Алекс Хейли
Корни
Глава 15
Два дождя прошло, и живот Бинты снова вырос, а характер испортился еще сильнее, чем обычно. Она с такой легкостью раздавала подзатыльники сыновьям, что Кунта каждое утро радовался, что может хоть на несколько часов скрыться от нее со своими козами. Возвращаясь вечером, он страшно жалел Ламина, который был уже большим, чтобы совершить провинность и получить подзатыльник, но еще маленьким, чтобы в одиночку выходить из дома. Однажды, когда Кунта вернулся домой и обнаружил Ламина в слезах, он спросил у Бинты (не без положенных экивоков), можно ли брату прогуляться с ним.
– Можно! – рявкнула мать.
Маленький голый Ламин не мог сдержать радости при столь неожиданном проявлении доброты. Но Кунта испытал такое отвращение к самому себе, что задал брату трепку, как только Бинта перестала их слышать. Ламин взвыл, а потом, как щенок, поплелся за братом.
С этого дня Ламин каждый вечер поджидал Кунту у дверей в надежде на то, что старший брат снова возьмет его с собой. Кунта так и поступал почти каждый день – но не потому, что ему этого хотелось. Бинта испытывала такое облегчение, избавляясь от них обоих, что могла бы поколотить старшего сына, если бы тот не забрал Ламина на улицу. Казалось, сбылся ночной кошмар – голый младший брат прилип к спине Кунты, как огромная личинка из болонга. Но вскоре Кунта стал замечать, что за многими его приятелями тоже тянутся младшие братья. Хотя малыши играли чуть поодаль, но постоянно следили за старшими братьями, которые изо всех сил старались не обращать на них внимания. Иногда старшие сбегали и хохотали, глядя, как малыши отчаянно пытаются догнать их. Когда Кунта и его приятели забирались на деревья, младшие пытались следовать за ними и обычно падали на землю, а старшие мальчишки смеялись над такой неуклюжестью. И скоро оказалось, что играть с малышами даже забавно.
Когда Кунта оставался наедине с Ламином, он мог уделить ему больше внимания. Крутя крохотное семечко в пальцах, он объяснял малышу, что огромное хлопковое дерево в Джуффуре выросло из этого маленького комочка. Поймав пчелу, Кунта осторожно показывал ее Ламину, чтобы тот увидел жало. Перевернув пчелу, он объяснял, как пчела высасывает нектар из цветов и превращает его в мед в гнездах высоко на деревьях. Ламин начал задавать Кунте множество вопросов, на большую часть которых тот терпеливо отвечал. Уверенность Ламина в том, что Кунта знает все, была очень приятной. Кунта чувствовал себя старше своих восьми дождей. Теперь младший брат уже не казался ему назойливой обузой.
Кунта изо всех сил старался этого не показать, но, возвращаясь домой с пастбища, он уже ждал радостного приветствия Ламина. Однажды ему даже показалось, что он заметил улыбку Бинты, когда они с Ламином выходили из хижины. Бинта часто ругалась на младшего сына:
– Тебе следует поучиться у старшего брата!
Через мгновение она могла дать Кунте подзатыльник, но все же это случалось не так часто, как прежде. Бинта часто пугала Ламина, что, если он не будет слушаться, она не отпустит его с Кунтой, и малыш весь день вел себя тише мыши.
Обычно они с Ламином покидали хижину, чинно держась за руки, но на улице Кунта тут же бросался бежать, а брат с трудом поспевал за ним. Они присоединялись к другим мальчишкам второго и первого кафо. Как-то во время такой прогулки приятель Кунты, наткнувшись на Ламина, сильно стукнул его по спине. Кунта немедленно подскочил, грубо оттолкнул парня и резко заявил:
– Это мой брат!
Приятелю это не понравилось, они начали драться, но другие ребята их разняли. Кунта взял плачущего Ламина за руку и потащил прочь под взглядами мальчишек. Собственные действия смутили и изумили Кунту. Он ударил своего приятеля по кафо из-за какого-то сопливого младшего брата. Но после этого дня Ламин стал открыто подражать Кунте во всем, иногда даже в присутствии Бинты или Оморо. Хотя Кунта притворялся, что ему это не нравится, но в глубине души был страшно горд.
