Алексей Рогачев
Москва. Великие стройки социализма
К растерянности зодчих прибавился испуг. И тогда, пытаясь сохранить свое положение и продемонстрировать способность хоть как-то решить поставленную задачу, они шарахнулись в очередную крайность – начали дружно проектировать примитивные коробки пятиэтажек. А в качестве оправдания бедности творческого мышления настойчиво подчеркивали непревзойденную экономичность проектов и ограниченные возможности строительного комплекса (что на самом деле отнюдь не соответствовало действительности).
В истории с московскими архитекторами еще раз нашло подтверждение тезиса, гласящего, что в триединой задаче, которую нужно решить для построения коммунизма, – создать материально-техническую базу, сформировать новые общественно-экономические отношения и воспитать нового человека, – последняя составляющая является наиболее трудной и долгой. Так оно и вышло в данном случае: создав за тридцать лет мощную материальную базу строительства, путем долгих проб и ошибок установив нормальные экономические отношения в среде проектировщиков, партийное и государственное руководство к середине 1950-х не сумело заставить архитектурную среду (по крайней мере, в ее верхушке) ставить потребности общества превыше личных и корпоративных интересов и воспитать в зодчих чувство ответственности за порученное дело.
Стремясь наставить потерявших ориентиры архитекторов на путь истинный, Н.С. Хрущев заявил с трибуны Всесоюзного совещания по строительству в апреле 1958 года: «…перестройка в архитектуре еще не закончена. Многие неправильно понимают задачи перестройки и рассматривают ее только как сокращение архитектурных излишеств. Дело в принципиальном изменении направленности архитектуры, и это дело надо довести до конца».
Немудрено, что, так и не дождавшись плодотворных идей от архитекторов, за дело взялись инженеры-строители и технологи, разработавшие простые и рациональные методы строительства.
Растерявшимся зодчим только и оставалось, что приделывать к гладким панельным фасадам заковыристые козырьки над подъездами.
Да, поворот от рисования красивых фасадов к комплексному решению крайне сложных задач по преобразованию города на пользу всем его жителям был нелегким. Не все зодчие старой школы смогли плодотворно работать в новых условиях. Им на смену пришло новое поколение – более подготовленное, с широким кругозором, с пониманием реальных задач. Но и оно не сразу добилось видимых успехов. Относительно просто было освободиться от архаичной стилистики, просто-напросто убрав с запроектированных фасадов балюстрады и обелиски. Анекдотическим примером «эмансипации» может служить здание Театра Моссовета, перед которым торчат обрубки колонн – их сооружение прекратили после публикации постановления.
А вот освоить художественно-композиционные средства и приемы новой, современной архитектуры, да еще работать в тесном контакте со строителями и производителями строительных материалов оказалось значительно сложнее. И потому далеко не все, что создавалось в конце 1950-х годов, можно признать удачным. Но уже в 1958–1959 годах два конкурса проектов Дворца Советов на Ленинских горах показали, что красивым здание может быть и без портиков и колоннад. В представленные проекты было заложено много интересных идей, хотя образ дворца найден так и не был. Но вскоре 1960-е годы приносят настоящие достижения – Дворец съездов, гостиница «Россия», новое здание МХАТа на Тверском бульваре, Дворец пионеров на Ленинских горах, Останкинский телецентр.
Становление московской, как наиболее передовой части всей советской архитектуры, трудности и достижения этого процесса отчетливо прослеживаются на примере самых выдающихся строек Москвы периода 1930—1960-х годов. В настоящей книге подробно рассматриваются несколько таких строек, каждая из которых может служить иллюстрацией того, с какими проблемами сталкивались зодчие и городское руководство на определенном этапе развития московского строительства, какими средствами их преодолевали.
Так, проектирование и строительство гостиницы «Москва» вскрыло давно назревшую проблему взаимоотношений членов авторского коллектива. Печальные и забавные неурядицы ВСХВ обусловливались прежде всего отсутствием опыта организации работ по проектированию больших комплексов. Так и не сложившийся ансамбль Всесоюзного института экспериментальной медицины – яркий пример прискорбных последствий, к которым при водило несоответствие прекрасных замыслов зодчих реальным возможностям строительной базы. Зато грандиозный размах школьного строительства второй половины 1930-х годов доказал реальную пользу первых, пусть робких попыток стандартизации строительных деталей и типизации проектов.
Наибольшее значение как для Москвы, так и для всего строительства в СССР имело, конечно, затянувшееся проектирование и так и не завершенное возведение Дворца Советов. Именно эта стройка наглядно продемонстрировала незрелость кадров проектировщиков, неотлаженность взаимодействия между архитекторами и инженерами, исключительную слабость промышленной базы строительства, отсталость строительных технологий. Вскрытие недостатков стало первым шагом на пути их ликвидации, и в этом отношении сооружение Дворца Советов можно рассматривать как старт бурного развития строительной промышленности, технологий, техники в СССР. Достигнутые за несколько лет результаты не привели к завершению самого дворца, зато позволили в тяжелые послевоенные годы осуществить в самые короткие сроки возведение столь сложных сооружений, как высотные здания, и таких крупных комплексов, как Центральный стадион имени В.И. Ленина в Лужниках.
