А. Кустарник
В мире животных
– Как самочувствие?
– Не очень.
– Что ищешь? Зелёнку? Давай помогу.
– От тошноты есть?
– Ох ты, родненький, сейчас посмотрю, было вроде… Врача надо, Алёш.
– Не надо, мам!
– Иди ложись, принесу всё.
Я понимал, что дальше куда-то бежать скрываться я не в состоянии. Я увидел возле плиты свёрток фольги для запекания, взял его и перемотал голову.
– Ты чего, Лёш? Надо ж бинтами, а не этим, – мама потянулась снять с меня «защиту», я отстранился, чуть при этом не упав. – Осторожно, господи! Пойдем, ты ляжешь, я врача знакомого вызову, – она опять попыталась снять с меня фольгу, я застонал:
– Пожалуйста, остааааь! Так не тошнит…
– Ну хорошо, хорошо, ложись скорее.
Мы прошли в спальню, проходя мимо старых шкафов со стеклянными дверцами, я заметил череду фотографий отца, на них он ещё молодой, то в белой рубашке возле шикарного «кадиллака», то в каком-то заграничном отеле, в бассейне, а тут он в пабе, а здесь на горнолыжном курорте…
– А что, отец бывал заграницей?
– Ну конечно бывал, он же работал там, – невозмутимо ответила мама.
– Как работал там? Он же в институте работал, – я был в смятении, хоть меня кружило и покачивало, но память оставалась на месте.
– Да садись ты! И сними наконец этот плащ идиотский, вот бельё, переоденься, – она достала зелёнку и ватные палочки. – Сейчас люди придут, хоть немного на человека стань похож.
Я промямлил:
– Хорошо, хорошо.
С трудом оделся, лёг, мама начала замазывать мне раны, но боли я не чувствовал, всё будто онемело, и мысли формулировать было всё труднее.
– Откуда… у отца… была такая машина?
– Я же сказала, он работал там, был успешным, работящим, вот и заработал на такую жизнь.
– Но… он же был… военным…
– Каким ещё военным, Лёш? Ты память потерял… Тебе в больницу надо, Лёша, срочно. Что ты мне рассказывал сегодня, помнишь?
– Я не рассказывал…
– Что ты с Ленкой поссорился и с балкона спрыгнул, так?
– Я не говорил такого.
– Ну, конечно, говорил… Потом головой ушибся, бедненький мой, теперь путаешь выдумки с реальностью.
Раздался дверной звонок. Мама впустила гостей, они шумно прошли ко мне, это были врачи, их была целая толпа. Скучились вокруг меня, все в масках, один с чемоданчиком. Мамой был почётно предоставлен стул тому, что с чемоданчиком. Он присел напротив, хмуро на меня посмотрел и сказал:
– Откройте рот, покажите язык.
Рот сам открылся, язык вывалился наружу, всё было сделано не мной, а кем-то или чем-то извне. Врач, охая, закачал головой, извлёк из чемодана фонарик, стал поочередно раскрывать мне глаза, светить туда подолгу, охать, повторять «мммдэ». Я не мог шевельнуться, был абсолютно скован, неизведанная сила держала меня, замедляя мысли, нарушив связь мозга с телом, которое мне больше не принадлежало. Врач повернулся к заплаканной матери:
– Требуется немедленная госпитализация, состояние пациента крайне тяжелое… Вы бы вещи собрали ему, самое необходимое…
– Конечно, конечно, всё готово, – проговорила она.
– Так, – он вздохнул, обратившись к одному из врачей. – Подготовьте пациента.
Я не видел, что стал делать врач, стоявший в стороне, смотрел я только в потолок, но мне было страшно, безумно страшно, откуда мог взяться этот страх, когда все чувства были отключены, непонятно совершенно. Главный врач опять нахмурился и потянулся к моей голове:
– А это у нас что? Защита, что ли? – он снял с меня фольгу, я заметил, что это вовсе не фольга, а простая тряпка, врач брезгливо отдал её матери. Та со словами «Ой, не могу смотреть» вышла из комнаты.