Когда Ламин попытался забраться на дерево и упал, Кунта показал ему, как лазить правильно. От случая к случаю он учил младшего брата бороться (и Ламин завоевал уважение мальчишки, который как-то унизил его перед приятелями по кафо), свистеть, заложив в рот пальцы (хотя даже самый сильный свист малыша не мог сравниться с его собственным). Он показывал Ламину листья, из которых мать любила заваривать чай. Он учил Ламина не трогать больших блестящих навозных жуков, которые часто заползали в хижину. Жуков нужно было осторожно выносить за порог и выпускать. Причинить им вред считалось очень плохой приметой. Еще опаснее было трогать шпоры петухов. Но как бы он ни старался, ему никак не удавалось научить Ламина определять время суток по положению солнца.
– Ты еще слишком маленький, но со временем научишься, – говорил он.
Когда Ламин никак не мог усвоить что-то простое, Кунта начинал кричать на него, а когда малыш становился слишком назойливым, мог дать и подзатыльник. Но потом он всегда жалел о своем поступке – жалел так сильно, что порой позволял Ламину надевать свое дундико.
Сблизившись с братом, Кунта перестал думать о том, что так часто беспокоило его прежде – о пропасти между ним с его восемью дождями и старшими мальчиками и мужчинами Джуффуре. В его жизни не было дня, когда что-нибудь не напоминало бы о том, что он все еще относится ко второму кафо – и продолжает спать в одной хижине с матерью. Старшие мальчики, которых сейчас увели в лес, презрительно хмыкали, замечая ровесников Кунты. А взрослые мужчины, Оморо и другие отцы, вели себя так, словно мальчишек второго кафо приходится всего лишь терпеть. Мать обижала Кунту, и он, отправляясь в буш пасти коз, часто думал, что, став мужчиной, непременно поставит Бинту на место – ведь она женщина! Впрочем, он готов был отнестись к ней с добротой и простить – ведь она все-таки его мать.
Но больше всего Кунту и его приятелей раздражали девочки из второго кафо, которые росли вместе с ними. Девчонки постоянно твердили, что уже собираются быть женами. Кунта знал, что девочки выходят замуж в четырнадцать дождей или даже раньше, а мужчинам нельзя жениться, пока им не исполнится тридцать дождей, а то и больше. Собственный возраст смущал мальчишек, избавлялись от смущения они только в буше, где были предоставлены сами себе. А Кунте помогал еще и Ламин.
Каждый раз, когда они с братом шли куда-то, Кунта представлял, как он берет Ламина в какое-то путешествие – мужчины иногда отправлялись в путь вместе с сыновьями. Кунта чувствовал свою ответственность, чувствовал себя старшим, а Ламин видел в нем источник всех знаний. Шагая рядом, Ламин засыпал Кунту кучей вопросов.
– А мир большой?
– Ну, – отвечал Кунта, – ни один человек на каноэ не заплывал еще так далеко. И никто не знает всего, что можно узнать о мире.
– А чему вас учит арафанг?
Кунта прочитал первые стихи Корана на арабском и сказал:
– А теперь ты попробуй.
Ламин попробовал, но у него ничего не вышло (как Кунта и думал). И тогда старший брат снисходительно заметил:
– На это нужно время.
– А почему никто не убивает сов?
– Потому что в совах живут души наших умерших предков.
Потом Кунта рассказал Ламину о недавно умершей бабушке Яйсе.
– Ты был еще совсем маленьким и не можешь ее помнить.
– А что это за птица на дереве?
– Ястреб.
– А что он ест?
– Мышей, других птиц и зверьков.
– Оооо!
Кунта даже не представлял, как много он знает. Хотя порой Ламин спрашивал нечто такое, о чем Кунта и понятия не имел.
– А солнце горит?.. А почему наш отец не спит с нами?
