Альбина Рафаиловна Шагапова
Для тебя моя кровь
–Что с тобой, девочка моя? – спросил Вилмар, когда мы, уставшие и обессиленные, лежали, обнявшись, обдуваемые тёплым ночным ветерком, облитые лунным сиянием.
– Мы расстаёмся, – ответила я.
Правда, и ничего кроме правды. Не хочу лгать ему, не хочу выдумывать дурацкие причины своего настроения.
– Всего на несколько дней. Я постараюсь вернуться, как можно быстрее.
Вилмар обнял меня ещё крепче, поцеловал в висок. Глаза защипало от подступивших слёз, в горле образовался ком, перехватило дыхание. Только бы он ни о чём не спросил, иначе, я не выдержу, разревусь. Гадкая тревога скрутилась змеёй в области сердца. И казалось, что скоро произойдёт нечто непоправимое. Ощущение было сродни тому, какое я испытала, когда вошла в общежитскую комнату Валерика. Моя жизнь снова делала поворот.
– Не уезжай, – прошептала я вампиру, призирая себя за трусость. Ни я ли хотела сбежать? Ни я ли строила планы по возвращению домой? Но было от чего то так страшно, так мучительно горько.
– Не могу, милая, это моя работа. – проговорил Вилмар щекоча моё ухо своим дыханием. – Лучик ты мой золотистый, как же я буду скучать по тебе, ты даже не представляешь!
Утро. Такое же светлое, солнечное, наполненное гомоном птиц, свежестью ветерка, дующего со стороны моря, шёпотом листвы. Всё как обычно, лишь Вилмара нет рядом. Подушка пуста, на ней отпечаток его головы. Вампир не стал меня будить, ушёл, лишь в окно забрезжил розоватый рассвет.
Я поднялась с кровати, разбитая, с ноющей болью во всём теле. С окончанием ночи это странное нытьё только усилилось. Дом без Вилмара казался враждебным и чужим. Вещи собраны, осталось только умыться, позавтракать и отправиться в путь. Но как же ничего не хотелось делать! Хотелось лечь и валяться так, глядя в потолок, ожидая возвращения Вилмара. Но я всё же заставила себя принять душ, заварить себе кофе и сделать бутерброд, который вызвал отвращение и лёгкую тошноту. Приходилось уговаривать себя проглотить один кусочек, потом ещё один. И вот, когда с завтраком было покончено, я, перекинув через плечо сумку с небольшим количеством вещей, только самых необходимых, вышла за ворота. Тёплой одежды у меня не было, в Далере она ни к чему, да и взять её было негде. А ведь там, на моей родине сейчас лютует зима. Да я в своём сарафанчике окоченею сразу же, как сойду с траппа Эвильского самолёта. Ну да ладно, может Эвилы чем помогут, не оставят же в беде бедную девушку.
Куда идти? Где искать представителя дружеского государства? Пойду на набережную, там обычно собирается много народу, может и Эвилы там бывают. Рассказывал же Вилмар, что они любят смотреть на море, ведь в их краях лишь непроходимые суровые хвойные леса да мелкие узенькие речушки.
На улицах Далера в это время суток было довольно оживлённо. Местные жители яркими пятнами пролетали мимо, переговариваясь, споря, смеясь. Кто летел высоко над крышами домов, кто совсем низко, едва касаясь земли. Женщины в лёгких полупрозрачных платьях, мужчины в свободных рубашках и широких брюках. Вампиры вообще не любят стесняющую одежду, тяжёлые деловые костюмы, галстуки– удавки – не для них. Они ценят лёгкость, свободу, естественность. Город пел, шумел, пестрел всевозможными красками. А я шла вперёд, жадно вглядываясь в разномастную толпу, выискивая того, кто мне поможет. На набережной пахло морем и сластями, раздавался детский смех и шум волн. Скоро я покину всё это, и буду вспоминать, как хороший сон. Мой взгляд метался от лотка с мороженым к сувенирной лавке, от лавки к, чуть зависшей в воздухе, пёстрой толпы вампирской молодёжи. И тут, на краю скамейки я увидела его, и с начала, не поверила собственным глазам, решив, что от волнения принимаю желаемое за действительное. Но, зажмурившись и больно ущипнув себя за руку, я вновь посмотрела в сторону скамейки и поняла, что глаза меня не обманывают, да и стойкий запах сероводорода не оставлял никаких сомнений. Там, на расстоянии пяти метров от меня сидит Эвил, греется на солнышке, слушает шум моря. Да уж, это только в мыслях легко, подойти к Эвилу и поговорить. А на самом деле, предстоит подготовить себя к общению с этой формой разумной жизни, не в коем случае не показав своего отвращения к специфическому запаху и внешнему виду. Мы люди толерантностью не отличаемся, нам неприятна инаковость другого, мы боимся необычного, выбивающегося из рамок общепринятых норм. Нам ещё ох как далеко до мудрости вампиров и миролюбия Эвилов. Но пока я буду справляться со своей врождённой неприязнью ко всему новому, потеряю единственный шанс выбраться из вражеской страны. Так что, Инга Анатольевна, засунь свою брезгливость куда подальше и поторопись.
