Алек Д'Асти
Госпожа Орингер
Лихарт насмешливо приподнял бровь, но потом все же нахмурился, осмотрел свою бывшую пациентку и вздохнул:
– Непростой год, да? У всех нас. Переживаешь? Бессонница, головные боли? Угу. Я выпишу тебе одну микстурку, чуть позже. Ладно, поболтали, отдохнули и хватит, – он поплотнее закутался в одеяло и решительно полез мимо Джозефинн из капсулы. – Пойдем, покажешь мне того мальчика с черной разновидностью. Нужно диагностику, анализы… маркеры крови… пойдем, хватит стенку рассматривать.
– У вас ведь получится, да, Раф? И… у Сэми все будет хорошо?
– Не знаю. Возможно. И не надо на меня так смотреть. Я всего лишь медик – ремесленник. Так… даже не думай в слезы, даже не… черт, Джоз! Я не умею утешать плачущих вояк, прекращай. Скоро посадка, пойдем… у тебя уже с подбородка капает… надо мыслить конструктивно, понимаешь? Пойдем, поищем каких-нибудь пилюлек.
– Мне н… не надо…
– Правильно, мне надо. У меня голова болит от всех вас! Еще и с моими родителями, братьями-сестрами придется объясняться, у-у-у… наверняка там уже весь Полис в курсе, что я в дерьмо вляпался. Пошли!..
Глава 3. Акта
Белянка тихо вздохнула. Дорожки из синих огоньков на прозрачной крышке медкапсулы забавляли. Хотелось трогать их, ловить пальцами, поглаживать, но после двух недель заточения в крошечном чулане сил в руках осталось немного.
Белянка – Акта – закрыла глаза и насупилась, вспоминая вопли старейшины Зевса…
«Куда его понесло?! Байрит! Куда?! Стой! Бай… алихэ-э-э… поздно, не рыпайтесь. Не суйтесь, я сказал! Усмотрели? Там, в кустах? То-то же. Монстра куражится. Ишь, усы распустила, шипит – вас тоже придушит, поломает, как Байрита. К вечеру она угомонится, тогда тело приберем. Та-а-ак! Где эта стервянка?! Акта! Во-о-от она, сучье племя! Ты опять мужикам бошки дуришь, химеру свою душами кормишь? Итить-твою! Байрита угомонила и Севку в той декаде! А соседский пес, Фрей? Сними с него наговор! Сними, говорю! Вторые сутки как падаль валяется! Нет?! Отказываешься? Тогда пеняй на себя, мо́нстрина жрица, вэй-хо, пеня-а-ай на себя! Хэ-э-э… и прирезать-то тебя не моги – монстра вылезет и всех туточки передавит. Ничего, сама загнесси. Голодом уморю!»
Медкапсула вспыхнула розовым светом и протянула к разволновавшейся пациентке тонкие нежные нити, деликатно касаясь ее рук и щиколоток, обвиваясь, выискивая венки, впрыскивая укрепляющие растворы, напитывающие каждую клеточку.
В груди у Акты потеплело, голова сделалась совсем ясной – монстра-химера, давно пустившая деток в легкие, сердце и голову своей юной жрицы, была довольна.
Белянка приоткрыла глаза, потихоньку, искоса осматриваясь. Нутро белого хищного корабля сменилось небольшой светлой комнатой. За стеклом медкапсулы шуршали голоса – чуть поодаль стояла стройная седая дама, рядом с ней темпераментно взмахивал руками высокий статный человек. Молодой сильный мужчина. Тот самый, который забрал Акту с пляжа у озера.
Акта вновь притворилась спящей, прислушиваясь, принюхиваясь, будто распуская вокруг себя призрачные паутинки: «Лисья планета. Белый мир. Женщина. Хозяйка дома. И он… красивый. Воин… или сын воина. Можно забрать его, забрать себе, приручить, сделать защитником… – в груди затрепетало, легко, нежно покалывая – химера незримо прицепилась к незнакомцу вместе со своей жрицей, но тут же отвергла его. – Ай, он чужой, занят. Уже влюблен в другую женщину. Не повезло мне. Как всегда».
За стеклом стало тихо. Люди ушли. Комната опустела. Акта расслабилась, спела про себя несколько несложных песенок, зашептала быстро и обвела пальцами стыки между стеклянной крышкой и своей упругой лежанкой.
