А. Т.
Под флагом Корабля дураков
– Ты ведь жест лажаешь! – отказываться от предложений, который делает окружающий мир, считалось моветоном. Поломка была ерундовой, Лепихина быстро устранила ее, и мы продолжили путь.
Этот же принцип я наблюдал позже на семинаре в изложении ВС: возвращались в лагерь после занятия на природе, ВС сидел под сосной и кто-то предложил ему руку, чтобы помочь подняться.
– Я могу встать сам, но жест лажать не буду!
Мне кажется, что каждый раз у нас был выбор: действовать привычно, либо строить Школьный мистический двор с его интригами и существенно менять свой стиль общения. К построению мистического двора относился и принцип, который я также наблюдал как в общении с приморцами, так и позже с ВС: «Обрати внимание, что я не спрашиваю человека прямо».
Тем же летом у меня состоялся первый опыт наблюдения своих «я»: шел по городу, поймал себя на том, что одновременно тянет в несколько разных сторон, одновременно активны совершенно разные желания. Но я вспомнил прочитанного Ошо: сел на скамейку, просто наблюдал как появляются и тают «я», никуда не шел и ничего не делал. Примерно через час внутри воцарились тишина и покой, я продолжил свою прогулку.
Тогда же я прочел книгу Тарта, в которой нужно было через заданные случайные для читателя промежутки пытаться осознать себя. В какой-то момент у меня это действительно получилось, и потом я пытался снова прийти к этому переживанию, но уже без книги, волевым образом. Иногда у меня получалось ненадолго приблизиться к этому состоянию – я оборачивался и понимал, что последние метров сто прошел на автомате, не видя ничего вокруг… но снова «засыпал», и снова шел, видя не мир вокруг, а свои «объяснения» и фантазии.
Ментальный подход с выписыванием цепочек «я» мне претил, поэтому самонаблюдением я занялся по собственному разумению: во всех жизненных ситуациях держал внимание на ощущении физического тела. Через несколько месяцев практики я понял, что этого недостаточно, но как продвинуться дальше, не возвращаясь к построению схем, я не знал.
Уже в начальных классах общеобразовательной школы я опытным путем установил, что существует возможность исчерпывать вероятность наступления нежелательных событий, чем и пользовался. Позже выяснил, что существуют люди с уникальной способностью: рассказываешь им о своих планах или возможных нежелательных обстоятельствах – и гарантированно ничего не получается, а обстоятельства изменяются. Поэтому в каждом новом окружении постепенно вычислял человека с такой особенностью и потом по мере необходимости «скармливал» ему неудобные для меня возможные варианты. Приморская группа не была исключением, но не настолько у меня были близкие отношения с приморцами, да и «съедать» мои горести они не жаждали: рассказывай – не рассказывай, толку нет, ничего не исчерпывается. Пришлось ходить на сторону.
Помимо мечты о саде камней у меня была мечта пожить у моря в доме с камином. И в начале осени мечта сбылась: я угодил в командировку, и несколько месяцев действительно жил в доме с камином, а море было относительно рядом. Но намерение действует по кратчайшему пути: в доме из отопления был только камин, приходилось спать на пенопласте, положенном на бетонную стяжку, и всю ночь подбрасывать в камин дрова, чтобы не замерзнуть. А работы было столько, что за несколько месяцев такой жизни до моря я добрался всего пару раз. Но ту зиму я смог впервые позволить себе не работать – проблема была только в том, чтобы обменять доллары по более выгодному курсу, что я и делал.
К дому была пристроена остекленная оранжерея, и в первый же день, день заезда на объект, я подбил двух рабочих, которые должны были работать вместе со мной, устроиться спать под звездами. Под музыку Анугамы действительно было волшебно на звезды смотреть, но потом начальник уехал, мы уснули, мерзли всю ночь и нам всем снился один и тот же кошмар. Наутро третий рабочий сбежал в город, мы остались вдвоем и у камина, а я впервые надел и стал носить крестик и выучил наизусть девяностый псалом.
