Альбина Нурисламова
Цена вопроса (сборник)
Глава 5
На самом деле её бывшего возлюбленного звали Иваном. Но никто не называл его настоящим именем: он давно взял себе сценический псевдоним Жан Пожидаев, и теперь даже родная тётка именовала племянника Жаном. Матери и отца он не знал: родители погибли, когда ему было три года.
Карина познакомилась с ним в институте. Жан учился на театральном факультете, был на два года старше. Она оканчивала третий курс и пришла на дипломный спектакль выпускников.
Ставили современную пьесу, довольно слабенькую. Теперь уж не вспомнить ни автора, ни названия. На сцене было людно, шумно и красочно, актёры играли задорно, с огоньком, благосклонная публика не скупилась на овации.
Но Карина замечала только главного героя. Он появлялся в каждом действии, участвовал почти во всех диалогах и вытягивал постановку, умудряясь сделать яркими и значимыми откровенно провальные сцены. Вне всякого сомнения, это был чрезвычайно одарённый актёр. И очень красивый парень.
Прекрасная фигура, подвижное, выразительное лицо, большие глаза, правильные черты. Ямочки на щеках, открытая обаятельная улыбка. Волосы – густые, волнистые, длинные – были того редкого оттенка, который принято называть пшеничным. Он был высокого роста: как позже выяснилось, Карина едва доставала ему до плеча.
Единственным недостатком идеальной внешности был курносый нос, поэтому Жан терпеть не мог поворачиваться к кому-либо в профиль. Карина не заметила бы этого изъяна, но он сам однажды пожаловался ей на досадный промах природы. «Ничего, – в шутку говорил Пожидаев, – стану звездой, сделаю пластику». Впрочем, почему в шутку? Во всём, что касалось его персоны, Жан был предельно серьёзен.
В тот вечер, после окончания спектакля, Карина сделала то, чего не делала ранее: отправилась с сокурсницами на вечеринку за кулисы.
Ушли они оттуда вместе с Жаном, в самый разгар попойки.
Никогда раньше с ней не случалось ничего даже отдалённо похожего на это озарение. Странно, но романтичную и впечатлительную Карину обошли стороной подростковые увлечения и школьные романы. В старших классах за ней ухаживал мальчик Серёжа, но его чувства вызывали только раздражение. Будучи студенткой, она два раза ввязывалась в ненужные ей отношения. Оба романа закончились, не успев толком начаться.
Тем сильнее и оглушительнее было внезапно обрушившееся на неё осознание того, что раньше она жила неправильной, половинчатой, ущербной жизнью. «Только влюблённый имеет право на звание человека». Как она была теперь согласна с Блоком! Как хорошо понимала своего отца, который никак не мог научиться жить без своей любимой!
Карина засыпала с мыслями о Жане и просыпалась, счастливая тем, что увидит его сегодня. Их отношения, начавшись в тот майский вечер, продолжались около двух лет. А когда закончились, она сказала себе: такое с ней было в первый и последний раз. Второго она просто не выдержит.
Даже в самые счастливые дни их романа она не могла не удивляться тому, что они вместе. Трудно было найти двух людей, которые настолько мало понимали друг друга, вращались в чуждых мирах, читали разные книги, исповедовали противоположные ценности, молились разным богам.
Слишком поздно Карина осознала, что единственной любовью Жана была сцена. Он грезил о славе, болел театром и мечтал сниматься в кино. Однако дело было даже не в том, что девушке недоставало его внимания…
Она не стремилась подчинить себе его думы. По складу характера была лишена честолюбия и не стремилась играть первую скрипку, не боролась за лидерство в их паре. Она охотно отдавала Жану право быть ведущим, соглашалась прятаться в его тени, признавала редкую одарённость любимого, была его самой преданной поклонницей.
Он беззастенчиво пользовался своей властью и обращал Карину в свою веру. Девушка покорно таскалась за ним на вечеринки, давясь, пила дешёвое вино, научилась курить. Общалась с его друзьями и подругами, выслушивала их трёп, принимала участие в шутках и розыгрышах. Её желания и потребности в расчёт не принимались.
Жана взяли в драматический театр, и она проживала вместе с ним все спектакли, обсуждала закулисные интриги, читала сценарии, разучивала роли. Он готовил себя к головокружительной карьере, и Карина должна была поддерживать любимого на пути к Олимпу. Понимать, не перечить, не раздражать.
