А. Т.
Под флагом Корабля дураков
03. Март-июль 2000, Приморск.
На тот момент, когда я попал на Корабль, звездный час Приморска уже миновал – большими семинарами теперь именовали трехдневные интенсивы, в противовес семинарам десятидневным, которые уже больше не проводились здесь. В конце девяностых десятидневные семинары порой шли тут парами один за другим, с перерывом в несколько недель, и всегда с переполненным залом. Тогда было много приезжих, в основном из Затамска, но на моем первом семинаре практически все были местные.
После семинара иногда возникала внутри нежданная тихая радость, никак не связанная с внешними обстоятельствами. В «школе философов» в тот период я показывался редко, и очень обрадовался приглашению приходить на занятия Корабельной группы.
Самым значительным изменением моего бытия после мартовского семинара стало то, что мне случилось устроиться на работу, которая мне очень понравилась – ландшафтный дизайн. Эта волна в Приморске только зарождалась, и на некоторых объектах получалось относительно хорошо заработать. Но все же финансовая независимость появилась не сразу, и было очень неловко приходить на занятия Корабельной группы с пустыми руками, ходить пешком было привычнее. Но эти занятия были мне очень нужны.
Единая приморская группа распалась по интересам: часть людей во главе с Маргаритой стала заниматься по книжке «Небесная 911», а та часть, центром которой являлась Дей и куда входил я, занималась изучением «предисловия к введению в предисловие в Арканы». Мы собирались по четвергам на квартире у Лепихиной и занимались по книге «Египетские мистерии», – у меня был свой экземпляр, который я незадолго до встречи с Кораблем присвоил в своей «школе философов», но Дей была непререкаемым экспертом и запрещала читать что-либо самостоятельно на тему Арканов.
Со слов Дей, Владимир Григорьевич очень сожалел об этом разделении группы, и Дей пыталась – как могла – снова воссоединить людей. Ее поддерживал Звездочет, у нее был авторитет среди местных корабельцев, понимание, и у нее было сердце. В Приморске она очень долго являлась связующим звеном между уходящими в социум людьми. В одном из разговоров Дей пояснила происходящее в Приморске и распад групп: «Люди не смогли перейти барьер искренности». Пожалуй, так оно и было, тем более, что я сам был хорошей тому иллюстрацией.
Тот самый «колокольчик», о котором я услышал от Боцмана, оказался очень необычным упражнением на развитие пространственной связи: две группы из разных городов одновременно концентрировались на фотографии колокола. Наши оппоненты иногда даже могли описать обстановку и присутствующих на занятии, но наши успехи не впечатляли. На мой взгляд, ошибка была в подходе: вместо того, чтобы просто фиксироваться на картинке, Дей требовала представлять колокол объемным. В результате усилия тратились на побочные детали упражнения. Противопоставлять Дей свое мнение я не решался…
В одной из бесед на кухне Лепихиной зашла речь о какой-то работе Павича, которую бесполезно было читать без инспирации от Мастера, а также прозвучала история о том, как некий Школьный адепт решил открыть скрытое в шахматах знание: «Он изучил теорию шахматной игры, и убил в себе волшебство шахмат!»
Хуанито после семинара еще какое-то время пробыл в Приморске, и однажды мы на нескольких машинах поехали в гости к Валентину, который был очень радушным хозяином и к нашему приезду уже истопил баню. Я снова держался особняком, и из того путешествия больше всего запомнилось как мы всю ночь простояли на кухне, обнявшись в круге, и пели песни. Строку из песни «Прекрасное далеко»: «а сегодня что для завтра сделал я?» кто-то тут же прокомментировал: «А это Костя нас так спрашивает!»
В кругу Дей была справа от меня, и Хуанито, хитро посмотрев на нас, поцеловал даму справа от себя и воскликнул: «Передай дальше!» Я не умел целоваться, но прижался сухими губами к щеки Дей и замер… Дей какое-то время подождала, но все же отстранилась. Этой ситуацией эротическая часть моих отношений с Дей исчерпана полностью.
По рассказам я все же смог восстановить практику внутреннего света, и однажды с ее помощью перешел в удивительно сердечное состояние. Поскольку энергии я набрал много, а хранить ее не умел, то на этой сердечной волне отправился навестить «школу философов». Мне не были особенно рады, поскольку активного участия в их деятельности я уже не принимал, но все состоялось: я потерял ту энергию, которая была получена благодаря практике, и потом несколько лет эта практика у меня вообще не получалась. Нужно было выбирать круг общения и возвращать потерянное с помощью практики перепросмотра, которым я еще не владел.
