Альбина Рафаиловна Шагапова
Далер – сладкая отрава
– Ты первая, – с этими словами Михаил подхватил меня, легко, словно пушинку, и принялся кружить.
Я, конечно же, завизжала, распугивая огромных чёрных птиц, облепивших ветви деревьев.
– Никогда и ничего не бойся со мной, слышишь? – кричал Михаил, стараясь прорваться к моему сознанию, сквозь вопли, что я издавала.
Затем кружение прекратилось, и меня прижали к груди. Я млела, застыв в крепком кольце рук, закрыв глаза, боясь вдохнуть, спугнуть этот чудесный момент. Одежда, неудобная, тяжёлая, казалась лишней. Как же хотелось сорвать её с себя, чтобы ощутить этого человека полностью, без помех и преград.
– Ненавижу зиму, – прошептала я, качаясь на волнах удовольствия, дурея от такой внезапной близости.
– А лето любишь? – Миша гладил меня по голове, по спине, зарывался пальцами в растрёпанные волосы.
– Лето люблю, – ответили за меня мои губы, я же сама прибывала в дурмане блаженства.
– Значит, будет лето, – с этими словами Миша поставил меня на землю, и сразу стало холодно и пусто.
– Идём, – сказал он, поворачиваясь ко мне спиной.– Здесь неподалёку есть домик, попьём чаю, погреемся, за одно познакомлю тебя со своими друзьями.
Я зашагала следом. Ни с какими друзьями знакомиться не хотелось. Кто знает, как они ко мне отнесутся, вдруг решат, что я слишком юна для их взрослого друга?
– Ты была на море когда– нибудь? – спросил Миша.
Почему – то, в его голосе послышалось напряжение, будто от моего ответа зависело что-то важное. Да и от нежности не осталось и следа.
– В раннем детстве с родителями, – ответила я. – Мы ездили в Синеморск. Я ничего из этой поездки не помню. Кроме того, как сидела на берегу, играла с камнями, а на меня надвигалась волна. Больше мы к морю не ездили, папа не любит его запах и жаркий климат.
– А ты смогла бы жить рядом с морем? – Миша обернулся ко мне. Губы его растянулись в улыбке, бесшабашной, привычной, мальчишеской, но вот глаза смотрели серьёзно, напряжённо.
– Конечно! – воскликнула я. – Спрашиваешь! Вот только нам кроме Синеморска и Бирюзовых долин ничего не осталось после войны. Ну да ладно, когда -нибудь, человечество уничтожит проклятых вампиров, и острова станут нашими.
Я ожидала, что Миша поддержит меня, оценит мой патриотизм. Какого же было моё удивление, когда огромная ладонь легла мне на плечо, сжав его с такой силой, что даже слои одежды не защитили от боли. Глаза превратились в колючие осколки льда. И показалось, что в них сконцентрировался весь холод Эвилии. Миша смотрел внимательно, жёстко, даже враждебно.
– Эти острова изначально являлись землями вампиров. Там их храмы, их связь со стихиями.
– Ты защищаешь наших врагов? – прошептала я в недоумении. – Тех, с которыми воевали наши предки, тех, кто пил человеческую кровь?
Миша отпустил моё плечо и отвернувшись зашагал вперёд, показывая всем своим видом, что разговор ему не приятен.
– Прошло сто лет. Людей больше никто не трогает. Никто не требует их крови, не делает своими источниками. Так почему люди продолжают ненавидеть вампиров?
Миша шагал быстро, я едва успевала за ним.
– Мы не должны терять бдительность. Только помня о коварстве врага, мы не допустим его вторжения.
Глядя в широкую спину, в чёрной кожаной куртке, говорить было намного проще. И я вещала отрывками из когда-то подготовленных докладов. А снег укоризненно скрипел под ногами, словно намекая, что я говорю не то.
– Ничего иного я и не ожидал от дочки третьего секретаря, прилежной ученицы, слепо верящей учебникам.
Усмешка Михаила обидела до слёз. В глазах и носу противно защипало. Осталось только разреветься.
– Причём тут учебники? – в голосе уже звенели слёзы. – Это и моё мнение тоже. Извини, пожалуйста, что оно не совпадает с твоим. Но поверь, так бывает, сколько людей, столько и точек зрения.