Жан полностью подчинил и обезволил Карину. Постепенно их роман, став воздухом, без которого невозможно жить, перестал приносить ей радость. Она чувствовала себя потерянной и чужой самой себе, но остаться одна, без него, всё-таки не могла. Мысль, что в их отношениях много перекосов, что они строятся на неверной основе, когда один постоянно жертвует собой во имя другого, отдавая себя по капле и ничего не требуя взамен, время от времени всплывала на поверхность сознания. Однако почти сразу же пугливо исчезала. Карине никогда не удавалось ухватить её и додумать.
Сомнения и переживания находили отражение только в стихах. Они буквально выливались из её исстрадавшейся растерянной души. Потом она объединила их в цикл, которому так и не сумела придумать названия. Три стихотворения решилась послать на конкурс. Первого приза не получила, но звания «Открытие года» удостоилась.
Что, впрочем, самоуважения ей не прибавило. Совсем плохо стало спустя примерно год. Папа, редко позволявший себе передышку, взял двухнедельный отпуск, и увёз дочь на морское побережье, невзирая на её протесты: Карина представить себе не могла, как она будет жить без Жана целых две недели.
Но отец был непреклонен. Наверное, надеялся, что в поездке Карина наберётся новых впечатлений, забудется, а возможно, и познакомится с кем-то.
Жана отец не просто недолюбливал – откровенно не выносил. И не скрывал этого, хотя поначалу и пытался как-то притерпеться. Эгоизм молодого актёра, его неприкрытая самовлюблённость и самолюбование вызывали у Наиля отвращение. На то, как любимая дочь хвостом ходит за неприятным ему человеком, он не мог смотреть без постоянных терзаний. Пытался поговорить с Кариной, но неизменно натыкался на стену. Однажды, не сдержавшись, высказал всё, и между отцом и дочерью впервые в жизни произошла крупная ссора. Конфликты по поводу Азалии были ещё впереди…
Поездка в Испанию стала для Карины кошмаром. Мучительно длинной чёрной полосой. Она не просто скучала, ей было физически плохо. Поднималась температура, ломило всё тело. Она считала дни и ночи до возвращения домой. Отец мрачнел и пил больше обычного.
Повеселела Карина только ближе к отъезду. Вернувшись, едва успела принять ванну, наскоро привела себя в порядок и, не разобрав чемоданов, помчалась к Жану. Прихватила пару сувениров, которые купила для него в Испании, и бутылку обожаемого им коньяка.
По дороге пару раз позвонила ему на сотовый, но тот упорно не брал трубку. Карина вихрем ворвалась в подъезд и приготовилась взлететь на третий этаж, как вдруг замерла. По лестнице кто-то спускался. Мужчина и женщина. Они негромко переговаривались между собой, женщина жеманно хихикала. Мужской голос Карина узнала бы из миллиона.
Карина застыла, поставив ногу на первую ступеньку, и не могла пошевелиться. Так и стояла, пока Жан и его спутница не возникли на лестничной клетке прямо перед ней. Она смотрела на них снизу вверх и молчала. Жан обнимал за талию высокую полноватую блондинку в синем сарафане. Девица прижималась к нему полной грудью и улыбалась. Зубы у неё были крупные, как у лошади.
Карина развернулась, чтобы уйти. Но Жан сориентировался быстрее. Отшвырнув от себя блондинку, в два прыжка догнал её, схватил на руки и потащил наверх.
Удивительно, но они помирились. Странным был не сам факт примирения – мало ли женщин прощают измены? Из ряда вон были объяснения Жана. Он не говорил, что это случайность. Не утверждал, будто Карина не так всё поняла. Не пытался заставить поверить, что это было в первый и последний раз. И даже не приводил набившего оскомину оправдания людей творческих профессий, объясняющих обычную похоть необходимостью новых впечатлений.
Просто изложил ей свою теорию – ту, которой придерживался всегда, и от которой не собирался отказываться в дальнейшем. Суть её заключалась в том, что секс – такая же естественная потребность организма, как еда, вода или сон. Он не имеет никакого отношения к любви, семье и браку. Допустим, тебе захотелось есть. Что ты делаешь? Ешь. Твоё любимое блюдо – пельмени, ты готов есть их на завтрак, обед и ужин, но с голодухи запросто можешь схомячить и макароны, и манную кашу… Да хоть подошву!
