Весна в этом году была не просто ранняя, а прямо-таки скороспелая. Шальная. Уже к восьмому марта солнце жарило без продыху, снег стремительно таял. Уставший от невероятно снежной и холодной зимы город торопился как можно быстрее сбросить постылые ледяные оковы.
Карину это радостное буйство наводило только на одну мысль: весна пришла, жизнь продолжается, а папы нет.
– Классный фильм! Тебе точно понравится! – убеждала Ира. – Что ты, как старуха? Никуда не ходишь, работа – дом! Что у тебя, семеро по лавкам?
Она пыталась уговорить Карину сходить в кино на разрекламированную комедию. Высоколобый филолог Илья новый российский кинематограф презирал, смотреть подобные фильмы считал ниже своего достоинства. Ира не собиралась ставить его в известность, что хочет пойти в кино: меньше знает, крепче любит!
Карине идти не хотелось. Она тоже не любила современные отечественные комедии, разделяя мнение Ильи. В этих фильмах, на её взгляд, было мало смысла и ещё меньше юмора. Но, с другой стороны, что делать дома? Любоваться Азалией?
С того памятного разговора она, и раньше всячески избегающая общения с мачехой, теперь и вовсе стала от неё шарахаться. Та видела жгучую неприязнь девушки и нарочно старалась оказаться ближе. Подкарауливала на кухне, в гостиной и прихожей. Заводила разговоры, которые с большой натяжкой можно было назвать пристойными. Каринино смущение, негодование, с трудом скрываемое бешенство доставляли ей настоящее удовольствие.
В результате Карина почти всё время сидела взаперти в своей комнате, изредка совершая вылазки в туалет, ванную и на кухню.
Ладно, почему бы и не сходить в кино? Фильм, конечно, окажется полнейшей ерундой, зато после можно отправиться в кафе. И появиться дома поздно вечером, чтобы сразу лечь спать.
– Уговорила. Во сколько начало?
– Вот и молодец, – запрыгала от радости Ирка. – И чего только ломалась! Встречаемся у входа в половине седьмого.
После работы Карина заскочила домой. Сменила юбку и жакет на джинсы и кофточку, привела в порядок волосы и критически оглядела себя в зеркале. Не помешало бы немного поправиться. Ключицы торчат, груди совсем нет. Как в народе говорят, минус первый размер, при котором лифчик покупаешь в надежде на лучшее. Зато талия тонкая и ноги стройные. Карина секунду подумала, и наложила на глаза светло-серые тени. Взгляд стал выразительнее и загадочнее. Ещё немного поразмыслила и стёрла с губ помаду, заменила бледно-розовым блеском. Так определённо лучше.
Из-за необычного сочетания – серо-голубые глаза и тёмные волосы – многие думали, что волосы она красит. Может, заделаться блондинкой? Нет, пожалуй, внешность станет слишком банальной. Да и не ощущала она себя в таком образе: блондинкам положено быть воздушными и простодушными. Она схватила сумку и вышла из квартиры.
Народу в кинотеатре было море. Вот что значит грамотная пиар-кампания! Девушкам достались билеты на восемнадцатый ряд. Карине было плевать, а Ира немного расстроилась.
Фильм шёл уже второй час, и за это время Карина дважды скупо улыбнулась. По её мнению, на комедию действо не тянуло. Сюжет был невразумительный, актёры старались, но оживить бездарный скучный сценарий не могли. Хотя, возможно, она была излишне строга: со всех сторон то и дело доносился жизнерадостный гогот.
Ирка тоже была довольна происходящим.
– Правда, здорово? – спросила она подругу.
Та уклончиво промычала в ответ. При большом желании это можно было растолковать как одобрение. Ира удовлетворённо кивнула.
Карина то и дело отвлекалась от происходящего, теряла и без того невнятную сюжетную нить, задумываясь о своём. Когда на экране вдруг возникло лицо, она поначалу просто удивилась: вроде это против законов жанра. Такая кошмарная физиономия – и в комедии!