05. Октябрь-декабрь 2000, Приморск.
В «школе философов» мое увлечение Путем воина поначалу вызывало смех, поэтому люди охотно приносили и давали мне на изучение околотолтекскую шелуху, на основании которой они судили о кастанедизме: Теун Марез, Кен Орлиное перо, Виктор Санчез… Первые книги Кастанеды я прочел еще до армии, в универе прочел оставшиеся, а выученный от кастанедистов первый комплект тенсегрити теперь выполнял ежедневно, иногда по несколько раз в день. Благодаря этому комплексу я стал меньше болеть, и меня стало заметно в толпе: если кому-то на улице нужно было что-то спросить, то среди множества людей вопрос задавали именно мне. Первое время это сбивало с толку. Начались у меня и свои «сказки о Силе», разнесенные в пространстве чудеса, о которых в том кругу я предпочитал помалкивать.
Чудеса пленяли. Уже летом, на Корабле, через остановку внутреннего диалога мне пару раз случилось увидеть деформированные коконы окружающих, но самым сильным переживанием конца лета стало то, что я увидел летуна – страшное и тошнотворное зрелище, которое еще сильнее укрепило меня в решимости следовать кастанедизму.
Кассеты с записями комплексов тенсегрити ходили по рукам, поэтому вполне естественным было то, что в первое же межсезонье я купил видеомагнитофон – исключительно для того, чтобы переписать эти кассеты и выучить комплексы. По поводу моей активности Дей отметила, что я не первый, кто покупает «видик» исключительно для такой цели, и что многие попали на Корабль, вынырнули из социума, именно на энергии тенсегрити.
Сама Дейдра практиковала уже несколько лет, и я так понял, что ежедневно – сразу как приходила с работы. Пространство квартиры ее родителей было очень плотным, но «магические движения» давали ей силы не растворяться в окружающем. Тенсегрити на первых приморских семинарах обучал Костя, в пассы он внес поправки на основе собственного видения, но Дей тенсегрити училась у Звездочета. Поскольку я часто бывал у нее в гостях, однажды она предложила заниматься вместе, и тут очень ценными оказались ее коррекции, потому что некоторые моменты не объяснялись ни Сидерским, ни «ведьмами», ни иными инструкторами:
«Во втором движении нужно не только руками «рубить», но тазом и бедром продолжать это движение, вкладываться в него.
В шестом – «массаж желез вокруг лопаток» – не нужно энергично двигать руками, все движение происходит самопроизвольно за счет напряжения и расслабления мышц спины (вертикальные, вдоль позвоночника), из-за чего руки сами слегка сдвигаются вперед и назад.
В девятом – «двойная лицевая вилка» – большие пальцы нужно располагать на кости нижней челюсти, во впадинке. После вдоха энергию можно направить в орган, требующий подпитки.»
В седьмом движении пальцы все же только прикладываются к губам, тут Сидерский был не прав.
Начинался комплекс «перемешиванием энергии» – для этого использовались первые два движения из серии для достижения внутреннего безмолвия. А завершался дыханием всей поверхностью тела, впитывание всем телом энергии (глаза закрыты).
– Когда у меня тут на ковре Скрипачка тенсегрити делает, то меня просто наизнанку от энергии выворачивать начинает! – после сильного погружения в практику действительно наступало похожее состояние, и эту фразу Дей я позже включил в рассказ, посвященный ей. Это произведение, впрочем, как и все остальные мои работы, она никак не прокомментировала.
Мой собственный вклад в практику тенсегрити заключался в том, что должен быть активен волевой центр – благодаря этому происходило более полное включение, но возникала опасность перекоса, о котором на тот момент я даже не подозревал. И когда я делал тенсегрити, то непроизвольно держал в голове «картинку» – образы «ведьм» с кассеты, а предостережения Звездочета и Кости несколько лет оставлял без внимания. Лично мне с записями «ведьм» нужно было быть очень осторожным, потому что Кайли Лундал вышла за пределы человеческой колонны и проводила через себя люциферический ток, с которым я легко отождествлялся и начинал проводить его через себя. А Костя настоятельно и всем рекомендовал ходить в храмы и читать молитвы, чтобы сердце не остывало. Но… но… Для меня было в порядке вещей общаться из волевого центра и не понимать почему же со мной так некомфортно?!