Это не просто потрясло – уничтожило какую-то её часть. Услышанное настолько противоречило Карининым убеждениям, что она не могла уместить всё в своей голове. Жан был её единственным мужчиной. Она отдалась ему легко и естественно, потому что – как иначе? Если любишь человека, то принадлежишь ему целиком.
Сделав свой выбор, она и подумать не могла ни о ком другом. Мысль, что Жан попросту оправдывает свою развращённость, да ещё и пытается получить от неё благословение на блуд, а заодно и прощение на будущее, чтобы не утруждаться извинениями, не приходила Карине в голову.
Если бы она не любила Жана, его постоянные измены не причиняли бы ей той боли, которую она весь следующий год испытывала почти постоянно. Поведав свою теорию, он не старался скрывать своих романов. Девушка мучилась от ревности, но терпела и не устраивала сцен. Ненавидела себя, никому не могла рассказать о том унизительном положении, в котором оказалась. Страшно даже представить, что было бы, узнай обо всём папа!
…Закончилось всё сразу и вдруг. Как-то в мае Карина пришла к Жану без приглашения, хотя уже научилась из чувства самосохранения предупреждать его заранее. У неё был ключ, и она беспрепятственно попала в квартиру. Жан жил с тёткой, у каждого из них была отдельная комната. Войдя, сразу поняла, что у Жана кто-то есть. Первой мыслью было: надо срочно уйти. Развернуться и потихоньку убежать, пока никто не заметил. Тогда можно будет, как обычно, сделать вид, что всё нормально. Пока око не видит, ум не разумеет.
Но ноги сами понесли её в комнату. Потом, спустя некоторое время, она поняла: ей необходим был толчок, чтобы набраться сил и разорвать связь с Жаном. Нужен был повод, чтобы сделать эти отношения невозможными. Больше так продолжаться не могло, она уже дошла до ручки.
Так или иначе, она стремительно распахнула дверь и шагнула в комнату.
Жан действительно был в комнате не один. Было накурено, пахло алкоголем, потом, чем-то горьковатым. Играла тягучая, липкая музыка. Окно было криво занавешено бордовой шторой. В душном полумраке на разложенном диване шевелились лоснящиеся тела. Кажется, их было даже больше двух.
Перед глазами поплыло, и она испугалась, что может грохнуться в обморок. Попятилась, развернулась, чтобы скорее выйти прочь. И оказалась лицом к лицу с тёткой Жана. Та была заметно навеселе, во рту – неизменная сигарета. Немытые волосы собраны в неряшливый хвост, из-под халата выглядывала ночная рубашка.
– Чё? Нравится? – спросила она, расхохоталась и глухо закашлялась, подавившись дымом. Карину она терпеть не могла, постоянно пыталась задеть, подковырнуть. Поэтому сейчас, конечно, от души радовалась её состоянию.
– Думала, нужна ему? Вобла сушёная! Жанчику нормальная баба нужна…
– Нормальная – это вроде тебя, что ли? – неожиданно спокойно перебила Карина. Ей почему-то стало всё равно. Не было отчаяния, боли, не хотелось плакать и впадать в истерику. Даже дурнота прошла.
Конечно, это было не спокойствие, а шок. И потом Карина как следует наплакалась. Но это были хорошие слёзы: очистительные, прощальные.
Говорят, точка зрения зависит от места, с которого смотришь. И Карина словно взглянула на свою жизнь, на Жана, на себя саму совершенно иначе. Она увидела замызганную квартирку, которую тётке недосуг было прибрать, а Жану – отремонтировать. Обвела глазами убогую прихожую с отваливающимися обоями, почувствовала спёртый воздух. Посмотрела на стоящую перед ней неопрятную бабищу с мутными глазами. И её поразила мысль: «Что я здесь делаю? Разве здесь моё место? Не будь в моей жизни затяжного кошмара с этим выродком, неужели я оказалась бы здесь?»
– Отвечай! Вроде тебя? – Никогда раньше Карина не тыкала этой женщине, не пыталась ответить грубостью на грубость. – Такая же вонючая и мерзкая? Да, именно такая ему и нужна. Иди и подглядывай дальше!