У одной из дам, побывавших на том же семинаре, что и я, результат от практики внутреннего света был иным: у нее открылось тонкое видение, но увидела она бесовские сущности, кружащие вокруг нее. Костя порекомендовал ей покреститься в православии, что она и сделала. На семинары она потом приходила еще несколько лет.
Появление на семинаре некрещеных людей не было массовым явлением, но в результате они все крестились, хотя причины к тому у всех были разные, и описанную выше мотивацию могу отнести только к исключениям. Дей крестилась после первого же Корабельного семинара, а о Звездочете было известно, что когда крестился он, то на вопрос священника о восприемниках ответил: «Я буду сам нести за себя ответственность».
Помимо того, что с Дей я еженедельно виделся на занятиях у Лепихиной, я стал бывать у нее в гостях. В мое первое гостевание все время беседы она держала в руке перед собой нательный крестик, который вытащила из-под кофточки. Я хотел научиться читать молитвы, но получалось, что я просто копировал ее интонации при чтении, и мне это не нравилось: я хотел читать так, как читаю я, а не как я подражаю Дей.
Несколько раз мы встречались в городе, и на одной из прогулок я спросил о том, какие книги рекомендуют читать в этой Школе. Ответ Дей был таков:
– Был период, когда людям давали книги на обязательное изучение, потом стали просто предлагать, а теперь уже только информируют о том, что есть вот такая-то книга: хочешь – читай, не хочешь – не читай. Мне Звездочет привозил «Волхва» Фаулза, толстенный том!
В девяностые годы довольно многое печаталось на страницах «Иностранной литературы», поэтому «Волхв» уже был мне известен, но впечатление от него осталось смешанное.
Насколько я понял, в условиях все же были исключения, потому что позже Звездочет при мне несколько раз подкидывал ученикам книги: «Избранное» Черубины де Габриак, «Путник по Вселенным» Волошина… Лично мне в разные периоды жизни перепадали от него тексты, которые действительно были для меня важны в тот момент. Жаль только, что понимал я это далеко не сразу.
Тогда особенно часто в Школьном пространстве звучала тема работы с намерением, и в связи с этим Дей ссылалась на книги Жикаренцева, которые мне случилось прочесть как раз незадолго до встречи с ней. А у Жикаренцева работа с намерением представляла собой выработку детального плана и учитывание деталей… Меня такая рутина не привлекала! Я считал, что нужно только волево пожелать, и все получится. Только ничего не желалось. Я не задумывался над жизнью, у меня не было никаких планов на будущее, поэтому до поры до времени никаких особых проблем у меня не возникало.
Не уверен, что именно во мне увидел на первом семинаре и во время послесеминарского общения Хуанито, но он рекомендовал обязательно прочесть «Степного волка» Гессе, а совместно с Дей он же пожелал мне обязательно посмотреть «Последнее искушение Христа», – но я не ставил себе такой цели, и фильм посмотрел только через несколько лет.
От Хуанито же я впервые узнал о том, что нужно с известной осторожностью обращаться с некоторыми книгами. Как пример он привел историю Сильвера, которому Владимир Григорьевич дал на изучение какую-то книгу, но запретил выносить ее из дома. Сильвер не послушался и попал под трамвай, и в результате ему ампутировали ногу. Книга Сереброва «Мистический андеграунд» вышла только через два года, там фигурирует именно этот адепт, но его история не рассказывается.
На момент моего попадания на Корабль Дейдра была в Школе уже три года, общалась со студентами из Затамска, которые пришли на Корабль еще раньше нее, и отличалась уверенностью и редкостной преданностью Школе:
– Вот если сказали тебе на семинаре сделать то-то и то-то, то умри, но сделай!
Я ее убежденности никак не разделял, и привычно впадал в негативы.
Тогда же у меня появилась идея, которую я даже попытался отстоять перед Дей: в этой Школе вообще все неправильно учат, учат книжной теории, а нужно учить на реальных ситуациях! …и был разгромлен в пух и прах: «Ты вообще ничего не знаешь о Школе, чтобы делать такие заявления!»
Из диалогов того же периода:
– Дей, если ты хочешь пить, то не все ли равно, кто дает тебе воду?