Одной из популярных тем того периода были осознанные сновидения. Минимальный опыт в этом у меня был, теперь же благодаря Дей я учился использовать для достижения этой цели намерение: на уровне хары (два пальца ниже пупка), примерно под сорок пять градусов вправо и на некотором расстоянии от тела находилась точка намерения – таково было «книжное» описание, на деле же она несколько смещена, но ее местоположение легко ощутить. Следовало массировать эту точку пальцами правой руки и проговаривать свою цель: «Намерение, намерение, намерение, я хочу помнить свои сны и сновидения! Намерение, намерение, намерение я хочу осознать себя во сне! Намерение, намерение, намерение я хочу осознать себя во сне и увидеть свое спящее тело!» Можно было бродить по комнате и работать с намерением одновременно, формулировку ведь можно было менять.
При жизни ВС осознанные сновидения никогда не были основной темой семинаров, с теми же, у кого действительно начинало что-то получаться, Звездочет работал индивидуально. Общая рекомендация от Звездочета была такова:
– Помните, как Кастанеда стал пленником неорганических существ? Его оттуда целая команда магов вытаскивала, а вы уверены, что вас также будут вытаскивать?
И он же, в другой беседе:
– Нельзя в сновидении брать что-либо с собой «на память». К примеру, «адепт» какой-нибудь даст вам в сновидении «особо почетный орден», вы примете, а на энергетическом теле зафиксируется отметка, по которой эти существа всегда и где угодно будут вас находить, и будете вы для них как батарейка – бесперебойный источник питания.
Точно также нельзя в сновидении есть и пить: до Врат сновидения у пищи и питья нет вкуса, а за ними это может иметь нехорошие последствия.
В том, что касается работы с намерением, Звездочет приводил Дей такой пример:
– Предположим, ты сильно захотела определенное платье. И вот увидела в магазине именно то, что ты хотела, но дороже, чем предполагала – во что бы то ни стало, купи его, чтобы энергия намерения не рассеивалась!
И его же формулировка, но в пересказе:
После формирования намерения его следует отпустить, чтобы оно начало работать – не нужно потом за него цепляться и поправлять как-то, додумывать или исправлять детали, это будет похоже на то, как если бы вы выпустили стрелу из лука и уже в полете стали бы ее перенаправлять.
По рассказам Дей, на один из семинаров Корабля приходил парень-моряк, который в рейсах занимался перепросмотром. С его слов, «за веками» есть точка, через которую можно выйти в другое пространство – эта точка действительно есть, и с ней связано необычное состояние, но повторить его опыт я не смог.
Звездочет на одном из своих семинаров рассказывал, что через медитацию на пламени свечи можно войти в мир, где все состоит из язычков пламени. Это пространство мне также не открылось.
Совместным выполнением тенсегрити и эзотерическими беседами общение с Дей не ограничивалось – иногда выбирались на природу или гуляли по городу, иногда смотрели у нее фильмы. Ей нравился «Ночной портье» Лилианы Кавани, и на этой волне (как я предполагаю) она купила другой ее фильм – «Франческо», о жизни Франциска Ассизского. Меня этот фильм впечатлил настолько, что я не только купил себе такую же кассету, но и куртку с капюшоном, и ходил в ней до тепла, надвинув на голову капюшон – для меня это было напоминанием: «Чиара, молись за нас!» В храмы, впрочем, я заходил не очень часто, хотя утренние и вечерние молитвы теперь читал ежедневно.