Мерцающие усики-сосуды медкапсулы закрутились веселыми спиральками, распрямились, нежно огладили Акте плечи и отступили вместе со скользнувшей вниз крышкой.
Акта села. Головокружения не произошло – химера уже настроилась на вылазку и не бузила.
Пол был теплый, бархатистый, матовый. Жрица прищурилась. Слабые зрение и слух у нее дополнялись особым нюхом и чарами, но пока применить их было не к кому.
Массивный боковой шлюз на посадочную площадку оказался закрытым, зато дверь в дом была незаперта. Круглая ручка повернулась с тихим пощелкиванием.
Воздух в широком коридоре был насыщен запахами – изысканный шлейф величавой дамы; теплый терпковатый дух мужчины; еле слышные ароматы паркета, отпаренных льняных занавесок, твердых зеленых яблок и белых цветов. Оставленная медкапсула закрыла крышку, щелкнув скобами, и в мгновение наполнилась плотным серебристым дымком, скрывая пустую сердцевину.
Жрица улыбнулась и немного потопталась на месте, объемно ощущая окружающее ее пространство – огромный дом. Сильный, устойчивый, уходящий на несколько ярусов вглубь твердого грунта, пронизанный проводкой, с магнитными замками и сложной охранной системой.
Акта прыснула: «Свобода!» – и нежной былинкой вспорхнула по длинному коридору, передвигаясь бесшумно, на цыпочках, легко касаясь искрящихся светильников, напольных ваз и спокойно-зеленых пластин-сканеров на стенах. Сверхчувствительные датчики даже не подумали встревожиться и сообщить о побеге – Акта и ее внутренняя монстра полностью устроили их в роли гостей.
Комнаты, укромные уголки, переходы, лестницы… белые, черные, белые, черные. Все было таким чудесно-контрастным, необычным, нарочитым, что жрица только успевала приглядываться, восхищенно вздыхая: букеты из радужных перьев, поблескивающий, будто угольный шелк на стенах, белоснежный закуток, расчерченный узкими окнами, угловатое хрустальное нечто – непонятная, но красивая статуя, толстые мягкие ковры.
Из-за следующего поворота послышались звонкие щелчки и шорохи. Акта подобралась ближе, прижалась виском к косяку и прислушалась. Величавая дама с кем-то разговаривала по коммуникатору и была явно чем-то сильно встревожена:
– Привет, Аритэ. Да, это я. Рафи пропал… в шестом секторе. Сэми уже отбыл на поиски. Оставил медкапсулу и ринулся обратно, – раздались новые щелчки, из приоткрытой двери потянуло табаком. – Джози успеет, я уверена, успеет! Норманн? Нет, он еще на выставке. Да, в Красном городе. Вернется только к вечеру, белянку уже увезут, не волнуйся. Белянка – это девочка с Феры… Ох, не знаю. Сэми не назвал ее имени, просто «подопытная номер четырнадцать». Белая как снег. Капсула показала крайнюю степень истощения и что-то еще, хм, будто веточки и паутинка изнутри. Опухоль? Наверное. Не знаю. Транспортник из Полиса прибудет за ней совсем скоро, но я боюсь, что она…
Под потолком деликатно зашелестели вытяжки.
Акта нахмурилась, переваривая услышанное: «Они хотят отправить меня Полис. Ай, как нехорошо! Толпа лекарей, вооруженных острыми железками. Убьют мою монстру внутри, порежут ее, задушат, и я тоже сгину. Снова стану слепым слабым мякишем».
Не дослушав окончание разговора, жрица скользнула дальше по коридору и юркнула в одну из боковых комнат – чью-то спальню. Панорамные окна наполняли ее неярким светом зимнего дня и видом на окрестное снежное плато. Черные стены были местами исписаны цветными мелками и совсем не казались мрачными. В камине потрескивали остывающие угольки.
Акта прикусила губу – шкаф был маловат и, похоже, забит под завязку. Зато под широкой, пестрящей подушками кроватью нашлось достаточно свободного места. Забравшаяся под нее жрица обнаружила в своем убежище нечто в продолговатом футляре, несколько стопок книг и откатившийся к стене маленький мячик.
Недалеко раздались легкие быстрые шаги, приглушенные коврами, перестук каблуков, шелест подола… и все снова затихло.
