Редактор Наталья Калинина
Иллюстратор Вита Кисельник
Дизайнер обложки Вита Кисельник
© Афанасия Юралевич, 2024
© Вита Кисельник, иллюстрации, 2024
© Вита Кисельник, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0064-9226-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀
⠀ ⠀ ⠀ ⠀ ⠀ Всем женщинам посвящается!
Услышать себя и начать заново – всегда вовремя.
Зеркало женщины
Видит мгновенья,
Знает о том, что неведомо многим.
Ведает зеркало муки, томления.
Женщине в зеркале нету свободы.
Женщина смотрится в зеркало —
Ищет любви, вдохновения.
Зеркало смотрит на женщину
И не находит… ее одобрения.
Вита Кисельник. Пруд с кубышками
(35х45 см, холст/масло 2022 г.)
Мила стояла и пристально вглядывалась в незнакомую женщину – что-то печальное и отрешенное сквозило во всем её облике, особенно в глазах…
Лицо ещё хранило следы былой красоты. Но сколько же грусти в этих «ещё» и «былой».
Уныло опущенные уголки губ.
Уже теряющий четкость овал.
Словно что-то тяжёлое неумолимо тянет её вниз.
На лбу глубокая морщина и совсем не потому, что она всё время думает – банальная морщина старости…
Боже, даже подумать страшно – старости…
Кожа какая-то холодная и грубая – совсем не хочется до неё дотрагиваться, но рука сама потянулась. И в этот момент в ванную постучал муж:
– Мила, ты скоро? Опоздаешь!
Мила вздрогнула, рука её повисла в воздухе, так и не дотронувшись до щеки – из зеркала на неё растерянно и тревожно смотрела совсем незнакомая ей женщина.
«Да, действительно, пора, опоздаю», – сказала себе Мила и обречённо открыла дверь из ванной в новый-старый-серый-обычный-грустный-тяжёлый день.
Как доехала до офиса, поздоровалась с коллегами, включила компьютер, налила кофе – ничего этого она не заметила. И не потому, что была все ещё под впечатлением от своего незнакомого отражения в зеркале, словно только сегодня увиденного. Не замечать, не видеть, не слышать, не чувствовать – это было обычное в последнее время состояние Милы.
В дамской комнате Мила снова застыла возле зеркала – в освещении офисных холодных ламп её «незнакомка» выглядела ещё более несчастной и… старой.
«Так вот ты какая, старая я», – подумала Мила.
– У вас все хорошо? – спросила Милу её начальница, заглянувшая в дамскую комнату.
– Да, – немного растерянно протянула Мила.
– Может, это потому, что вы без макияжа, – не то утешая, не то упрекая, предположила шефиня.
– Да, нет, с макияжем, – ещё более растерянно добавила Мила.
– Может, косметика не очень хорошая?
– Шанель.
Изабелла, так звали начальницу, ещё более внимательно присмотрелась к Миле – молчание продлилось несколько секунд, и всё это время выпуклые, бездонные, ненатурального цвета из-за линз глаза босса исследовали каждую чёрточку её лица..
– Ладно, – видимо, найдя для себя какое-то объяснение, махнула рукой Изабелла.
Мила выдохнула, словно сорвавшись с крючка.
С начальницей у Милы, как и у всего коллектива и даже у клиентов их рекламного агентства, отношения были непростые.
Изабелла была гением, в полном и прямом смысле этого значения:
не всеми, как водится, признанным, мало кем – что тоже логично – понятым,
но от этого не менее значимым и выдающимся.
Со своей гениальной проницательностью ей удавалось находить и приближать к себе людей, которые безусловно признавали её гений и по крайней мере пытались пусть не понять, но принять её со всеми свойственными гениям странностями и быть к ней максимально доброжелательными и… преданными.
Результаты деятельности агентства были выдающимися и оригинальными, ротация сотрудников по понятным причинам очень высокая – команда, в которой служила Мила, держалась дольше всех.
Мила Изабеллу безапелляционно уважала, гением её восхищалась,
как все смертные, немного ее побаивалась
и, как очень немногие, искренне ей служила.
Оставшийся день Мила провела в унылом отчаянии, никуда больше не выходила, ни на кого – тем более в зеркало на себя – больше не смотрела.
Еле дожила до вечера и, глотая предательские слёзы, которые уже не в силах была удерживать в машине, поехала домой.
Разреветься она себе не позволяла – это было бы признанием собственного фиаско: если разревётся, значит признает, что вердикт начальницы верен – у нее всё НЕ хорошо, а с этим смириться Мила никак не могла.