Тем временем над моей правой рукой склонилась фигура, держа в своей шприц. Внезапно на всех полетели осколки стекла, я почувствовал, что могу шевелить пальцами ног и рук, а также поворачивать голову, мысли заработали чуть быстрее. Пока врачи отряхивались, я повернулся к окну и увидел большой металлический крюк, разбивший стекло и зацепившийся прочно за стену под подоконником, крюк тянул трос, по которому в квартиру поднимались новые гости. На улице слышались крики, визг тормозов, даже выстрелы. Главный врач заорал, тут же сорвав голос:
– Повстанцы! Приготовиться! Занять позиции!
В этот момент в комнату влетело нечто чёрное, округлое.
– Граната! – завопил один из санитаров, чёрное и округлое хлопнуло, сверкнув короткой белой вспышкой, я услышал мучительные стоны вокруг себя, сам же я перестал что-либо видеть, надо думать, как и все остальные. Постепенно зрение стало возвращаться, в окне появился Капитан Артур, он прыгнул к стене, встал за шкаф, сразу за ним появились Рви Кусай, Догер и ещё пара неизвестных. Артур опрокинул шкаф, Рви перевернул кресло, Догер подскочил ко мне и одним броском отправил в руки своим товарищам. Все они были вооружены пистолетами, но никто не собирался стрелять. Врачи в это же время попереворачивали другую часть мебели, стоявшей в комнате, прикрываясь халатами. Я оказался за спинами партизан, Догер нахлобучил мне на голову шапочку типа вязаной, но с особым серебристым покрытием, голова тут же освободилась от внедрённой силы, подавляющей волю.
– Догер, что мне делать, как помочь?
– Скрути вентиль, – он кинул взгляд на батарею под окном, я стал скручивать, как обычно, влево, Догер хлопнул меня по плечу: – Наоборот крути! До упора и дальше со всей силы.
Я прокрутил вентиль вправо, он встал, я навалился всем весом, через титаническое усилие вентиль поддался и стал, раскручиваясь, распадаться на части, как яичная скорлупа. Под ним был совсем другой вентиль или, скорее, переключатель, чёрный и матовый, с указателями в виде красных стрелок, синих и зелёных точек. Я посмотрел на Догера, тот вовсю потрошил кресло, Рви и Артур разобрали шкаф, один из парней расковырял штучный паркет, другой стоял над нами на стуле, раскинув руки, в которых он держал по горящей длинным красным пламенем свече. По ту сторону баррикад происходило схожее действо, были разобраны полдивана, два стула, стол, сервант, принимались за другую часть шкафа.
– Чива! – крикнул Догер. – Крути по стрелке два оборота.
На тот момент они уже собрали некую конструкцию, напоминающую широкий плетёный шланг, состоящий из каучуковых отрезков, намотанных на гибкие металлические пластины, скрученные в длинную дугу, вся эта конструкция собиралась из материалов, спрятанных в элементах мебели и в паркете. Я провернул ручку дважды, Догер одним движением снял круглую боковую часть чугунной батареи, к образовавшемуся отверстию он подсоединил шланг, повозился с его закреплением. Я глянул в окно, по крышам носились спецназовцы с внушателями, одни устанавливали, другие щедро поливали по нам, из нескольких окон противоположных домов также торчали стволы внушателей.
– Прокладки нет, – негромко сказал Догер Артуру,
– Подоконник, – отозвался тот.
– Точно, – он взялся за край пластикового подоконника и пальцами снизу словно пощекотал его, затем он, как ватман, стал скручивать подоконник в тонкую трубку, я аж привстал от неожиданности, задев головой руку бойца, державшего свечи. Краем глаза я заметил, что врачи уже собрали свою пушку и готовы стрелять:
– Артур! – успел я крикнуть.
– Пли!– крикнул доктор, и из широченного дула их орудия вылетел, попав точно в меня и сбив с ног, чернокожий боксёр в перчатках и шортах, как будто прямо с ринга. Никто из рядом стоявших даже не повернулся, всем было не до него, видимо. Зато на меня обрушился град ударов, я закрывался как мог, но здоровяк спокойно пробивал блоки, ломая мне голову. Вдруг удары прекратились, боксёр просто ушёл. Мою шапочку подобрал с пола Догер и, туго натянув на звенящую болью голову, сказал:
– Ну ты даёшь… Чуть лоб себе не расшиб…
– Это я сам себя так? – с лица моего капала густая кровь.