– Тёплого солнца и полной луны тебе – проговорила я эвильское приветствие.
Ярко– салатовый шар со множеством фиолетовых пятен, разбросанных по всему телу зашевелил многочисленными тоненькими, полупрозрачными конечностями.
Пятна на теле существа, являющиеся органами зрения, пришли в движение, Эвил внимательно рассматривал меня. Я тоже застыла в ожидании, стараясь дышать, как можно реже, от мерзкого запаха начали слезиться глаза. Ох и нелегка же работа дипломатов.!
– Как я могу вам помогать? – заговорил шар, справедливо поняв, что мой словарный запас иссяк. Скрежещущий звук его голоса исходил от всего тела и был крайне неприятен, словно кто– то тёр по стеклукуском пенопласта, аж зубы свело.
– Меня зовут Инга– быстро заговорила я. – Я попала во вражеское нам государство, стала источником. Мне удалось сбежать и теперь хочу вернуться домой.
Глаза, если можно так назвать бесформенные пятна, зашевелились ещё быстрее, а проводки задёргались.
– Я правильно вас понимать? – перебил Эвил. – Вы попасть в Далер и жить у вампир?
– Да.
– Вы уходить из дом на улица?
– Да.
– Вы хотеть вернуться обратно, но не знать как? А к местный житель обратиться бояться?
– Да! – радостно выкрикнула я.
Как же всё хорошо складывается, меня поняли и, наверняка, помогут.
– Я хотеть помогать вам, но не знать, где вы жить.
– Да это и не нужно, – отмахнулась я. От осознания скорой развязки захотелось громко рассмеяться. – Вы просто доставьте меня на место, а там разберусь сама.
– Вы хотеть, чтобы я вас отвозить туда где много люди?
– Именно!
Эвил легко спрыгнул со скамейки и покатился по направлению к своей машине, я же последовала за ним.
Продолговатая тёмно– зелёная конструкция, похожая на огурец, без единого окошка, блестела на солнце. Эвил нажал на круглую крышку позади машины, и она отодвинулась. Шарик быстро вкатился внутрь, мне же пришлось лечь, и ползком втянуться в узкое тёмное нутро эвильского чудо– автомобиля.
Темнота, удушливый запах сероводорода и огоньки на панели управления, на которые то и дело нажимают конечности водителя, мне ещё потом долго снились в ночных кошмарах. Машина не катила по дороге и даже не летела по воздуху, она совершала прыжки, резко поднимаясь и так же резко падая на землю. Я лежала на животе, так как другое положение в салоне этого авто принять было просто невозможно, и думала, что мои внутренности превратятся в лепёшку. Лишь мысль о том, что я скоро окажусь дома отвлекала от неприятных ощущений. Что скажет Наташка, когда я поведаю ей о том, кем оказался снежный барс, позавидует ли мне? А бабушка? Нужно ли ей рассказывать о вампире? Осудит ли она меня или поймёт? Как быть с работой? Стоит ли возвращаться в школу, из которой меня, наверное уже уволили, или начать искать новое место? Что почувствует Вилмар, когда вернётся домой, а меня там нет. Вот о Вилмаре не надо! Пусть он останется в памяти ярким эпизодом, приятным, пусть и кратковременным, событием. Ведь, если честно, в моей жизни не было ничего знаменательного, ничего запоминающегося, лишь чреда похожих друг на друга дней, рутина, тягучая, словно изжёванная, лишившаяся и вкуса, и запаха, и цвета, жевательная резинка. Прощай, Далер! Прощайте голубое море, кричащие чайки, и жаркое солнце!