Мужское лицо, показанное крупным планом, было неестественно, до синевы, бледным и странно перекошенным. Серая неопрятная щетина, свалявшиеся волосы, багровые полосы на щеках. Рот провалился, глаза закатились. Лицо было неподвижным и почему-то знакомым. Она никак не могла вспомнить, где раньше видела этого человека, но то, что видела, – точно.
Девушка осторожно огляделась по сторонам. Неужели никого не удивляет непонятно зачем появившееся изображение? Ира всё так же пила лимонад, хихикала и увлечённо смотрела на экран. То, что там творилось, очевидно, её вполне устраивало. И абсолютно не изумляло.
Остальные зрители тоже вели себя, как раньше: создавалось впечатление, что они продолжают смотреть фильм! Невесть откуда взявшееся лицо видела лишь Карина.
Вглядевшись в застывшие черты, она внезапно поняла причину их неподвижности. Человек на экране был мёртв! Следом пришло и другое страшное озарение. Карина действительно знала его. И при этом никогда не видела таким.
Отец! Это был он! Так, наверное, выглядит он сейчас, после месяца, проведённого в холодной могиле.
Крик застрял в горле, дыхание перехватило. Девушка сидела, уставившись прямо перед собой. В голове колотилась одна-единственная мысль: такого не может быть. Это сон. Растерянная, уничтоженная, она не сразу заметила, что в зале творится неладное.
Откуда-то снизу раздался протяжный вопль. Следом – треск, грохот и снова женский крик. Захлёбывающийся, отчаянный. «Террористы»! – осенило Карину. Она вскочила и стала напряжённо вглядываться в полумрак. В районе первых рядов шла непонятная возня. Вскоре ей удалось разглядеть, что происходит. Но поверить в такое было невозможно.
– Господи! – выдохнула она.
Красные бархатные кресла качались, ходили ходуном, ломались и проваливались куда-то под пол, вместе с сидевшими на них зрителями. Ошарашенные, перепуганные люди визжали, шарахались в разные стороны, вскакивали, цеплялись друг за друга, силясь удержаться на поверхности, но проваливались вниз.
– Пожар! Землетрясение! – истерично завопил подросток в клетчатой парке. В руке он судорожно сжимал коробочку с попкорном.
Сидевшие на целых ещё рядах изо всех сил пытались взобраться наверх, хватались за кресла и ступени, соскальзывали. Те, чьи места с краю, выбегали в проход, и, спотыкаясь, бежали наверх, к выходу.
В зале по-прежнему было темно. Электричество, по всей видимости, отключилось, и мрак усиливал хаос и панику. Какая-то женщина, подхватив на руки ребёнка лет пяти, вцепилась в ногу мужчины в кожаной куртке. Тот, обезумев, ничего не соображая от ужаса, карабкался по обломкам кресел, похожий на огромного чёрного паука. Он стряхивал руку женщины, но ему никак не удавалось от неё отцепиться. Тогда он зарычал и принялся пинать несчастную ногой. Один из ударов пришёлся по руке ребёнка. Женщина на миг ослабила хватку и тут же обрушилась в дыру вместе с малышом. Не удалось спастись и мужчине: время было упущено, и его тут же утащило вниз лавиной падающих тел и разломанной мебели.
– Что происходит? – беспомощно повторяла Карина. Понимала, что надо бежать, но не могла пошевелиться. Сидевшая рядом Ирка тоже вскочила и встала с ней рядом, говорила что-то, настойчиво теребя подругу за рукав, но из-за шума и криков она не могла разобрать ни слова.
Куда, куда они все падают?! Ведь там, внизу, должны быть два первых этажа торгового центра! Магазины и магазинчики, кафе, эскалаторы… И люди. Много людей: сегодня вечер пятницы! Почему никто ничего не предпринимает? Где охрана, полиция, спасатели, врачи?
Такое впечатление, что вся нормальная жизнь внезапно исчезла. Нет больше ничего и никого, только этот ужас, вопли, стоны, боль и смерть. В дыре под полом кинозала было темно. Люди проваливались в гулкую пустоту, их голоса постепенно таяли, словно пострадавшие летели в пропасть.