В такие моменты Кунта начинал ворчать, потом умолкал – так поступал Оморо, когда уставал от вопросов сына. Ламин тоже умолкал, потому что у мандинго не принято разговаривать с тем, кто не хочет говорить. Порой Кунта вел себя так, словно глубоко погрузился в собственные мысли. Ламин тихо сидел рядом. Когда Кунта поднимался, вслед за ним поднимался и Ламин. А порой, когда Кунта не знал ответа на вопрос, он быстро делал что-то такое, что позволяло сменить тему.
При удобном случае Кунта дожидался, когда Ламина не будет в хижине, и спрашивал у Бинты или Оморо то, что хотел узнать младший брат. Он не говорил родителям, почему задает им так много вопросов, но они, похоже, догадывались. Они вели себя так, словно начинали видеть в Кунте взрослого человека – ведь он стал отвечать за младшего брата. И скоро Кунта стал делать резкие замечания Ламину в присутствии Бинты, когда тот поступал неправильно.
– Ты должен говорить разборчиво! – мог сказать он, щелкая пальцами.
Он мог дать подзатыльник Ламину, если тот недостаточно быстро делал то, что велела ему мать. Бинта же делала вид, что ничего не видит и не слышит.
Так что Ламину почти не удавалось ускользнуть от внимания матери или брата. А стоило Кунте задать Бинте или Оморо какой-то вопрос Ламина, те сразу же давали ему ответ.
– Почему воловья шкура, которой укрывается отец, красного цвета? Вол же не красный?
– Я покрасила шкуру буйвола щелоком и молотым просом, – отвечала Бинта.
– Где живет Аллах?
– Аллах живет там, где встает солнце, – говорил Оморо.
Глава 16
– Что такое рабы? – как-то раз спросил у Кунты Ламин.
Кунта заворчал и ничего не ответил. Шагая вперед и погрузившись в свои мысли, он гадал, что заставило Ламина задать этот вопрос. Кунта знал, что те, кого крадет тубоб, становятся рабами. Он слышал, как взрослые говорили о рабах, принадлежавших жителям Джуффуре. Но Кунта не знал, что такое «рабы». Вопрос Ламина, как всегда, заставил его задуматься и искать ответ.
На следующий день, когда Оморо собирался уходить за пальмовыми деревьями, чтобы построить Бинте новую кладовую, Кунта вызвался пойти вместе с ним. Ему нравилось ходить куда-то с отцом. Но в тот день они почти не разговаривали, пока не дошли до темной и прохладной пальмовой рощи.
И там Кунта резко спросил:
– А что такое рабы?
Оморо что-то проворчал, ничего не ответил и несколько минут бродил по роще, осматривая стволы разных пальм.
– Рабов не всегда легко отличить от тех, кто не рабы, – сказал он наконец.
Рубя выбранную пальму, Оморо объяснил Кунте, что хижины рабов покрыты ньянтанг[16] джонго, а хижины свободных людей – ньянтанг форо. Кунта знал, что форо – это лучшая трава для крыш.
– Но никогда нельзя говорить о рабах в присутствии рабов, – сурово сказал Оморо.
Кунта не понял почему, но, как всегда, кивнул.
Когда пальма рухнула, Оморо начал обрубать толстые жесткие листья. Кунта сорвал для себя несколько спелых плодов. И тут он почувствовал, что отец не против поговорить. Здорово будет потом все объяснить Ламину про рабов.
– А почему одни люди рабы, а другие нет? – спросил он.
Оморо объяснил, что люди становятся рабами по-разному. Некоторые рождаются у рабынь – и он назвал нескольких жителей Джуффуре. Кунта всех их хорошо знал. Среди них были даже родители его приятелей по кафо. Другие, продолжал Оморо, оставили родные деревни в голодный сезон и пришли в Джуффуре, чтобы стать рабами тех, кто согласится кормить и обеспечивать их. А есть и третьи – и Оморо назвал имена нескольких стариков. Когда-то они были врагами, и их захватили в плен.
– Они стали рабами, потому что им не хватило смелости погибнуть, – пояснил Оморо.