По щекам уже текли горячие дорожки. Миша, такой милый, такой внимательный Миша, говорит гадости, и при этом считает меня глупенькой маленькой девочкой. Обидно!
– Но ведь это не твоё мнение, Вероника.
Мой спутник остановился, взял меня под руку и повёл вперёд.
– Это навязанные всем с детства догмы, с помощью которых триумвират и СГБ управляет людьми. Очень удобно удерживать свою власть запугивая народ страшным врагом, который в любую минуту может напасть.
–Терпите, – говорят они с экранов телевизоров. – Уж лучше грязь и болезни, нищета и голод, чем возвращение вампиров, которые будут пить вашу кровь, забирать ваших детей, делая их своими источниками. Вы не смотрите, что мы разъезжаем на дорогих машинах, едим в ресторанах и строим особняки. Ведь мы, власть имущие, это заслужили. Мы охраняем вас от мерзких кровососов.
Да, была война. Да, вампиры были изгнаны и ушли на острова к своим храмам. Они пытаются жить без людей, хотя им очень трудно. Но люди не могут успокоиться. Продолжают растить своих детей в ненависти к хозяевам этой планеты, строят планы по уничтожению гадких тварей.
Я машинально переставляла ноги, открыв рот в немом изумлении. В голове не укладывалось всё, что мне говорил Михаил. Мой мир рушился.
– Согласись, жизнь сейчас гораздо лучше, чем была сто лет назад, – проговорила я. Хотелось произнести эти слова более убедительно, но получилось вяло, неуверенно.
–А откуда ты знаешь, как оно было сто лет назад? Из всё тех же лживых учебников? Вероника, пойми, любая война, любая межрасовая вражда выгодна не мне, не тебе, не учителю математике и не соседу– алкоголику. Она нужна правительству. И если сто лет назад народ воевал, не желая делиться своей кровью, то сейчас почему ненавидит вампиров? Я бы тебе посоветовал больше приглядываться к людям, вслушиваться в их разговоры, а не вещать лишь о том, что интересует лично тебя. Взгляни на некоторых своих одноклассников, можешь даже в гости напроситься. И тогда ты поймёшь, что не всё так безоблачно, как пишут в книжках, кричат с экранов телевизоров и утверждает твой отец.
Дальнейший путь мы проделали молча. Спорить не хотелось, да и что я, школьница, могла противопоставить взрослому мужчине?
Потемневшая от старости избушка с мутными оконцами выросла перед нами внезапно. Дверь нам открыла тоненькая черноволосая девушка с миндалевидными глазами, тёмными и глубокими, словно колодцы. Её улыбка доброй мне отнюдь не показалась. И я сразу же поняла, что мне эта красавица не рада.
– Входите, – сухо проговорила она, пропуская нас внутрь.
В избёнке было тепло, пахло деревом, травами и пылью. За столом на лавке сидел парень с красной копной волос, не уступающий Мише ни в росте ни в ширине плеч, и самозабвенно прихлёбывал чай из деревянной кружки.
– А где ещё двое? – спросил Миша.
На дружескую встречу это собрание никак не походило. Больше напоминало сходку разбойников, замышляющих нечто незаконное. А может так оно и есть? Что, собственно, я знаю о Мише? Да ничего! Только то, что он рассказал мне о себе сам.
–На охоту ушли, – лениво ответил красноволосый. – Знаешь ли, профессор, у нас здесь нет ванны. Какая связь между приёмом ванны и добычей пропитания, для меня осталось загадкой.
Тем временем девушка выставила на стол огромный самовар, кружки и тарелку с печеньем.
Я залюбовалась ею, не тарелкой, разумеется, а девушкой. Её плавными, почти кошачьими движениями, её точёной фигурой, аккуратной грудью, стройными длинными ногами. По сравнению с ней, я была гадким утёнком, растрёпанным, серым воробушком. Мне тут же стало совестно за свою лохматую после гонок и падения в сугроб голову, мокрые ноги и обкусанные ногти, не знавшие маникюра. Ведь маникюр и макияж– излишества, настоящая красота должна быть внутри. Так говорил мне отец, и я соглашалась с ним. А теперь мне внезапно захотелось быть красивой. Чтобы
Миша смотрел только на меня, думал только обо мне.