Книг на виду у Дей было не очень много, буквально три полки в один ряд в комоде, сплошь художественная литература, где выделялось полное собрание Гессе. А еще там были «Заветные сказки» Афанасьева, и пока Дей выходила заваривать чай я пару раз доставал эту книгу и быстренько пробегал страницу-другую, за чем однажды был застукан и пристыжен. После чего книг уже не брал, а переключился на другое: на том же комоде в ряд лежали пять спичечных коробков, которые Дей запрещала брать в руки: «Это Звездочета!» Чем дальше, тем больше меня разбирало узнать, что же там внутри, и как-то я воспользовался случаем и взял в руки один из них. Он был невесом, а внутри находилось совсем немного каких-то мелких желтоватых пушинок, миллиметра два в диаметре. Но Дей уже держала ухо востро, моментально подскочила, забрала у меня коробок и серьезно отругала. После того случая я старался следить за своими «естественными» реакциями.
На одной из осенних прогулок получилось так, что нас быстрым шагом обогнала какая-то дама, и я непроизвольно процитировал Картасара: «Одинокие женщины, от которых пахнет умершими цветами» – у нее были такие же духи, как у двух других дам, с которыми мы примерено также пересеклись на той же прогулке. Мне это показалось странным, а Дей – поскольку на улице было много людей – спросила, знаю ли я о циркуляциях энергий в телах? Вскользь об этом было у Классена, но без практических выводов, а поскольку одной из основных тем той прогулки был перепросмотр, то уже в городе Дей дала мне на изучение слегка потрепанную тоненькую книжку с названием «Как достичь свободы рассказывает ученик Карлоса Кастанеды» – в ней было описано как на буддийский семинар приехал ученик Карлоса, объяснил практические моменты, связанные с разницей в циркуляции энергии в правом и левом телах, и дал практику перепросмотра в ее классическом виде.
Одной из проблем всего детства и подросткового периода было то, что я не мог находиться в толпе взрослых – в магазинах, на рынке мне становилось плохо, начинало подташнивать, настроение портилось, и я старался как можно скорее уйти из такой ситуации. После знакомства с тенсегрити подобные реакции ушли, но знание о разнице циркуляций я сразу же взял на вооружение: в толпе теперь всегда шел левым плечом вперед, чтобы энергия не рассеивалась.
Перепросмотр был важной практикой, но даже в варианте Тайши мне от него становилось уныло и скучно буквально через пять минут. Хорошо, что дело не было полностью пущено на самотек – занятия группы начинались с того, что все садились в круг, по очереди читали молитвослов и под чтение от двадцати до сорока минут занимались перепросмотром.
Новый год я встречал «вместе с фирмой»: чета ошевцев, Захар и я. Девушка Захара еще состояла во «внутреннем круге» «школы философов», и Новый год она встречала вместе с другими «философами». По опыту прошлых лет я знал, что там была приготовлена целая программа, но и мне, и Захару в этот раз было запрещено появляться на праздник. Захар был мрачен, но даму сердца не бросал.
Мне хотелось постоянно видеться с Дейдрой, но я хорошо понимал, что если в общении выстраивается совместное пространство, то не моя в этом заслуга.
Для фирмы финансово и организационно год получился очень успешным, но жизнь не исчерпывается достатком, и каждому из нас было о чем погрустить. Поэтому единогласно решили взять в прокате все части фильма «Десятое королевство», и мы смотрели его всю ночь.
06.
…электричка возвращала нас в город, а я пользуясь случаем делал записи в дневнике. На природе и под эзотерические разговоры отступили обычные «хотения», их место временно заняло какое-то новое для меня состояние, в котором я не воспринимал Дей как очень красивую молодую девушку. Но когда я произнес это слух, Дейдра рассмеялась, забрала у меня дневник и написала на полях тетради: «Врешь ты все! Еще как воспринимаешь, просто прячешь от себя за всем этим».