Карина резко оттолкнула от себя оторопевшую и слегка протрезвевшую от потрясения бабу и выбежала из квартиры.
Жан в первое время пытался её вернуть, звонил, просил о встрече. Потом звонки прекратились. А вскоре ей и вовсе стало не до сердечных переживаний. В их с отцом жизни к тому времени уже появилась Азалия.
А курить, кстати, Карина бросила сразу после того, как ушла от Жана. Легко, будто и не начинала. Избавилась от двух вредных привычек разом.
Глава 6
Посиделки на кафедре прошли, как и ожидалось. Ей традиционно наговорили массу добрых слов, вручили букет роз в хрустящей упаковке и подарок – сертификат магазина парфюмерии и косметики. Потом пили вино и чай, ели умело приготовленные Ирой бутербродики, угощались всевозможными сладостями, до которых особенно охоча была пожилая часть коллектива, и разошлись, довольные друг другом.
Она и Семён Сергеевич уходили последними. Ира помогла убрать со стола и унеслась на свидание: у неё разгорался роман с Ильёй, высоким тощим очкариком. Они познакомились на какой-то очередной конференции: был аспирантом, учился в университете. Ира говорила: «Пишет диссертацию по творчеству Лермонтова». Карина сомневалась, что в этой вдоль и поперёк перепаханной теме можно сказать новое слово, но Илье, определённо, виднее. Но подруга утверждала, что он гениальный учёный. Филолог от Бога.
У него были вечно потные ладони, ранняя лысина, очертаниями напоминающая южноамериканский материк, и к тому же попахивало изо рта. Но Иру это не пугало. Она очень хотела замуж. Ей было двадцать пять – в принципе, немного. Да и желающие поухаживать всегда находились. Но вот именно – поухаживать! Каждый ли готов жениться?! А Илья, подчёркивала Ира, был «с серьёзными намерениями», так что она вцепилась в филолога мёртвой хваткой. Сегодня они собирались идти слушать оперу. Ирка терпеть её не могла, но собрала волю в кулак и приготовилась выказывать бурный восторг.
Карина могла бы уйти одновременно с Ирой, но домой не хотелось. Однако и торчать здесь одной тоже не вариант, к тому же у Семёна Сергеевича могли возникнуть вопросы. Так что она вышла вместе с профессором из кабинета и направилась к лестнице. Тут её и застал телефонный звонок.
– Кариша, здравствуй.
– Ой, дядя Альберт! – обрадовалась она. – Как здорово, что вы позвонили!
– И я рад тебя слышать. С днём рождения, детка.
– Спасибо вам, что вспомнили.
– У моей-то всё в блокноте записано, захочешь, не забудешь, – тихо засмеялся папин друг, – но уж про твой день рождения я и сам помню.
– Дядя Альберт, вы не болеете? – обеспокоенно спросила Карина. – Мне голос ваш не нравится.
– Уже лучше, детка. В больнице полежал немножко, но сейчас дома.
– Как в больнице?! Что у вас было? Сердце, да? Почему мне не сказали? Я бы вас навестила, пришла…
– Поэтому и не сказал. Тебе своих забот хватает. У меня Зоинька безвылазно сидела, так что не волнуйся. Кариша, я тебе вот ещё что звоню. Мне поговорить с тобой надо. Может, сможешь приехать к нам? Если не занята, конечно.
– Сейчас буду! – Карина обрадовалась возможности хоть ненадолго отложить возвращение домой.
Асадовы жили не слишком далеко от Айвазовых, в том же районе: перебрались сюда лет шесть назад. Она купила фруктов, халвы (дядя Альберт её обожал, мог с лёгкостью в один присест уговорить полкило) и поехала. Снегопад, к счастью, уже прекратился, улицы расчистили, и Карина добралась быстрее, чем ожидала.
Дядю Алика, как Карина в детстве звала Альберта Асадова, она очень любила. И он, так и не сумев обзавестись детьми, платил ей той же монетой. Обязательно привозил из командировок игрушки и сладости, водил в кукольный театр и цирк (отец терпеть не мог ни того, ни другого), рисовал для неё забавные картинки со зверями и птицами.
