры этой изменчивости? Более того, можем ли мы подсчитать ее объем? Техника служит хорошим источником данных о культурном разнообразии. Историк Генри Петроски описал изменчивость вилок конца XIX века. Каждая вилка имела немного различные функции, например: «устричная ложка-вилка, устричные вилки (четыре вида), вилки для ягод (четыре вида), вилки для черепахи, для салата и для рамекина. <…> Большая и малая вилки для салата, детская вилка, вилки для омаров, для устриц, для фруктов, для черепахи и для рыбы. <…> Вилки для манго, для ягод, для мороженого, для кондитерских изделий, для пирога, для десерта, для ужина»[46]. Они различались количеством зубьев, размерами (длина, ширина, толщина), формой зубьев, формой ручки, материалом и т. д., напоминая таким образом детали изменчивости голубей, описанные Дарвином.
Изменчивость техники в большем масштабе можно измерить с помощью истории патентов. Только в США с 1790 по 2006 год было выдано поразительное количество – 7,7 млн патентов[47]. Поскольку закон предписывает, что успешно запатентованное изобретение должно отличаться от уже существующих, каждый из этих 7,7 млн патентов описывает некоторое уникальное изменение. Другие области культуры демонстрируют то же самое. Возьмем, например, религиозные верования: по оценке «Всемирной энциклопедии христианства», в мире существует около 10 000 различных религий[48]. Внутри каждой из них также существует изменчивость: например, христианство можно разделить на 33 830 деноминаций. Языки тоже различаются: в мире существует примерно 6800 живых языков[49]. Опять же, в каждом языке тоже присутствует изменчивость: Оксфордский словарь английского языка содержит более 615 000 различных слов, а человек в среднем использует 16 000 слов ежедневно[50]. Подобно тому, как словари содержат информацию о языковом разнообразии, энциклопедии содержат информацию о знаниях в целом. В августе 2009 года англоязычная Википедия была пополнена трехмиллионной по счету статьей (посвящена Беате Эриксен – актрисе, снимающейся в норвежских мыльных операх). Общее количество статей Википедии на всех языках – в момент, когда я это пишу – равняется 9,25 млн, хотя и это лишь малая часть более чем 25 млрд веб-страниц в интернете[51].
Ко всем этим цифрам, конечно, нужно относиться с осторожностью. Можно по-разному подходить к сбору данных или определению различных единиц (слова, религии, технологии, веб-страницы). Также предполагается, что эта изменчивость состоит из дискретных единиц, то есть не является непрерывной. В последнем случае не было бы отдельных сущностей (например, слов или патентов), поддающихся подсчету. Другой важный вопрос касается различий между изменчивостью внутри одного типа культурных объектов (например, разных вилок), аналогичной внутривидовому разнообразию, и изменчивостью среди различных типов культурных объектов (например, вилок и тракторов), аналогичной межвидовому разнообразию. Это важно, поскольку в первом случае конкуренция будет жестче: сходные объекты исполняют сходные функции и поэтому состязаются за одну и ту же культурную «нишу». Все эти вопросы важны, а методы подсчетов, несомненно, можно улучшить. Однако стоит заключить, что человеческой культуре свойственна огромная изменчивость – миллионы или даже миллиарды вариантов – и что эта изменчивость поддается описанию и подсчету. Поэтому можно уверенно утверждать, что первый принцип Дарвина – изменчивость – в культуре присутствует[52].