При всей начитанности и эрудированности я был замкнутым и порой грубым человеком, друзей у меня практически не было, а с девушками я лишь здоровался, если мы вместе учились. На момент попадания на Корабль за мной волочился хвост в виде наследия «школы философов», психологических комплексов и неблагополучной обстановки в семье родителей. Предсказуемо, что меня так привлек Путь воина с его одиночеством и самодостаточностью, а учение Гурджиева изначально заинтересовало только тем, что я подозревал там силу и уверенность, которых мне не хватало.
В Дей я влюбился с первой же встречи, но долго гнал от себя это понимание, потому что в принципе не допускал мысли о том, что могу быть ей интересен. Тем более, что я считал, что иду по Пути воина, какие тут могут быть девушки?! Но на Корабле я остался, потому что почувствовал тут ту жизнь, которой хотел жить.
Незадолго до моего первого семинара Дей с восторгом рассказывала о том, что на Корабле люди меняются, постепенно, но меняются! Возможно, что я менялся слишком медленно, и даже когда однажды схватился за голову: «Я же люблю ее, что же я делаю?!», то все равно не мог переломить своих крайнего эгоизма и себялюбия. Я очень много времени отводил практикам, но лишь по набору и возвращению энергии, и мне не хватало тепла в сердце и стабильности… Через перекосы в выполнении тенсегрити я подключался к Холоду и кайфовал на этой энергии, а когда однажды на занятии группы прочли в дневниках Кости слова Владимира Григорьевича о том, что проводить люциферизм могут только высокоразвитые адепты, которые много страдали и прошли через посвящения, то для меня с моим идиотизмом это даже стало предметом гордости: «Вот видишь! Значит, что-то я все-таки могу!» Да, мог, и слишком редко задумывался над тем, что же творю.
Вторая половина января две тысячи первого года. Я помню, где висел тот телефон-автомат, из которого позвонил Дей: «Я люблю тебя!» Помню тишину в трубке и тихий голос: «Мне нечего тебе ответить». Повесил трубку… В очень подавленном состоянии пошел домой. Всю ночь растравливал себя под «Последнюю песню» Найка Борзова, а утром с мыслями о суициде поехал на природу. Потерянно бродил среди деревьев… Выбрал место, но какой-то случайный человек вдруг спросил: «У тебя все нормально?» – «Да, все». Вернулся в город, а там столкнулся со старым знакомым, через разговор с ним снова стал оживать. Я больше никогда не говорил Дей о своих чувствах к ней, и не рассказывал о произошедшем.
В одной из бесед с приморской дамой Дей как-то воскликнула обо мне:
– Да ты представить себе не можешь, насколько мы с ним похожи!
Интересы и взгляды на жизнь во многом действительно совпадали, но не настолько, чтобы мы были копиями друг друга. Когда я нахватался цитат из Вейнингера, то какое-то время дразнил ими Дей, пока однажды она не воскликнула:
– Да, ты прав! И я сама вижу в себе все эти проявления, но неужели ты думаешь, что мне от этого легко?! – после этого я перестал ее дразнить, но Вейнингера так и не прочел.
В один из приездов Звездочета все вместе смотрели фильм, который он привез – «Книги Просперо». Но качество звука была настолько ужасным, что минут через двадцать фильм пришлось выключить. Но я попытался ухватить мысль режиссера и в очередной приезд Звездочета показал ему свежезаведенную семинарскую тетрадь с надписью по обрезу: «Книга семинаров».
– Амбарная книга!
– Нет, это как в «Книгах Просперо»: книга воды, книга земли… Вот это! – мне показалось, что Звездочет на секунду замешкался, и я смог уловить его мысль: «Единственный».
Дей быстро соображала и формулировала вопросы, но уже в процессе их произнесения сама могла уйти от сути того, что хотела узнать, но мне порой было сложно сформулировать то, что я хочу спросить или сказать. Идею Гринуэя я ухватил верно, попытался воспроизвести, но выразить словами внутреннее понимание мне было тяжело. Зато я очень жадно собирал все похвалы в свой адрес, и пойманная мысль пошла в копилку подобных ей. Вдобавок к недостатку мужской энергии не мне Дей дразнить надо было, а ей меня. Однако, было как было.