– Ага, о стену головой, ты под внушателями со всех сторон, забыл? Шапку снимешь – всё, капут.
Я глянул на врачей, их орудие ещё не было собрано. В карниз врезалась серебристая лестница, по ней быстро поднимался человек в форме спасателя, поравнявшись с нами, он достал пистолет и выстрелил в Артура, но пуля отрикошетила в сторону, словно налетев на невидимую преграду перед нами. Главный врач достал из чемоданчика рацию и стал в неё пытаться кричать осипшим голосом:
– Отставить! Прекратить стрельбу! У вас там тоже мозги поотшибало? Может, шапочки себе сошьёте, господа хорошие? Спускайся вниз, народ успокаивай.
– Почему пуля отскочила? – я спросил у Догера.
– Огнестрел обыкновенный, то есть любое тебе известное оружие, легко ограждается закалённым пламенем, но это только от простого, вот пушка, которую они делают, – она пробьёт защиту влёт, – Догер посмотрел на парня со свечами.
– Догер, – рявкнул Артур, – подавай! – Догер стал прокручивать вентиль.
– Шевелись! – закричал один из врачей, их оружие было тоже почти собрано
– Огонь! – крикнул Артур, из шланга вылетела плотная струя фиолетового цвета, часть врачей уцелели, кто отлежался на полу, кто успел выскочить и спрятался в прихожей, остальных же разнесло по комнате, оставив их тела кусками валяться по всему периметру, даже на люстре повисло что-то красное. Батарею забила дрожь, по стенам с потолка полилась горячая вода.
– Накопитель, – негромко скомандовал Артур, Догер повернул ручку. Оставшаяся часть врачей бросилась доделывать своё оружие, один из них убрал последнюю стенку шкафа, и я увидел внутри него диктофон, я ринулся к нему.
– Стой! – крикнул Догер.
Я подскочил, схватил диктофон, раздался истошный крик:
– Хватай!
Я бросился назад к своим, но поскользнулся на луже крови, врачи налетели со всех сторон, заломали руки, диктофон я держал мёртвой хваткой. Тут Рви Кусай, перевоплотившись в огромного дымчатого волка, бросился в самую гущу и, хватая клыками за лица, расшвырял всех их по сторонам, мы оба попятились к своим, наши открыли огонь из пистолетов, прикрывая нас, в некоторых попали, но большинство защитились пуленепробиваемыми халатами, в ответ стреляя по нам. Рви полностью закрыл меня могучим телом, поймав при этом две пули, одну в голову. Он уже почти был в области защиты закалённого огня, не хватило пары шагов. Я лежал с диктофоном в руке в безопасности, Артур окликнул Рви, тот молчал, ко мне он не повернулся. Догер негромко:
– Полная.
– Огонь, – тихо скомандовал Артур. Остаток врачей постигла та же участь, куски и ошмётки были по всюду. Я увидел в дверном проёме маму, выглянувшую из-за стены и полными страха глазами глядевшую на нас.
– Уходим на крышу, – скомандовал Артур, мы побежали к выходу из квартиры,
– Артур, а мама, её надо спасти!
Артур остановился возле мамы, повернул ко мне голову:
– Она одна из них.
– Уходи с ними, я в безопасности. И береги себя, – сказала мама дрогнувшим голосом
– Что? Мама, как?
Артур взял меня за футболку и дернул в сторону выхода.
– Береги себя, Алёша! – вслед крикнула мама.
Мы по лестнице бегом поднимались наверх.
Сбив дверной замок одним выстрелом, мы пробрались на крышу. Осмотрели пути дальнейшего продвижения, дом был окружён скорыми, пожарными, полицией, а также толпой народу, в которой не было уверенности, что она случайна. Пожарные лестницы со всех сторон стремительно вырастали в длину, по ним спешно карабкались группами по трое-пятеро люди в форме врачей, полицейских и самих пожарных. Артур подошёл ко мне, забрал диктофон, убрав его в один из карманов чёрной военной куртки, и пристально посмотрел в глаза:
– Видишь птичек? – на воздухоотводе сидела группа воробьёв. – Если ты подойдёшь, они не рыпнутся. Принеси нам на каждого по птичке.