Продолговатый футляр был закрыт на магнитные скобы. Мячик оказался приятно упругим. Меж страницами книг нашлись засушенные листья и цветы – васильки. Они нежно пахли летом, солнцем и еще чем-то знакомым. Юная подопытная тихонько вздохнула, в который раз вспоминая свою невеселую историю…
– Сколько ей? Лет пять?
– Восемь, досточтимый доктор Вайз. Акта самая младшая из наших детей. Родилась дюже рано, и семи лун не прошло.
– И выжила… с ума сойти! Невероятно. Как?
– За очагом в сыромятном коконе тепло и…
– Она слепая? Да. Шумы в сердце – тарахтит как старый движок.
– Верно говорите, досточтимый. Не живет и не умирает. Пользы от нее никакой, только лишний рот. Как быть?
– В этом я вам не советчик. Сами решайте.
– Вэ-э-эйхо, тогда у химеры спросим. У химеры. До ее леса рукой подать. Авось, монстра и примет новую душу, освободит нас.
Высокий порог, скрипучая калитка, неровная, холмистая земля. Короткое «Куда глаза глядят!» и толчок в спину. Щекочущие ладони стебельки. Щека, согретая солнцем, и полная темнота вокруг – слепота.
Первый неуверенный шаг. Уйти, куда глаза глядят… а куда?
Еще шаг. Второй, третий.
Грохочущее в груди сердце, булькающее, тяжелое. Дрогнувший воздух. Стрекот и шипение химеры вокруг. Страшно. Горячее прикосновение к подбородку. Свежий запах, как после грозы. Вспыхнувший в груди огонь, разрывающая голову и глаза боль.
Холмистая земля уже под спиной. Покалывание на кончиках пальцев.
Свет. Впервые в жизни. Бело-голубое, полосатое небо. Тоже впервые. Вытянувшиеся к небу высокие цветы – то чересчур четкие, то расплывающиеся синими пятнами. Васильки…
Пластины на стенах предупредительно пискнули. Акта выглянула из-под кровати и прищурилась на окна. К дому спланировал огромный остроносый корабль – белоснежный обтекаемый. Из-под его плоского пуза, задорно крутанувшись, выскочил еще один —стремительный серебристый челнок-скат и просвистел к посадочной, дернув гибким острым хвостом.
Жрица моргнула, резво задвинулась обратно под кровать и стянула край яркого покрывала ниже, спрятавшись за ним.
Тихий дом замер на мгновение, а потом грохнул дверью, разразившись разноголосыми выкриками и топотом, вперемешку с цоканьем тонких каблуков:
– Норманн! Подожди! Тебе туда нельзя, и вообще… почему ты не в городе?
– Перехватил один сабж, бабуль. От Сэмиэлля! Он опять покупает людей на Фере для опытов! Как он может так, а?! «Подопытная номер четырнадцать»… капец, ты слышала?! Это же люди, а не хомяки, чтоб его! И это мой брат! Мой старший брат!
– Норманн, дорогой, ты не прав сейчас! Рафи и Сэм дают этим людям шанс! Шанс, понимаешь? Норманн, подожди… Мэни!
– Шанс? Да-а-а, конечно! Герои, охренеть! Да они бы и пальцем не пошевелили, если бы не…
Пространство вокруг поднатужилось и добавило к диалогу на повышенных еще парочку оглушительно громких звуков: белый корабль за окнами выдал протяжный гудок – обнаружил медкапсулу слишком легкой – пустой. Зеленые пластины на стенах, подхватив призыв транспортника, вспыхнули оранжевым и завыли дурными сиренами.
Акта зажмурилась, в отчаянии прикусив губы.
– Бабуль! Кэсси! Это что?! Тревога? Нас грабят? Атакуют? Пожар?!
– Не знаю! Ай, Норманн! Что делать? Что?!
В коридоре рухнуло что-то, по масштабам сопоставимое с двустворчатым шкафом.
– Нет! Норманн! Это же шедевр современного искусства!
– А нефиг было им щиток сигналки загораживать! У-у-у, заело… давай! Открывайся!
Где-то хрустом лопнул неведомый стеклянный пузырь. Сирены поперхнулись, затихая. Белый транспортник за окнами раздраженно продул сопла.
– Норманн, ужас! Девочка пропала! Где?! Как? Куда она делась?!
– Так, Кэсс, харе метаться! Выпускай поисковые зонды. На втором этаже справа от пульта есть два контейнера, давай!
Тонкие каблуки уцокали куда-то в сторону, а тихие шаги раздались совсем близко, как и сердитый шепот.