Никто не спешил им на помощь! Или некому было спешить? Яма ширилась, словно немыслимое чудовище раззявило щербатый рот. В образовавшуюся прореху провалились уже четыре ряда, а ненасытная пасть проглатывала новые и новые кресла.
Те, кому повезло сидеть высоко, как Карине и Ире, вели себя по-разному. Одни замерли, словно одеревенев, уставившись вниз. Другие, придя в себя и сориентировавшись, подбегали к плотно закрытой двери в зал и колотили по ней, надеясь вырваться. Лишь немногие устремились к гибнущим людям, пытаясь помочь им вылезти из провала.
И за всем этим ирреальным кошмаром наблюдало мёртвое папино лицо. Бросив взгляд на экран, она словно очнулась. Удалось стряхнуть с себя оцепенение, и она завопила, развернувшись всем корпусом к Ирке:
– Бежим! Быстрее! Мы можем успеть!
Она потащила Косогорову наверх, к двери. Та почему-то вырывалась, с силой отбивалась и тоже кричала в ответ. Видимо, у девушки был шок. «Я не могу её бросить! Господи, что же делать?!»
– Ирка, – прокричала Карина, стараясь перекрыть вой и грохот, – я не смогу нести тебя! Ты тяжёлая! Пожалуйста, не стой! Помоги мне! Не бойся, мы выберемся!
Она видела перед собой Иркины перепуганные глаза и хотела сказать что-нибудь успокаивающее и доброе, но в этот момент в кинозале внезапно зажёгся свет.
Карина сощурилась и заморгала привыкшими к темноте глазами. Отпустила Иркину руку и хотела сказать: «Видишь, свет дали! Значит, нас сейчас будут спасать!»
Но так и не произнесла ни слова.
Круглые светильники под потолком освещали просторный зал, украшенные лепниной стены, убегающие наверх ряды бархатных красных кресел. Кинозал был полон: зрители сидели на своих местах, кто-то пил колу, кто-то грыз попкорн. На экране натужно шутили актёры. Папино лицо исчезло.
Ничего не изменилось, и лишь Карина столбом торчала посреди зала. Рядом стояла верная Ирка, красная от смущения.
Женщина с ребёнком, несколько минут назад с криком провалившаяся в бездну на глазах у Карины, теперь смотрела на неё, округлив от удивления накрашенный рот. Мужчина, который ногой спихнул её в пропасть, сидел тут же, рядом, по-хозяйски обнимая мальчика за плечи. Малыш повертел круглой головой и вдруг громко спросил:
– Мам, а почему та тётя кричала? Она что, сумасшедшая?
– Карин, пойдём, а? – умоляюще произнесла Ира.
Через десять минут они вышли на улицу, кое-как отбившись от администратора, которая утверждала, что нужно оплатить штраф. Нечего буянить в общественном месте!
Слегка отошедшая от потрясения Ира втолковывала ей, что они приличные девушки, совершенно трезвые. «Хотите, алкотест пройдём?» Просто у одной из них случился припадок. Такое с ней бывает.
Карина молчала. Сил на объяснения и оправдания не было. Она еле держалась на ногах. Адски болела голова.
Женщина сменила гнев на милость. Видимо Каринин потерянный вид и бледно-зелёный цвет лица убедили её. Суровое администраторское сердце смягчилось, и она пригласила подруг пройти в свой кабинет, попить воды.
Ирина решительно отказалась за них двоих и поволокла подругу на выход. Обеим хотелось оказаться как можно дальше от торгового центра.
– Ты, наверное, больше со мной никуда не пойдёшь, – выдавила Карина.
– Да ладно, брось! – не слишком убедительно возразила Ира, которая смотрела с плохо скрываемым страхом.
Поколебавшись, Карина спросила:
– Я что, кричала?
– Ещё как! Вопила! Вскочила, звала бежать. Спасаться, что ли…
– Ясно, – коротко бросила она и побрела к машине. – Тебя подбросить?