С детства и юности, будучи круглой отличницей и хорошей девочкой, Мила привыкла, выучила насмерть – у нее всегда всё хорошо,
Мила всегда всё может,
Мила никогда ни на кого и ни на что не жалуется
и уж точно никогда ни у кого помощи не просит.
Уже лёжа в кровати, удачно избежав вечерних разговоров с мужем – избегать даже ничего и не пришлось, честно говоря, они уже давно не разговаривают – Мила взяла телефон. Надо бы поставить будильник на завтра пораньше, чтобы более тщательно накраситься и больше не встречаться в зеркале с этой несчастной.
На экране телефона ярко светились значки пропущенных вызовов от Зои.
Зоя была любимой подругой Милы, одной из двух любимых её подруг. Оставить без внимания и без реакции её звонки было, конечно же, неверно даже в такой – тем более в такой – Милиной ситуации.
Перезванивать было уже поздно. Даже нет, не так – перезванивать, тем более любимой подруге, было ничуть не поздно – просто Мила предпочитала разговорам переписки. Ей казалось, что это как-то правильнее – и сама не сильно «включаешься» и другого человека не очень беспокоишь.
Привет… прости… пропустила твой звонок…
Надеюсь… у тебя все хорошо, – быстро настрочила Мила по уже сложившейся привычке заменяя знаки препинания на эмодзи. Это было единственное в её жизни послабление и разрешение себе не следовать правилам.
Ответ загорелся тут же и, понятное дело, высветился другой стороне, как прочитанное – значит шанса на отступление не осталось, надо действительно прочитать и, конечно же, ответить…
Привет! да звонила и не один раз! а ты видимо как всегда держишь телефон на беззвучном режиме??
У меня для тебя новость
Сообщу только если перезвонишь
Зою не проведешь – она точно знает все Милины уловки и её вечное предпочтение общаться без звука и личного контакта. Знает и предпринимает заблаговременные меры. Надо признать – действенные заблаговременные меры!
– Зай, – по старой, ещё детской привычке стала подлизываться Мила. Называть Зою зайкой – такое могла придумать только Мила и только когда им было по 16, – я уже одним глазом сплю… давай завтра…
Может встретимся?
Это было, конечно, опрометчиво – встречаться Мила совсем не хотела. Вернее, встречаться-то она хотела – она не хотела показывать Зое свою унылую старую версию. Мила ещё верила, что Шанель и сила мысли: «Соберись, тряпка!», сделают своё дело и уже через пару дней неустанных тренировок по сбору тряпки приведут её, тряпку-Милу, в обычное, как она про себя уверенно считала, цветущее состояние.
Но вносить исправления в сообщение было уже поздно – оно было уже отправлено и прочитано, а значит и ответ уже вот-вот прилетит. Аккурат! Прилетел!
Да! завтра! в обеденный перерыв в 12 в нашем кафе
Миле ничего не оставалось, как ответить подруге:
До завтра
Утренний, более ранний подъем для тщательной раскраски лица не удался.
Вернее, проснуться удалось – не удался сам раскрас
После тщательных, с трудом вспоминаемых с ещё большим трудом исполненных чудес макияжа из зеркала на Милу глядело нечто.
В ярко очерченных и «засмокинных» глазах грусть с безысходностью казались еще глубже и пронзительнее.
Мила подумала: «Рамка картину обнажает – хорошую делает ещё лучше, плохую же портит окончательно…»
Решительно смыв косметику и вернув себя, простую и безликую, Мила отправилась на работу, уверовав, что сможет своей неотразимой улыбкой отвлечь жалостливые взгляды коллег и главное – проницательный Зои.
Мила почему-то забыла, что уже очень давно не только не улыбалась, но даже не чувствовала себя способной на это.
По дороге на работу она стала перебирать в памяти обстоятельства своей жизни и пытаться найти в них предпосылки своего теперешнего состояния.
Детство у нее было обычным – родители не слишком баловали и не слишком наказывали, хотя оба были строгими.
Училась она легко и хорошо, школу закончила с медалью.
Друзей у нее всегда было достаточно, правда, в детстве и ранней юности Мила больше дружила с мальчишками – они ей казались более понятными, простыми и главное – добрыми.
Доброту Мила вообще очень ценила и всегда замечала её и в других и в самой себе. Она безошибочно определяла – конечно, не умом, а исключительно сердцем – какой поступок или слово будут добрыми и уместными в её парадигме ценностей, а какие наоборот.
Нельзя сказать, чтобы она абсолютно всегда выбирала первое, порой ум или убеждения окружающих заставляли Милу поступить по справедливости, которая противоречила доброте…
но таких случаев в её жизни было немного.