Наиль и Альберт были очень разными. Отец – человек настроения. Взрывной, прямодушный, категоричный, зачастую несдержанный на язык, громкоголосый. Не признавал полутонов и полумер, не умел подстраиваться, подавлять эмоции и скрывать свои чувства. Альберт на памяти Карины ни разу ни на кого не повысил голоса, юмор у него был мягкий, отношение к людям ровное. Выдержанный, тактичный, склонный критиковать скорее себя, нежели других, он умело сглаживал углы и находил компромиссы.
Сегодня дверь ей открыл он сам. Жены дома не было: гостила у сестры. Взглянув на друга отца, Карина с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Он и на похоронах выглядел плоховато, но теперь…
Невысокий, полненький, крепко сбитый, дядя Альберт всегда напоминал Карине Карлсона из мультика. Сейчас перед ней стояла тень прежнего «мужчины в самом расцвете сил» – совсем седой, измождённый, худой до прозрачности маленький старичок. Кожа сухая и жёлтая, губы посинели, глаза провалились. В довершение всего он опирался на палочку.
Как ни старалась скрыть потрясение, взгляд её, видимо, выдал, потому что он заметил с мягкой улыбой:
– Да, Кариша, выгляжу я неважнецки. Сам-то к себе уже привык, а окружающие пугаются.
– Что вы, дядя Альберт! – промямлила Карина. – С чего вы взяли? Я и не думала…
Но он только махнул рукой.
– Проходи, проходи, детка! Давай на кухне посидим – мы, советские люди, привыкли всё за столом обсуждать.
Она сняла сапоги и пошла за ним. Дядя Альберт сел на маленький угловой диванчик, предоставив ей возможность похозяйничать. Она много раз бывала в этом доме, знала, где что лежит, и быстро выставила на стол чашки, налила им с дядей Альбертом чаю, достала из холодильника молоко. Вымыла принесённые фрукты, выложила в вазочку халву.
Дядя Альберт равнодушно глянул на некогда любимое лакомство, но, перехватив озабоченный взгляд Карины, тут же попытался изобразить удовольствие:
– Вот спасибо, детка! Знаешь, чем побаловать!
Сказал – и обоим стало не по себе. Карина не сумела сделать вид, что верит этому фальшивому оживлению, дядя Альберт смутился вымученности своего тона.
– Вы мне так и не сказали, что случилось? Почему попали в больницу?
Он помолчал, пожевал губами, потом вздохнул, словно решившись на что-то, и ответил:
– Небольшой сердечный приступ. Но ничего, обошлось. А вообще, у меня, Кариночка, рак желудка. Но ты не пугайся, – быстро проговорил он, заметив ужас в её глазах, – операбельный. Диагноз поставили в конце января. Надежда есть, операцию скоро будут делать. Могли бы и раньше, просто смерть твоего отца… Сердце стало прихватывать, врачи боялись. Ведь уверен был, что Наиль меня будет хоронить. Я и старше его. А видишь, как вышло.
– Дядя Альберт, прогнозы…
– Нормальные прогнозы, Кариша. Это правда, я тебя не успокаиваю. Стадия не самая страшная. Завтра ложусь на операцию. Поэтому и позвал тебя сегодня. Придётся, конечно, по больницам помотаться, но это ничего. Я выносливый. Зоинька у меня – молодцом! Говорит, не отпускаю тебя – и точка! Не вздумай сдаваться! Ну, хватит об этом. Хватит.
Дядя Альберт отломил чайной ложкой кусочек халвы, подержал на весу, положил на место. Заметно нервничал и никак не мог сказать то, что собирался.
– Ты, конечно, не знаешь… Папа с октября не работал в «Мастерской».
– Не работал? – растерялась Карина. – Почему?
– Решил отойти от дел и продал мне свою долю.
– Как же так? Он не мог! «Мастерская» – это… Это как ребёнок для него! Его жизнь!
– Мне ли не знать. Наиль всегда говорил: отнять у меня «Мастерскую» – как руку отрубить. Лет восемь назад нам предлагали выкупить её. Хорошие деньги сулили, но мы и думать не думали! А в конце лета он приходит и говорит: всё, Алька, устал. Не хочу больше.
Карина вскочила, с грохотом отодвинув стул.
– Вот хоть убейте – не верю! Он бы в жизни до этого не додумался!
– Я тоже так считаю, – спокойно согласился дядя Альберт. – Он и не додумался.
Они молча смотрели друг на друга. Карина медленно села обратно.