И наконец, создание архитектурного ансамбля проспекта Калинина наглядно продемонстрировало, что в Москве спустя полвека после Великого Октября появились по-настоящему зрелые архитекторы, способные решать самые сложные градостроительные задачи на самом высоком уровне.
Автор намеренно оставил вне рамок книги столь выдающиеся стройки, как метрополитен, канал Москва – Волга, высотные здания. О том, как проектировались, строились эти важнейшие для нашего города объекты, имеется обширная и достаточно полная литература, выходившая в 1930—1960-х годах. Современные же работы на эти темы читать вряд ли стоит – настолько низок их уровень.
А вот о стройках, являющихся предметом исследования этой книги, написано значительно меньше. Так, совершенно забыта интереснейшая, хотя и незавершенная эпопея строительства Всесоюзного института экспериментальной медицины. Планировавшаяся в свое время монография о гостинице «Москва» так и не увидела свет. В результате даже архитекторы, взявшиеся «реконструировать» гостиницу, не знали истинных причин, вызвавших асимметрию ее главного фасада. О школах и говорить не приходится – мы так привыкли к этому заурядному элементу городского благоустройства, что о великом прорыве 1930-х годов не вспоминает практически никто. Проект Дворца Советов описан в многочисленных работах, однако книги, в которой систематически излагалась бы вся история этого имевшего колоссальное значение для развития Москвы грандиозного проекта, до сих пор не существует. Лучше других описан комплекс ВСХВ-ВДНХ, но беда в том, что даже относительно неплохие описания не мешают продолжающемуся уничтожению этого замечательного архитектурного ансамбля. И уж совсем не повезло комплексу проспекта Калинина, о котором если и вспоминают, то с нескрываемым раздражением.
О том, что на самом деле представляли собой эти грандиозные замыслы городского руководства, как воплощались они в проектные чертежи под руками московских зодчих, какими усилиями строителей проекты превращались в реальные здания, рассказывают последующие главы.
Глава 2
Московские школы
Точка отсчета
Школа, точнее, школьное здание – кажется, что может быть привычнее и зауряднее? Москвичи встречают их десятками – возле дома, по дороге на работу, в магазин, в гости. На них давно привыкли не обращать никакого внимания. Почему же эти самые заурядные здания попали в число великих московских строек? Да потому, что так было далеко не всегда, и всего сто лет назад школьные здания специальной постройки относились в Москве к разряду диковинок и достопримечательностей.
Чтобы понять величие свершений советской власти в деле школьного строительства, нужно разобраться, сколько зданий средних учебных заведений имелось в Москве до 1917 года. Результаты исследования окажутся ошеломляющими. Из одиннадцати казенных гимназий в специально построенных зданиях размещалось всего две! Остальные сидели в бывших дворцах московской знати, некогда роскошных, но мало приспособленных для учебных целей. К этому нужно добавить пяток частных гимназий. О женских гимназиях и так называемых «институтах» можно вообще не говорить – в лучшем случае они выпускали полуграмотных учительниц, поэтесс и террористок. Но справедливости ради нужно учесть и пару-тройку зданий, выстроенных для этих «храмов науки».
Отдельной статьей числились реальные училища – в отличие от практически бесполезных гимназий в них не сушили ребятам мозги преподаванием мертвых языков, а занимались математикой, физикой, естествознанием. Собственные здания имели и некоторые учебные заведения полузакрытого, кастового типа, куда принимали по религиозному или сословному принципу, – например, училище при обществе купеческих приказчиков или при лютеранской церкви. Изобилие типов просто редкостное, но количество их было настолько мало для европейского города с почти двухмиллионным населением, что учиться там могли лишь немногие счастливцы.
Наибольший вклад в московское школьное строительство внесло не государство, не благотворители, а сама городская администрация. Стремясь не то что повысить образовательный уровень среднего москвича, а просто научить людей азам грамоты, городская управа с 70-х годов XIX века занялась открытием так называемых городских начальных училищ, где в течение трех лет ребят учили читать, писать и даже считать.
Но открытие очередного училища отнюдь не влекло за собой строительства соответствующего здания – для занятий приспосабливали какую-нибудь избушку на курьих ножках или просто квартирку в доходном доме. Лишь спустя некоторое время стали появляться «городские училищные дома», в каждом из которых помещалось по четыре – шесть и даже больше городских начальных училищ. Здания сами по себе отвечали всем санитарным и педагогическим требованиям того времени, но вот темпы ввода их в строй оставляли желать много лучшего: за сорок лет их было выстроено около двадцати! В то же время число городских училищ превысило триста! В них училось 65 тысяч мальчишек и девчонок. Эти цифры ясно показывают, что подавляющему большинству из них приходилось заниматься в случайных, наскоро переделанных, а то и вовсе неприспособленных помещениях[7].