В последних классах школы она подружилась с Зоей и Лилей.
Три девочки были настолько разными и друг на друга не похожими, что все вокруг, да и они сами очень дивились, что же их свело вместе.
Отличница добрячка Мила, озорная чаровница Зоя и молчунья отшельница Лиля.
Вопреки здравому смыслу и прогнозам одноклассников и учителей девочки не только сдружились, но и бережно несли свою дружбу по взрослой, весьма способствующей к разобщению жизни.
Зоя и Мила даже вместе поработали в агентстве, но Зоя достаточно быстро поняла, что гениальная руководительница вполне может обойтись без её жертвоприношений, которые были обязательны в служении гению. Гении они же такие – им невозможно служить наполовину, только на все 100, забыв про себя, про свою жизнь, семью и свои собственные, на фоне гениальных, каких-то низменные интересы.
Зоя ушла, Мила осталась.
Лиля из них троих была, пожалуй, самая стабильная и самоуверенная —
не судьба и правила, как у Милы,
не воля случая и настроение, как у Зои —
она сама, Лиля, и только она решала, что чувствовать, что говорить, как поступать – два высших образования, собственный успешный бизнес, благополучная неполная и без всяких «но» – это был исключительно её и свободный выбор – семья.
Замуж Мила вышла рано по взаимной счастливой любви. Родила троих детей – двух мальчиков и девочку.
Парни 25 и 22 лет уже жили отдельно от них с мужем.
А 16-летняя дочь – вместе с ними, родителями.
Отношения Милы с сыновьями были всегда и остаются сейчас очень близкими и душевными – оба настоящие мамины сыночки. И внешне, и по характеру весьма на неё похожи.
Дочка же по всем законам логики и мироздания – исключительно и взаимно папина. Отец в ней души не чает, а Мила относится к ней с такой хрустальной осторожностью, которая порой граничит с отдалением.
Милу эта ситуация вполне устраивает – она верит в родовую преемственность и эффект сотой обезьяны, при котором жизненные принципы и усвоенное поведение распространяются на всю популяцию сами собой.
Отношения с мужем какое-то время назад – надо, но Миле всё ещё сложно это признать – весьма и весьма остыли: они друг друга почти не видят и абсолютно не слышат.
Работа у Милы не то чтобы любимая, но терпимая, совсем не похожая на мечту из детства, хотя по глубокому убеждению Милы, в нашем сумасшедшем мире никто не может похвастаться работой мечты, тем более мечты детской.
Тот факт, что Зоя последние пять лет после ухода из агентства без особого успеха, по мнению Милы, пытается «найти себя», не вдохновляет Милу на размышления, что работу стоит, как и мужа, выбирать осознанно и по любви.
Да и служение с любовью гениальному боссу вполне заменяло Миле любовь к самой работе.
– Да, хорошо всё-таки что мы сегодня встречаемся с Зоей и не буду я от неё ничего скрывать, да и толку-то – от неё никогда ничего не скроешь – Зоя умеет слышать и видеть меня насквозь, – думала Мила, паркуясь на офисной стоянке.
Приятное предвкушение встречи с любимой подругой слегка подкрасило румянцем Милины щеки и смягчило взгляд – в офисе сегодня никто не предъявлял завышенные требования к её внешности и возможностям её брендовой косметики.
Время до обеденного перерыва промелькнуло незаметно.
Когда Мила, запыхаясь, вбегала в кафе, Зоя уже была там – яркая, стильная, окутанная какой-то аурой благополучия и всемирной, при чем абсолютно взаимной любви, она восседала в кресле обычного при-офисного кафе, превращая его своим присутствием в при-дворцовое.
Подруги шумно обнялись, расцеловались, друг дружкой полюбовались и уселись рядышком.
– Ну, рассказывай! – не сговариваясь, воскликнули обе. После этого последовал оглушительный девчачий (пожалуй, единственное, что меньше всего меняется с возрастом) смех!
– Ты первая, – сквозь смех икнула Зоя.
– Ну, что я? – отсмеявшись и смахивая со щеки слезу, вернулась на землю Мила. – Я вдруг поняла, что меня нет!
На этой фразе голос как-то предательски задрожал и слезы только что бывшие от смеха в мгновение ока превратились в слезы безысходного, ничем непреодолимого, всепоглощающего горя…
– На днях я всмотрелась в себя в зеркало и себя не узнала. Даже не просто не узнала, я вообще себя там не увидела – на меня из зеркального дна глядела какая-то чужая серая холодная мертвая старуха!