Косогорова не двигалась с места и молчала, словно хотела сказать что-то.
– Боишься со мной ехать? Извини, не подумала!
– Нет, конечно! – округлив глаза, затрясла головой Ира. – Чего бояться? Подбрось, если не сложно. С тобой раньше случалось… подобное?
Ей было любопытно, что привиделось Карине в зале, и при этом жалко её.
– Никогда, – Карина забралась в салон. Здесь она почувствовала себя увереннее. Ирка залезла на пассажирское сиденье. – В первый раз. Вернее, во второй… И так ясно, правдоподобно… Не понимаю. Ты нашим не говори, ладно?
– За кого меня принимаешь! Ты не сердись, но… К врачу не хочешь сходить?
– Тоже думаешь, я сумасшедшая?
– Ничего я не думаю! Но у тебя же галлюцинации! Это не может быть просто так!
– Может, устала? Сплю плохо, – Карина и сама не верила в этот детский лепет, но нужно было что-то сказать. – Ладно, может, схожу.
Автомобиль влился в общий поток, и торговый центр скрылся за поворотом.
– Вот и умница, – успокоилась Ирина.
Ей хотелось сменить скользкую тему. Они не были настолько близки, чтобы воспринимать боль подруги, как свою. Сочувствие сочувствием, но вешать чужие проблемы на себя не слишком хотелось.
Доставив Иру домой, Карина зашла в аптеку и купила успокоительное посильнее и подороже. Если дело в нервах и бессоннице, с ними следовало бороться жёстче.
Сороковой день пришёлся на воскресенье. Собирать гостей решили в кафе. Тот факт, что поминки устраивали не дома, объяснялся просто: ни Карина, ни Азалия толком не умели готовить.
Народу собралось не так уж много – человек двадцать, включая вдову и дочь. Единственным, кого Карине хотелось увидеть, был дядя Альберт. Они с Зоей Васильевной пришли одними из первых, и он прямиком направился к Карине. Стоявшей возле обильно накрытых столов Азалии, которая вполголоса беседовала с худенькой светловолосой женщиной, лишь сухо кивнул.
Выглядел он намного лучше. Операция прошла успешно, и врачи уверенно давали благоприятные прогнозы. Конечно, лишился части желудка, пил горы лекарств, вынужден был сидеть на жесточайшей диете, подвергался не слишком приятным процедурам, но старуху с косой удалось отогнать.
– Вот и сорок дней прошло. А вроде недавно… – Щека его задёргалась, и он отвернулся. – Извини, детка. Совсем стал старый, слезливый дед. Лучше скажи…
– Кариночка, девочка, – позвала Азалия из глубины кафе, – можно отвлечь тебя на секундочку?
Девушка скривилась, но не пойти было невозможно.
– После поговорим, дядя Альберт, ладно?
Но пообщаться так и не удалось. Начали собираться приглашённые, их нужно было встречать и рассаживать. Потом наступило время молитвы, а после мулла решился на пространную проповедь.
Утомлённые донельзя, гости жадно набросились на еду, благо кухня была отменная. Насытившись, оживились и повеселели. Разговоры за столом стали громче и раскованнее: подзабыв, по какому поводу собрались, люди обсуждали политику, погоду и цены.
Почти все собравшиеся были со стороны Азалии. Покойного не знали, печали и тоски по нему не испытывали. Создавалось впечатление, что пришли поесть и провести время.
Карине стало противно, захотелось уйти. Асадов, судя по выражению лица, думал приблизительно о том же, сидел задумчивый, мрачный, и вскоре засобирался домой.
Зоя Васильевна встревоженно поглядывала на мужа.
– Мы пойдём, устал он, Кариша! Не может долго… – начала она, но тут же умолкла под его выразительным взглядом.
Провожая их, Карина подумала, что могла бы поделиться с дядей Альбертом тревогами и странностями последнего времени, рассказать о своих видениях. Он да Диана были единственными по-настоящему близкими ей людьми. Но старшая подруга в последнее время не вылезала из командировок, а волновать дядю Альберта, который только-только пошёл на поправку, было бы непростительным эгоизмом.
