Аким Волынский
Антон Павлович Чехов
Только однажды сердце мое встрепенулось от пустяка, который засел в памяти на много лет. Как-то мы втроем – Мережковский, Гиппиус и я – были на представлении в Малом театре. Там нашли мы и Чехова, сидевшего рядом с А. С. Сувориным. Моя маленькая компания оказалась в антракте вблизи этой пары, причем Гиппиус через свою лорнетку гипнотизировала старика. Каждый раз, когда опускался занавес, Мережковские покидали стулья, влекомые все туда же. Я же сидел на месте неподвижно. По окончании спектакля мы все разошлись по домам. Был холодный, зимний. снежный вечер. Садясь в сани, я вдруг увидел у подъезда Малого театра Чехова в барашковом пальто и с такой же высокой шапкой. Он показался мне особенно молодым. Поравнявшись с моими санями, Чехов вдруг на секунду остановился и веселым, приветливо-ласковым баском попрощался со мною. Сани двинулись. Я оглянулся и увидел Чехова уже издали идущим хорошим, ровным и бодрым шагом. Вот эта мелочь, которая жива в моей памяти. Не было в сущности ничего, кроме простого приветствия, в снежный вечер. А вот какая-то музыка гудит в сердце, как только вспомнишь последнюю встречу с автором «Вишневого сада».
Потом позже, уже в Берлине, я узнал о смерти А. П. Чехова. В Шарлоттенбурге мне передали конверт с газетными вырезками, из которых одна особенно меня взволновала. Она заключала в себе довольно пространное изложение последних взглядов Чехова на мою литературную деятельность. Помня все пережитое, я колебался, читать ли мне эти строки. Но в них оказался неожиданный мед. Чехов знал все, мною написанное, следил за мной, уже одобрял и жар моей полемики, так его когда-то раздражавший, и, кажется, даже самое существо моих идей. О противниках же моих он отозвался пренебрежительно. Так часто бывает на белом свете. Считаешь человека чуждым себе, чуть ли ни врагом, а он оказывается вашим незримым сторонником – далеким, неведомым другом.