Милу несло. Она сама не ожидала, что в ней столько всего накопилось и просилось наружу. Присутствие подруги вмиг снесло все рамки приличия, гордости, самообмана и самовнушения, что всё ничего, что скоро пройдёт, что это глупости, пмс или простая эмоциональная распущенность и сейчас всё это соберется, сложится и она снова станет доброй спокойной счастливой Милой.
Зоя подругу не перебивала, нежно гладила её по руке и тихо приговаривала: «Поплачь, поплачь, моя хорошая».
Зоя с высоты своего уровня саморазвития, поиска себя и своего предназначения уже давно ждала, когда же её Мила заметит, что «пилит» она совсем не туда, что жизнь не вечна и дана нам не только для того, чтобы мы были отличницами, хорошими женами, примерными матерями и незаменимыми сотрудниками.
Вот и дождалась. Конечно, она не ожидала, что откровение так шандарахнет по её любимой Милочке, но в этом деле вероятно лучше пере-, чем недо-…
Мила еще немного повсхлипывала над своей нежданно случившейся старостью и стала уже по обыкновению искать логические доказательства и обоснование, что это – нормально, у всех так и нужно просто немного потерпеть и потом привыкнешь…
Как только Зоя услышала ненавистное для себя и такое любимое, спасительное для Милы «попривыкнется», она взорвалась:
– Что значит попривыкнется?! Ты понимаешь, что жизнь – это не череда привычек, смирений и отступлений? Ты понимаешь, что каждая из нас пришла на эту Землю творить и быть счастливой?! Ты вообще когда-нибудь разуешь глаза и уши, чтобы услышать и увидеть свое истинное предназначение и глубинный смысл твоего пребывания в этом теле и в этом временном пространстве?
Мила уже совсем оправилась от слез и уже готова была горячо доказывать, что она как раз-таки и живет по предназначению и со смыслом, просто люди стареют…
Обстановка между ними накалялась, еще немного и вспыхнет ссора – в такие моменты они обе, не сговариваясь, переходили на «вы». Они любили друг друга ничуть не меньше, чем кровные сестры, но эта же любовь в минуты противостояний могла сыграть с ними дурную шутку – остужающее «вы» устанавливало между ними безопасную дистанцию и не раз оберегало обеих от слишком болезненных и непоправимых слов.
Отдышавшись, Зоя примирительным и даже немного заискивающим голосом произнесла:
– Ты совсем не следишь за знаками. Ты сама придумываешь себе миссию и смысл и движешься годами, десятилетиями исключительно в выбранном тобою направлении, даже не замечая, что при этом не продвигаешься ни на шаг.
Когда человек следит за знаками Вселенной и идет верным, своим истинным, ему и предназначенным путем, то все случается легко и хорошо, все окружающие и сам человек счастливы и довольны, здоровье, силы, деньги – всего вдоволь! И старухи в твоем зеркале, моя дорогая, точно не тот знак, который про верное направление, – уже на выдохе выпалила Зоя, покосившись на Милу: не слишком ли заденут подругу её слова?
Мила на удивление даже спорить не бросилась, а довольно спокойно и внимательно слушала Зою.
Подбодренная молчаливым согласием подруги Зоя продолжала:
– Да и как ты можешь следить за знаками Вселенной и получать от неё помощь, если один из основных источников подсказок у тебя и вовсе выключен?
– Это какой же источник у меня выключен? – удивилась Мила.
– Звуковой.
– С чего ты так решила?
– А разве не так? Звук на телефоне у тебя всегда выключен, все звуковые прослушиваешь на скорости х2, ролики в соцсетях просматриваешь тоже без звука – если бы я тебе не напоминала, что у некоторых из них смысл именно в звучании, ты и вовсе про это забыла бы… Конечно, в наше время многим свойственно клиповое мышление – картинку смахнули, смысл вроде бы поймали и побежали, но слух-то нам дан тоже не просто так и для чего-то?
– Ну положим, в роликах и без звука все понятно, – начала отстаивать свое право не слушать Мила, – зачем мне забивать голову дополнительной, не особо нужной и к тому же дублирующей информацией? У меня нет сил во всё вникать, и так с ума порой сходишь от потока информации и собственных мыслей…
– А когда я тебе присылаю голосовые ты их тоже не слушаешь?
– Слушаю, – помедлив, ответила она.
– А на какой скорости?
– На удвоенной…
– Да… А музыку вообще, саму по себе-то ты слушаешь?
– Да, – оживилась Мила, – я очень люблю музыку! Единственное, что может поднять меня с любого эмоционального дна, это музыка! У меня на все случаи жизни есть музыка – для меланхолии, для драйва, для вдохновения… Без музыки у меня не было бы жизни… Без музыки не было бы меня.