Второй принцип: конкуренция. Дарвин называл конкуренцию «борьбой за существование», риторически спрашивая: «…(помня, что особей родится гораздо более, чем может выжить) можем ли мы сомневаться в том, что особи, обладающие хотя бы самым незначительным преимуществом перед остальными, будут иметь более шансов на выживание и продолжение своего рода?»[53]
Отталкиваясь от идей экономиста и демографа Томаса Мальтуса, Дарвин утверждал, что эта борьба за существование возникает из-за того, что популяции часто увеличиваются экспоненциально, и это приводит к нехватке ресурсов: еды, жизненного пространства и партнеров для спаривания. Как следствие, за эти ограниченные ресурсы возникает конкуренция; лишь небольшая часть популяции может выжить и оставить потомство. Эта конкуренция между индивидами может быть прямой – например, когда шакалы дерутся за свежую тушу или когда олени борются рогами, чтобы впечатлить самок. Однако Дарвин также подчеркивал, что конкуренция не обязательно должна быть буквальной или прямой. Мы также можем сказать, что отдельный индивид борется за существование, сталкиваясь с естественной средой – например, «говорят, что растение на окраине пустыни ведет борьбу за жизнь против засухи»[54]. В этом случае конкуренция между различными растениями непрямая: у тех, что лучше других справляются с засушливым климатом, шансы на выживание будут выше, чем у менее приспособленных растений. Большинство из нас не стало бы называть такую непрямую конкуренцию «конкуренцией», поэтому, во избежание путаницы, современные биологи используют другой термин: «дифференциальная приспособленность» (differential fitness)[55]. Я продолжу использовать слово «конкуренция», поскольку оно менее громоздкое и сохраняет связь с терминологией Дарвина в «Происхождении видов». Но на самом деле «конкуренция» – это сокращение для «дифференциальной приспособленности», что попросту означает, что некоторые индивиды имеют больше шансов выжить и оставить потомство, чем другие индивиды, и что эти различия в выживании и размножении некоторым образом связаны с их характеристиками.
По логике, в культуре тоже должна быть определенная конкуренция – ведь даже среди вилок существует огромное разнообразие, не говоря уже о религиях или языках. Ни один человек не может обладать знаниями, достаточными для производства 7,7 млн различных изобретений или для того, чтобы выучить каждый из 6800 живых языков. Даже если бы языковой гений и смог выучить 6800 языков, то все равно не смог бы пользоваться более чем одним языком за раз. В целом ресурсы, которыми располагает культурная информация, не бесконечны: ограничен объем нашей памяти и время, необходимое для приобретения и использования знаний.
Это умозрительное рассуждение подтверждается фактами. Конкуренция между технологиями или языками за ограниченные ресурсы выражается в таком явлении, как вымирание, аналогичное вымиранию биологических видов. Историки и антропологи неоднократно описывали исчезновение различных технологий. Например, на островах Океании исчезли некоторые технологии и практики (каноэ, керамика, лук и стрелы или обрезание), а доисторические тасманийцы после изоляции от материковой Австралии потеряли костяные орудия и технологии рыбной ловли[56]. В настоящее время языки вымирают с огромной скоростью, которая превышает скорость вымирания биологических видов[57]. Вымирание происходит и внутри языков: доказано, что с течением времени количество некогда многочисленных неправильных глаголов уменьшается до всего нескольких, в зависимости от частоты их употребления[58]. Часто употребляющиеся глаголы (например, to go с формой прошедшего времени went) легче запомнить, они реже приобретают правильную парадигму, а поэтому у них больше шансов выжить в словаре. Дарвин, сочувственно цитируя Макса Мюллера, считал так же:
Борьба за существование происходит постоянно между словами и грамматическими формами каждого языка. Боле совершенные, короткие, легкие формы постоянно одерживают верх[59].
Археологи тоже описали множество случаев, когда один вид орудия или технологии широко распространялся, в то время как другой вид, наоборот, терял популярность. Таким образом, первый занимал место второго в результате конкуренции. Например, расписная керамика вытеснила гофрированную в Нью-Мексико, а лук и стрелы заменили копья в Северной Америке[60].
Возьмем пример поближе: результаты психологических экспериментов показывают, что различные идеи конкурируют за место в памяти. В классических экспериментах был продемонстрирован «эффект интерференции»[61]. Участников просили прочесть и затем вспомнить список слов. Когда участники пытались прочесть второй список слов, удерживая в памяти первый, им было намного сложнее воспроизвести слова правильно. Это означает, что второй список слов смешивался с припоминанием первого списка. Если же мы не можем вспомнить какое-либо слово, то мы не сможем передать его другому человеку, и частота этого слова в популяции уменьшится. Примечательно, что интерференция сильнее, если отвлекающие слова близки по смыслу к запоминаемым словам. Это соответствует идее Дарвина о том, что конкуренция сильнее между похожими видами, потому что они конкурируют за одну и ту же культурную нишу:
Конкуренция будет всего упорнее между формами, наиболее близкими по строению, конституции и образу жизни – разновидностями одного вида, видами одного рода или близких друг к другу родов, – потому что такие формы имеют приблизительно одинаковое строение, одинаковый склад и образ жизни[62].