Он начал рубить ствол пальмы на части, которые мог бы нести сильный мужчина. Хотя все, кого он назвал, были рабами, они были уважаемыми людьми, и Кунта это знал.
– Их права защищают законы наших предков, – сказал Оморо. – Каждый хозяин должен обеспечить своих рабов пищей, одеждой, кровом, наделом земли, половина урожая с которого идет рабу. А еще рабу нужно дать жену или мужа. Но есть те, кто вызывает презрение, – продолжал отец. – Эти люди стали рабами, потому что совершили убийство, кражу или другое преступление. Таких рабов хозяин может бить или наказывать так, как они того заслуживают.
– А рабы навсегда остаются рабами? – спросил Кунта.
– Нет, многие рабы покупают себе свободу на средства, сэкономленные во время работы на своем наделе.
Оморо назвал нескольких жителей Джуффуре, которые так и поступили. А другие обрели свободу, вступив в брак в семье, которой они принадлежали.
Чтобы было легче нести тяжелое дерево, Оморо сделал прочную перевязь из зеленых лиан. Он продолжал рассказывать про рабов. Некоторые рабы со временем становились богаче своих хозяев и даже сами заводили рабов и обретали известность и уважение.
– Я знаю! Это Сундиата! – воскликнул Кунта.
Он не раз слышал от старух и сказителей о великом предке, генерале, армия которого победила множество врагов.
Оморо что-то буркнул и кивнул, довольный знаниями сына. Сам он тоже узнал о Сундиате, когда был в возрасте Кунты. Проверяя Кунту, он спросил:
– А кто был матерью Сундиаты?
– Соголон, женщина-буйвол! – с гордостью ответил Кунта.
Оморо улыбнулся и, взвалив на плечо два тяжелых бревна, перевязанных лианами, зашагал к дому. С плодами в руках Кунта последовал за ним. Почти всю дорогу до деревни Оморо рассказывал, как хромой, но очень умный генерал из рабов завоевал великую империю мандинго. К армии этого генерала присоединялись беглые рабы, которые прятались на болотах и в других потаенных местах.
– Когда придет пора становиться мужчиной, – сказал Оморо, – ты узнаешь о нем больше.
Мысль об этом повергла Кунту в ужас, но в то же время он ощутил странное возбуждение.
Оморо сказал, что Сундиата сбежал от жестокого хозяина – многие рабы, которым не нравились хозяева, так поступали. Он сказал, что продавать рабов нельзя – только осужденных преступников.
– Бабушка Ньо Бото тоже рабыня, – добавил Оморо, и Кунта чуть плодом не подавился.
Он не мог себе этого представить. Он вспоминал, как любимая всеми старая Ньо Бото сидит перед собственной хижиной, присматривая за десятком голых малышей, одновременно плетя парики и едко ругаясь с проходящими взрослыми – даже со старейшинами, если ей этого хотелось. «Но она же никому не принадлежит», – подумал Кунта.
На следующий вечер, загнав коз в загоны, Кунта повел Ламина домой другой дорогой, не там, где играли мальчишки. Вскоре они молча сидели перед хижиной Ньо Бото. Через несколько минут старуха появилась в дверях, словно почувствовав, что у нее гости. Бросив быстрый взгляд на Кунту, который ей всегда нравился, она поняла, что у того что-то на уме. Она пригласила мальчиков войти и заварила им горячий травяной отвар.
– Как отец и мать? – спросила она.
– Хорошо, – вежливо ответил Кунта. – Спасибо, что спросили. А у вас все хорошо, бабушка?
– Все хорошо, спасибо.
Пока Ньо Бота не поставила перед ним чай, Кунта молчал. Потом он пробормотал:
– Почему вы рабыня, бабушка?
Ньо Бото пристально посмотрела на Кунту и Ламина. Теперь уже она молчала, а потом повела свой рассказ.
– Я жила в деревне очень далеко отсюда, – начала она, – и это было много дождей назад. Тогда я была молодой женщиной и женой.