– Нет, мне не все равно!
Команду Корабля дураков составляли для нас три человека: Владимир Григорьевич, Константин и Звездочет. Костя в какой-то степени сам рассказывает о себе в своих книгах, также он один из персонажей книг Тоонен и Александровой, но что касается Звездочета, то он почти никогда не рассказывал о себе, и только из отдельных фрагментов я могу попытаться восстановить какую-то часть его жизни.
На Корабль он попал уже взрослым, сложившимся человеком. Как он сам рассказывал: «Меня учили Костя и Гурам», и на тот момент ВС особо любил его за то, что всем житейским соблазнам Звездочет предпочитал бытийный рост. «Одновременно похожий сразу на двух великих людей: на Карла Маркса и Сократа», Звездочет был учеником известного на весь Союз целителя Медведева, прекрасно разбирался в компьютерной технике, осваивал новые для себя профессии: работал проводником, ходил в моря, организовывал концертные выступления… Много лет занимался танцами и хорошо владел гитарой. Я не могу продолжить этот список, но уверен, что это лишь небольшая часть его жизни.
Много лет Звездочет был моим духовным наставником, по сей день я считаю его очень здравомыслящим человеком, который многое знает и умеет. В таком отношении к нему я был не одинок, как говорила о нем Дей: «Ну, Звездочет-то к народу поближе, чем Костя, вот к нему и тянутся». Это действительно было так: в Приморске и Затамске авторитетом был именно Звездочет, а Костю недолюбливали, хотя и уважали.
В середине лета, 15 и 16 июля, Звездочет проводил в Приморске свой семинар, который снова шел в том же самом детском садике.
Насколько я смог понять, свой стиль ведения семинаров и свой материал Звездочет наработал не сразу, в его более ранних семинарах – по рассказам участников – можно было четко выделить элементы бизнес-тренингов, гештальт-терапию, некоторые упражнения школы Штайнера. По всей видимости, на тот момент вокруг его семинаров еще шла какая-то дискуссия, потому что июльский семинар начался с того, что Звездочет произнес в кругу собравшихся небольшую речь:
– Неверно говорить, что раз приехал Звездочет, то будет то же самое, что было недавно на семинаре. Будет тот же самый уровень, то же самое качество, но материал будет другой.
Он был представителем Школы, действовал от ее имени, и его семинары действительно соответствовали заявленному уровню.
Первой темой семинара были внутренние ценности и качества: в групповых обсуждениях нужно было установить, что вообще такое внутренние ценности, что такое качества, выявить собственные ценности и качества и расположить их в порядке собственного внутреннего приоритета.
Список ценностей и качеств я составлял самостоятельно, поэтому получился он кратким и характерным. Коррекции Звездочеты были четкими и в меру строгими. Ничего феноменального в моем списке не было, обычное хорошее ложное мнение о себе.
Как потом объяснял Звездочет, для каждого студента (участника семинара, ученика Школы) выстраивалась своя линия, и все семинарские ситуации, все коррекции были звеньями выстроенной индивидуальной цепи обучения. Поэтому нет никакого смысла описывать семинарские ситуации – это всегда будет нечто отрывочное и неполное.
Темой обсуждений и самостоятельной работы второго дня были «Законы и принципы, по которым я существую в этом мире». После обескураживающего общения первого дня я погрузился в себя, список снова составлял индивидуально и получился он достаточно негативным:
Самооправдание.
Конформизм (уход-бегство от конфликтных ситуаций).
Трусость (страх).
Бегство от ситуаций требующих ответственности, внутренней стойкости, самостоятельности, свободы.
Стремление к минимуму напрягов (пассивное).
Мнительность (гордыня).
Стремление к благополучию, иногда ценой «покупки» этого благополучия, боязнь решений.
Услужливость.
«Наездничество», стремление жить за чужой счет.
(тут Звездочет уточнил: «Нечто в духе Остапа Бендера?» Я подхватил: «Да!».. хотя понимал, что это вовсе не так, но удержать себя не мог, и почему-то Звездочет оставил это без комментариев. Позже на одном из семинаров Звездочет упомянул о том, что в некоторых суфийских школах ученика на начальной стадии обучения определяют как «лгущее животное»: он не может не лгать и контролировать свои инстинкты.)
Все упорядочить.