На физмате она оказалась, потому что ее мама пророчески сказала:
– Если ты поступишь на простой факультет, ты оттуда в два счета вылетишь, а если на какой-нибудь замороченный, то будешь учиться и получишь диплом! – так Дей оказалась на физмате, и даже диплом из научного журнала списывать никто не помогал: сама, все сама!
Когда на этот же факультет поступил я, Дей уже выпустилась, но со мной ситуация была проще: математика и физика были единственными предметами школьной программы, которые мне нравились и по которым я шел на «пять». И на курс старше меня на физмате уже учился мой младший брат. Так и случился в моей жизни физмат.
На четвертом курсе дневного отделения я бросил учебу – под влиянием «школы философов» и кастанедизма для меня стала непреодолимой разница между тем, чему я учусь в университете и теми идеями, которые мне близки. Корабль очень вовремя случился в моей жизни, стал для меня новой жизнью.
Я не знаю, что было внутренним стимулом в духовном развитии для Дей, но еще до моего появления она не постеснялась спросить: «Что будет после того, как Владимир Григорьевич умрет?» Ответ был таким: «Учитесь сейчас. После его ухода никто с вами возиться не будет».
Иногда в общении с Дей выстраивалось пространство, которое невозможно было нарушить – хотелось разговаривать еще и еще! Я практически всегда мог сказать, в каком состоянии и настроении она находится, чувствовал ее сердцем. По ряду причин, она была для меня постоянным объектом перепросмотра – даже примерно не смогу сказать, сколько часов практики было отведено ей, но каждые утренние практики каждого семинара, работа в лабиринте, церковные молитвы, и не менее пары часов еженедельно на протяжении ряда лет. Тем самым убирались привязки на нижних центрах и очищалась и укреплялась сердечная связь, но одного этого было недостаточно для трансформации, и долгое время оставались справедливыми слова Звездочета обо мне: «Андрей никогда никому ничего не прощает!», и он же: «Андрей всегда убегает и боится».
В тех же дневниках Кости было сказано, что когда встречаются две части одной монады, между ними возникает очень сильная связь: любовь или ненависть. Я считал, что такими половинами являемся мы с Дей. Много позже к этому добавилось философское: возможно, что опыт монады не должен быть идентичным. Когда я стал интересоваться астрологией, то выстроил нашу совместную космограмму – на рисунке получилась очень гармоничная фигура.
С двухтысячного по осень две тысячи второго мы часто и много общались, иногда ежедневно. Я не умел дозировать себя. Звонил, приходил в гости, вместе гуляли и ездили на природу. Один из первых визитов к Дей, еще на квартире ее родителей: телефонный звонок, межгород, Звездочет. Его голос в трубке слышно не было, но сразу был вопрос: кто у тебя в гостях? И конец короткого разговора: я тебя тоже!
Дей была возлюбленной Звездочета, и как она однажды проговорилась одной приморской даме о их отношениях: «Ты думаешь, я его к себе привязать не пыталась? Еще как пыталась!»
До Корабля в жизни Дей были семинары учеников Ошо и та самая закрытая целительская школа, откуда Дей сразу же сбежала. Звездочета не было на ее первом Корабельном семинаре, и не он был причиной того, что она осталась на Корабле. На момент их встречи он был разведен, а она рассталась со своим парнем, я не знаю, что было в их любви, но он заботился о ней, и мне даже казалось, что в какой-то степени заменял ей отца, с которым Дей не очень ладила.
Звездочет был моим Учителем, и ревновать к нему или гневаться на него для меня было немыслимо. Что делать в такой ситуации, я не знал, поэтому решил попросить совета у Кости: пришел в гости к Дей и попросился отправить с ее адреса письмо, потому что своего почтового ящика у меня не было, и работать в интернете я тогда еще не умел. Дей в письме Косте набрала пару слов о том, что это письмо от Андрея, после чего уступила место и стоя ко мне спиной изредка поторапливала, потому что свои эмоциональные строки я набирал очень уж долго.