– Может, представишь нас своей очаровательной спутнице? – спросил красный, когда мы сели за стол.
Если же он и желал познакомиться, то это желание выглядело довольно вялым. Да и правильно. Зачем ему знакомство со мной, что он, мышей не видел?
– Вероника, – обратился ко мне Михаил. – Знакомься, это Анна и Игорь.
Игорь прыснул, зажимая рот рукой, а девушка закатила глаза. Их реакция показалась мне довольно странной. Да и вели они себя так, будто бы наш визит им неприятен, или отвлёк от важного дела.
– А вы коллеги Миши? Тоже учёные? – спросила я, чтобы не молчать.
– Нет, куда уж нам? – широко улыбнулся Игорь. – Мы так, подай, принеси. Обслуживающий персонал.
Анна расхохоталась глубоким, грудным смехом. И от чего– то её смех напомнил мне рыхлый чернозём, такой же мягкий и тёплый.
Чай обжигал горло, запах трав пьянил. По телу растекалось приятное, расслабляющее тепло. Уютно потрескивали дрова в печи, и меня слегка клонило в сон.
– Ты полагаешь, что этот экземпляр может быть тебе полезен? – спрашивал Игорь. – А тебя не смущают посторонние примеси в биологической жидкости?
– Примеси исчезнут меньше чем через месяц, и объект будет готов к использованию, – вмешалась Анна.-Только, осмелюсь напомнить, коллега, что работа с подобными объектами не наш профиль. Мы больше специализируемся транспортировкой техники и древесины из Эвилии. Не лучше бы тебе обратиться к команде рыжеволосого министра.
– Ты смеёшься, – Миша недобро усмехнулся. – Ты знаешь, сколько стоят их услуги? Мне легче заплатить вам.
Потом заговорили о Эвильской древесине, о её стоимости на рынке и трудностях перевозки. Об отсутствии нормальных условий труда, нехватке пищи. Миша сетовал на то, что, живя в гостинице, ему приходится голодать. Странно, он мне истощённым вовсе не казался. Да и в кафе кухня была довольно сносной. Оказывается, ему приходится давиться какими– то брикетами, а это такая же пакость, что и супы быстрого приготовления, когда настоящие продукты, пытаются заменить химическими аналогами.
Воспользовавшись увлечённостью парней разговором, я обратилась к Анне, с просьбой показать мне туалет.
–Идём, – скомандовала девушка, и едва дождавшись, пока я накину куртку и влезу в сапоги, выволокла меня во двор. Сама же она одеваться не стала и вышла в коротеньком платье.
– Ты не замёрзнешь? – спросила я, следуя, за уверено идущей, девушкой.
Девчонка презрительно пожала плечами, будто бы я произнесла редчайшую глупость.
Наконец мы подошли к кривобокому деревянному строению, посеревшему от старости и непогоды. Но Анна оставлять меня не собиралась.
– Ты готова остаться с ним навсегда? – спросила она в тот момент, когда я уже потянула на себя скрипучую дверь туалета.
– С кем? – спросила я, понимая, насколько глупо звучит мой вопрос. Ну, понятно же, что она говорит о Мише, а не об этом великолепном шедевре архитектуры, куда я сейчас так стремлюсь войти.
Омуты её чёрных глаз засасывали, тянули вниз. И было жутко смотреть в них, но отвернуться не получалось. Два глубоких колодца не отпускали, заставляя погружаться, падать всё ниже и ниже.
– Ты хочешь остаться с ним, Вероника? – вновь прозвучал её вопрос, откуда – то из самой глубины, из самых недр земли.
– Да, – прошептала я. – Хочу.
– Ты выбрала свой путь. Не сходи с него, даже если вдруг он покажется тебе не верным. Слушай своё сердце.
Ветер швырнул мне в лицо горсть снега. Я открыла глаза и поняла, что стою совершенно одна, прислонившись к двери туалета. А надо мной, скрипит, качаясь сухое чёрное дерево. И что это было? Мои галлюцинации? Колдовство? Решив не нагружать свой мозг вопросами, на которые в всё равно не смогу найти ответов, я открыла дверь и вошла в тёмное помещение с дыркой в полу.