Накопление книг, которые так и не читаю. Сбор «карт города».
Стремление к развитию.
Лень.
Беспомощность, инерция.
Отсутствие самостоятельности.
Звездочет опрашивал каждого участника по выполненному заданию, поразило выступление Хвостатого, у которого в его «своде законов» было очень сильное ядро из эволюционных принципов. Но были у людей в их «сводах» и более простые правила: «Не давать в долг больше, чем могу позволить себе потерять» (Лепихина).
Помимо психологической части были, разумеется, танцы и энергетические практики, а также театральные постановки: в маленьких сценках народ творчески и с юмором выражал свое понимание обсуждавшегося материала. Это, конечно, было интереснее танцев, но тут отвертеться было сложнее и приходилось участвовать.
– Сейчас уже за полночь, голова отключается и начинает включаться некий иной орган восприятия, который мы и попытаемся задействовать для понимания этого текста. Господа, кто из вас хорошо читает вслух по-русски? – Звездочет достал какой-то непростой текст, и я после чтения даже пытался задавать вопросы о натуральных ладах, которые как-то относились к теме текста, но при этом сам фиксировал, что уже не понимаю ни ответов, ни связи моих вопросов с темой.
Все время семинара, не только на практиках, но и во время работы групп и свободного общения Звездочет непрерывно был на виду, не отлучаясь практически никуда.
На том семинаре я зафиксировал некоторые из его рекомендаций:
По поводу выработки концентрации внимания:
– Если вам нужно выучить что-то, а вы не можете это запомнить, то включите на полную все источники звука, которые есть в квартире: радио, телевизор, магнитофон. Этот накал даст повышенную концентрацию на материале. Не нужно отождествляться с тишиной!
По поводу набора энергии:
– Для набора энергии Солнца смотрите на него сквозь дифракционную решетку ресниц, не прямо, чтобы глаза не обжечь! Желательно делать это лежа. Лучше всего набирать энергию в тот момент, когда Солнце становится темно-красным, это на закате или восходе. Таким же образом можно брать энергию Луны: на вдохе через левый глаз втягивать энергию в себя, через правый на выдохе отдавать. Если видение развито, то можно увидеть как выстраивается тонкая петля от вас к Луне.
В контексте гурджиевской работы Звездочет рекомендовал создать себе «будильник»:
– Случайным образом остановите кассету с вашей любимой музыкой во время перемотки и начитайте на нее ряд вопросов по самовспоминанию, сделайте это раз тридцать, а потом гуляйте по городу и в тот момент, когда вопросы начнут звучать в наушниках, остановитесь и отвечайте на них. Вопросы можно взять в книге Успенского «В поисках чудесного».
– Помните, что ученик не должен делать того, что может повредить Работе. Работа должна делаться ради нее самой, а не ради результата.
– Действовать, жить, быть, – это должно быть стержнем развития.
Молитвы я еще плохо, но уже читал. Боцман научил меня как вести счет молитвам во время их произношения: на одной руке загибаешь пальцы откладывая единицы, а на другой аналогичным образом десятки. Таким образом можно не сбиться на сорока «Господи, помилуй!» и не выделывать эксперименты с дыханием, пытаясь десяток молитв произнести на одном выдохе. Звездочет добавил:
– …молитвы в основном несут в себе смысловую составляющую, а псалмы действуют уже вибрационно, там есть такие места, которые вообще непонятно, что значат. Начинать чтение Псалтыри нужно всегда со вступительных молитв, а оканчивать специальными завершающими молитвами, но если на это нет времени, то можно заканчивать сороковым или девяностым псалмами.
Молитвы работают на уровне высшей части среднего астрала, а псалмы – уже на уровне высшего астрала.
– Когда входите в храм, сначала подойдите приложиться к иконе, которая по центру выложена, и не стесняйтесь делать земные поклоны.
–– Если написано «Слава», то произносить надо: «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу». Если «и ныне:»(с двоеточием), то «и ныне, и присно, и во веки веков», а вот если «и ныне.» (с точкой), то добавлять «аминь»: «и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
Механическое произношение молитв это всего лишь принятие молитвенной позы, сколько бы раз они не прозвучали, но если при этом нет самого прошения, просьбы, исходящей из сердца, если ум блуждает, а не присоединен к молитве, то и результата от молитвы не будет. Не уверен, что все из нас в то время понимали это, я точно не понимал.