Как-то ночью она проснулась в ужасе – соседние хижины горели, люди кричали вокруг. Схватив двух своих детей, сына и дочь, отец которых недавно погиб в племенной войне, она побежала прочь. Но их поджидали белые работорговцы и их чернокожие помощники. После недолгого боя всех, кто не сумел убежать, связали. Тех, кто был серьезно ранен, слишком стар или слишком молод, чтобы пройти долгий путь, убили на глазах у оставшихся.
– И моих малышей, – заплакала Ньо Бото. – И мою старую мать…
Ламин и Кунта вцепились друг в друга руками. Ньо Бото рассказала, как напуганных узников связали друг с другом и много дней вели под палящими лучами солнца, подгоняя кнутами, чтобы они шли быстрее. Через несколько дней люди стали падать от голода и изнеможения. Некоторые боролись, а тех, кто не мог подняться, бросали на растерзание хищным зверям. Пленники шли через сожженные и разграбленные деревни – черепа и кости людей и животных валялись прямо на земле, где некогда стояли семейные хижины. До Джуффуре дошли меньше половины пленников. Отсюда до Камби Болонго, где продавали рабов, было еще четыре дня пути.
– Здесь продали одного пленника – за мешок кукурузы, – сказала старуха. – Этим человеком была я. Так меня стали называть Ньо Бото (Кунта знал, что это означает «мешок кукурузы»). Мужчина, купивший меня для своего раба, вскоре умер. А я так тут и осталась.
Ламин заерзал от возбуждения, а Кунта почувствовал к старой Ньо Бото непередаваемую любовь и нежность. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного. Старуха сидела, тихо улыбаясь мальчикам, отца и мать которых тоже когда-то качала на коленях.
– Ваш отец, Оморо, был в первом кафо, когда я пришла в Джуффуре, – сказала Ньо Бото, глядя прямо на Кунту. – Его мать, твоя бабушка Яйса, была моей дорогой подругой. Ты помнишь ее?
Кунта кивнул и с гордостью добавил, что рассказал младшему брату про бабушку.
– Это хорошо! – кивнула Ньо Бото. – А теперь мне нужно работать. Бегите!
Поблагодарив за чай, Кунта и Ламин вышли и медленно зашагали к хижине Бинте. Оба думали о своем.
На следующий день, когда Кунта вернулся с пастбища, у Ламина появились новые вопросы об истории Ньо Бото. А может такой огонь разгореться в Джуффуре? Кунта ответил, что никогда о таком не слышал и ничего подобного не видел. А Кунта когда-нибудь видел белых людей?
– Конечно, нет!
Но отец рассказывал о том, что они с братьями видели тубоба и его корабли где-то на реке.
Кунта быстро сменил тему, потому что мало что знал о тубобе и хотел все обдумать сам. Ему хотелось бы увидеть тубоба – конечно, с безопасного расстояния, потому что из всего, что он слышал, было ясно, что к таким людям лучше не приближаться.
Совсем недавно пропала девушка, собиравшая травы, а до нее двое взрослых мужчин, ушедших на охоту. Все были уверены, что их украл тубоб. Кунта помнил, как барабаны из других деревень сообщали, что тубоб похитил кого-то или появился поблизости. В такие моменты мужчины вооружались и удваивали охрану, а напуганные женщины быстро собирали детей и прятались в буше далеко от деревни. Порой прятаться приходилось несколько дней, пока тубоб не уходил окончательно.
Кунта вспомнил, как однажды пас своих коз в тихом и замершем под палящими лучами солнца буше. Он сидел в тени под своим любимым деревом. Случайно он поднял глаза вверх и с изумлением увидел, что стая обезьян, резвившихся на верхних ветках дерева, неожиданно замерла. Обезьяны сидели, словно статуи, их длинные хвосты свисали с веток. Кунта думал, что обезьяны всегда с криками носятся по деревьям. Он не мог забыть, как тихо они сидели и наблюдали за каждым его движением. Он представил, что сам мог бы так сидеть на ветке и смотреть на тубоба под деревом.