Прощание с друзьями Михаила вышло каким– то скомканным, словно они договорились о чём– то, но остались недовольны друг другом. Анна смотрела с жалостью, будто бы меня ожидало нечто неприятное, Игорь же поглядывал с изучающим любопытством, как на подопытную зверушку. И я была рада покинуть это странное место и не менее странных людей.
Мы вернулись к нашей трассе. Диск лежал на снегу жёлтым пятном, ожидая нас.
И вновь свист ветра, захватывающие дух повороты, мой визг и смех Михаила, словно не было ни падения, ни дурацкого спора о вампирах, по вине которого мы чуть было не поссорились, ни избушки в лесу, ни чёрных глаз Анны.
Как ни странно, а к финишу мы пришли первыми. Михаилу вручили грамоту и кубок, мне же –большого мягкого лиса на ледодиске. Денис же со Светкой прибыли последними. Так им и надо.
Глава 7
Я ждала. Стрелки часов лениво приближались к двенадцати. В дверь моего номера так никто и не постучал, никто не позвонил на мобильный, не прислал сообщения. От чего-то мне казалось, что в новогоднюю ночь всё исправится. Перед боем курантов в комнату, рыжим пламенем, ворвётся неугомонная Аришка. Как всегда шумная, бесцеремонная. Она повиснет на моей шее, рискуя задушить, завизжит прямо в ухо поздравления с Новым годом, и протянет яркую коробочку, украшенную бантом. А дальше, пусть произойдёт что угодно. Мы можем встретить Новый год вдвоём, можем присоединиться к шумной компании одноклассников, можем даже в клуб пойти. Но телефон молчал, а дверь по прежнему оставалось закрытой. В окно глядело морозное звёздное небо, в коридоре затихли шаги. Постояльцы гостинице ждут главного праздника человечества, кто– то собрался в номере. большой или не очень, компанией, кто-то отправился в клуб. Лишь я осталась одна. Я просижу в комнате до следующего утра, буду вздрагивать, заслышав шуршание обуви по ковру, с надеждой поглядывать на дисплей своего телефона, всё отчётливее понимая, что никто не придёт. А утром позвонят родители, и мне придётся врать, сочинять на ходу весёлую историю, стараясь не разреветься.
Скорее всего, я задремала, так как стук в дверь показался мне слишком громким и страшным. Аришка! Наконец-то! Ну, держись, рыжая бестия, моё прощение стоит дорого! Подожду немного, пусть не думает, что целыми днями сижу в номере и жду её прихода. Стук повторился. Но я открывать не спешила. По ту сторону двери опустилось нечто тяжёлое. Подарок? Я люблю подарки! Нет, всё же, моё любопытство сильнее меня. Больше тянуть не могу! Соскочив с кровати, на которой лежала, я бросилась открывать дверь.
– А это ты, – протянула я, увидев на пороге Михаила, уже не успевая замаскировать своего разочарования вежливой улыбкой.
От обиды на глаза навернулись слёзы. Именно сейчас, в эту самую минуту, глядя на широкоплечего парня в серебристой рубашке, на большую корзину, с торчащим горлышком бутылки, на ёлку, прислонённую к стене, источающую густой хвойный аромат, я поняла, насколько хрупки наши отношения. Миша как пришёл, так и уйдёт, в свою жизнь, к своим заботам. А я останусь одна. Ссора с Аришкой образовала в душе пустоту, которую легко заполнил Миша. Появился во время, скрасил мне пребывание в Эвилии, смешил, развлекал, дразнил несбыточными надеждами. А что будет, когда Миша исчезнет? Ох, лучше бы он вовсе не появлялся!
– Ожидала кого-то другого? – улыбка Михаила показалась мне грустной.– Ты не говорила, что у тебя есть парень.
– Нет у меня никого, – буркнула я, позволяя Мише пройти в комнату. –
Просто думала, что сегодня помирюсь с подругой, а она не пришла.
Стало себя жаль. Так жаль, что я уже не стесняясь присутствия парня, уселась на кровать и разревелась.
– Ну что ты, Верочка, – зашептал мне Миша в самое ухо. – Ну хочешь, сходим к ней, поздравим с праздником, подарок вручим.
Его дыхание было горячим, крепкие, но такие ласковые руки обнимали за плечи, путешествовали по спине, от шей, вдоль позвоночника, едва не опускаясь ниже.