– Жесть, весь в осколках! Ай! Зараза…
Акта под кроватью застыла, стараясь не дышать. Дверь в маленькую спальню распахнулась шире. У жрицы перед носом прошлись немалого размера расхлябанные боты. На пушистый ковер со шлепком приземлилась куртка с кожаными вставками, рядом неаккуратным комом шмякнулась кофта.
Расхлябанные боты прошагали к шкафу, дверцы скрипнули и на пол сошла небольших размеров лавина из тщательно утрамбованного тряпья, вещей и непонятного назначения штуковин. Одна из таких штуковин вдруг оперилась разноцветными крылышками и с радостным щебетанием метнулась под кровать. Акта в испуге отпрянула от нее, задевая шершавый футляр задом.
Монотонный, струнный, наполненный «бам-м-м» можно было услышать даже с улицы. Разноцветная штуковина с крылышками щелкнула у оцепеневшей Акты под носом и вжикнула куда-то в сторону. Расхлябанные боты пропали. Вместо них появились внимательные серые глаза, темные кудри врастопырку и тихий, вкрадчивый голос:
– Споко-о-ойно. Споко-о-ойно. Попалась, шустрик?
Акта растерянно прищурилась, осязая: «Еще один воин? Нет, тоже сын воина. Только моложе, чем тот, и какой-то стран…»
Химера у нее в груди вдруг полыхнула так, что жрица задохнулась, вскинулась, ударившись спиной о решетчатое дно своего убежища, зажмурилась, вслепую метнулась куда-то в сторону, вновь тревожа футляр, опрокидывая стопки с книгами.
– Нет, нет! Тихо! – растрепанный незнакомец по пояс засунулся под кровать, но хватать паникершу не стал, лишь продолжил уговаривать. – Спокойно! М-да-а-а, юбчонка у тебя, конечно… хорошо хоть, что трусы на месте. Как тебя зовут? Как зовут, ну?
У него был очень приятный, глубокий тембр.
Пламя за грудиной утихло, разливаясь по телу нежным теплом с острыми искорками. Жрица с облегчением выдохнула, открыла глаза, рассмотрела свой новый объект, вспоминая услышанное ранее: «Норманн… Мэни», – и негромко ответила ему:
– Акта.
– Коротенечко, удобно, – приподнял темную бровь «объект». – Акта. И что это значит?
– Оклик, Норманн. В переводе с нашего диалекта: «Эй, ты!» – с легкой улыбкой поведала зжрица, не отпуская взгляда собеседника.
– Хреново, – нахально подметил тот, отчего-то никак не подцепляясь, будто уворачиваясь от чар. – Так себе имечко. Для лисы или, к примеру, хомяка еще сойдет, но… короче, вылазь, а то я уже все пузо себе отлежал!
Серые глаза и взъерошенные кудри пропали, вновь сменившись расхлябанными ботами. Акта растерянно моргнула – не вышло подцепить и одурманить. Не удалось. То есть немного да, но совсем не так, как обычно. Снова не повезло. Монстра почему-то замерла, не проявляя себя и не помогая своей подопечной. Полис и доктора с железками активно замаячили на горизонте.
Жрица в расстройстве качнула головой и полезла навстречу молодому наглецу – сдаваться.
* * *
Воздух на улице оказался леденяще свежим, вкусным, морозным. В объятиях Норманна, в свитере, да еще и одеяле, было ни капельки не холодно. Пригревшаяся Акта счастливо вздохнула, покрепче прихватывая куртку на плече своего спасителя.
Серебристый челнок-скат щелкнул острым хвостом, издалека приметив хозяина с непонятного вида кульком на руках.
– Норманн, ты с ума сошел?! – величавая дама в изящных домашних туфлях на шпильках вылетела на крыльцо и просеменила за вконец распоясавшимся внуком. – Немедленно верни ее в капсулу! Немедленно!
Норманн притормозил и обернулся, отчеканив бабуле:
– Цыц! Она не желает в Полис. Я уже пощелкал пройдохе Зевсу. Сэмиэлль забрал с Феры не ту женщину, понимаешь? Акта сбежала из чулана, а вовсе не из госпиталя, но случайно выскочила на брательника, и он решил, что это… ну понятно, да? Гений коммуникации, блин! Рот открыть и спросить же вообще не судьба. Даже слышать не хочу про Полис! Все, говорю!