Вверх, вниз, вверх, вниз. Голову сжало в мучительном спазме, тошнота усиливалась. Поездка на этом транспортном средстве оказалась отличной таблеткой от тоскливых мыслей и печальных дум. Лишь одно настойчиво крутилось : « Когда всё это закончится?»
И вот когда я была уже готова потребовать, чтобы Эвил остановил свою адскую машину, огурец с лязгом ударился о землю, и люк открылся, впустив в тёмное зловонное нутро поток свежего воздуха и яркого света.
Эвил выскочил на улицу, и я поспешила за ним.
Мы остановились напротив небольшого аккуратного здания, окружённого клумбами. На аэропорт оно совершенно не походило, тогда что это? Эвильское посольство? Ну конечно! Неужели меня, гражданку чужой страны, без документов возьмут на борт самолёта? Нужно установить мою личность, убедиться в том, что я не несу никакой опасности, соблюсти все формальности. И это правильно, так и должно быть.
Не подозревая ничего дурного я шагнула в открытые двери здания вслед за эвилом, и тут же покрылась липким холодным потом, сообразив, какую глупость совершила. Нет, меня напугал не уютный холл со множеством мягких кресел и кадушек с декоративными пальмами, не идеально гладкие и белые больничные стены, не безукоризненная чистота, а
резкий запах дезинфекции, который с трудом заглушал сладковатый дух крови, человеческой крови.
К нам тут же подбежала стройная девушка– вампирша в зелёном медицинском халате.
– Этот источник потеряться на улица – проскрежетал Эвил, подталкивая меня на встречу моей смерти.
– Спасибо, – белоснежно улыбнулась вампирша, цепко хватая моё плечо твёрдыми сильными пальцами. – Подождите, я разберусь с источником, а потом побеседуем с вами по поводу вашего вознаграждения.
От награды шарик с проводочками отказываться не стал, а удовлетворённо расположился в кресле, игнорируя мой отчаянный взгляд, мою безмолвную мольбу о помощи.
Мой мозг лихорадочно искал выхода из сложившейся ситуации. Неужели ничего нельзя сделать? Ведь есть ещё время уйти из этого страшного места, есть возможность вежливо попрощаться и уехать отсюда на лязгающем прыгающем огурце?
– Вы меня не так поняли, – зашептала я Эвилу, удивляясь, как тонко и жалобно звучит мой голос.
– Я правильно понимать, – отрезал шарик. – Вы хотеть туда где много люди, я доставить вас туда.
Зелёное тельце мелко затряслось перебирая в воздухе прозрачными проводками, что, вероятно, означало смех.
Отчаяние навалилось всей тяжестью. Всё, это конец! Меня ожидает унизительная, страшная смерть, которую я приблизила сама.
Я сделала попытку рвануться из цепких рук вампирши в сторону двери. Но не тут– то было, мне даже сдвинуться с места не удалось. Плечи словно придавило тяжёлой плитой. За тем, мои ноги оторвались от поверхности пола и я повисла на воротнике платья, беспомощно размахивая конечностями.
Меня тащили по длинному тихому коридору, мимо пластиковых пронумерованных дверей, над некоторыми из которых горели жёлтые лампочки.
По началу я ещё пыталась себя спасти, обещая расправу, которую учинит им Вилмар, когда узнает, где находится его источник. Но вампирша оказалась не из пугливых, и на мои угрозы и проклятья обращала столько же внимания, сколько на гладкое, напольное покрытие под своими ногами. От страха я уже не могла связно соображать, в голове мутилось, руки и ноги налились свинцом. Лишь одна мысль стучала в висках, назойливо, беспощадно: « Вилмар меня не найдёт, он не успеет вернуться, меня убьют раньше».