– А почему ты тогда игнорируешь, лишаешь себя той музыки, которая тебя окружает ежеминутно и несёт тебе откровения, разъяснения да просто поддержку и силу?!
– Ну, послушай, какую такую поддержку несёт мне орущий за окном грач? Или того невыносимее – воющий строительный кран или что там у них на стройке воет?
– А почему ты сразу вспоминаешь звуки, которые тебя раздражают, почему не вспомнить приятные?
– Ну ты же утверждаешь что все звуки – ресурс, вот я у тебя и спрашиваю, какой такой ресурс может быть в этом шуме, от которого голова трещит и скулы сводит…
– А ты когда-нибудь задумывалась, почему у тебя именно от этих звуков трещит голова и сводит скулы, как ты говоришь?
– Нет, не задумывалась, зачем? От этих звуков у всех голова трещит, я уверена.
– А ты попробуй допустить, что нет, не у всех, и попытайся задуматься – может что-то полезное для себя узнаешь-услышишь.
– Ну я вроде и прислушиваюсь… Только ничего не слышу. Может, я всё свое уже прослушала и больше ничего не осталось?..
– Пока ты жива, тебе есть, что слушать и слышать! Говоришь, любишь музыку, а сама бежишь от всех звуков… Кстати, то, из-за чего я тебе вчера звонила, тоже связано со звуком. Я тут была на одном занятном мероприятии и там давали необычную практику – я тебе пришлю, только там нужно именно слушать, слышать, и… представлять, вживаться в ощущения. Пришлю – попробуешь?
– Ну, давай, спасибо, попробую.
– Я уже должна бежать, – вдруг, опомнившись, воскликнула Зоя, – а ты, пожалуйста, перестань загонять себя в депрессию и в убеждение, что у тебя в зеркале твоя старость – у тебя в зеркале твоя несчастная, невыслушанная, непонятая, непринятая и недолюбленная ты! И у тебя еще есть время все исправить – начни себя слушать. И не то, что ты привыкла разрешать себе слышать, а то, что действительно говорит тебе твоя душа! Все целую, обнимаю, рада была тебя увидеть, я побежала!
Зоя убежала, занавес закрылся, карета снова превратилась в тыкву, а сказка в реальность – Мила одна сидела в обычном кресле обычной офисной кафешки. Магия и волшебство улетели вслед за Зоей.
– Может, она и права, – вдруг подумалось Миле, – ну не может же всё быть настолько бессмысленным и будничным, должна же быть в жизни какая-то звезда, а значит, должны быть и указатели, как до этой звезды добраться… И в звуках может и есть какой-то толк и смысл… Может, стоит попробовать?..
Мила решила не сразу возвращаться на работу, а немного пройтись по свежему воздуху, подышать, поразмышлять над словами подруги, да и вообще над своей жизнью.
– Почему Зоя все время подтрунивает надо мной, что я отличница и хорошая жена, мать и сотрудник? Разве не в этом смысл жизни – быть хорошей на каждой своей должности?
Но что, если эти должности – это еще не всё? Я не помню, чтобы в детстве я мечтала быть незаменимым сотрудником, – Мила даже хихикнула себе под нос – так нелепо это звучало. – А правда, кем я вообще мечтала быть в детстве?
Ох! Воспитательницей детского сада! – от неожиданного ценного воспоминания даже мурашки по спине побежали…
– Да уж… начальник отдела по подбору персонала в рекламном агентстве – это же почти-почти…, – горько ухмыльнулась самой себе Мила. Нет, даже и думать об этом не стоит – всё давным-давно в прошлом, детским мечтам не место во взрослой жизни!
Но… почему же так щемит сердце от мысли, что из детства уже ничего недоступно?..
К глазам снова подступили слёзы, в носу защипало. «Неужели у меня снова будет истерика? Мало было позора перед Зоей – сейчас еще напугаю прохожих в парке…» – грустно подумала Мила и присела на скамейку. Полезла в сумку за салфетками и увидела на экране телефона горящее сообщение от Зои:
«Это тебе звуковая практика… обязательно… внимательно… прослушай и все сделай, как говорят! Потом обсудим… люблю тебя»
Слёзы снова хлынули из Милиных глаз – она горько и искренне плакала над своей такой, как сейчас казалось, бессмысленной судьбой, пугающей старостью, забытыми детскими мечтами, притаившейся где-то в глубине неприкаянной своей душой и трепетной счастливой дружбой, выручавшей её на протяжении всей жизни.
Ещё утирая слезы, Мила достала наушники и стала слушать присланную подругой звуковую практику.