В ночь после поминок ей приснился отец. Она и раньше видела его во сне, но поутру никогда не могла вспомнить, как именно. Что он говорил? Что делал?
Однако этот сон запомнился отчётливо: он был яркий, цветной, очень реальный. Увидела себя она сидящей на кухне в старой квартире, хотя давно не вспоминала об их прежнем жилище. Было грустно: кругом пусто, пыльно, безжизненно, цветы в горшках высохли и завяли.
Карина встала с табуретки, собираясь уходить, но в это время всё вокруг стало на глазах преображаться. Высохшие палки и ветки ожили и диковинным образом превратились в пышные сочно-зелёные растения. Кухня приобрела жилой и ухоженный вид. Даже занавески на окнах появились. «А ведь когда мама была жива, у нас в кухне висели именно эти голубые шторы!» – вспомнила она.
Но на этом сюрпризы не кончились. Вошёл папа! Она заплакала от счастья, бросилась к нему, стала обнимать. Целовала, гладила по волосам, никак не хотела отпускать от себя.
– Пап, как ты там? – то смеясь, то всхлипывая, спрашивала Карина.
– Отлично, дочь! – со своей неподражаемой интонацией отвечал отец. Он казался умиротворённым и спокойным.
– Смотри, как здесь хорошо! Ты что, теперь тут живёшь? – осенило её.
Он засмеялся и ничего не ответил.
– А есть жизнь после смерти? – вдруг сорвалось с языка.
– Ты же теперь и сама видишь, что есть.
– Пап, мне надо так много тебе рассказать! Ты же не уйдёшь?
– Не уйду, не уйду, говори!
Карина рассказала отцу всё, что так и не смогла поведать раньше. Торопясь и глотая слова, просила прощения, объясняла, почему ей так не нравится Азалия, жаловалась на то, как вдова ведёт себя сейчас. Папа задумчиво смотрел, внимательно слушал, кивал. А потом взял её лицо в ладони, глянул в глаза и сказал:
– Перестань об этом думать, дочь. Я давно всё знаю. И это не имеет никакого значения. Это не важно, понимаешь?
– Ты с мамой? – тихо спросила она.
– С мамой, – ответил он, – не волнуйся и не плачь.
Внезапно всё пропало, и Карина проснулась. Было серое, унылое утро. Будильник и не думал звенеть, на часах – шесть пятнадцать. Она повернулась на другой бок, закрыла глаза и принялась вспоминать свой удивительный сон.
Однако что-то мешало, что-то было не так. Окончательно стряхнув с себя ошмётки сна, поняла: ладони были липкими и немного болели. Она выпростала их из-под одеяла и поднесла к глазам. Присмотревшись, не сдержалась и вскрикнула. Рывком откинула одеяло и села в кровати.
Руки были в крови. Бельё – наволочка, пододеяльник, простыня – тоже.
– Мамочка, – прошептала Карина, – что это?
Она ничего не понимала. Откуда столько крови? Спокойно, спокойно, видимо, просто порезалась. Но обо что?! Постаравшись не впадать в панику, сделала глубокий вдох и снова внимательно взглянула на свои израненные руки.
Они были сплошь покрыты ровными, довольно глубокими порезами. Горизонтальные полоски тонкой частой сеткой перечёркивали поверхность ладоней и спускались к запястьям. Карину замутило: похоже, была перерезана вена! «Успокойся, – приказала она себе, – порез совсем не глубокий!»
Но если бы рана была глубже, она могла истечь кровью и умереть во сне! Как такое могло случиться? Разве можно перерезать себе вены и не знать об этом? Что с ней творится, что?
Карина вскочила и помчалась в ванную. Захлопнула за собой дверь, принялась рыться в аптечке. Включила воду и стала смывать кровь с рук. Трясущимися непослушными руками кое-как наложила повязку. Выпила две таблетки обезболивающего: ладони дёргало всё сильнее.