Огромная железная ванна, круглая красная лампа под потолком, тёплая густая вязкая бурая жижа, в которой неподвижно застыло твоё тело. Нет ни дня ни ночи, нет смены событий. Время не движется, оно стоит на месте. Тишина, давящая, оглушающая, отупляющая. Ты находишься в полусидящем положении и уже не знаешь, сколько это длиться. День? Два? Неделю? Ты проваливаешься в мутный, неясный, поверхностный болезненный сон без сновидений, не приносящий облегчения, а проснувшись, вновь оказываешься в ванне под красной лампой. Ты больше не можешь плакать, слёзы иссякли, глаза болят от света, от отсутствия слёз. Периодически дверь открывается и входит девушка в медицинском халате с пластиковым стаканом. Она, не говоря ни слова, просовывает между твоих зубов трубочку, и ты делаешь из стакана несколько глотков какой– то тёплой, безвкусной полужидкой массы. Девушка одобрительно кивает, уносит стакан, и дверь за ней закрывается. Через какое– то время, ты понимаешь, что тебе нужно освободить кишечник и мочевой пузырь, и ты испражняешься в ванну, прямо в облепившую тебя жижу. Персоналу не придётся убирать за тобой, жижа очищает себя сама, это очень хорошее, качественное вампирское изобретение.
По началу ты пытаешься вспоминать стихи, перечисляешь исторические события, воссоздаёшь в памяти сюжеты прочитанных книг, но вскоре понимаешь, что всё это бесполезно. И даже мучительно. Ведь в каждом стихотворении, в каждом воспоминании, в каждой книжной истории кипит жизнь. Там солнечный свет, там воздух, там голоса людей там свобода. А над тобой всё то же мрачное освещение, а ты, уже не ощущаешь ни рук ни ног, лишь гадкую тёплую липкость на поверхности твоей коже. Ты понимаешь, что хуже не будет, всё плохое, что могло бы случиться в твоей жизни уже произошло. Ты обречена на медленную смерть, ты заживо похоронена в этой могиле. Но ты наивна, ты глупа. Самое плохое произойдёт скоро, очень скоро. И ты будешь просить о передышке, об отдыхе, но мучители будут глухи к твоим жалким мольбам.
Глава 11
Сегодняшнее происшествие положило начало отсчёта дням, проведённым в пункте общественного питания. Если честно, я и сама не могла понять, для чего мне это было нужно, может быть потому, что человеку трудно жить не чувствуя хода времени. С раннего детства нас приучали к режиму дня. Мы просыпаемся утром, завтракаем, отправляемся по своим делам, обедаем, ужинаем, смотрим любимые телепередачи в определённое время. Мы начинаем волноваться, если вдруг не знаем, который час, если опаздываем куда– то, если забыли что– то сделать к определённому сроку. А что будет, если ты перестанешь чувствовать смену дня и ночи, если не сможешь точно сказать сколько пролетело времени несколько минут? Часов? Суток? Вот в таком состоянии потерянности, оторванности не только от мира но и вырванной из цикла, по которому функционируют все живые существа, я и жила. Но, благодаря новому событию, можно установить пусть и хрупкие, условные, но всё же рамки.
Будем считать. что это день первый.
В болезненную хрупкую дымку моего сна ворвались незнакомые звуки. Я разлепила тяжёлые веки и увидела ту же вампиршу, что приносит мне еду. Но на этот раз в руке её не было стаканчика, она несла перед собой железную конструкцию, которая
отблёскивала в красном свете опостылевшей мне лампы. Понимание того, что сейчас будет происходить, меня не испугало. Медицинских манипуляций я никогда не боялась, а кровь мою они рано или поздно возьмут, иначе, с какой целью я здесь тогда нахожусь? Я наивно полагала, что ожидание казни, страшнее, чем сама казнь. О! Как же я ошибалась!