Следующим вечером, пригнав коз в деревню, Кунта решил заговорить о белых людях со своими приятелями по кафо. Они сразу же пересказали ему все, что слышали сами. Один мальчик, Демба Контех, сказал, что его дядя однажды осмелился подкрасться к тубобу так близко, что почувствовал его запах – непередаваемую, особую вонь. Всем мальчишкам было известно, что тубоб крадет людей, чтобы съесть их. Но некоторые слышали, что украденных людей не съедают, а заставляют работать на больших полях. Ситафа Силла резко произнес, как когда-то его дед:
– Белый человек лжет!
Когда выдался удобный случай, Кунта спросил у Оморо:
– Отец, можешь рассказать, как вы с братьями видели тубоба на реке? – И тут же быстро добавил: – Мне нужно все правильно объяснить Ламину.
Кунте показалось, что отец улыбнулся, но отвечать он не стал, лишь что-то проворчал, показывая, что сейчас не время. А через несколько дней Оморо позвал Кунту и Ламина прогуляться с ним в лес за какими-то необходимыми кореньями. Ламин впервые отправился куда-то с отцом. Он был вне себя от радости. Зная, что этим счастьем он обязан Кунте, малыш крепко держался за полу его дундико.
Оморо рассказал, что после посвящения в мужчины его старшие братья Джаннех и Салум покинули Джуффуре. Через какое-то время до деревни дошли слухи: братья стали известными путешественниками, странствовали по необычным и далеким местам. Домой они впервые вернулись, когда барабаны разнесли весть о рождении первенца Оморо. Братья не спали и не ели, торопясь успеть к церемонии наречения имени. Их долго не было дома, и теперь они с радостью обнялись со своими друзьями детства. Но немногие из оставшихся их друзьей с печалью рассказывали о тех, кого больше нет: кто-то погиб в сожженных деревнях, кого-то убили из страшных палок, плюющихся огнем, кого-то похитили, кто-то пропал во время работы на полях, охоты или странствий – и во всем был виноват тубоб.
Оморо сказал, что братья решили разузнать, что делает тубоб и как можно с ним справиться, и позвали его с собой. Трое суток шли они вдоль Камби Болонго, тщательно прячась в буше, пока не нашли то, что искали. Около двадцати огромных каноэ тубобов стояли у берега реки. Каждое было таким огромным, что на нем могли поместиться все жители Джуффуре. На каждом были установлены огромные шесты, высокие, как десять мужчин, стоящих на плечах друг у друга, и к шестам этим были привязаны большие куски белой ткани. Рядом находился остров, а на острове стояла крепость.
Множество тубобов суетилось на берегу. С ними были их черные помощники – и в крепости, и на небольших каноэ. На маленьких каноэ перевозили сухой индиго, хлопок, воск и шкуры. Но самым ужасным, сказал Оморо, были жестокости, которые им довелось увидеть. Тубобы захватили множество людей и теперь безжалостно их избивали, собираясь увезти куда-то далеко.
Оморо замолчал, и Кунта понял: отец думает, стоит ли говорить дальше. И все же он сказал:
– Сейчас увозят гораздо меньше наших людей, чем прежде.
Когда Кунта был совсем маленьким, царь Барра, правивший этой частью Гамбии, приказал, чтобы никто больше не сжигал деревень, не похищал и не убивал его подданных. И вскоре это прекратилось: воины других разгневанных царей сожгли большие каноэ и убили всех тубобов.
– И теперь, – сказал Оморо, – каждое каноэ тубобов, которое входит в Камби Болонго, должно девятнадцать раз выстрелить из пушек в честь царя Барры.
Теперь чиновники царя сами поставляют тубобам людей. Обычно это преступники, должники или те, кого заподозрили в заговоре против царя – возможно, даже и несправедливо. Когда в Камби Болонго входят корабли тубобов, которым нужны рабы, осужденных за разные преступления становится больше, сказал Оморо.