– Но… Борх, – Кэсси схватила упрямца за рукав, пытаясь быть как можно более убедительной. – Твой отец сейчас сказал, точнее, проорал, что жрицы с Феры могут быть очень опасными. Они владеют гипнозом, и… мальчик, послушай…
Очень опасная жрица с Феры высунулась из одеяла, укоризненно посмотрела на даму, сделала несчастную мордочку, а Норманн только фыркнул:
– Все эти чары, магические фигли-мигли и наговоры – полнейшая чушь. Не верю! – и свистнул своему скату, чтоб не цеплял хвостом забор. – Я отвезу ее к себе в дом на первое время, не буду тревожить семейство.
– А потом?! – взвилась Кэсси. – Это тебе не лисенка подобрать. Не просто домашнее животное и питомец, понимаешь?.. Ответственность! Куда ты ее, Мэни? Куда?
Норманн предостерегающе протянул ей:
– Харе-э-э… – перехватив свою хлипкую ношу поудобнее, он сверкнул глазами и ознакомил бабулю с дальнейшими планами. – Акта пройдет полное медобследование уже сегодня. После ее дополнительно осмотрит Рафаэль. Отец может орать сколько ему угодно. Пусть она будет этой самой жрицей, птицей, синицей, кем угодно, но не подопытной номер четырнадцать, понятно? Все, пока!
Потянувшись, он поцеловал расстроенную Кэсси в щеку, развернулся и направился к скату.
По пути Акта снова высунулась из кулька, сияющими от счастья глазами осмотрела Норманна, снежную долину вокруг, бледно-голубое небо, тихонько прошептала: «Куда? Куда… куда глаза глядят…» – и вздохнула с надеждой.
Самой невезучей и неловкой жрице аграрной планеты наконец-то улыбнулась удача.
Глава 4. Джозефинн
В этой декаде зима подзадержалась на Лисьей – весны не случилось вот уже шестой год подряд.
Джозефинн вдохнула холодного ветра и тронула языком верхнюю губу – ранки на ней снова немного кровоточили.
Вокруг было снежно, муторно и очень громко – в коммуникаторе непрерывно надрывался отец, а неподалеку, у изгороди особняка, митинговала бабуля Кэсси. Оба оратора давали представление темпераментно и артистично. С надрывом. Как всегда.
От такого плотного взаимодействия с любимыми родственниками Джоз невыносимо хотелось забиться в нору. Или прикинуться окаменелостью – какой-нибудь безнадежно почившей ракушкой под толстым слоем мха в качестве звукоизоляции.
Коммуникатор мигал красными диодами, перегревшись от зычного баса:
– Джозюля, детка, я тебе папа ро́дный или в жопе барабан?! – с годами Борх становился все более и более громогласным. – Я что говорил, а? Не трогать эти их джунгли долбанные! Какого хрена ты там все повыдергала? Глава Полиса на говно изошел, мол, «несанкционированное вмешательство в экосистему», местные птички-невелички теперь загнутся в страшных мучениях и прочая пое… бюрократия! Ты слушаешь меня?..
Джоз угукнула и покосилась в сторону – Кэсси бегала вокруг низко припаркованного Диплекса, лупила его по фюзеляжу крошечной сумочкой и причитала:
– Растопил, все растопи-и-ил! Где снег? Подчистую растопил соплами! Утеплитель консервирующий сдернул. Кошмар! Теперь точно весь газон перемерзнет… и клу-у-умбы! Не трогай, не трогай, скотина ты безмозглая! Убери щупы! Не надо мне здесь ничего пропалывать! Убери! Джо-о-ози-и-и!
Джо покривилась, сняла с головы орущий коммуникатор, сунула его в карман пальто, свистнула Диплексу, чтобы заканчивал самодеятельность, и отправилась в обход особняка ко второй посадочной площадке.
Укутанные в теплые куртки, отдохнувшие Сэмиэлль и Раф оперативно погрузили в Штурм медкапсулу с отобранным у пернатых маленьким пациентом и были готовы к вылету – час назад Лихарту пришло срочное сообщение с места работы, из Полиса.
Джозефинн еще раз осмотрела окружающую ее панораму, забралась в Штурм и устроилась в углу командного зала, на своем привычном месте.