Таким образом, мы можем наблюдать как конкуренцию в культуре на психологическом уровне – в форме конкуренции за пространство памяти – так и результаты этой конкуренции в виде вымирания различных культурных практик и форм. Культурные явления, как и биологические виды, участвуют в бесконечной борьбе за существование.
Третий принцип: наследование. Третья предпосылка эволюции – наследование, и Дарвин прямо говорил о его важности: «Любая ненаследственная вариация для нас несущественна»[63]. Дарвин отмечал, что особи с более высокими шансами на выживание и размножение зачастую будут передавать свои признаки потомкам. Если выживание родителей хотя бы отчасти зависело от этих признаков, то будет происходить постепенное возрастание приспособленности и адаптированности к местным условиям. Наследование позволяет полезным качествам сохраняться у последующих поколений. Без наследования полезные качества не сохраняются и эволюция невозможна.
Хотя наследование было важно для теории Дарвина, он все же отмечал: «Законы, управляющие наследственностью, по большей части неизвестны»[64] – если не брать во внимание простого наблюдения, что потомки напоминают своих родителей больше, чем случайно взятые представители вида. Особенности генетического механизма наследственности стали понятны лишь после того, как были заново открыты работы Грегора Менделя о горохе и проведены дальнейшие эксперименты в начале ХХ века. Поэтому мы на время оставим вопрос о конкретных механизмах культурного наследования в стороне и просто спросим, может ли культурная информация успешно воссоздаваться – или передаваться, от одного человека к другому.
Как говорилось в первой главе, существует огромное количество кросскультурных наблюдений, подтверждающих, что люди приобретают верования, навыки и знания от других людей путем культурной передачи. Первые иммигранты в США посредством культуры передали ценности, связанные с гражданской активностью, следующим поколениям; культурная изменчивость в игре «Ультиматум» показывает, что члены небольших сообществ передают нормы, связанные со справедливостью; холистический и аналитический стили мышления передаются из поколения в поколение в Восточной Азии и на Западе. Наблюдения за современными иммигрантами подтверждают, что наследование является не генетическим, а культурным, ведь уже через одно или два поколения дети иммигрантов полностью походят на детей тех, кто жил здесь сотнями лет, а не на своих генетических предков.
Кросскультурные исследования подкрепляются более прямым экспериментальным изучением культурной передачи навыков, оценок и мнений от человека к человеку. В 1960-е годы Альберт Бандура провел серию известных экспериментов, показавших, что дети охотно имитируют поведение взрослых[65]. Дети, видевшие, что взрослый вел себя агрессивно по отношению к Бобо – большой надувной кукле, – позже сами вели себя с ней агрессивнее, чем дети, которые наблюдали неагрессивное поведение взрослых. В других экспериментах, также ставших классическими, Соломон Аш показал, что взрослые люди тоже восприимчивы к мнению других. Он давал участникам эксперимента простые задания – например, выбрать две линии одинаковой длины из нескольких вариантов – и участники нередко подчинялись мнению остальных (которые на самом деле были подсадными утками), даже несмотря на их очевидно неправильные ответы[66]. Эти экспериментальные исследования можно дополнить опросами, в которых у родителей и их детей была найдена устойчивая корреляция в чертах, которую вряд ли можно объяснить только генетически, – например, религиозные убеждения и хобби, – а также одинаково сильная корреляция среди неродственных сверстников в подобных чертах, которая не может быть генетической[67].
В некотором смысле, однако, простой передачи информации от человека к человеку недостаточно для того, чтобы культурная эволюция была полностью дарвиновской. Как известно, Дарвин называл биологическую эволюцию «происхождением, сопровождаемым модификацией». Иными словами, чтобы биологическая эволюция действовала, небольшие изменения должны быть не просто унаследованы потомком от родителя. Наследование должно быть достаточно точным, чтобы изменения сохранялись на протяжении нескольких последующих поколений и могли объединяться с другими полезными признаками. Лишь в таком случае можно объяснить сложные адаптации, соединяющие несколько функционально взаимосвязанных частей, например глаза или крылья, возникшие посредством накопления многочисленных небольших изменений на протяжении бесчисленных поколений.