Вампирша установила рядом с ванной свою конструкцию, легко вытащила мою безвольную руку из жижи, так, словно она находилась в простой воде, и положила её на железный бортик. Моя кожа с благодарностью приняла неожиданную прохладу, и по всему телу пробежала радостная дрожь. Какое же это наслаждение чувствовать прохладу, ощущать тонкий воздушный поток из приоткрытой двери, пусть даже небольшим кусочком себя. Моя рука была невероятно счастлива в тот момент. Она дышала, она чувствовала себя живой. Но, в то же время, всё остальное моё тело ощутило тоску по свободе, осознало, чего было лишено всё это время. От нахлынувших противоречивых эмоций, я даже не заметила, как моё плечо стянул резиновый жгут, а в локтевую вену вонзилась игла, лишь увидела, как по трубке моя кровь направляется к прозрачной банке, довольно объёмной. Это сколько же они собираются из меня выкачать, ну уж точно не 450 миллилитров? Похоже, щадить меня тут не собираются. Хотя, не важно. Главное, что я чувствую жизнь пусть лишь одной рукой, но это уже не мало.
Кровь покидала меня медленно, а я постепенно погружалась в мягкую, такую вожделенную темноту. Как же я устала от навязчивого света, от желания уснуть, не имея возможности это сделать. Но тьма, такая добрая, такая ласковая приняла меня, и я проваливаюсь в её бархат.
С этого дня время вновь стало иметь для меня значение. Всё-таки, человеку слишком трудно жить, если его день не систематизирован. Теперь я знала, когда начинается утро, когда день, а когда ночь. По утрам вампирша кормила меня из стаканчика, потом спустя какое то время, появлялась со своей конструкцией, для забора крови. После того, как банка наполнялась до половины, я отключалась, но не надолго. Приходила вампирша, била меня по щекам и просовывала между моих зубов пластиковую трубку, из которой я тянула сладковатое месиво, моё неизменное изысканное блюдо. После обеда мне давали ещё немного поскучать, а потом, опять приходили за моей кровью. И вновь, очередное забытьё прерывалось ударами по щекам и подачей ужина.
День второй
Нестерпимо хотелось пить, а та жижа, что неизменно подавалась мне как на завтрак, так на обед и ужин, жажду не утоляла. Мне начинало казаться, что потолок дышит жаром. От его красного света пить хотелось ещё сильнее. И когда вампирша появилась на пороге для очередного забора крови, я, наконец, решилась с ней заговорить. Даже заключённые имеют право выдвигать какие– то требования. А вампирам нужна моя кровь, здоровая, питательная, а кому– то, как Вилмару, ещё и с эндарфинами.
– Простите, – начала я, пока вампирша вытаскивала мою руку из ванны и укладывала её на бортик. – Не знаю, как к вам обращаться. Но мне бы хотелось получить несколько глотков воды. И не могли бы вы на некоторое время отключить потолок.
Докатилась. Клянчу воду, прошу отключить свет. Как же стыдно за себя, за свой просительный тон, за страх, что мне сейчас откажут или нагрубят. Почему нам кажется, что если мы будем покорными, тихими, согласными со своей участью, нас пожалеют, пойдут на уступки. Нет, не пожалеют, не пойдут. Несколько мучительных секунд вампирша смотрела на меня, застыв, держа в руке резиновый жгут. О чём она думает? Какую задачу решает? Глаза пусты, на лице ни одной эмоции. Слышала ли она мой вопрос? Может переспросить? Но не разозлю ли я её этим? Может, всё же принесёт, пусть не стакан, пусть небольшую мензурку на несколько капель. И я ждала её ответа, я была готова целовать ей руки, если она сказала бы своё: «Да». И не надо меня осуждать! Не надо презрительно поджимать губы! Я слабая девушка, я не боец, не герой. Я просто человек, чьё горло высушивает жажда, человек, который не может уснуть от яркого света.
Вампирша затянула жгут, вонзила в вену иглу, а после окончания манипуляции, вышла за дверь, ничего не сказав. Но я продолжала надеяться, что она вернётся со стаканом воды. Каким же было моё разочарование, когда из темноты меня вырвала хлёсткая пощёчина, а между зубов просунулась всё та же трубочка, из которой в рот полилась знакомая до омерзения, масса.
День третий
Сегодня, я впервые нормально заснула за всё время, проведённое здесь. И это был настоящий сон, не глубокое тёмное забытьё, не тяжёлая, лишающая сил полудрёма. Яркий, наполненный образами, красками. Такие сны хочется вспоминать, о них хочется рассказывать.
Мне снился Вилмар. Он обнимал меня за плечи, а я впитывала его тепло, его нежность и совершенно ничего не боялась, так как, откуда-то точно знала, что больше ничего плохого со мной не случиться, ведь он рядом. Мы шли по узкой тропинке, по обеим сторонам от нас высились могучие, достающие до неба горы. Их верхушки золотило заходящее солнце, а небо, несмотря на закат, оставалось пронзительно– синим. Мы не произнесли ни одного слова, но они и не требовались. Всё было сказано прикосновением рук, дыханием, сиянием глаз.
Стоит ли говорить, что я проснулась с улыбкой на лице и ещё какое– то время пребывала в благостном состоянии, бессмысленно пялясь на прямоугольник двери, на ровные скучные стены. Но постепенно, тёплое солнечное чувство светлой грусти и безмятежности сменилось серой тоской. Мы не успеем встретиться? Он не сможет меня найти. Да и если найдёт, к чему ему обескровленный полутруп с натянутой, сухой, наверняка жёлтой кожей, от которого попахивает нечистотами, ведь жижа, в которой я лежала, пусть и волшебная, но не всесильная, и чем дольше я находилась в ванне, тем гуще и явственней ощущался запах жизнедеятельности моего организма.
Дверь распахнулась. Вновь вошла вампирша со стаканом в руке. Не говоря ни слова, впрочем, как и всегда, она просунула мне в рот трубку, из которой в горло полился мой завтрак. Вот только у пищеварительного тракта были другие планы. Скорее всего, и пищевод, и желудок, и кишечник решили объявить забастовку, раз уж их никчёмная хозяйка ни на что не способна.
Меня рвало долго и неукротимо. А так, как я не имела возможности наклонить голову, содержимое моего желудка попало в нос и потекло по подбородку. Гадко! Властитель вселенной, как же унизительно и гадко, когда твоё лицо обляпано рвотными массами, а все внутренности продолжают сокращаться, готовясь вывалиться наружу вслед за несостоявшимся завтраком.
Надо ли говорить, что убирать никто не стал, и гадость застыла на моём лице. А вампирша равнодушно ушла, чтобы вернуться с системой для забора крови.
Можно ли плакать без слёз? Можно! Это самый страшный, самый болезненный плач. Твои глаза сухи, лишь горло сжимается в спазме, лишь в груди нарастает ком, который не хочет растворяться, и распирает тебя изнутри. Когда плачешь без слёз, не чувствуешь облегчения, к тебе не придёт решение, чудным образом, ты не сможешь погрузиться в сон, который утешит и укротит твою боль. От плача без слёз твою голову сжимает железным обручем, Это плач для потерявших надежду, для обречённых, для одиноких, для тех, чья жизнь в от– вот оборвётся.
День четвёртый
Вновь всё та же ванна, в которой я лежу, всё тот же красный потолок, всё та же вампирша, не сказавшая мне ни единого слова и всё тот же распорядок дня.
После того, как меня в очередной раз вывернуло на изнанку, моя мед сестра, или надсмотрщица, кому как нравится, гордо удалилась, и я осталась в одиночестве. В голову тут же полезли обрывки воспоминаний, от которых хотелось отчаянно выть и лезть на стену. Уж лучше отупеть окончательно, забыть, какого это греться в солнечных лучах, ощущать на лице и руках дождевые капли, ступать по неровному асфальту, слышать шум листвы и человеческую речь. Но нет, мой мозг, словно сговорившись с вампирами, тоже продолжал издеваться надо мной, подкидывая яркие, такие реалистичные картинки. В сегодняшней развлекательной программе был тот сентябрьский выходной день, когда мы махнули за город на шашлыки. Мужчины Наташкин Костик, Анькин Юрик, Маринкин Колян и мой Валерка собрались у мангала, а мы, весёлые и слегка пьяные от терпкого запаха осени и тёплого ветерка, щебеча накрывали импровизированный стол.
– Ну и как вам Валерик? – спросила я девчонок, стараясь казаться как можно беспечнее, на самом же деле, мне пришлось целый час простоять у зеркала, чтобы замаскировать синие круги под глазами, появившиеся после бессонной ночи. Всю ночь я ворочалась, думала, представляла, а какого это будет, когда я представлю подругам Валерия? Одобрят ли они мой выбор? Порадуются ли за меня. А главная причина ожидания этого дня– возможность показать девчонкам, что я ни чем не хуже их. И я могу создать отношения, а вскоре и семью, и я могу быть привлекательной для мужчин. Всё, милые подружки, прекратите считать меня ребёнком, наивной деточкой, которую нужно ежедневно наставлять на путь истинный, от которой можно отмахнуться: « Да что ты понимаешь, у тебя ведь нет детей?» « Вырастишь– поймёшь», « Тебе то чего переживать, ни забот, ни хлопот».
Подруги бурных восторгов не выказали, а лишь промямлили что– то невразумительное. Я же не стала расстраиваться, сделав вывод, что девчонки огорчены удивительным превращением слабого звена в, пусть и не в самое сильное, но вполне нормальное. С кем теперь себя сравнивать если постигла неудача? Над кем безобидно подтрунивать? Кого поучать?
Но разочарования этим не закончились. Когда мы расселись по местам, Валерка отказался сесть рядом со мной. Все мужья опустились подле своих жён, лишь Валерик примостился рядышком с изящной белокурой Маринкой, не обращая внимания на неодобрительные взгляды со стороны Коляна. Аппетит мой тут же пропал. Мясо. на которое я облизывалась всё то время, что мужики колдовали над мангалом, теперь казалось сухим и жилистым, морковка слишком острой, хлеб плесневелым, а вино горьким. Потекла беседа о повышении цен на продукты питания, о начальниках на работе и закручивании гаек с их стороны. Вечные, набившие оскомину темы. Ни песен под гитару, ни чтения стихов, ни игр, как это было в беззаботном студенчестве. Единственный день, в который можно отдохнуть от работы, отпустить всё мрачное, давящее, оставить проблемы на неизбежный понедельник, а сейчас – просто отдыхать, купаться в золоте осени, выпить до дна искрящуюся, быстротечную радость данного момента, мы портили обсасыванием проблем, которые не в силах решить. Обидно. Ждёшь, готовишься, рисуешь в мыслях, как всё пройдёт. А тут раз, и обычные скучные посиделки. В разговоре я не участвовала, и не по тому, что мне нечего было сказать, просто не могла произнести ничего нового. То же безденежье, что и у остальных, то же недовольство несправедливостью начальства.
Валерка опрокидывал один стакан за другим, становился веселее, развязнее, и, скорее всего, уже считал себя душой компании. Его и не переубеждали. К чужим жёнам не пристаёт, с кулаками не лезет, ну пей, болтай, кому от этого плохо?
А мне стало, нестерпимо жаль этого золотисто– бронзового, прозрачного, погожего осеннего дня, этого густого запаха палой листвы, этого пронзительно– синего неба. Всё бездарно исчезнет, поблекнет, ничего не оставив. Что толку сидеть здесь и слушать разговоры идущие по десятому кругу, что толку грустить? Я решительно поднялась и подошла к Валере, прошептав в самое его ухо желание прогуляться по лесу. Лес манил, звал углубиться в его пылающую желтизну.
– О нет, детка, – рассмеялся Валерик. – Хочу пообщаться с хорошими людьми. А ты сейчас так одета, как колхозница, что у меня и не встанет. Давай потом, ладно?
Я отшатнулась, словно от пощёчины и тут же почувствовала, как щёки заливает румянец. От обиды, от стыда, от гнева в голове помутилось. Я стояла и ловила воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Подруги тут же встали на мою защиту, ругая Валеру. Да уж, профессию не пропьёшь, училки есть училки. Валера постепенно втягивал голову в плечи, пытался спрятать растерянное лицо в поднятый воротник серой куртёнки. Но и мужчины в стороне не остались. Из мужской солидарности, пытаясь успокоить разъярённых педагогинь. Я же отправилась в лес одна. Уселась на какой– то пень и невидяще уставилась перед собой. Вот и похвалилась, вот и продемонстрировала свою состоятельность. Да кто меня после такого уважать будет? Мужья подруг и без того смотрят на меня с недоумением. Мол: « Что среди нас делает это создание?».