– Ты не понимаешь, – проговорила я, с трудом проталкивая противный ком, поселившийся в горле. –Мы с ней с пятого класса дружили. Как-то мы с ней с уроков сбежали, пошли в парк, купили мороженное. А в парке безлюдно было. И тут у меня начался приступ. Арина сразу же скорую вызвала, к нам выезжать не хотели, думали дети балуются. Но Арина принялась угрожать, назвала фамилию моего отца. Приехала скорая, в больницу меня повезла, Арина со мной поехала, всё время рядом находилась, пока мать не примчалась. А потом каждый день меня в больнице навещала. И вдруг недавно, она мне признаётся, что всё было ложью. Что она использовала меня, чтобы поступить в институт. Но больше не в силах лгать.
– Твоя подруга правильно поступила.
Мишины пальцы перебирали мои волосы, а я сидела рядом, положив голову ему на плечо. Как тепло, как уютно и как спокойно. Я затаила дыхание, чтобы не спугнуть момент, чтобы просидеть с ним вот так, как можно дольше. Глупая! И чего я так огорчилась его приходу? Да, наше расставание неизбежно, но ведь этот вечер мой и только мой. Он останется в памяти, и я буду вспоминать его, прокручивать, воссоздавать мелочи.
А Михаил тем временем продолжал:
– Она поняла, что сама справиться с трудностями, почувствовала себя сильной настолько, чтобы отказаться от тяготящих отношений. Отнесись с уважением и пониманием к её решению, и научись жить без неё. Это гораздо легче, чем тебе кажется. У вас разные дороги, пожелай этой смелой девочке доброго пути, и иди дальше, не оборачиваясь и не жалея.
– Страшно, – призналась я, не замечая, как уже сама обнимаю Мишу, стараюсь впитать тепло его тела, окунуться в, такой привычный запах, забываясь и растворяясь. – Страшно осознавать себя ненужной. От этого жизнь начинает казаться блеклой и бесполезной.
– Но ведь у тебя есть я. Ты нужна мне, разве этого мало?
– Мы разъедемся по своим городам и забудем друг о друге.
– Хочешь остаться со мной навсегда?
Горячие, обжигающие, но такие нежные, такие осторожные губы везде, на шее, лице, в вырезе декольте. Теперь я лежу на спине, а Мишино лицо склоняется , в глазах цвета индиго загорается огонь, пока уютный, мягкий. Но я, от чего-то, знаю, что эта мягкость обманчива. Ещё немного и вспыхнет пламя, сметающее всё на своём пути, не ведающее преград.
Я подалась к нему, потянулась, требуя больше прикосновений, больше жара, предлагая себя всю, без остатка. Мои ладони расстегивают пуговицы его рубашки, скользят по разгорячённой, удивительно– гладкой коже…
– Нет, – прошептал Михаил, отстраняясь. – Ещё рано. Не здесь.
Лицо Михаила исказилось гримасой боли, щека нервно дёрнулась, сжались челюсти.
Он отошёл, и мне тут же стало холодно и пусто, а ещё и стыдно. Да что это такое на меня нашло? Предложила ему себя, как последняя подзаборная девка. Что скажет папа, если узнает?
Щёки мои пылали, в ушах стучало, хотелось провалиться сквозь землю. А Миша спокойно расставлял тарелки со всевозможной снедью, наливал вино в высокие фужеры.
– Ты бы хоть ёлку нарядила, – кинул он мне через плечо. Скоро полночь, а у нас ещё конь не валялся.
Я нехотя поплелась к коробке с разноцветными шариками. Ничего так не отвлекает, как работа. Шарик красный, шарик жёлтый, шарик оранжевый. Ну и что это сейчас было? Сам же с поцелуями набросился, а потом оттолкнул. Ему стало противно или зуб разболелся? А может быть, я сделала что-то не так?
– Обиделась? – Михаил улыбнулся, так светло, так задорно, что неловкость мелкими шажками начала отступать.
– Нет, – ответила я, вешая очередной шар на еловую ветку. – Просто не поняла, что сейчас было. Я думала, ты тоже хочешь. И теперь, мне ужасно стыдно за свою распущенность. Я чувствую себя грязной шлюхой, бросающейся на первого встречного.