Так что с некоторой натяжкой можно считать, что к 1917 году Москва обладала примерно пятьюдесятью школьными зданиями специальной постройки. Иначе как катастрофической, ситуацию назвать было нельзя. И первые годы советской власти положения отнюдь не улучшили. Наоборот, несколько бывших гимназических дворцов отошло под высшие учебные заведения, административные органы, библиотеки.
Эксперименты, эксперименты…
Да и с возведением новых школьных зданий дело несколько затянулось. Причин этому много – и общая экономическая ситуация, и наличие вроде более насущных проблем, и одна из главных – отсутствие четкого понимания, какой должна быть новая, советская школа.
Великий Октябрь открыл дорогу передовым реформам во всех сферах общественной жизни. В отличие от царской администрации у советской власти быстро дошли руки до насквозь прогнившей и архаичной системы народного образования. 16 октября 1918 года вышло Положение о единой трудовой школе, вводившее пятигодичную школу первой ступени и четырехгодичную школу второй ступени. Одновременно устанавливалось отделение школы от церкви. Это стало концом векового кошмара латыни и Закона Божьего.
Непригодность гимназического курса для воспитания современного культурного и духовно богатого человека настолько ярко проявилась на протяжении предшествующих ста лет, что о его сохранении или какой-нибудь модернизации не могло быть и речи. Для новой школы нужна была новая, соответствующая потребностям времени школьная программа, приближенная к действительности, к реальной жизни.
Вот тут открылось богатейшее поле приложения сил для всевозможных педагогов-теоретиков, среди которых наряду с серьезными учеными оказалось немалое количество прожектеров, карьеристов и просто шарлатанов различных мастей. Чего только не предлагалось тогда ввести в состав школьных дисциплин! Чуть ли не в каждой школе возникала своя программа, каждый мало-мальски уважавший себя преподаватель изобретал свои собственные учебные планы. Царившая тогда вакханалия весьма напоминала дела наших дней, когда на школу обрушились сотни новых учебников (изредка лучших, чем старые, но чаще попросту доморощенных), а заодно и десятки новых предметов.
Вместе с программами взялись ломать и формы преподавания – уроки, учебники, контрольные и все, что успело так осточертеть в гимназии. Вместо этого пачками предлагались и внедрялись различные методы – бригадного обучения, проектов, лабораторный, комплексного преподавания и пр. Появилась даже теория «отмирания школы», которую насаждал Институт методов школьной работы. Однако формы, дающей лучший результат, чем традиционные уроки с опросами и контрольными, так и не нашли.
Самое неприятное состояло в том, что экспериментаторы никак не могли договориться друг с другом и решить, кто же из них дает лучшие предложения. Затянувшимся экспериментам и рассуждениям можно было положить конец лишь принятием волевых решений. Иногда указывают на необоснованность, теоретическую непроработанность таких решений, но большинство из них принесли советской школе гораздо больше пользы, чем все многословные рассуждения теоретиков.
Школы 1920-х – ФЗС и ФЗД
Все эти перипетии не могли не отразиться на московских школьных зданиях. Школы, сооруженные в 1920—1930-х годах, – самые разнообразные, самые причудливые среди всех московских школ. Этот период – время экспериментов и поисков, далеко не всегда удачных, но всегда увлекательных, а порой и просто необыкновенных.
К тому времени школы в Москве не сооружались уже двенадцать лет. С начала Первой мировой войны размах строительства в Москве резко пошел на убыль, что в первую очередь коснулось муниципальных зданий, в том числе училищных домов. А дальше – Гражданская война, разруха. К счастью, в отличие от перестроечного времени послереволюционная разруха была преодолена очень быстро – уже к середине 1920-х годов объем строительства в городе выходит на довоенные позиции. Вслед за жилыми кварталами появляются и школы – первые школы Красной Москвы.
В основу их проектирования закладывалась разработанная Московским отделом народного образования программа, то есть подробное описание школьного здания, рассчитанного на два комплекта при семилетнем обучении. Программа эта получила название «фабрично-заводская семилетка», сокращенно ФЗС.