Минут через десять выползла из ванны, побрела к себе в комнату. Голова кружилась, ноги были слабыми и непослушными. Только бы Азалия не вышла!
Ничего, Бог миловал…
У себя она первым делом свернула комом и бросила в угол комнаты покрытое бурыми пятнами бельё. Надо бы застирать холодной водой, когда мачеха уйдёт на работу. Карина села на кровать, посмотрела на свои наспех забинтованные руки и подумала: «А если эта дрянь пронюхает о том, что случилось?»
Хорошо, допустим, от неё и удастся скрыть. А в институте? Только-только забылась история в деканате, Ирка понемногу отошла от случая в кинотеатре. Хотя и сейчас нет-нет, да и глянет вопросительно, с опаской. А уж если заподозрит, что Карина пыталась покончить с собой!..
Она вскочила и закружила по комнате. Итак, что мы имеем? Комната была заперта изнутри на задвижку. Никто (речь, разумеется, шла об Азалии!) проникнуть сюда и изрезать ей руки не мог. Да и потом, она почувствовала бы боль! Несмотря на успокоительное, без которого уже просто не могла, спала Карина чутко.
Успокоительное… Может, это побочный эффект? Что-то вроде лунатизма? Она полезла в сумку, схватила инструкцию и стала вчитываться в мудрёные медицинские термины.
Не вызывает привыкания – ну, с этим можно и поспорить. Но продаётся без рецепта, ни в каких списках не значится. Нет, таблетки ни при чём. Хотя с ними пора заканчивать. Не хватало превратиться в наркоманку.
Идём дальше. Допустим, она порезала себе руки сама, во сне. Но тогда рядом с кроватью, или, по крайней мере, в комнате должен быть нож! Или бритва.
Карина опустилась на четвереньки и стала внимательно осматривать пол возле кровати. Оглядела всю комнату, даже на полках и в шкафах посмотрела. Она была аккуратна, вещи не разбрасывала, всё всегда лежало на своих местах. И сегодня ничего не изменилось. Ножа или чего другого колюще-режущего не было.
Чертовщина. Абсурд. Карина посмотрела на часы. Скоро половина восьмого. Идти на работу в таком виде нельзя. Придётся что-нибудь придумать. Пусть порезы хоть немного заживут, чтобы можно было обходиться без повязки. А позже просто надо будет надевать кофточки с рукавами до кончиков пальцев. Авось, никто и не заметит.
Она услышала, как открылась и закрылась дверь в комнате Азалии. Мачеха проснулась и прошествовала в ванную. Загудела душевая кабина, послышался звук льющейся воды. Скоро она уйдёт, можно будет спокойно позвонить на кафедру и договориться о паре дней за свой счёт. Семён Сергеевич не откажет, нужно только повод придумать.
Её размышления прервал телефонный звонок. Звонили на городской. Аппараты были почти в каждой комнате, и Карина почти машинально сняла трубку.
– Да.
В первую минуту подумала: какой-то хулиган решил подшутить. В трубке слышались не то шорохи, не то всхлипы, не то сдавленный смех.
– Да? – нетерпеливо повторила она. – Кто это?
– Это Зоя Васильевна! – голос звучал незнакомо, неузнаваемо.
– Зоя Ва… Что случилось? Что-то с дядей Альбертом? Ему хуже?
– Кариша, – женщина, похоже, пыталась подавить подступавшие рыдания, – Алик… Альберта больше нет.
– Как так – нет? – глупо переспросила Карина.
– Он умер. – Она перестала сдерживать слёзы и тихо, безутешно заплакала.
– Этого не может быть! Он не… Ему стало лучше! – отчаянно закричала Карина, убеждая и себя, и Зою Васильевну, что случившееся – нелепая ошибка.
Жена (вдова?!) дяди Альберта ничего не отвечала, только плакала. Так они и проливали бесполезные слёзы, каждая на своём конце телефонной линии, и ничего было не исправить.
– Алло! – громко и внятно произнёс женский голос. – Добрый день! Это Елена Васильевна. Сестра Зои. Вы меня слышите?