– Близко к городу продавался большой участок под застройку. Место отличное, земля с годами будет только дорожать. Хочешь – в аренду сдавай, хочешь – перепродай с накруткой. Скорее всего, со временем окажется в черте города, и станет ещё дороже. Азалия уговорила Наиля купить участок. Но нужной суммы у него не было. И она потихоньку-полегоньку подвела его к мысли продать бизнес.
– Боже мой, да зачем?! Жил он без этой земли и… Что ему, денег не хватало?
– Ты погоди, детка. Это ещё не все.
– Куда уж больше! – Она отхлебнула из чашки и поморщилась: терпеть не могла остывший чай.
– К сожалению, есть куда. Отговаривал я его, убеждал – он ни в какую. Упёрся и всё. Ну, я и отступился. Даже обиделся, а потом подумал: чего уж тут, не в себе человек. Пусть делает, как хочет. Нашёл средства, собрал, что мог. Выплатил даже больше, чем надо было. Наиль, вижу, мучается: знает, как мне тяжело нужную сумму набрать. Понимает, что дело под удар ставит, а отступиться не может. Продал он долю, все накопления снял – всё равно не хватает больше миллиона.
В общем, дачу вашу он тоже…
– Что?! Он эту дачу… Сам проект придумал, строил, деревья сажал… А баня…
– Карина, успокойся, – почти строго произнёс дядя Альберт. – Нужна ясная голова. Не кипятись. Совершено ясно, что Азалия преследовала свои цели. Землю они купили, когда уже были женаты, да и покупка оформлена на двоих! Теперь, когда Наиля не стало, половина так и так у Азалии, а вторая половина делится между тобой и ею. То есть теперь у неё – три четвёртых, у тебя – только четверть. Ты понимаешь? Я не говорю, что она имеет отношение к его смерти – упаси Бог! Но ты же видишь, как всё для неё удачно сложилось!
Она опустила голову и промолчала. Да уж, удачно… А если учесть, что никакой тоски по мужу Азалия не испытывает, то всё и вовсе выглядит подозрительно. С другой стороны, было вскрытие. Папина смерть вызвана естественными причинами.
– Накануне смерти отец приезжал сюда, ко мне. Сидел на этой самой кухне. Тогда я и узнал, что землю они с женой пополам оформили. Слышала бы, какую я ему головомойку устроил! Для чего, говорю, всю жизнь горбатился? Чтобы невесть кому досталось? Думал, ударит меня. Он ведь про Азалию слова худого никому не давал сказать. А он посмотрел на меня и говорит тихо-тихо: «Скажи честно, что ты о ней думаешь?» Я как думал, так и сказал: гнилой человек, лживый. Улыбается, а глаза холодные. Взгляд неподвижный, змеиный.
– А папа? – севшим голосом спросила Карина.
– Что он… Смотрит на меня, глаза несчастные, молчит. Потом говорит: «Завтра поеду и оформлю дарственную на Каринку. Свою долю ей передам. Чтобы у них всё пополам было, если что». А ночью она звонит. – Голос его дрогнул, подбородок затрясся.
Карина стиснула зубы, сдерживая слёзы.
– Детка, послушай меня. Тебе нужно бороться с Азалией за имущество: и за квартиру, и за машину отцовскую. Тем более что это приобретено до брака с нею! Что касается земли, можно доказать, что его вклад при покупке был значительнее. У отца где-то лежат документы о продаже дачи, выписки из банка о закрытии вкладов, поищи потихоньку. У меня есть бумаги о продаже доли в бизнесе. Ты сможешь через суд доказать! Мы подключим юристов…
Карина никогда не видела его таким взбудораженным.
– Дядя Альберт, ну, что вы! Не волнуйтесь…
– Да не обо мне сейчас…Ты не понимаешь! Надо чётко продумать и разработать план действий. Я помогу!
Он ещё долго и горячо говорил, растолковывал, что и как ей следует сделать, убеждал пойти в суд. Она соглашалась, чтобы не расстраивать его, однако точно знала: судиться не станет. Слушала рассуждения дяди Альберта, но почти не вникала в суть. Азалия лишила папу всего: любимого дела, отрады-дачи и, в конце концов, отношений с единственной дочерью. Какой же властью над человеком надо обладать, чтобы заставить настолько потерять голову…
Впрочем, кому бы удивляться, но только не ей. Достаточно вспомнить Жана.