В культуре происходит такое же постепенное накопление изменений. Историки неоднократно показывали, что новые технологии редко – если вообще когда-либо – возникают на пустом месте. Наоборот: удачные инновации – это, как правило, незначительно улучшенные версии того, что уже было, или же комбинации инноваций, которые раньше существовали по отдельности. Историк Джордж Басалла приводит в качестве примера паровой двигатель[68]. Он не появился, как иногда считается, в изобретательной голове Джеймса Уатта из ниоткуда, – он был усовершенствованной версией уже существовавшего парового двигателя Ньюкомена, с которым Уатт был отлично знаком и который, в свою очередь, был модификацией предыдущей модели, – и так далее вглубь истории. Массив знаний накапливается таким же образом, как и улучшения в технике. Например, математика развивалась, накапливая последовательные инновации, сделанные людьми из разных стран в разное время, причем каждое изобретение прокладывало путь для следующих. Даже простой десятичной системе счисления понадобилось 4000 лет, чтобы возникнуть. Сначала около 2400 года до н. э. шумеры начали использовать письменные знаки для обозначения чисел, и лишь после этого вавилоняне смогли изобрести позиционную систему счисления, при которой позиция цифры относительно десятичного места определяет ее значение. Это дало возможность индийцам (и майя) изобрести письменный знак, обозначающий ноль, что упростило подсчеты. Такое накопление прямо связанных между собой инноваций продолжалось столетиями: важнейшие улучшения были сделаны греками (геометрия), арабами (алгебра) и европейцами (математический анализ) – вплоть до современной математики[69].
Таким образом, в человеческой культуре соблюден и третий принцип Дарвина – наследование. Культурные формы могут передаваться от одного человека к другому, подобно тому как гены передаются от родителей к детям в процессе биологической эволюции. Более того, культурное наследование является достаточно точным, чтобы происходило постепенное накопление модификаций, подобное накоплению, которое отмечал Дарвин, говоря об эволюции живых существ.
Дальнейшие параллели
Дарвин не только показал существование трех ключевых составляющих эволюции – изменчивости, конкуренции и наследования, – но и продемонстрировал, что эти составляющие могут объяснить прежде необъяснимые биологические явления, которые веками озадачивали естествоиспытателей. Три таких явления – это адаптация, дезадаптация и конвергенция. Если культура развивается по принципам Дарвина, то, скорее всего, мы сможем обнаружить эти явления и в культуре.
Адаптация. Одно из наибольших достижений Дарвина – научное объяснение того, как хорошо организмы и окружающая их среда подходят друг к другу. Дарвин использовал для этого понятие адаптации:
Мы видим эти прекрасные коадаптации… в строении жука, ныряющего под воду; в летучке семени, подхватываемой дуновением ветерка; словом, мы видим эти прекрасные адаптации всюду и в любой части органического мира[70].
Естественный отбор помогает рационально объяснить это соответствие организмов их среде. На протяжении многих поколений организмы, которые лучше других взаимодействуют со средой, извлекая из нее ресурсы, – например, те, что быстрее и эффективнее других плавали в воде, – имели больше шансов выжить и оставить потомство, чем менее эффективные организмы. Результатом такого постепенного отбора стали, например, обтекаемые формы тела, позволяющие двигаться в воде быстрее. Более сложные адаптации, – например, глаза – могут состоять из множества взаимосвязанных частей. Это тоже следствие постепенного естественного отбора, накопившего многочисленные благоприятные изменения: от изогнутой формы оцеллий со светочувствительными клетками до регулируемых линз. Каждая из этих адаптаций улучшала способность видеть и передвигаться в пространстве.