Мальчишка-подопытный тут же отвлекся от ковыряния в носу и зыркнул из-за прозрачной крышки. Джоз подмигнула ему, откинулась на спинку кресла и медленно выдохнула, настраиваясь на вероятно самые сложные двадцать четыре часа в своей биографии…
Госпоже Джозефинн Орингер приходилось нелегко по жизни – до недавнего времени у нее начисто отсутствовали тормоза и иже с ними чувство меры.
Джоз необходимо было завоевать, присвоить и заграбастать все и вся. Целиком и полностью. Оружием или словом. Забрать себе, а после – утвердить свои законы и порядки, наладить быт, приучить местную шушеру жить по правилам – сделать мир лучше. Заодно и оградить семейство от опасностей, предусмотреть все возможные угрозы, защитить, уберечь, при необходимости прикрыть собой… но, как оказалось, в некоторых случаях это «оградить и уберечь» было совершенно вне компетенции упрямой и вечно всклокоченной маленькой вояки.
Сильные эмоции были для Джозефинн чем-то вроде стимуляторов или топлива, но любовь оказалась специей иного сорта. Очень специфического. Джо влюбилась в одного чрезвычайно упертого доктора и не знала, как воевать с подобной напастью, а случившаяся после с братом беда и вовсе вышибла из отважной Орингер дух, словно перекрутив ей внутренности, лишив сна. Видимо, страх приходился любовной горячке близким родственником, компаньоном. Джозефинн сначала сходила с ума от любви и ревности, а потом открыла в себе новую способность – бояться до тошноты, до оторопи, до искусанных в кровь губ. Бояться днями и ночами, круглосуточно, в течение целого года.
Штурм дрогнул и плавно стартовал, выбирая самый короткий маршрут до центра Содружества.
Висок защекотало.
Джо повернула голову – наблюдающий за ней мальчишка отвел взгляд, но тут же снова покосился черным глазом. Вояка сурово нахмурилась и кивнула ему, как бы подтверждая заключенный между ними ранее, еще на Фере, уговор. Маленький пациент расплылся в радостной улыбке, угнездился поудобнее и мечтательно зашептал что-то сам себе. Диоды на его капсуле горели мрачными тёмно-красными огнями.
Госпоже Джозефинн Орингер приходилось очень нелегко по жизни.
* * *
Подземный медцентр в сотню ярусов был похож на заточенного в скалу огромного великана, отрешенного от всего мира, могучего, иногда чуть снисходительного к суетящимся внутри него человечкам: медикам, персоналу, пациентам и их родным. В его белоснежных коридорах Джозефинн чувствовала себя совсем крошечной и никчемной.
Бесконечные переходы, ответвления, отсеки медцентра – целый лабиринт. В нем легко можно было заплутать, но Джо давно запомнила нужный ей и Сэми маршрут: первый ярус, приемный покой, камера дезинфекции, отделение для онкобольных, отсек интенсивной терапии и матовая стеклянная перегородка в реанимационный блок – конечная точка. Конечная для Джозефинн, Сэми шел дальше.
В отсек интенсивной терапии не пускали посторонних, но Джоз с самого начала закрепила за собой право сначала следовать за братом через весь ярус – провожать, а потом стоять возле этой самой перегородки и вздыхать.
По первости Сэм ужасно раздражался от одного взгляда на маленькую, укутанную в белую спецробу сестру, но потом смирился. Тем более, что обычно неугомонная и взрывная вояка, сопровождая его, вела себя идеально: стягивала кудрявую гриву тугим узлом, безропотно проходила процедуру дезинфекции, надевала стерильный костюм и молча шла за Сэми – поддерживала, была рядом.
В этот раз все было как обычно – блокпост на спутнике планеты, Полис, побережье, медцентр, приемный покой, дезинфекция, шуршащий костюм, широкая спина брата перед глазами, но поспешающая за ним Джозефинн знала – это был финал истории. Последняя процедура. Уже к утру ситуация должна была проясниться.
Да или нет. Победа или поражение. Жизнь или неминуемое, очень быстрое угасание.
Сэм остановился у стеклянной перегородки, обернулся к понурой сестре, присел перед ней на корточки и велел:
– Хватит, Финя! Мы тут все борцы или кто?
– Только ты и Рафи, – прохрипела ему Джо, с трудом сдерживая слезы. – Борцы. А я… то самое «или кто». Потому что спасовала бы… наверное. Еще в самом начале. Сдулась.