Тем, кто желал использовать мудры во время мантр, Звездочет рекомендовал замыкать большой и безымянный пальцы, и предупреждал, что при суфийских зикрах буддийские мудры бесполезны, они тогда не работают.
Ноги при «сидячих» энергетических практиках следовало перекрещивать или хотя бы скрещивать пальцы ног – уже этого достаточно для того, чтобы замыкался энерготок в ногах и энергия принудительно устремлялась в позвоночник.
После семинара собирались на квартире Лепихиной и вместе со Звездочетом читали легенду из цикла Фалеса Аргивинянина, «В саду Магдалы». Звездочет говорил о нем: «Он понял разумом то, что берется только сердцем».
Незадолго до семинара Звездочета была еще одна открытая встреча, на которою был приглашен творческий молодой парень, который так и не пришел на семинары, но которому Дей уделяла внимание, что меня неожиданно разозлило. Как потом я узнал от общих знакомых, с Дей они какое-то время встречались: «Она то приближала меня к себе, то отталкивала» – возможно, она просто хотела привести его на Корабль. А на встрече он продремал фильм «Шоу Трумена», поучаствовал в разговоре на тему возможного второго слоя этого фильма и вместе со всеми выслушал легенду из цикла Фалеса «Третье Посвящение», – читал Алекс Иванов, его голос и интонации хорошо дополняли повествование.
Я не понимал происхождения этих текстов, но был очень сильно впечатлен ими.
04. Июнь-сентябрь 2000, Приморск.
В июне состоялся еще один семинар Команды, где-то под Приморском, но я был захвачен общением на своей творческой работе и первыми нормальными заработками. Теперь я уже думал так: «Семинары в моей жизни еще будут, а объект хочется закончить вместе со всеми». На объектах заказчиков разрешалось вносить в проект свои предложения и реализовывать их, и вместе с дизайнером я ждал «того самого заказа», где будет возможность воплотить мечту – японский сад камней. Но мечта все откладывалась, и откладывалась…
По слухам, добираться до семинара было как-то не особо сложно, но когда Дей приехала, то у всех был один вопрос: «Ты сама, одна сюда добралась?!» Потому что все помнили, как на ее втором семинаре Корабля она все дни безвылазно просидела в уголочке, а Звездочет прямо туда приносил ей еду, и теперь от нее каждый раз ожидали нечто похожее. На этом июньском семинаре она беседовала с Владимиром Григорьевичем: «Ну почему же люди могут ехать на семинар, но так и не едут?!»
После семинара Владимир Григорьевич какое-то время жил в квартире Лепихиной. Квартира была предоставлена в его полное распоряжение, и Дей как-то раз поехала туда, чтобы сделать что-то по хозяйству. Получилось так, что я перехватил ее выходящей из дома, и Дей – спешащая и слегка раздраженная – разрешила поехать с ней.
В квартире Лепихиной она представила меня («приходил на семинар»), и практически сразу ушла в кухню готовить чай. Я вполголоса бросил ей вслед презрительное:
– Он что, сам себе чай навести не может?! – и заслужил осуждающий взгляд Дейдры.
У меня была с собой девяностоминутка суфийской музыки: Sirus (Caravan, 1989) и Ahura (Sufis vision. Dance meditation. 1991), которую я с разрешения ВС поставил на магнитофоне, а он предложил партию в нарды. Мне не запомнилось, чтобы за игрой мы много разговаривали, я благополучно проигрывал, но музыка ему понравилась, он специально подходил к магнитофону, прочел содержимое подкассетника. Потом пили чай, и я вышел в кухню, чтобы не слушать беседу ВС и Дей. Я не понимал принципиального различия между мутной местечковой эзотерикой, обрывками настоящего опыта и Школой, себя полагал человеком уже осведомленным во всем, и к той встрече отнесся как к заурядному случаю.
На одном из семинаров того периода Звездочет как-то сказал:
– Особенность Корабля в том, что на него невозможно выйти из социума.
Это действительно было так. Никакой рекламы, никаких обмолвок в интернете, который еще не был столь доступен. Люди приходили через людей: кто-то с кем-то работал, учился, дружил, пересекался на каких-то других семинарах. В этом плане наше с Роландом прибытие было вполне обыкновенным делом. На внешнем плане участников приморских семинаров роднило разве лишь то, что почти все были с высшим образованием и так или иначе реализованы в социуме, на внутреннем у многих внутри была тяга к чему-то еще, стремление к идеалам, мало представленным в социуме.