Первые школы советской Москвы были именно школами ФЗС. Они открылись почти одновременно в 1927 году: по Автозаводской улице, 15/2 и во дворе дома номер 22 по Кутузовскому проспекту. Авторы их проектов – инженеры А.И. Палехов и Н.И. Сметнев – в соответствии с программой рассчитали их на 560 учащихся, то есть на четырнадцать групп по сорок человек. Трехэтажные здания содержали четырнадцать классов, два рекреационных зала, три лаборатории. На первом этаже разместились физкультурный зал, столовая, гардероб, а в цокольном – мастерские. Первый блин вышел отнюдь не комом – школы получились достаточно удобными и, несмотря на свой почтенный возраст, служили до самого последнего времени. К сожалению, школа на Автозаводской – интереснейший памятник архитектуры 20-х годов – снесена пару лет назад.
Школа в Кулаковом переулке. Арх. А. Паршин. 1927–1928 гг.
Еще одна, совсем маленькая (на один комплект) школа тех лет (ее начали строить в том же 1927 году) стоит в тихом Кулаковом переулке (дом номер 7), расположенном в двух шагах от шумного проспекта Мира. В первую очередь выстроили семь классов, гардероб, два кабинета и библиотеку. Потом к ним собирались добавить физкультурный зал с раздевалками, столовую и прочие вспомогательные помещения. В 1929 году школу сдали в эксплуатацию, но с большими недоделками – в частности, к ней так и не подвели канализацию[8]. Эта неурядица усугубилась организационными проблемами. Возводил школу строительный трест «Сокстрой», в 1928 году его ликвидировали, а недоделки остались.
Кстати, канализация еще оставалась главным фактором, сдерживающим строительство в городе, особенно на московских окраинах. Городская канализация, сооруженная до революции, охватывала в основном центральные районы города, лишь кое-где выходя за пределы Садового кольца. И хотя советская власть почти сразу взялась за развитие канализационной сети, на то, чтобы дотянуть ее до отдаленных (а таким и являлся в то время район нынешней станции метро «Алексеевская») кварталов, требовалось много средств и времени.
Школа в Кулаковом переулке продолжает использоваться в учебных целях – сейчас здесь работает детская музыкальная школа, но в качестве типового ее проект, разработанный архитектором А. Паршиным, не годился. Для огромной Москвы такое школьное здание было слишком мало.
А вот опробованный проект А.И. Палехова и Н.И. Сметнева, казалось, подходил в качестве основы для типовой школы, строительство которой можно было ставить на поток. Но этому естественному процессу помешала неуемная тяга «творческой» интеллигенции к выдвижению пусть и ненужных, но зато оригинальных и «передовых» идей. В равной мере это относится как к педагогам, продолжавшим свои изыски, так и к зодчим, стремившимся потрясти общественность размерами или оригинальностью своих творений.
Спустя два года появились уже новые требования к школьным зданиям. В 1929 году срок обучения увеличили до десяти лет, причем в основу преподавания положили лабораторно-бригадный метод. Главным звеном учебного процесса стали занятия в лабораториях, кабинетах и мастерских, а классы превратились, по существу, во второстепенные помещения. Любопытен состав лабораторий и кабинетов – энергетики, машиноведения, материаловедения, учебный и политехнический музеи, столярные и слесарные мастерские. Кроме этого, обязательными были клубно-кружковые комнаты и помещения общественных организаций.
Под новые веяния разработали и соответствующую программу школьного здания. Она получила название ФЗД – фабрично-заводская десятилетка. Программа предусматривала сооружение школ на 800 учащихся плюс дополнительно три подготовительные (нулевые) группы на 90 малышей.
Разработку типового проекта школы для лабораторно-бригадного метода поручили строительному бюро Московского отдела народного образования. Проект, выполненный архитектором И.К. Рыбченковым, в общих чертах подошел бы, пожалуй, даже для школы наших дней. Запроектированное им здание помимо классов (их было всего одиннадцать), семи кабинетов и трех лабораторий включало просторный физкультурный зал со всеми подсобными помещениями, не менее просторную столовую, библиотеку, зал для рекреаций, несколько мастерских, большую аудиторию и множество вспомогательных комнат для внеклассной работы. Школа имела сложный, состоящий из нескольких корпусов план.
Но, видимо, именно широкий размах, заложенный в проект, и не позволил принять его в качестве типового. Объем здания по проекту Рыбченкова составлял 33 380 кубических метров, тогда как в школах такой же вместимости, реально выстроенных в 1935–1936 годах, он был в два раза меньше. По тем бедным временам тиражирование столь крупного и дорогого сооружения в нескольких десятках экземпляров выглядело непозволительной роскошью. Вдобавок лабораторно-бригадный метод довольно быстро доказал свою малую пригодность и уже в 1931 году был осужден как очередной левацкий перегиб. Проект Рыбченкова так и остался на бумаге.
Но все-таки несколько школ ФЗД, подобных предыдущей по своим огромным размерам, усложненности плана, а заодно и по конструктивистскому решению, было построено. Нужно учитывать и то, что введение ФЗД отнюдь не отменило ФЗС и школы по этой последней программе продолжали строиться до 1934 года.