Одно радовало: в мае Азалия уберётся восвояси. Карина вспомнила их разговор с тётей Нелли перед её отъездом в Екатеринбург.
– Кариночка, я хочу тебя кое о чём попросить. Отнесись, пожалуйста, с пониманием. – Они вдвоём стояли возле подъезда: тётя улучила момент для разговора наедине.
– Конечно, а что такое?
– Знаю, ты не очень хорошо относишься к Азалии, но подумай: речь идёт о памяти отца.
– Что-то я никак не…
– Ты должна уважать его выбор! – тётя Нелли чуть возвысила голос, не давая ей договорить. – Он любил Азалию, она была его законной женой.
– Я понимаю. – Карина почувствовала, что начинает заводиться.
– Азалия – прекрасный человек, я просто не понимаю твоей неприязни. Надеюсь, с возрастом ты осознаешь, что думать надо не только о себе! – голос её крепчал, она говорила всё быстрее, волнуясь и, судя по всему, с трудом сдерживая негодование. – Она жила в этом доме с твоим отцом, сделала здесь прекрасный ремонт, к тому же её собственная квартира сдана до мая. В конце концов, она организовала папины похороны! И после всего этого ты что, предлагаешь ей жить на улице? Выгоняешь? Она только что похоронила любимого мужа! Это бесчеловечно! Неужели отцу бы понравилось…
– Стоп, стоп! – Карина помотала головой. – Я выгоняю Азалию на улицу? Когда это было? Мы с ней на эту тему и не разговаривали!
– Не будем спорить! Мы взрослые люди, к чему эти смешные оправдания. – Было очевидно: тётя Нелли не поверила.
– Подождите, это она вам сказала?
– Не нужно сейчас выяснять отношения. Ты девочка эмоциональная, но… Нужно вести себя достойно!
– Тётя Нелли! Я вам ещё раз повторяю, у нас и речи не заходило о том, где ей жить! – Это была чистая правда, но тётя скептически поджала губы. Карину затрясло от бессильной ярости. – Да что она себе позволяет, эта…
– Карина! Хватит! Люди кругом! – прошипела тётя Нелли. – Мне стыдно за тебя. Как ты себя ведёшь – уму непостижимо! Таскаешься за Азалией по пятам по дому! Выслеживаешь! Вынюхиваешь! Неужели ты действительно думаешь, что она способна взять чужое? У неё и так всё есть! Азалия даже сказала мне, что не собирается претендовать на долю в вашей квартире! Хотя по закону имеет полное право! Твоё поведение унижает и её, и, в первую очередь, тебя. Как ты сама не видишь!
Девушка потеряла дар речи. Что можно было возразить на такое? В этот момент дверь подъезда открылась и в проёме возникла Азалия. Она окинула родственниц цепким взглядом, мгновенно поняла, что к чему, и тут же сориентировалась:
– Девочки, что случилось? Вы ссоритесь?
Карина хотела было заставить Азалию при ней повторить враньё, которым она напичкала тётю Нелли. Но не тут-то было. Азалия не дала ей такой возможности. Тут же залилась слезами и, изобразив сильнейшее волнение, залопотала:
– Пожалуйста! Милые мои! Наиль ведь всё видит! Это против Бога, разве можно? Мы же родные! Если я виновата, простите меня! Кариночка, не нужно, девочка моя! Мы будем какое-то время жить вместе, так уж вышло. Я хочу, чтобы ты узнала меня получше. Ты поймёшь, я желаю тебе только добра! Я не такой плохой человек, как ты думаешь!
Тётя Нелли бросила уничтожающий взгляд на племянницу и обняла Азалию за плечи.
– Аличка, не плачь, дорогая моя! Никто не думает о тебе плохо. Карина ничего такого не имела в виду, – с напором произнесла она.
Карина внезапно успокоилась. Как тогда, у Жана. Думайте, что хотите, делайте, что хотите, только меня не трогайте. Тётю не переубедить, она останется при своём мнении. Ну и шут с ними.
Тему закрыли. Слёзы на глазах у Азалии моментально высохли. Как обычно. Это и вправду была удивительная женщина. Только смысл в это определение тётя Нелли и Карина вкладывали разный.
