Ⅲ
А война идёт не первый, не второй год. Кажется, что столетие, кажется, что час. А буран за окном так и метёт, Андрей всё ещё не уехал, здесь воюет. Иногда заходит к Ивану Павловичу, смеётся громко, стараясь хоть немного заменить пустоту от пропажи самого звонкого и молодого голоса.
Паша, докторский сын, погиб. Это доктор узнал, когда в Москву летал. Приехал по-странному молчаливый, жене бумагу отдал, сказав лишь, что похоронен под столицей. Сын был всем, и враз ничего у них не стало. Женщина держится как раньше, будто не подкосило, чужие и не скажут, что плачет она каждый вечер, за душу сыновью молясь. А доктор поседел, осунулся. Но Андрея они всегда принимают, сами зовут. Вроде бы как разбитое к разбитому тянется, потерянные друг за друга уцепиться пытаются. А без толку всё. Война идёт, а они словно застряли.
– Замело нас, Андрюш, замело-о, – тянет доктор, поджигая табак.
Город строиться будет нескоро, поезда поедут задолго после войны. Ни берега, ни дна не видно в этой безнадежности. Чтобы выжить, жизнь придётся начать сначала. А время словно само море неумолимо, неумолимо уносит всё дорогое сердцу. Наверное, Андрей сходит с ума. В первый раз Андрей радуется, что Мария не пишет – ответить бы он не смог, и соврать – тоже. Он думает теперь лишь о том, чтобы пойти в бой, а идти некуда – города и позади, и впереди пустые стоят. А когда-то они хотели проехать по всем этим городам вместе, путешествовать, открывать новое. Теперь Андрей боится, боится, что его единственным путешествием с Марией будет поездка до кладбища. Он вдруг будто в припадке решает написать сам, садится и строчит, строчит. А потом смеётся, думает – отправит вместе с первым поездом. И смеётся, смеётся над своей глупой и холодной шуткой.