Девяностые годы – это своего рода бум, прорыв: издавалось много качественной духовной литературы, которую лично я купить не мог, но у меня был к ней доступ в «школе философов». Реклама различных семинаров регулярно попадалась на глаза, но были и такие школы и направления, которые в рекламе не нуждались: к примеру, ученики Ошо, стабильно собиравшие большие группы методом сарафанного радио. Попробовать сходить тогда куда-либо «по рекламке» мне в голову не приходило, но бригада по ландшафтному дизайну странным образом притягивала разных эзотериков, и у меня даже появилось новое увлечение: я стал собирать истории недошедших, людей в силу тех или иных причин эзотерику оставивших. Мне казалось, что в этом деле – эзотерическое развитие – все просто и ясно, достаточно выбрать практику и непрерывно ее делать. А там и вожделенное просветление не за горами!.. поэтому я так интересовался чужими «граблями». По прошествии времени из кучи всякой всячины могу выделить лишь немногое:
Захар рассказывал о том, как с помощью практики внутреннего безмолвия из Интегральной йоги достигал состояний, когда мир начинал содрогаться. Я смог получить такой же результат, но суть его мне была непонятна. Дизайнер фирмы, в которой мы с ним работали, с помощью той же практики изредка проявляла просто феноменальную интуицию, но было это еще до того как настал период бизнеса. Тут я смог приблизиться только к тому, что теперь вместе с ней и Захаром испытывал атаки темных – специфическое по первому впечатлению состояние. Мы все могли находиться в разных местах, но сопоставление времени говорило о том, что это не является галлюцинацией.
Самым загадочным явлением, промелькнувшим в Приморске, оказалась закрытая целительская школа: в моем кругу общения на тот момент оказались сразу три человека, которые побывали на ее семинарах, но они давали подписку о неразглашении, и кроме имени ведущего и названия школы у меня был только комплекс по набору энергии, который якобы давали на семинаре первой ступени. Семинары в Приморске эта школа больше не проводила, и выйти на них я не мог.
Одно время в бригаде работал парень, который прошел первые две ступени обучения в той самой закрытой целительской школе, но еще до их семинаров он успешно и не один год занимался медитациями и сновидениями… Никому так и не удалось толком выяснить, что с ним произошло, но бытовала версия, что в одном из сновидений он столкнулся с чем-то, что переломило его жизнь: с того дня он ни при каких обстоятельствах не поддерживал разговоры о эзотерике и полностью бросил все свои практики. От прошлого у него остались только очень хорошая способность к концентрации и иронический взгляд на наши «эзотерические» беседы во время работы. По их поводу он как-то изрек:
– Лукава ты, Кали-юга: шудры философствуют!
После «происшествия» он вел не особенно здоровый образ жизни, «жил как все», но на здоровье не жаловался. Лет через пять после нашего с ним знакомств он умер, остановилось сердце.
На занятиях Корабельной группы мы благополучно изучали Арканы, иногда смотрели фильмы, которые предлагала Дей, и обсуждали их. Не только упомянутые «Шоу Трумена» и «Юнга», но и «Красная борода», «Седьмая печать», «Имя Розы», «Скромное обаяние буржуазии»… После «Красной бороды» я впервые в жизни задумался: «Неужели никто не приходит к Добру, не пройдя через собственные страдания?» Зимой я переписал фильм «Барака» и мы как-то смотрели его на группе, но этим мой вклад в совместные просмотры того периода и ограничился.
В порядке вещей было сыграть партию-другую в нарды или карты до или после занятия. Играть в нарды я уже умел, однако большого желания «сражаться за доской» у меня не было, и когда Дей впервые предложила сыграть с ней, то в качестве отказа я пересказал ей фрагмент из Маркеса, когда к привязанному к дереву Буэндиа приходит с шахматами Мелькиадес: «Какой смысл сражаться за доской, если между нами нет вражды и противоречий?!» Дей на это только рассмеялась и объяснила суть игры с девизами. Действительно, таким образом игра уже менялась, но мне потребовалось несколько лет, чтобы сделать интеллектуальное понимание бытием. А в тот период я играл «динозаврические» партии: стремился энергетически задавить противника и волево повлиять на выпадающие цифры.