– Перестань, – Сэми притянул ее к себе за робу и обнял под коленками. – Ты уже год тут со мной толчешься. Прости, что пытался прогнать. Ты очень мне помогаешь, правда! А в первые дни, когда мы с Рафи только ее привезли, помнишь? Прямо с золотого фестиваля. Уилма потеряла сознание, упала прямо мне на руки. Я думал, что она… все, не дышит – такая бледная была. Рафи протрезвел в одно мгновение, пытаясь привести Уил в чувство, а ты прибежала от фонтанов, растеряв по дороге туфли. И этот диагноз после, уже в реанимации. Спятить можно от такого. Если бы не ты и Раф…
– Сэ-э-эмчик, – Джози пригладила буйные кудри брата, наклонилась и зашептала ему на ухо. – Она очнется. Очнется. Уже сегодня… и ты будешь рядом, как и хотел. Все будет хорошо, я уверена, осталось всего несколько часов. Я переночую в Штурме, на побережье. Пощелкай мне после, ладно? И семейству. Папа с мамой который день себе места не находят, бузят. Кэсси безостановочно курит. Норманн пошел вразнос – сбежал из дома с какой-то девчонкой. Элис ныкается по углам и ревет. Пощелкай.
– Хорошо, – кивнул Сэм и поднялся на ноги. – Мне пора. Попытайся отдохнуть немного, Финь, а то как бы нам и тебя лечить не пришлось – не спишь совсем. Все, давай, топай.
Стеклянная перегородка с шорохом закрылась за ним.
Джози постояла возле нее, повздыхала и поплелась на выход – переодеваться. И ждать.
* * *
Теплый океан выкатился к босым ногам усевшейся на песок Джозефинн и лениво тронул ее ступни, подбираясь к подвернутым на щиколотках штанинам. Неяркое темно-желтое солнце медленно уходило за горизонт, позолотив нежным светом пляж, волны и грустную Джоз.
Коммуникатор на скуле маленькой растрепанной вояки молчал.
Штурм висел над поверхностью залива подобрав щупы и сжавшись, как испуганный паучок – ждал новостей от любимого хозяина.
Джози встала и медленно прошлась вдоль кромки воды туда-сюда. Кэсси выдала ей в дорогу контейнер с ужином и огромный термос, но Джозефинн была совсем не голодна.
Песок на побережье еще не остыл. Круглые синие камешки, отполированные океаном, ощущались в ладонях приятно гладкими, крапчатыми, будто живыми.
Черный коммуникатор громко защелкал.
Джози подпрыгнула, выронив из рук собранные ракушки, прижала связиста запястьем и…
– Это я, – прозвучал у нее в ухе Рафаэль. – Уилма очнулась. Психомоторных нарушений выявлено не было. Эффективность схемы лечения подтверждена. Основная часть опухоли удалена успешно, отростки купированы. Инвазия и метастазирование более невозможны – микрозонды справились со своей задачей. Сейчас подопытную номер один перевели из реанимационного в первую палату, она спит. Просто спит. А Сэму я вколол один симпатичный растворчик, чтобы он тоже уснул… хм, то есть, чтобы отвалил от меня. Достал с обнимашками! Что я ему, заяц плюшевый? Ты где?
– Я… я у… – Джози сглотнула и зажмурилась – пейзаж вдруг закачался, в голове зашумело. – У… у сев… у…
– Соберись, – в свойственной ему манере подбодрил Раф. – Дыши глубже, через нос. Еще раз, еще. Повторяю вопрос – ты где?
– Тут, рядом. У северного мыса, – кое-как проскрипела ему вояка, на всякий случай села обратно на песок.
Получивший радостную весть Штурм с мелодичным щебетанием нырнул в догорающую закатом волну, подняв веер брызг.
Рафи посопел немного и решительно объявил:
– Я сейчас тебя заберу, отвезу к себе домой, накормлю, вколю тот же самый симпатичный растворчик, заверну в одеяло и…
– Затащишь, э-э-э, то есть утащишь в постель, морковочка? – иронично предположила Джо, выстраивая, восстанавливая, возвращая прежнюю себя. – До-о-олгий поцелуй на ночь планируется? Ой, вот незадача, а моя персона, пускающая слюни после укольчика, не вызовет никаких вопросов у этой, ну-у-у, твоей очередной пассии, как ее, черт, имя не помню. Хе-р… Хи-зер? Модель человека. Сто-первая-блондинка-с-ногами. Или вы уже все? Не вместе?