– Да, – придушённо отозвалась она. Нос был наглухо заложен.
– Он умер ночью, то есть вчера вечером. В полдвенадцатого. Видишь, как! Папе твоему сороковины, а он вот…
– Отчего умер? Сердце?
– Оно, – шумно вздохнула громогласная Елена Васильевна, – с Зоей прямо не знаю, что делать. У самой сердечко пошаливает.
– Когда похороны? Завтра? – Она знала, по мусульманским канонам усопшего полагалось хоронить по возможности быстро.
– Сегодня должны успеть. «Скорая» была, справки дали. Насчёт кладбища и остального – помощников хватает. Обо всём договорились. Часам в двенадцати подходи.
Попрощавшись, Карина аккуратно положила трубку на рычаг. Долго сидела, позабыв убрать с телефона перевязанную руку, смотрела в одну точку. В дверь постучалась Азалия:
– Эй, ты там жива? – И прошла дальше по коридору.
Через некоторое время хлопнула входная дверь. Ключ звонко повернулся в замке. Азалия отбыла на службу.
Девушка вытерла слёзы, высморкалась. Встала и подошла к окну. Утро оставалось таким же хмурым и неприютным.
«Вот и не пришлось придумывать повод, чтобы на работу не ходить», – печально подумала она и отправилась в ванную наложить нормальную повязку. Начала разматывать бинт на левой ладони. Странно, но руки больше не ныли. Наверное, таблетки помогли. Кровь, похоже, удалось остановить: повязка ею не пропиталась. Вот и славно.
Размотав бинты до конца, Карина тупо уставилась на свои ладони. Что за ерунда?! Она нервно хихикнула и пошевелила пальцами. Неудивительно, что она не чувствовала боли: кисти рук были ровными и гладкими. Ни жутких ран на запястье, ни следов от порезов на ладони, ни крови. Ничего!
Нервным движением она размотала повязку на левой руке, уже заранее зная, что следов утреннего суицидального кошмара не обнаружится и там. Как такое могло случиться? Как?! Карина обхватила голову руками и застонала. Это не могло ей почудиться! Просто не могло! Боль, кровь, порезы – всё было на самом деле!
Но куда подевалось?
Появление ран на руках выглядело бредом. Но ещё большим бредом стало их исчезновение. Ей подумалось: «Может, это стигматы?» Она читала об этом загадочном явлении, когда на телах людей, чаще всего, глубоко верующих, сами собой появляются, а потом прямо на глазах затягиваются болезненные кровоточащие раны. Символы страданий Иисуса. Например, у одной девочки были раны на кистях рук, ступнях и на боку, цепочка проколов тянулась по лбу, к тому же она плакала кровавыми слезами. Учёные объясняют это внушением, которому легко подвергаются эмоционально неустойчивые люди. Приняла близко к сердцу муки Христа на кресте – и вот они, раны от гвоздей, копья и тернового венца!
Но какое отношение к этому имеет она? Её и верующей можно назвать с большой натяжкой. Да и раны были иного свойства.
Вдруг её словно подбросило на месте. Бельё! Если ей ничего не померещилось, на нём должны остаться следы крови! Карина бросилась обратно в свою комнату. С размаху ударилась локтем о косяк, взвыла от боли и, потирая многострадальную конечность, выволокла из угла ком белья.
Через пять минут, убедившись, что ни один сантиметр не ускользнул от её взгляда, сдалась. Простыня, наволочка и пододеяльник были чистыми. Кровавые разводы отсутствовали.
Получается, галлюцинации. Самые настоящие видения. Воображение у неё всегда было сильное, однако никаких отклонений и болезненных странностей не замечалось. Она даже во сне не разговаривала. Просто до зевоты скучная заурядность психики! Поэтому и большой поэт из неё не получится: для этого Карина слишком нормальна…
Девушка из всех сил пыталась скрыть смятение и страх, но получалось плохо. Сконцентрироваться, сообразить, что делать, не удавалось. Она с трудом сдерживала подступающую панику, прекрасно сознавая, что надолго её усилий не хватит.