О игре в нарды Мастер говорил так:
Уметь играть в нарды – это великое дело! <Если вы играете своими ящерами, то> вы, конечно, выигрываете, но где вы при этом? Вы не играете своей душой, своей сущностью, и в этом ваш прокол. Главное – не выигрыш, главное через нарды – особое общение с человеком, настройка на его флюидацию, его токи. Надо наблюдать, что из себя в это время эманирует человек и войти с его эманациями в контакт, наблюдать, как он ходит, затем ходить самому, не бросать камни до того, как он сходит. <Иначе> вы играете не с противником, а сами с собой. <…>
<…> Человеческая партия расщепляет внутренние водороды в игроках, а звероподобная – ничего не дает, только пустая трата времени. Ну, сыграли два ящера между собой, механически, жестко. Ну, один из них выиграл, но не было душевной песни, романтического взаимодействия двух душ. Не было алхимического процесса отделения грубого от тонкого, а значит – время было потрачено впустую.
<…> играть в нарды нужно так, чтобы твой алхимический состав расщеплялся. Ты вот выиграл, ну и что? Внутри тебя не произошло никакого расщепления. Просто играли со мной твои «вальты», а не «короли» или «дамы».
С картами было проще – играли в известного мне с детства «Фараона», или «Польского дурака», по сути – это была версия игры «101». На Корабле эту игру именовали на английский манер – «last card», по одному из правил: когда у игрока остается на руках одна карта, он обязан вслух произнести «последняя карта», или «last card». Если он этого не сделал, а ход перешел к следующему игроку, то промолчавший берет из колоды пять карт, а игра продолжается своим ходом.
Если на занятии выстраивалась нужная атмосфера, то Дей предлагала прочесть что-нибудь из дневников Кости. Читали сразу по нескольку глав, а мне казалось, что так делать не нужно – лучше читать понемногу, но пытаться внутренне понять прочитанное, а не гнать хорошо уже известный группе текст скороговоркой. Тогда же я услышал записки Марины Московской, о которой было известно, что «она много путешествовала с Командой». Записки открывались фрагментом лекции Владимира Григорьевича; первые строки настолько хорошо ложились на мое внутреннее самоощущение, что я запомнил их и жил ими порядка десяти лет: «Герметический закон очень суровый, это Путь героев. Двигаться вперед по этому Пути может только узкий круг избранных».
На тот момент Звездочет характеризовал Дей так: «Дей все про всех знает!». В группе она занимала особое положение, информация к ней стекалась отовсюду, и когда в последующих странствиях мне случалось раздобыть какие-нибудь интересные тексты, я сразу же отправлял их ей. Однако, всезнайство было осложнено неболтливостью и Путем воина с его железной дисциплиной, и иногда узнать от Дейдры какую-то конкретику было практически невозможно. Тем более, что в расспросах я не был настойчив, а выспрашивать не умел.
По счастью, неболтливость не распространялась на Школьные доктрины. Некоторые из них в ее изложении звучали так:
Князь мира сего двулик: одна его грань это Бафомет (материальная жизнь и довольство ею), другая – Люцифер (нужно отрекаться от всего земного и идти к звездам). Адвайта – это учение, созданное Бафометом против Люцифера, что все, якобы, духовное, ничего не нужно, никаких стремлений.
В Светлом токе развитие начинается с того, что ученик в первую очередь проходит магическую стабилизацию: учится быть устойчивым к внешним влияниям, растит бытие. Только после этого следует стабилизация мистическая – развитие и укрепление способности не терять связь с Источником, со своей Школой. В Темном токе ситуация иная: в первую очередь ученик стабилизируется мистически, и только потом магически.
В записках Марины Московской о магической стабилизации было сказано следующее: «Это когда человек везде и всегда один и тот же: не меняет своих взглядов, идеологии, не подстраивается под других людей, их взгляды и идеологию. Не размывается».
Дей старалась держать на занятиях Школьную атмосферу; через общение с Дей, через занятия, через общение с другими приморцами и изучение доктрин я постепенно приобщался к Школе. И не всегда объяснения представали в виде лекций.
Как-то раз возвращались из поездки к Валентину, и что-то случилось с машиной Лепихиной. Мы вынуждены были остановиться, и практически сразу рядом притормозил какой-то мужчина, предложил свою помощь. Но Лепихина отмахнулась, мужчина уехал, и тут же раздался голос Дей: