Альбина Рафаиловна Шагапова
Для тебя моя кровь
Я бесцельно слонялась по дому, из комнаты в комнату, проводила рукой по стенам и мебели, брала и рассматривала предметы лежащие на столах и тумбочках. Каждая комната, каждая вещь хранила на себе отпечаток нашей жизни. Вот за этим столом мы пили чай, вот этот светильник Вилмар купил специально для меня, чтобы мне удобнее было читать, а вот из этой кружки я пила то отвратительное лекарство играя с Вампиром в «Вопрос– ответ». Каждое своё утро я начинала с прохладного душа вот в этой ванной комнате , а на кухне стряпала обеды и ужины для нас с Вилмаром. Каждая ложка, тарелка, кастрюля знакома до боли. Как же я теперь без всего этого, без деревянного дома, без шуршащего и гомонящего голосами птиц сада, без моря и солнца, без тёплых объятий Вилмара по утрам?
Вампир вернулся к вечеру, когда на город опустились прозрачные синие сумерки. Я пыталась прочитать в его глазах тень сожаления, раскаяния, но встретилась лишь с холодной решимостью.
– Ты готова? – равнодушно спросил он.
Таким голосом говорит медицинская сестра, когда ты приходишь на флюрографию: «Вдохнуть, не дышать!» Так не прощаются с любимыми, так не расстаются с тем кто дорог.
Я кивнула. Вилмар подхватил меня за талию, и мы полетели над вечерним городом. Тёплый воздух, насыщенная синь, огни домов и витрин магазинов вот что запомнилось мне из этого полёта. Руки вампира были такими же равнодушными, как и голос. Никогда не думала, что прикосновением рук можно выразить чувства. Нет, его хватка не была грубой или небрежной, напротив, нёс меня он довольно осторожно. Но волны отстранённости, чуждости исходили от самой кожи. Больше не ощущалось того трепета, что был ранее, той нежности, заставляющей сладко ныть всё тело, впитать в себя тепло этих больших ладоней.
Летели мы молча, и я уже сама не могла понять, чего хочу, того, чтобы полёт длился, как можно дольше, в надежде на чудо, или чтобы он поскорее завершился, так как молчание выводило из себя.
Наконец, мы опустились рядом с живописным озерцом в окружении высокой, шуршащей от ветра травы.
От воды веяло прохладой, а в гладком, идеально круглом её зеркале отражался жёлтый, похожий на ломоть сыра диск луны.
Сослуживцы Вилмара уже ожидали нас. Они тепло похлопали друг друга по плечам, перекинулись несколькими шуточками, понятными лишь этой компании и никому другому. Я тут же ощутила себя ржавым гвоздём, попавшим в коробку к разноцветным пуговицам.
– Что, получила от министра? – спросил чернявый Гуннар. – А если бы в этом клубе жучки в рабочем состоянии были?
– Отстань! – вяло отмахивалась каштановая вампирша. – Чего вы все так всполошились, не пойму? Не было там никаких жучков, в этом захолустном городишке вообще на безопасность рукой махнули. Полно не привитых, пей – не хочу. Ну погуляла с мальчиком под луной, попрыгала в человеческом клубе, что тут такого? Хорошенький парнишка, коктейлем меня угостил. Может, я тоже хочу соединить ауру, как Вилмар. А то, пока от некоторых предложения дождусь, состарюсь и помру.
Вампиры засмеялись. Похоже шутка по поводу старости малиновой что– то им напомнила. Весёлая компания друзей, объединённых общим делом, общими воспоминаниями, общими радостями и горестями, где мне места не было. Я с ясностью поняла, что расставание неизбежно. Что слёз и примирения, клятв в вечной любви не будет. Вилмару и без меня хорошо. У него работа, друзья, он чувствует себя нужным, востребованным, необходимым.
– Страшно стареть, правда, молодёжь? А вот я пошла на это во имя государства, – Илва гордо расправила плечи.
– Героиня ты наша, – с этими словами Вилмар притянул старушку к себе и погладил по седой голове.
Жгучая ревность накрыла с головой так, что захотелось лечь на траву и начать кататься, сбивая невидимое пламя. Всё моё существо сгорало от нестерпимого желания прикоснуться к моему вампиру в последний раз. Ощутить на себе его поцелуй, тепло его гладкой кожи, пробежаться пальцами по рельефу его мышц, утонуть в запахе ментола и цитруса. Но вместо того, чтобы подарить мне всё это перед разлукой, он обнимается со старухой.
– А главное, Илва у нас бескорыстная, – ядовито заметил маг земли.
И вновь весёлый непринуждённый смех друзей, тех кто безгранично счастлив, свободен.
Не плакать, не плакать, не плакать! Им плевать на мои слёзы, никто не станет меня жалеть, никто не проведёт со мной душеспасительной беседы, никто не поддержит. Им хочется поскорее переправить меня через портал, а потом отправиться в бар или на ночной пляж или… Да не всё ли мне равно куда?
– Ладно, – сказал Вилмар, бросив на меня ничего не выражающий взгляд. – Давайте покончим с этим делом и посидим где-нибудь.
«С этим делом»! Даже если бы Вилмар обозвал меня грязным словом, мне бы не было так обидно. Я для него – просто груз, который нужно переправить из точки «А» в точку «Б» и не больше. Он ощущает мои эмоции, он знает, о чём я думаю, он видит меня насквозь, наши ауры соединены. Но ему плевать на то, как мне плохо, он спешит избавиться от меня как можно быстрее.
– Ты уверен в этом, дружище? – голос Гуннара звучал как-то обречённо, словно ему было чего-то жаль.
– Да, – твёрдо ответил муж, лишая меня последней надежды.
Грянула песня мага воды, сильная, грозная, прекрасная в своей мощи. Вот и всё, милый Вилмар, прощай навсегда!
Глава 17
Передо мной дымилась тарелка с рыжим наваристым супом. Тикали настенные часы, гудел холодильник, под окном кто– то безуспешно пытался завести машину. Хозяин автомобиля, по всей видимости, не привык сдаваться без боя, так как предпринимал всё новые и новые попытки заставить своего железного друга работать.
– Вот за что я не люблю первый этаж, – нервно проговорила Наташка, ударив ладонью по столешнице.– Вся дворовая жизнь нам известна, у кого машина не завелась, кого собака покусала, чей ребёнок споткнулся, кто сегодня напился.
– Зато у вас три комнаты и большая кухня, – вяло ответила я.
Яркий свет под потолком, борьба соседа с машиной, разговоры ни о чём начинали раздражать. Хотелось лечь, положить тяжёлую голову на прохладную поверхность подушки, и лишь потом, придя в себя, рассказать подруге всё, что со мной произошло. Наташка поддержит, всё объяснит, даст нужный совет.
На сей раз, переход дался мне довольно тяжело. Илве пришлось отпаивать меня каким– то зельем, чтобы я окончательно пришла в себя, а потом, выдав мне свитер, джинсы, тёплую куртку и сапоги доставила меня на окраину города. Оттуда я добралась до Наташкиного дома сама, на свой страх и риск усевшись в машину к какому– то дядечке. Мужик оказался довольно разговорчивым и всю дорогу болтал о своих сыновьях и собаке. Ни в собаках ни в детских болезнях я не разбиралась, и от того мои вопросы дядьке казались забавными, и он смеялся от души над чудаковатой девицей. Может быть по этому, когда довёз меня до дома подруги, отказался от денег, которые я пообещала ему вынести.
– Я понял, девочка, что ты попала в беду, – сказал он, покачав седовласой головой. – Вот помог я тебе сегодня, может быть и моим мальчишкам кто– то когда-нибудь поможет.
Лицо мужчины было блеклым, невыразительным, незапоминающимся. Просто серый человечек из толпы. И этот факт меня расстроил так, что глаза вновь защипало от слёз. Мне почему– то хотелось его запомнить, запечатлеть в памяти этот образец такой простой, естественной человеческой доброты.
– Вот гад! Задолбал своей машиной! А ничего, что у меня ребёнок только заснул?!
Наташка демонстративно поднялась со своего места и направилась в детскую, дабы убедиться, что Серёжа спит.
Я уныло глядела на её метания, а в голове недовольно ворочалось: « Мне бы твои проблемы, нашла о чём переживать!»
– Ты сразу ко мне решила зайти. Дома ещё не появлялась?
Наташка вернулась и вновь уселась напротив меня.
– Не хочу волновать бабушку, кто знает, как она воспримет моё возвращение. У неё больное сердце.
Пугать бабушку своим ночным появлением и рассказами о вампирах я не решилась. Лучше днём, в присутствии Наташи, которая как раз и подскажет мне говорить бабушке о Вилмаре или нет.
Подруга в коротеньком цветастом халатике, с собранными в хвост волосами казалась какой– то домашней, уютной. Она излучала потоки жизненной энергии, уверенность в себе, радушие. И я отчаянно завидовала ей и в то же время жалела её. Что она видела в своей жизни? Постоянную нужду, страх перед вышестоящими, серую рутину домашнего быта, холодные рассветы и безрадостные вечера с нелюбимым мужем, от которого, если верить словам подруги, лишь одна польза – трёхкомнатная квартира, доставшаяся по наследству от бабушки? Мне же, довелось понять, что такое любовь, заглянуть в мир где нет нищеты, страха перед увольнением с работы, ужаса перед СГБ, оплеванных подъездов и скользких нечищеных тротуаров.
За окном густыми холодными чернилами разлилась ночь. А я уже отвыкла от того, какими тёмными и непроглядными бывают ночи на родине. Уж слишком я прикипела душой к Далеру, захотела там остаться, поверила в сказку о долгой и счастливой жизни, наполненной светом и зеленью трав.
– Это правильно. Она и без того вся на нервах после твоего исчезновения. Представляешь, нас с ней каждый день в полицию на допрос вызывали. Агнесса Дмитриевна говорила, что ты ушла ночевать ко мне, я утверждала, что ты у меня не появлялась. В школе такие слухи ходят, хоть детективный роман пиши. Аркашка рвёт и мечет. Как же! Авторитет школы подорван! Комиссия из комитета по образовательному процессу приходила, на уроках присутствовала, документы у каждого проверяла. О репетиторстве на целую неделю вообще пришлось забыть. На твоё место новенькую учительницу взяли. Молоденькая, Настей зовут. Её вся школа обожает, и умница, и красавица, и с детьми в мае в поход собралась. На прошлой неделе она с девятым «А», с твоими хулиганами, между прочим, такой классный спектакль нам показали на военную тему, по роману Янина « Не для тебя моя кровь». Животков -тормоз всей школы, настоящий артист. Он вампира играл. Эх и здорово у него получилось! Настоящий злодей! Короче, наша Настя ко всем ключик подобрала и к хулиганам, и к балбесам… Ай да ладно, столько всего произошло, так сходу и не расскажешь.
Подруга махнула рукой, намекая на огромное количество информации. И этот жест, неопределённый, какой– то нервный заставил подобраться, вырваться из липкой паутины подступающего сна, более пристально приглядеться к подруге. Она к чему– то готовилась, к чему– то неприятному. И это сквозило во всём и в, несвойственных Наташке, торопливых жестах, и в суетливых действиях, и в частой беготне в детскую, и в опасениях разбудить Серёжу. То, что я в дурмане накатившей дремоты приняла за радостное возбуждение и домовитость, оказалось нервозностью, ещё немного и начнётся истерика.
– И ты обожаешь? – спросила я.
– Кого? – Наташка прикусила нижнюю губу, опустила взгляд, будто бы узоры на выгоревшей клеёнке, самое интересное , что она когда либо видела в своей жизни.
Да что же у неё такого произошло?
– Настю эту, которая на моё место взяли.
Наташка поморщилась, как от зубной боли, словно готовилась сказать нечто нелицеприятное, но затем передумала и улыбнулась, натужно, неестественно?
– Ну конечно, она такая жизнерадостная, открытая.
В чёрных глазах математички блеснул злой огонёк.
– Это не её на твоё место взяли, а ты Настено место занимала, – будто бы говорили они.
После этих слов, после мимолётно брошенного, но полного злобы взгляда захотелось встать и уйти. Эту новенькую я уже начинала ненавидеть. Её приняли в коллективе, ею восхищались, даже моя лучшая подруга без ума от великолепной Насти. А меня, несмотря на все мои старания, на мою кротость и уступчивость считали бездарностью. «Не для тебя моя кровь», произведение довольно серьёзное, и как новой учительнице удалось не только организовать класс, да не простой, а неуправляемый девятый «А», да ещё и добиться хорошей, прочувствованной игры. Будучи школьницей, я плакала над этим произведением, а потом ещё несколько раз перечитывала любимую книгу в которой молодую девушку Алю забирает вампир, чтобы сделать её своим источником. Он дарит ей подарки, говорит о своей любви, но девушка остаётся глуха к его чувствам. Вампир периодически кусает Алю в шею, пьёт её кровь, и юная девица в тот момент мечтает умереть. Так же, героиня романа всячески вредит бедному мужчине, то устроит в доме пожар, то потоп, то запустит в жилище голубей, которые с радостью гадят на дорогие вещи. Над диверсионными действиями Али принято было смеяться, подчёркивая находчивость и стойкость духа главной героини. Хотя, лично меня хулиганство глупой девчонки просто раздражало и радости не вызывало, так как, сама я была девочкой послушной и аккуратной. Но однажды она встречает на своём пути члена подпольного общества борьбы с вампирами и влюбляется в него. Он знакомит Алю со своими друзьями, и девица решается на приём антивампирской сыворотки. Когда человеческие войска нападают на вампиров, хозяин Али умирает у её ног, продолжая шептать ей о своей любви. Но девица, пнув врага носком изящной туфельки, уходит в обнимку со своим человеческим возлюбленным в светлое будущее.
Мне всегда было жаль вампира, хотя я в своём сочинении хвалила Алю, называла её борцом за справедливость, революционеркой, сильной личностью. Писала то, что ожидал от меня учитель, то, что требовалось для получения хорошей оценки. На самом же деле, всегда считала героиню романа подлой тварью, действовавшей из подтишка, а в вампира была влюблена и даже мечтала встретиться с ним, хотя и стыдилась своих мечтаний. Влюбиться в вампира, пусть и книжного, разве это прилично, разве это не предательство родины? И по тому никто не знал о моих грёзах ни подружка, ни бабушка. Вот и сбылись мои наивные девичьи мечты. Да уж, верно говорят: « Бойся своих желаний».
Наташка вновь вышла из кухни, но не для того, чтобы посмотреть на сына, а решив кому– то позвонить. И с кем ей приспичило поболтать в одиннадцать вечера? Да и дверь в кухню к чему закрывать? У Наташки секреты от меня? Странность происходящего настораживала. В чёрном квадрате окна отражался свет лампы, настырный мужик продолжал издеваться над своей машиной, из плохо– закрытого крана капала вода, звонко ударяясь о железо раковины. Минута, вторая, третья. Тревога нарастала. Что же это происходит со мной? Последствие перехода? Невроз?
Стоило подруге вернуться и опуститься на табуретку, как моя интуиция завопила: «Беги!».
– Что случилось, Наташ? – задала я вопрос, с трудом сдерживаясь, чтобы не рвануть из квартиры и не затеряться в холодной темноте зимней улицы.
Бежать! Бежать! Бежать! Как можно скорее, как можно дальше. Это надвигается, это идёт за мной. Нужно уходить, пока не поздно. Но руки и ноги налились свинцом, язык онемел, перехватило дыхание. Нет! Я не смогу избежать того, что сейчас произойдёт! Не в моих силах остановить надвигающуюся беду.
– Ничего не случилось. Простые серые будни.
Врёт! Голос нарочито беспечный, ровный, но сквозь заслон наигранного спокойствия прорываются нотки раздражения.
– Как Анька поживает? – проговорила я с трудом, лишь для того, чтобы не молчать, чтобы прогнать ощущение катастрофы.
– Замечательно, – от натянутой улыбки подруги по спине побежал холодный пот. Оскал крокодила перед трапезой, ни иначе. – Хотим собраться все вместе, съездить в зимний лес на шашлыки.
Наташка щёлкнула зажигалкой и затянулась. Красный огонёк дрожал в её беспокойных пальцах. Обычно мне нравилось смотреть, как курит подруга, грациозно, завораживающе, словно творит магию. В каждом её движении был какой– то шарм. Притягательная зрелая женщина, заманивающая в свои сети мужчин. Ею хотелось восхищаться, хотелось подражать. Меня всегда тянуло к Наташке, как обычно тянет дурнушек к красавицам. Мы сблизились сразу же, как только вошли в здание института. Сели за одну парту, стали вместе ходить в институтскую столовую, вместе возвращаться домой. Я любила в ней практически всё, и её манеру одеваться, и низкий, чуть хрипловатый голос, и непринуждённость в общении с парнями, и неторопливость во время курения. Но сейчас она напоминала напуганную школьницу, смолящую тайком за трансформаторной будкой и от того вызывала отвращение.
–Знаешь, – подруга стряхнула пепел в блюдце. – Ради Серёжи я готова на всё, и убить, и предать, и украсть. Мне больно думать о том, что мой мальчик, такой смышлёный, такой развитый станет каким– то работягой или тем же учителем. Страшно, Инга…
Лихорадочный блеск в глазах подруги, пылающие щёки, поджатые губы. Будто бы она собирается грабить и убивать прямо сейчас.
– Я сделаю всё, чтобы у моего сына было достойное будущее. Хочу отправить его в школу воинов.
– Туда так просто не попасть, – заметила я. – Там учатся детки богатеньких.
– Мне нужны деньги! Мне нужны эти грёбаные деньги! Мой материнский долг требует раздобыть их во чтобы то не стало!
Наташка словно обезумевшая заходила по кухне, обхватив голову руками. Розовые тапки, шлёпая её по голым пяткам, издавали неприятный звук. Хлоп– шлёп, хлоп– шлёп. С каждой минутой беда становится всё ближе и ближе. Позже, я часто буду видеть во сне эту кухню, залитую уютным светом электрической лампы, стол, накрытый цветастой клеёнкой, голые ноги Наташки в розовых шлёпках и пугающий, холодящий кровь звук: «Хлоп– шлёп, хлоп– шлёп».
Дверной звонок раздался неожиданно, так, что мы с подругой одновременно вздрогнули. Но, в отличии от меня, Наташка не стала задумываться на тему: «Кто это решил явиться на ночь глядя?», а отправилась открывать.
В следующие несколько минут всё начало происходить довольно быстро, как будто бы кто– то перематывал видеоплёнку.
Вот в квартиру врывается двое человек в полицейской форме, грубо заламывают мне руки и тащат в подъезд.
– Прости меня, если сможешь, – шепчет в след побледневшая Наташка. Дверь, оббитая красным дерматином, навсегда отрезает меня от неё.
– Что происходит? – пытаюсь выяснить я, но вместо ответа получаю болезненный тычок под рёбра, от которого перехватывает дыхание.
Глава 18
Маленькое, пыльное, зарешеченное оконце под потолком едва рассеивало липкий мрак душной сырой камеры. Я сидела на грубо-сколоченных нарах, прислонившись спиной к влажной тёмно– синей стене. От моей неуместной весёлости, с которой я вошла, не осталось и следа, напротив, теперь я её стыдилась.
– Напугали ежа голой задницей, – думала я, когда конвоир бесцеремонно втолкнул меня в сырую комнатку, напоминающую вертикально поставленный гроб. – Мы места и пострашнее видали, вампирские ванны, например.
Нащупав во тьме нары, я взгромоздилась на них, и свернувшись в уютный клубок провалилась в сумбурный сон. Снился мне Вилмар, он убеждал меня никогда не бояться воды и всегда находиться рядом с водоёмом. Но потом вампир исчез, и я очутилась в лесу. Только не в том, куда мы с девчонками ездили на шашлыки, строгий, величественный, но всё же такой родной, как и любой уголок места, в котором ты родился и вырос, и не вампирский, сказочно– прекрасный и пугающе– таинственный. Нет, это был чужой лес, чужая неприветливая земля. Сизые, словно крылья голубя, кроны деревьев остервенело трепал ветер. Высокая серая безжизненная трава под свирепыми порывами пригибалась к земле. Небо над головой, тяжёлое, болезненное, бесцветное, напоминало линялую тряпицу. Я искала водоём, или хотя бы лужицу, но нигде не могла найти. Почва сухая и мертвенно холодная, словно никогда не знала ни снегов, ни дождей. Но я продолжала поиски, почему– то мне казалось важным, отыскать воду.
– Дура, дура набитая!– крутилось у меня в голове. – У тебя было целое море, а ты отказалась от него и теперь маешься в поисках ничтожной лужицы.
Открыв глаза, я поняла, что ночь прошла. В окошко просачивался жидкий пасмурный свет наступившего дня. Нового дня без меня. Вот тогда– то я осознала весь ужас произошедшего .
Меня обвиняют в убийстве троих человек, а моё исчезновение на три месяца послужило следствию как доказательство вины. Ведь честному, законопослушному гражданину бежать не за чем.
Длинный сутулый человек, в помятом кителе, красными глазами, торчащими во все стороны тёмными засаленными волосёнками требовал от меня подписания документа, в котором я признаю себя убийцей. Он нервно курил, пуская едкий дым мне в лицо, нудно перечисляя доказательства моей виновности. Оказывается, нашлось множество свидетелей, видевших, как я вхожу в комнату Валерия, слышавших каждое слово, произнесённое мной, и даже запомнивших, как я гордо выходила из общежития,
– Гражданка Синицына, – устало зудел следователь. – Бессмысленно уходить в несознанку. В комнате были обнаружены отпечатки пальцев, ваши, а не чьи то ещё.
– Я не убивала их, – не менее усталым голосом отвечала я. – Да и как я могла убить троих мужиков?
Голова гудела. Хотелось закрыть глаза и погрузиться в сон, и плевать где, в камере, на улице или даже на этом колченогом табурете. Лишь бы не смотреть на мигание неисправной прямоугольной лампы под потолком, унылые стены, жёлтые, от табачного дыма, тюлевые занавески, не слышать ноющего голоса побитого жизнью и осточертевшей работой следователя.
– Вы пришли в комнату, подсыпав в водку сильно-действующее снотворное. После того, как мужчины выпили и уснули, вы, с особой жестокостью, убили их, нанеся множественные ножевые удары, а потом, ограбив их, исчезли.
Наташка меня предала. Вот от чего она так нервничала, говорила о деньгах и кривилась при взгляде на меня. Наташка, с которой мы сидели за партой в институте, Наташка, которая бывала у нас в гостях и лакомилась бабушкиными ватрушками, Наташка, пригласившая меня свидетельницей на своей свадьбе. О чём она думала, набирая номер , чтобы позвонить в полицию? Жаль ли ей было нашей дружбы?
– Прости меня, если сможешь, – прошептала она.
Но нужно ли ей моё прощение? Да и смогу ли простить это предательство?
Дышать с каждой минутой становилось всё тяжелее. Сырой густой воздух камеры не желал проталкиваться, проникать в лёгкие, так как был совершенно непригоден для дыхания. Дырка в полу, предназначенная для справления нужды, смердила, распространяя по узкой камере запах чужой мочи и фекалий. Долго ли я здесь пробуду? От чего зависит моё пребывание в этом мерзком помещении?
Тело моё, скованное страхом и отчаянием, не желало двигаться. И я неподвижно сидела, поджав под себя ноги. Хуже всего, что не оставалось никакой надежды. Даже лёжа в вампирской ванне, в душе моей теплился крохотный огонёк ожидания чуда. Я ждала , что за мной придёт Вилмар, и он пришёл, и подарил мне жизнь, счастье, любовь. А кто спасёт меня сейчас? Никто! Даже моя лучшая подруга, которой я доверяла больше, чем себе самой меня предала.
Лязгнул замок, и мужской голос рявкнул:
– Гражданка Синицына, на выход!
Как же я была благодарна этому хмурому мужику, избавившего меня от вдыхания вонючего сырого воздуха камеры, пусть на время, пусть лишь для встречи со следователем.
На этот раз, в кабинете меня встретил другой человек, полная противоположность вчерашнему. Маленький толстый мужичок, с узкими глазёнками и реденькими усиками, весь отглаженный, чистый, бодрый и благоухающий, сидел за столом, деловито перебирая бумажки. Мне, помятой и неумытой стало даже не удобно перед ним, за мой внешний вид. Но стоило ему заговорить, как мне тут же стало не до глупого стеснения.
– Чё, думаешь, сучка, умнее всех! – заорал он.
От неожиданности я отшатнулась, что следователю невероятно понравилось.
Так как он заорал с новой силой:
– Думаешь, не расколю, тварь?! И не таких раскалывали. Отвечай, скотина, немедленно, с какой целью ты пошла к Засорину Валерию Петровичу.
А я и не знала, что он Петрович. Валерка всегда был для меня просто Валеркой. Слюна следователя долетала до моего лица, но тот совершенно не стеснялся этого. Наоборот, ему доставляло удовольствие, унижать человека, чувствовать себя вершителем судеб, быть таким, каким хочется, в зависимости от настроения. К моему счастью, пытки для уголовников в нашем гуманном государстве запрещены, их используют лишь при допросе политических, к коим, пока не открыла рот и не рассказала о вампирах, я не отношусь.
Ещё в машине, с заломленными руками за спиной, не зная, куда меня везут, я решила, что они от меня не услышат ни слова ни о портале, ни о Вилмаре, ни о Далере. За эти рассказы меня бы никто не приставил к награде, никто бы даже спасибо не сказал. Единственное что предназначалось для меня– пытки, которые вытащили бы из моей памяти всё что можно, вплоть до интимных подробностей. А потом, если бы я выжила, конечно, отправили в шахту, добывать багрог для любимой родины.
– У нас должно было быть свидание, – ответила я и сама же этому удивилась. Свидание с Валеркой? Неужели я всерьёз собиралась отдать себя ему?
– А с гражданином Фасхутдиновым и гражданином Харитоновым у тебя тоже свидание было?
Хищная пасть следователя раскрылась в глумливой улыбочке, обнажив ряд прокуренных коричневых зубов.
– Они сами пришли, их никто не звал. Им Валерий задолжал что– то, и они начали требовать поляну и бабу. Они решили меня изнасиловать.
– Изнасиловать, – хмыкнул мужичок. – Да на тебе, потаскуха, пробу ставить негде! Не строй из себя невинную овцу!
После этих слов меня осенило, я с жестокой ясностью поняла, что никому не нужна правда. Ни усталому следователю, ни этому психопату, ни мне самой. Все факты, которыми они располагают, говорят против меня. Сама же я не буду распространяться о вампирах. День за днём, меня будут приводить на допрос, а потом уводить в гадкую камеру, и, в итоге, я ослабею и подпишу всё, что угодно. Так ни легче ли всё завершить прямо сейчас, раз больше нет другого выхода. Этому истеричному мужику не нужна истина, ему не интересно, почему было разбито окно, откуда взялись укусы на теле Абдуллы и почему из него выкачана вся кровь? Легче найти козла отпущения, свалить на него все грехи и расслабиться, выпить пивка с друзьями, почитать газету, посмотреть футбольный матч.
– Потаскуха, грёбанная! Подписывай, кому говорят! Иначе, я на тебя и остальные убийства повешу. В городе столько человек исчезло, а не твоих ли рук дело? А может, старуха твоя тебе помогала? Прятала тебя где– то целых три месяца. Ты сгниёшь на амгровых болотах, помяни моё слово! Да ты, тварь о высшей мере молить будешь!
На меня навалилось отупение. Визг следователя больше не пугал, не удивлял, ни обижал. Он просто был, звучал разноцветным, бестолковым фоном, безумная, несуразная, отвратительная смесь всевозможных оттенков.
В кабинете пахло табаком и кофе. И от желания сделать глоток из кружки следователя на глаза навернулись слёзы, а рот наполнился слюной. Утренний кофе в саду в изящных белых чашечках, солнце, ещё не набравшее силу смотрит сквозь прорехи , отражаясь на столовых приборах, зелень глаз Вилмара напротив, его улыбка, его раскатистый, словно рокот моря, смех.
– Подписывай! – кулак следователя с силой опускается на обшарпанную бурую столешницу. – Смотри, я ведь и бабку твою привлеку, вместе амгру добывать пойдёте!
Серый казенный лист с напечатанными словами шлёпается передо мной. Мои дрожащие пальцы ставят кривую подпись и отбрасывают в сторону липкую от множества чужих вспотевших пальцев, ручку. Последний гвоздь моего гроба забит, и пути назад больше нет.
Следователь может собой гордиться.
А ведь у этого мужчины, наверняка, есть жена и дети, и он их, должно быть, любит. Я для него – просто работа, просто дело, которое нужно было раскрыть и за которое ему заплатят деньги. Моя дальнейшая жизнь его не касается. А кого теперь она касается, кому интересна? Вилмару, пожелавшему от меня избавиться, хотя столько пел о своей любви? Наташке, отдавшей меня на растерзание, даже не выслушав моей истории, ради награды? Бабушке? Но едва ли она захочет меня видеть. Я всегда была для неё послушной девочкой– цветочком, тихой, скромной, честной. А тут – убийца. Есть чего стыдиться и прятать глаза от соседей и знакомых, есть за что проклинать неблагодарную внучку.
И вновь вонючая, затхлая тёмная камера, моё пристанище до суда. Сколько же несчастных перебывало здесь? Сколько было пролито слёз, разбито кулаков о бездушную бетонную стену, сколько времени человек мог томиться тут без возможности принять душ, сменить одежду, вдохнуть свежего воздуха. В этом бетонном мешке пахло не только мочой и сыростью. Сидя в темноте, без самого маленького источника информации, дела, которым можно было бы себя отвлечь и занять, без всякой надежды на спасение, отрезанная от мира, в котором по прежнему кипит жизнь, я разматывала клубок, сплетённых в него запахов, пота, безнадёги, страха, приносимой еды. Омерзительный дух алкоголя и сигарет, крепких, мужских, густой аромат женских духов. Ужасная, безумная какофония запахов, от которой можно свихнуться. Разве не пытка, вдыхать всё это? Ни щёлочки, через которую могла бы проникнуть струйка морозной, но такой чистой и освежающей прохлады, ни единой лазейки. Всё глухо, закрыто, законсервировано. Наверное и мой запах останется здесь, и его прочтёт следующий читатель. Только едва ли найдётся такой чудак, которому придет это в голову. Хотя от тоски, безысходности и страха неизвестности чем только не займёшься? Позже, я буду оценивать окружающую обстановку да и людей тоже ориентируясь не на зрение, так как глаза можно обмануть, не на слух, так как порой мы слышим то, что ожидаем услышать, а с помощью обоняния. Запах– это информация, уходящая в подсознание, минуя логику. Запах, может предупредить об опасности, когда видимых причин для тревоги нет, обрадовать, когда повод для радости ещё не наступил. Запах– ключ к эмоциональному состоянию, это язык, который достаточно грамотно перевести.
Глава 19
Ох, и не люблю я эти пробуждения среди ночи, когда лежишь без сна, прислушиваясь к окружающим звукам, уговариваешь себя уснуть, но ничего не выходит. Подушка кажется слишком жёсткой, храп соседок слишком громким, запах со стороны нянюшки– невыносимым. Ты понимаешь, что скоро настанет утро, в комнату вползёт тягучий тревожно– синий холодный рассвет, с лязгом откроется окошечко в двери, резко включится освещение, такое тусклое, когда тебе нужно читать, но такое яркое, режущее глаза по утрам, и охранник – гражданка Лукашина рявкнет: « Подъём!»
Настанет очередной день,умывание ледяной водой, тяжёлая, высасывающая силы, работа, постоянное чувство голода, от которого горит всё нутро и ощущается кисловатый привкус во рту, усталость, окрики охраны. Нужно уснуть, чтобы грядущий день не стал для меня пыткой, чтобы не мучаться от головной боли, не считать часы до отбоя. Но чем больше я об этом думала, тем меньше хотелось спать. В голову лезли ненужные мысли, воспоминания той, вольной жизни, когда не было ни стен камеры, цвета горохового супа, ни железных скрипучих коек, ни смердящей нянюшки за грязной цветастой шторой, ни лязгающей металлической двери, ни стойкого густого тюремного духа, который состоит из множества запахов, нечистот и немытых тел, гноящихся ран и тюремной еды, страха и отчаяния.