– Не смей говорить такого о себе, малыш. Разве то, что нас тянет друг к другу – грязь? Да, мы знакомы с тобой всего несколько дней, но почему это должно мешать развитию наших отношений?
Миша подошёл сзади, заключил в кольцо своих рук, легко поцеловал в лоб, потом в шею.
– Но ведь ты оттолкнул меня.
– Не оттолкнул, а дал тебе ещё немного времени. Если бы у нас всё произошло здесь, в этот час, вот на этой кровати, ты бы, очнувшись и поняв, что произошло, принялась себя терзать, называя разными скверными словами. Ведь так?
Хорошо зная собственную натуру, я кивнула.
– А я бы и вовсе стал для тебя персоной нон-грата.
В широкой груди гулко билось сердце, такое же большое и сильное, как и сам этот человек. И я поймала себя на том, что рядом с ним хочется казаться и слабой, и маленькой и беззащитной, ведь это так естественно.
– У нас всё произойдёт под шум прибоя и крики чаек. Над нами будут вспыхивать мириады звёзд, и тёплый южный ветер касаться наших тел.
– Странные мечты, – фыркнула я, выбираясь из объятий. – Тебя пугает то, что я школьница, да ещё и дочь третьего секретаря, вот и всё.
Миша расхохотался и ещё крепче прижал меня к себе, не давая вырваться.
– Мне плевать, чья ты дочь, Верка! Глупая, как тебе это в голову пришло? А море и чайки – это не мечты, а моя родина. Ты поедешь со мной к морю?
Сердце моё ликовало, оно рвалось, трепыхалось, словно пойманная в силки птица. Ох уж это неугомонное сердце! Ему хотелось любви, новых впечатлений. Разве ли не счастье, замирать от прикосновения ласковых рук, а потом, получив заветный поцелуй, рваться прочь из груди, разгоняя кровь по венам?
Как-то, ещё в самом начале учебного года заболел математик, и, в целях сохранения школы от бесконтрольной радости десятого «А», к нам прислали школьного психолога Татьяну Петровну. Маленькая тётенька с седенькими кудряшками на, слишком круглой, голове дребезжащим от старости голосом поведала нам о субличностях. Мол, они, эти субличности живут в каждом из нас, со своими целями и желаниями. Они борются, спорят, кто-то побеждает, а кому– то приходится капитулировать. Почему-то, субличности представлялись мне виде забавных зверьков, расположившихся на солнечной полянке.
И сейчас, в моём личном зверинце, поднялся невообразимый гвалт. Ещё немного, и полетят клочья вырванной шерсти.
– Не смей! – шипела мудрая, осторожная змея. – Твой отец не одобрит подобной выходки! Ты плохо знаешь этого парня, а вдруг он маньяк? А вдруг он сутенёр, заманивающий молоденьких девочек в свой бордель?
– А зачем об этом рассказывать отцу? – дьявольски хохотала хулиганистая мартышка.– Погуляю, искупаюсь в море и вернусь домой.
– Миша такой милый, такой нежный! Может быть это и есть любовь всей моей жизни, может это моя судьба?! – мурлыкала пушистая кошечка.
– А мне всё надоело, – флегматично, но твёрдо, произнесла черепаха. – Хочу поваляться на горячем песочке, побултыхаться в голубых волнах. Я так устала быть послушной, правильной, удобной дочерью для своих родителей. Разве я не заслужила немного отдыха?
– Да и не нужно Мише от меня ничего, в отличии от моих одноклассничков, которые меня ненавидят так же, как и в третьем классе, только теперь умело это скрывают, – гавкнула болонка.
Четыре голоса против одного! Решение принято!
– Да, – ответила я и, повернувшись к Мише лицом, уткнулась носом в его рубашку.
А потом было вино и фрукты, духи с нежным запахом арбуза и ягод в яркой подарочной коробочке, ну и, конечно, новогоднее поздравление по телевизору от Великого триумвирата.
Трое лысеющих мужчин, почти похожих меж собой, лишь у господина Синявского острее нос, а у господина Желтенко оттопырены уши, сидели бок о бок в красных креслах. Все трое в строгих костюмах, с цепкими, словно видящими самую суть, взглядами.
