Аким Волынский
Ф.К. Сологуб
Но я возвращаюсь к первым шагам Сологуба на его литературном пути. Одним из самых ранних его произведений, переданным км, если не ошибаюсь, уже не через Н. М. Минского, а лично мне, был рассказ под названием «Тени». Будучи напечатан, рассказ этот произвел теща ошеломляющее впечатление на всех. Я не помню его сейчас в деталях. В памяти остались только общие сочетания неясного музыкально-пластического образа, которого не отлепить, не оторвать от души. И тут та же родовая болезненность, обозначающая перелом в миросозерцании целого общества, при индивидуально здоровом духе. С этого именно момента между Сологубом и мною установились какие-то особенные отношения. Я не мог тогда считать Сологуба своим другом. Иногда в отношениях наших, особенно со стороны Сологуба, мелькали острые линии разногласий. Сквозь туман вспоминаю даже и минутную какую-то ссору по забытой причине. Но в целом корабли наши плыли все время в виду друг друга, то сближаясь, то отдаляясь. Мы тогда часто встречались с Сологубом у Мережковских. Это было местом сборища известнейших литераторов и адвокатов Петрограда. Тут всегда мелькала около З. Н. Гиппиус фигура С. А. Андреевского, с бархатно-виолончельными декламациями, здесь наездами из Москвы бывал и блистательный А. И. Урусов. Чехов, Бальмонт. Минский, а впоследствии и Розанов были постоянными гостями у Мережковских. За чайным столом сам Мережковский картавыми раскатами гудел надо всем. Спорить с этим человеком не было никакой возможности. В глазах у него всегда блестит детский огонек, чуточку аффектированный, чуточку изнутри раздуваемый, в румянах и легкой пудре интеллектуального кокетства. А голос шумит и гремит иногда без всякого повода. Мережковский может вас затопить именно голосом, напыщенными интонациями, капризными бутадами с внезапными призывами во свидетели неба и земли. В нем вития и чуть ли ни Петр Амьенский сочетался с Карабчевсккм! Однажды беседа сложилась так, что мне пришлось скрестить с ним шпаги. Мережковский кидал в меня камнями Полифема. С бесчувственностью и бессердечностью не всегда добросовестного спорщика он врезывался в мои реплики, то и дело стремясь сорвать меня с логического пути. Но я шел вперед, не смущаясь, каменным шагом Командора, как выразилась про меня Л. Я. Гуревич. От этого спора я ушел на улицу больной, с лихорадкой смятенных чувств. Спутником моим оказался Ф. К. Сологуб. Мне захотелось узнать его мнение о произошедшем. Сам он – отчетливо помню – не проронил ни единого слова. И я очень удивился, когда вдруг почувствовал в его голосе теплый, почти нежный оттенок. В ответе он сопоставил меня с Д. С. Мережковским, и. по его образному сравнению, оказывалось, что в состоявшемся споре я разметал нагромождения Мережковского порывом бурного ветра. Я хорошо запомнил слова Ф. К. Сологуба, как всегда помним мы всякую поддержку, оказанную талантливым человеком на боевом и одиноком пути.