Через какое-то время Дей принесла на группу лекцию ВС, которую ей прислал Костя:
Если человек пишет письма, то он работает над расщеплением грубых водородов, вплоть до уровня Н-48. Внешний хаос превращает в согретый своей атмосферой участок тепла. Это тонкий вид сэлф-ремэмбори. Он кормит пятью хлебами тысячу голодных.
В письмо надо заложить искренность, желание удивить, порадовать, вложить частицу своей души, отношение твоего «я» к другому человеку. Человек помнит ласку и добро. Кроме обычного бодрячества легкая интрига, провокация, но не обильная. А у вас что происходит: одно письмо – пуд астрального навоза. Ученику нужно учиться писать письма нежные, трогательные. По письму сразу видно, как писал его человек и кому он что несет: если письмо душевное, умное – это одна ситуация, а если просто отписка – то другая. Внутри вас живет солнечный свет, его надо передать через письмо. Молитва, медитация не всегда удается, а письмо быстро заставит вас собраться. В письме видно, насколько вы смогли сфокусироваться, смогли изнутри распуститься.
<…> В письмах ты даешь нечто другому человеку, и нельзя его кормить своими ошметками.
Очень большую роль играют письма родителям. Если это отец, то пусть он одубел, тут важно твое к нему отношение, ты этим самым приводишь в движение закон аналогии. Тогда и Отец Небесный к тебе лицом повернется. В Средние века письма писали друг другу только элитарные люди. Вы отображаете в письме ваш внутренний уровень. Письмо это ваш храм. Если вы хотите создать в себе ясновидческий орган, то это дает только писательство.
Вашу Золушку (которой является ваша сущность) необходимо одевать в красивые одежды. Письмо – это питание вашей собственной Золушки. Пошлешь человеку благородную мысль – и твоя Золушка воспрянет духом.
<…> Отношение к письму более существенное, чем к телефонному звонку. В письме вы даете человеку от всех своих субстанций понемногу. В такой ситуации еще на вас работает государство.
<…> Надо уметь говорить письмом, которое дает возможность подумать, собраться. Письмо дает возможность погрузиться в глубокие недра и высечь из себя огонь. Письмо – это всплеск и горизонт времени по отношению к вечности.
<…> То, что вы продумали сюжет, обыграли ситуацию – это элемент вашего вертикального творчества. Можно писать мало писем, но достаточно содержательных. Если писать каждый день по одному содержательному письму, это значит <что ты> каждый день взваливаешь на себя крест, то есть становишься крестоносцем.
<Написание писем является обязательной дисциплиной>
Выражение «пуд астрального навоза» я отнес именно к своему письму, и следующее письмо Косте отправил примерно через девять лет. Очень скоро семинары с участием Дей стали для меня мучением – обида, раздражение, злость… меня накрывало негативами, под влиянием которых я находился почти все время семинара. Странно только, что в этом веере никогда не было удушающей ревности, хорошо мне знакомой по ранней юности.
Поездка на природу, осторожное замечание Дей о том, что наша разница в возрасте не так и велика. Меня это тогда здорово развеселило, потому что подобные идеи в голову не приходили.
Потом продолжение:
– Как ты меня воспринимаешь?
Честно:
– Я воспринимаю тебя как часть Звездочета.
Ехидно:
– Какую же? Заднюю?
И в конце прогулки:
– Дей, тебе же неудобно песок вытряхивать, когда ты на одной ноге стоишь! Обопрись на мою руку!
– Нет. Потому что ты неверно это истолкуешь.
Но за руки мы не держались и тогда, когда песка в туфлях не было. Я не смел настаивать, а она никогда не проявляла видимого желания.
Через несколько лет, когда мы уже практически не общались, получилось так, что вместе шли по городу, болтали, за разговором переходили дорогу и я фактически выдернул Дей из-под машины, которая должна была ее сбить.
– Ты специально устроил эту ситуацию!
– Дей, ты вообще в своем уме?!