– Граждане Человеческого государства, – зычно начал Желтенко. – Вот и наступил новый 3124 год. Он ознаменовался новыми достижениями оборонной промышленности. Мы изобрели новое оружие против врага, против кровавого монстра.
– Очередной дряни предназначенной для убийства, – ехидно прокомментировал синеглазый хулиган, и я, как добропорядочная гражданка, шикнула на него, легонько толкнув в бок.
– Следующий год, будет сложным, дорогие сограждане, – принял эстафету Синявский. – Ведь мы, люди, обязаны бросить все свои силы на защиту своего дома, своей родины и не допустить проникновения кровавого врага. Повысятся налоги на жильё, на имущество, а так же «Гражданский» налог. Но всё это делается во имя нашей с вами жизни, свободы, безопасности.
– Усилится борьба с вольнодумцами и предателями Родины, – блеющий голос Зеленухина казался неубедительным. Ну с кем этот старец, едва передвигающий челюстями собрался бороться? Разве только с тараканами с помощью тапка.
Тьфу! Совсем, как Миша стала. Нельзя так думать, не в коем случаи нельзя. Что бы сказал мой отец, услышав мои мысли?
– А что значит «Гражданский налог»? – спросил Михаил, когда триумвират окончил свою речь.
– Ты не знаешь таких элементарных вещей?
Я невольно покрутила пальцем у виска.
– Не знаю, – признался Михаил. – Я не плачу налогов Человеческому государству. А вот сейчас услышал, и мне стало интересно.
– Ну «Гражданский налог»– это налог на то, что ты не военный, – начала объяснять я.
– Какой бред! – перебил синеглазый анархист. – Я могу быть врачом, учителем, дворником и приносить не меньшую пользу стране. Почему я должен платить за то, что не выбрал путь воина?
– Потому, что военные защищают наше государство. Кого ты будешь лечить, учить, за кем подметать, если нас захватят вампиры?
– Но стать воином, дано не всем, я правильно понимаю? – глаза смотрели пытливо, но слегка насмешливо, русая чёлка растрепалась, и от чего– то захотелось её пригладить.
Гладкие, словно шёлковые волосы мужчины блестели в свете электрической лампы.
– Правильно, – кивнула я. – Обучение в военном училище стоит очень дорого.
– Значит, стать воином может только сынок богатенького папочки, а чернь будет платить ему налоги. И ты считаешь это справедливым? И от кого, скажи мне пожалуйста, защищают ваши военные человечество? Вампиры были изгнаны сто с лишним лет назад, Эвилы на вас не нападают, живут себе тихонечко среди своих снегов. Чем занимаются военные, ты можешь мне сказать?
– У меня дядя военный, – проговорила я, понимая, что окончательно проиграла в этом споре.
– И чем же он занимается?
–Арестовывает вольнодумцев.
– Ну да, – Миша язвительно ухмыльнулся, отпил из своего бокала, потом лениво пододвинул к себе тарелку с ломтиками рыбы и принялся сосредоточенно жевать. –Тяжело ему, наверное, приходится, жизнью своей рискует, отлавливая стариков и алкоголиков, по неосторожности рассказавших похабный анекдот про СГБ и триумвират.
Я во все глаза смотрела на Мишу. Мир для меня сходил с ума. Никто из моих знакомых не говорил таких вещей о власти, никто не посмел усомниться в правильности её действий, тем более в моём присутствии. А может всё дело как раз в нём, в этом самом моём присутствии? Может люди уже давно тихо ненавидят правительство, ругают его за ежегодные повышения налогов, за страх быть арестованными, за несправедливость. Стоп! Так я тоже считаю политику триумвирата несправедливой? Но я не могу так считать, просто не имею права, я же дочь третьего секретаря.
– Загрузил я твою милую головку всякими анти -режимными мыслями, да? – Миша встал, подошёл к креслу, в котором я сидела, опустился напротив меня на пол, провёл рукой по щеке. Глаза, сидящего напротив мужчины, странным образом начали менять свой цвет. Ярко– голубой постепенно превращался в тёмно– синий. И я тонула, увязала в этой синеве, манящей, чарующей, опасной, как вечернее предгрозовое небо.
– Не думай об этом, маленькая моя, – прошептал он. Его голос напомнил мне шелест листвы, трепещущей от дыхания ветра. – Скоро мы будем далеко, там, где много воздуха и света, где поёт волна, ударяясь о скалы, где благоухают магнолии.
Голова моя отяжелела, я с трудом соображала, где нахожусь, и кто сидит напротив меня. По всему телу разлилась слабость, но я продолжала цепляться за реальность, стараясь дать оценку своему состоянию, понять, что происходит. Мелкими, бледноватыми звёздочками пытались пробиться какие-то мысли, но клубящаяся синева гасила их пламя, поглощая, растворяя в себе. Странные звуки то ли песня, то ли шёпот лишали воли, предлагали погрузиться в клубящийся туман, отрешиться от всего, перестать сопротивляться. И больше не в силах оставаться на поверхности, я позволила себе опуститься на самое дно сумрачного омута.
А там, в глубине бушевала весна. Таял снег, стыдливо ёжась, под натиском солнца. Звуки, множество звуков пробуждения жизни, радости. Чириканье птах, журчание ручья, и если внимательно прислушаться, можно понять о чём так жарко спорит тёплый весенний ветер с капелью.
– Ты отдаёшь себе отчёт в том, что натворил, кого приволок? Ты вообще осознаёшь, что тебе за это будет? – рассержено спрашивает капель. Я не понимаю, о чём она говорит, смысл фраз ускользает. Но это и не важно. Мне просто приятно слышать эти весёлые позывные весны.– Каждый источник регистрируется в министерстве поставок, а обладатель источника платит налоги в королевскую казну. А ты решил, минуя службу поставок, притащить человека, да ещё, как я понимаю, скрыть это ото всех. Знаешь, Харвальд, это Его величеству явно не понравится.
– И ты мне о налогах? – вздыхает ветер. – Вы, верно, сговорились. Не волнуйся, милая Асиль, за моё новое изобретение король мне половину страны отпишет, не то что позволит иметь источника, пусть даже контрабандного.
– Дурак! – капельки застучали ещё чаще, ещё звонче. – Это не просто девчонка из толпы людишек, она связана с СГБ. Ей под кожу плеча вживили чип, который указывает её местонахождение. Новое изобретение Человеческого государства. С помощью этой милой штучки СГБ может отдавать любые приказы, и носитель чипа выполнит их беспрекословно. В бой, так в бой, суицид– без проблем, убийство собственного брата – пожалуйста. Чипы вживляются не только государственным служащим, но и членам их семей. Я тебе больше скажу, эта дрянь и провоцирует приступы.
– Для этого я и перетащил девочку через портал. Я увидел, что её аура истончена, посмотри, насколько она тусклая, и эти бурые вспышки… По моим подсчётам девчонке осталось от силу два года, а потом– смерть. Мне нужна твоя помощь, исцели её. И пусть она навсегда останется здесь, отрезанная от своей родины, друзей и родных, но живая.
– Ладно, но ты мне будешь должен. Постараюсь восстановить её ауру и извлечь высокотехнологичную пакость. Только с истериками этой малышки разбирайся сам. Ну вот, заболталась с тобой, девчонка начала просыпаться. Придётся вновь погружать её в сон.
Звон капели превратился в шум дождя, не промозглого осеннего, а тёплого, пробуждающего к жизни, успокаивающего, исцеляющего.
* * *
Проснулась я от ослепительно– яркого солнечного света бьющего в лицо. Открыла глаза, зажмурилась вновь, довольно потянулась. Всё моё существо наполняла какая– то энергия беспричинной радости. Так чудесно я себя не чувствовала уже давно, с раннего детства. И вот таких пробуждений, как это, от солнца, свежего ветерка, проникающего сквозь приоткрытое окно, у меня тоже давно не было, с тех самых пор, как умерла бабушка, и меня перестали возить в деревню. Лёгкая дымка сна развеивалась, истончалась под напором света и странных звуков, доносящихся с улицы. Звуки пробуждали в памяти что-то далёкое, давно позабытое, всё из тех же детских лет. Я распахнула глаза и поняла, что комната мне не знакома. Огромная кровать, занимающая почти половину помещения, небольшой стеклянный столик, шкаф и панорамное окно во всю стену, задёрнутое лёгкой белоснежной, с серебристым отливом, занавеской. Всё такое воздушное, струящееся, невесомое, словно сотканное из облаков.