Потом пришла Наташка, принялась меня успокаивать и в то же время учить уму разуму.
– Это же мужики, глупая, – говорила она. – Как примут на грудь, так несут всякую чушь. А им кажется, что все просто в восторге от их искромётного юмора. Так что, не переживай особо. И ещё запомни, подружка, если мужик в весёлой компании, если разглагольствует о том, о сём – даже не подходи к нему. Он выберет компанию и вино, но никак не твоё общество.
Всё разъяснила мудрая Наташка, и оснований ей не верить у меня не было. Но я не хотела так. Я мечтала о любви, чистой, незамутнённой подобными сложностями. Чтобы меня любили всегда, всегда ценили и делали выбор в мою пользу , не зависимо от местонахождения, в компании ли друзей, в одиночестве больничной палаты, дождливым днём или летней ночью. Но существует ли такая любовь? Стоит ли ждать её или лучше начать взрослеть и учиться принимать жизнь такой, какая она есть?
Дверь открылась. Опять вампирша, опять игла впивается в мою руку. Здравствуй, мой чёрный омут забвения!
Не могу определить какой день.
Ощутив очередную пощёчину, вытаскивающую меня из моего чёрного мира, я принималась орать, вопить, молить о том, чтобы меня оставили в покое. Не терзали мою руку иглами, не засовывали в рот всякую гадость, отключили лампу, так бьющую по глазам, дали хоть каплю чистой воды. Наверное, мне казалось, что я ору и вою, но на самом деле, мои потрескавшиеся губы, и пересохшее горящее адским огнём горло едва ли могли издать что– то кроме надсадного сипения.
Если небольшие изменения в моём существовании меня, как это не странно звучит, слегка порадовали, то через несколько вот таких заборов крови, я уже точно знала, что не выживу. Как только, приставленная ко мне , вампирша оказывалась на пороге и уже не важно с чем в руках, с системой ли, со стаканом, меня начинало трясти от животного, первобытного страха, так как я уже толком не смогла бы ответить, что, кормление или взятие крови для меня противнее. От еды меня выворачивало на изнанку, а потом, когда выбрасывать из себя было больше нечего, пищевод и желудок продолжали свой адский танец, так как в нос бил мерзкий запах моей собственной рвоты. Из горла вырывалось жалкое, просящее о пощаде скуление. Так плачут больные, ослабленные, напуганные звери. Но в отличии от них, я не могла забиться в нору, свернуться в клубок и зализать рану. Я могла лишь скулить, тщетно надеясь на снисхождение, на жалость со стороны этой сильной, красивой, пышущей здоровьем женщины.
Но на сей раз реальность ворвалась в моё чёрное убежище не пощёчинами вампирши, и не уколом иглы, а мужскими враждебными голосами.
– Ты не можешь так поступить со мной!– кричал один, захлёбываясь и переходя на фальцет. – Если ты забыл, что я твой друг, тогда хотя бы вспомни, что я сын министра экономики Далера! Да и не знал я, что это твоё! Мне её слуги притащили.
– Не прикидывайся дурачком, Кари! Ты прекрасно знал, чьё это имущество, просто надеялся уморить её до моего приезда. Признайся, дружище, сколько ты успел наварить? Весь Далер, наверное, полакомился кровью моего источника.
Кто я? Где я? Почему моё тело рвётся, я же камень, я не могу порваться. А может, я струна? Натягиваюсь, ощущаю боль, страшную, невыносимую, отупляющую, и вот сейчас лопну, порвусь. Не надо, пожалуйста, не надо меня разрывать, я хочу обратно в темноту. С трудом подняв отяжелевшие веки, я поняла, что ослепла. Больше не было ровного прямоугольника двери, в которую так часто входила вампирша, не было и красной лампы под потолком, и потолка самого не было. Перед глазами клубился густой, мохнатый лиловый туман. Мышцы натянулись ещё сильнее, боль пронзило сознание яркой вспышкой, спорящие голоса отдалились, но я всё равно их слышала.