Но существуют и культурные адаптации, созданные для исполнения определенной цели или для использования в определенной ситуации, являющиеся следствием культурной, а не биологической эволюции. Например, лук и стрелы состоят из нескольких функциональных частей, взаимодействующих друг с другом. Бушмены в Ботсване используют луки длиной в один метр с тетивой, сделанной из сухожилий животных, а стрелы с древком из тростника и наконечниками из кости страуса (или, в последнее время, из колючей проволоки). Наконечники отравлены ядом личинок жука, а стрелы лежат в колчане из корней деревьев[71]. Все вместе эти элементы составляют «чудное взаимное приспособление» (co-adaptation), которое отлично подходит для выполнения своих задач и состоит из множества функционально связанных частей. Примеры кумулятивной культурной эволюции – современная математика или паровой двигатель – тоже являются культурными адаптациями. Все эти примеры показывают, насколько эффективно культурные процессы могут создавать адаптации, которые ни один отдельный человек не мог бы придумать самостоятельно.
Дезадаптация. Для Дарвина было важно не только показать, что его теория может объяснить адаптации – столь же важно было продемонстрировать, что виды вовсе не идеально приспособлены к своей среде обитания. Идеальная адаптация подтверждала бы идею о всезнающем творце, создавшем каждое существо в совершенном виде. Опровергая такой взгляд, Дарвин приводит примеры дезадаптации: случаев, когда виды плохо приспособлены к окружающему их миру. Это случается, либо когда среда, в которой живет вид, как-то изменяется, либо когда вид перемещается в новую среду. Слишком сильное несоответствие между видом и новой средой может привести к его вымиранию, но если несоответствие не настолько сильное, небольшие остатки адаптаций к предыдущей среде часто остаются, хотя уже не исполняют никакой роли. В пример можно привести остатки задних конечностей у китов и змей, оставшиеся от их четвероногих предков и утратившие свою функцию. Такие рудиментарные органы – подтверждение дарвиновской эволюции.
В культуре тоже существуют рудименты: культурные адаптации становятся дезадаптациями при изменении среды. Знакомый пример – это раскладка клавиатуры QWERTY, где клавиши составлены таким образом, чтобы замедлить и усложнить процесс печатания. Когда QWERTY только появилась, в этом был смысл, ведь первые печатные машинки часто заклинивали при быстром наборе. Этой проблемы больше нет у современных клавиатур, однако неудобная раскладка QWERTY остается популярной[72]. Рудиментарные признаки часто появляются в технике, особенно при переходе на новое сырье. Джордж Басалла отмечает, что такие случаи достаточно часты, чтобы заслужить отдельный термин – «скевоморфизмы», то есть «конструктивные или отделочные элементы, не исполняющие никакой функции в предмете, сделанном из нового материала, но бывшие обязательными для предмета из прежнего материала»[73]. Так, в каменных колоннах часто делалось шиповое соединение, которое было унаследовано от деревянных колонн, но уже лишилось функциональности.
Конвергенция. Напоследок Дарвин сделал наблюдение, что у разных видов могут развиться похожие признаки благодаря конвергентной эволюции в похожей среде. Для объяснения он воспользовался аналогией с культурой:
Подобно тому как два человека иногда независимо друг от друга приходят к одному и тому же изобретению, так… и… естественный отбор… произвел у различных существ сходные органы, поскольку это касается их функции; но строение их общего органа не обязано унаследованию от общего предка[74].
К общеизвестным примерам конвергенции в биологической эволюции относятся независимая эволюция крыльев у летучих мышей, птиц и насекомых или обтекаемая форма тела у рыб и китообразных. Действительно, конвергенция сегодня считается одним из наиболее убедительных доказательств естественного отбора, ведь очень маловероятно, что похожие формы появятся у неродственных видов, если только эти формы не являются адаптациями к похожей среде обитания.
Что касается культуры, то Дарвин подтвердил первую часть своего наблюдения о конвергенции собственным примером: он и Альфред Рассел Уоллес открыли теорию естественного отбора одновременно. Другие примеры параллельных изобретений или открытий включают письмо, изобретенное независимо друг от друга шумерами около 3000 лет до н. э., китайцами около 1300 лет до н. э. и индейцами Мексики около 600 лет до н. э.[75] Также в результате конвергентной культурной эволюции могут появиться артефакты с одинаковой функцией, исполняющие ее по-разному: например, ножи и вилки в Европе или палочки для еды в Китае – и то и другое предназначено для горячей еды[76].