– Поцелу-у-уй, – задумчиво протянул Раф, проигнорировав все остальные подколочки. – Поцелу-у-уй. Точно! Хорошо, что напомнила. У тебя на верхней губе две трещины, нижняя искусана вдрызг, кайма кровит. Перед инъекцией я наложу на все это безобразие антисептик, плюс ранозаживляющее, чтобы к утру затянулось.
– Валяйте, господин доктор! – прыснула Джоз, улеглась на песок, поправила на скуле связиста и расслабленно замурлыкала. – А что, действительно. Нафиг эти слюнявости, да, мой дорогой? Если и целоваться, то не в губы, а сразу куда-нибудь в…
– Не-э-эт, – тут же вклинился в ее монолог медик, размышляя вслух. – Думаю, одним антисептиком не обойтись. Наложу-ка я тебе заживляющую накладку. На весь рот. Крепкую такую, чтоб намертво залепила. Радужную, тебе пойдет. Помнишь, в прошлом году? Ты проспорила Сэми и явилась на фестиваль в платье. Блестящем таком. Радужном. То есть, как бы в платье, но… э-э-э, по факту это была полупрозрачная… маечка, что ли. И туфли. Черт, я тогда напился, как скот. О чем это мы? А, точно. Накладка на рот. Уже иду, приготовься.
Последние его слова отдались в ухе у Джозефинн долгим эхо и она, перевернувшись на живот, вгляделась в быстро темнеющий пляж.
Рафаэль спускался к ней по ближайшей лестнице. Нашивки на его зеленой медформе переливались серебром. Джози встала, кое-как отряхнулась от песка и двинулась навстречу.
Вдоль побережья один за другим зажглись круглые фонари. Штурм продолжал бултыхаться в заливе, брызгаясь и попискивая. Океан налился темной, будто упругой синевой. Полис сиял разноцветными огнями и приготовился ко второму, ночному туру шумного человечьего действа.
* * *
Джо сидела на софе в просторной, если не сказать пустой гостиной и жмурилась – острый свет бестеневой хирургической лампы ослеплял ее, выбивая слезы из глаз. Губы чесались и поднывали одновременно. Просторные штаны и кофта мешочком слегка примиряли Джози с такой суровой действительностью, но усидеть на месте все равно было нелегко.
Под носом у Джо пахло антисептиком и еще чем-то синтетическим. На щеке ощущалось теплое дыхание – Рафи накладывал на израненную нижнюю губу вояки уже третью заживляющую полосочку и ворчал:
– Объела ведь, натурально объела. А если стянуть чуть-чуть? Больно? Терпи. Да-а-а. Придется так, иначе могут остаться рубцы, выемки. Вот здесь, в уголке – особенно.
– На… амальна буит…
– Не шевелись. Почти готово.
–…асиба…
Злющая лампа уехала куда-то в сторону, и Джозефинн наконец-то смогла приоткрыть глаза.
Насупленный Раф оказался совсем близко. Он внимательно рассматривал дугу над верхней губой своей давней пациентки, осторожно трогая ее пальцами – наносил еще одну порцию заживляющего.
Джо грустно вздохнула: «Как жить?» – и отклонилась назад, зашептав:
– Все… все. И так уже больничкой провоняла. Хватит.
Рафи сердито зыркнул на нее, отчеканил:
– Сиди смирно! – придержал вояку за плечо и продолжил накладывать мазь на самые мелкие ранки.
Он всегда был чрезвычайно упертым типчиком. Чрезвычайно. До тошноты. И невероятно привлекательным для Джо в этой своей упертости. Невероятно. До потери пульса и тяжёлой пустоты в голове и… прочих частях тела.
Джоз хотела усмехнуться над своими мыслями, но не смогла и вместо этого раздраженно прищурилась на дотошного медика. Подавшись вперед, она хотела было поцеловать его, но опять же не смогла и взъярилась окончательно, сжимая зубы. Увлеченный Раф не заметил надвигающейся на него бури.
«Я чуть-чуть, – сама себе разрешила Джозефинн, жадно рассматривая склонившегося над ней Лихарта. – Сейчас я в меру, потихоньку, аккуратненько, не теряя соображения… поволоку его в постель».
Плавно, чтобы не спугнуть, она подняла руку, крепко прихватила Рафи за расстегнутый воротник и уставилась на его губы, решив отомстить за получасовую экзекуцию с полосками и хирургической лампой.