– Но даже царь не в силах прекратить похищение людей из деревень, – продолжал Оморо. – Вы должны знать, что за последние несколько лун из нашей деревни пропали три человека. И вы слышали барабаны других деревень. – Он сурово посмотрел на сыновей и медленно произнес: – То, что я скажу вам сейчас, вы должны услышать не одними лишь ушами – если вы не сделаете этого, вас могут украсть и мы расстанемся навечно!
Кунта и Ламин замерли от страха.
– Никогда не оставайтесь в одиночестве, если этого можно избежать, – произнес Оморо. – Никогда не выходите на улицу ночью. А если вы оказались одни днем или ночью, держитесь подальше от высокой травы или кустарников.
– Всю жизнь, – продолжил отец, – даже когда станете мужчинами, остерегайтесь тубобов. Они стреляют из огненных палок, и гром этот слышен издалека. Когда вы видите дым вдали от других деревень, то это дым от костров тубобов. Вы должны изучить все вокруг, чтобы понять, каким путем они идут. Тубобы шагают тяжелее, чем мы, они оставляют следы, не похожие на наши. Они ломают сучки и высокую траву. А оказавшись рядом с ними, вы ощутите их запах – так пахнут мокрые куры. Многие говорят, что тубобов можно почувствовать – по напряжению, распространяющемуся вокруг. Почувствовав это, замрите: где-то поблизости может быть тубоб.
– Но недостаточно просто узнать тубоба, – продолжал Оморо. – Многие наши люди работают на него. Это предатели и враги. Но, не зная их, вы не сможете их узнать. В буше вы не должны доверять тем, с кем не знакомы.
Кунта и Ламин пошевелиться не могли от страха.
– Вы должны запомнить мои слова на всю жизнь, – говорил отец. – Ваши дядья и я своими глазами видели, что происходило с теми, кого украли. Стать рабом у нас и тубоба не одно и то же. Тех, кого украли тубобы, сковали цепью и загнали в бамбуковые клетки на берегу реки. Когда с больших каноэ на берег приплывал важный тубоб, украденных людей выводили из клеток прямо на берег. Головы их были выбриты, кожу их смазали маслом, чтобы она блестела. Сначала их заставляли приседать и прыгать на месте. А когда тубобу было достаточно, украденных людей заставляли раскрывать рты, чтобы он мог осмотреть их зубы и заглянуть в горло.
Оморо коснулся пальцем паха Кунты, и тот подскочил на месте.
– Потом он смотрел на фото[17] этих мужчин. И даже на тайные части женских тел. А потом снова заставил всех людей сесть и стал прикладывать раскаленное железо к их спинам и плечам. Люди кричали от боли, но их сажали в маленькие каноэ и перевозили на большой корабль.
– Мы с братьями видели, как многие падали на живот и ели песок, словно желая напоследок взять с собой частицу родного дома, – продолжал Оморо. – Но их поднимали и избивали. Некоторые продолжали бороться даже на маленьких каноэ, несмотря на дубинки и кнуты охранников. Они прыгали в воду, но там их поджидали ужасные длинные рыбы с серыми спинами и белыми животами, и пастями, полными острых зубов. И вода окрашивалась кровью.
Кунта и Ламин прижались друг к другу и задрожали.
– Лучше, чтобы вы узнали это сейчас и нам с матерью не пришлось резать белого петуха. – Оморо посмотрел на сыновей: – Вы знаете, что это означает?
Кунта с трудом кивнул и хрипло произнес:
– Его режут, когда кто-то пропадает?
Он видел, как целые семьи в отчаянии молились Аллаху, сидя вокруг белого петуха с перерезанным горлом.
– Да, – кивнул Оморо. – Если белый петух умирает, лежа на груди, надежда остается. Но если он падает на спину, надежды больше нет. И вся деревня обращается к Аллаху вместе с этой семьей.
– Отец, – голос Ламина так дрожал, что Кунта с трудом его узнал, – а куда большие каноэ отвозят украденных людей?
– Старики говорят, что в земли Джонг Санг Ду, – ответил Оморо. – А там продают огромным каннибалам тубабо куми, которые поедают рабов. Никто об этом ничего не знает.