Я, не задавая лишних вопросов, подошёл к воробьям, они сидели, плотно прижавшись друг другу, я протянул к ним руку, они чуть вздрогнули, но не разлетелись. Я аккуратно взял одного, посадил на руку, он был податлив, как дрессированный. Остальных усадил рядом. У парня, что держал свечи, они уже затухали.
– У нас минута, – сказал Артур, – пламя догорит – и они нас возьмут. Встань тут, – он отвёл меня за стенку, из кармана он достал обыкновенную лупу на рукоятке. На ободке лупы был маленький выступ, он взялся за выступ тремя пальцами и стал прокручивать его по часовой стрелке, с каждым новым витком лупа увеличивалась в размерах, как бы раскрываясь. После нескольких витков лупа стала с человечий рост, рукоятка осталась прежней, Догер придерживал край лупы, чтобы она не упала. Артур сказал:
– Поставь воробья перед лупой.
Я так и сделал, воробушек в увеличительном стекле заметно подрос
– Садись на него, – сказал Артур.
– Как?
– Через стекло.
Я протянул руки и, не наткнувшись на стекло, пальцами взялся за воробьиное оперенье. Я, как через обруч, пролез сквозь лупу к увеличенному воробью и оседлал его. Когда же я уселся на птицу, я повернулся к своим, но увидел только их ноги, я задрал голову, они стояли высоко надо мной, весь мир зазвучал иначе, слух обострился невероятно сильно, но я быстро привыкал к этому. Затем рядом поставили второго воробья, поднесли к нему лупу, и я увидел, как сквозь неё на воробья уселся Догер, так же, как и я, уменьшившись в размере, затем поочерёдно безымянные парни, у одного из которых уже затухли свечки. Капитан Артур стоял над нами великаном, держась одной рукой за ободок лупы, он влез на своего воробья и этой самой рукой, оставшейся по ту сторону лупы, крутанул ободок за выступ так, что лупа скрутилась в изначальный карманный размер, за мгновение Артур успел выдернуть руку и ей же ловко поймал летящую вниз лупу. Затем раздался оглушительный грохот, и хлынула вода со всех сторон. Наши воробьи стояли стойко. Догер крикнул мне:
– Скажи им, чтоб готовились!
– Как?
– Скажи им!
– Готовились к чему?
Догер замахал локтями, изображая крылья. Я не знал, как сказать, раздался новый грохот, и снова волной нас окатило, я машинально, чтобы не упасть с воробья, сунул руки под перья, почувствовав тепло воробьиного тела, и вдруг по моим рукам пошла судорога, она распространилась на всё мое тело, и меня начало трясти, как при эпилепсии, а откуда-то из низа живота через рот вылетали новые звуки, издаваемые не моим голосом, я не мог сам понять, что я выкрикиваю, меня наполняло на сей раз что-то исходящее не снаружи, как при внушателях, а изнутри, с низа живота. Я сосредоточился на мысли о взлёте, и, кажется, именно эта мысль, преобразуясь в птичий язык, покидала гортань. И мы взлетели. Мощное тело птицы чуть не стряхнуло меня, но руки, погружённые под перья, словно примагнитились к телу. Я обернулся, все летели за мной вслед, под нами осталась залитая водой крыша, по которой рыскали ряженые агенты. Но вспорхнувшую стайку они упустили из виду. Тепло воробья согревало, и под холодными потоками воздуха я не мёрз, хоть и весь был мокрый.
– Чивин! – крикнул Артур.
– Да!
– Скажи им, чтобы летели на северную свалку.
Я сосредоточился, мысль переходила по рукам к воробью через его тепло, и, наверное, он понимал меня и так, но внезапно я крикнул и тут же понял, что я не крикнул, а чирикнул. Мы свернули. Я прижался к птичке, стараясь не смотреть вниз, с меня снова закапала кровь, меня поташнивало, я упёрся в испачканные перья и, не закрывая глаз, смотрел в одну точку, но, несмотря на боль и дурноту, тепло птицы помогало держаться. Меня догоняли мои товарищи, они смотрелись красиво, полулюди, полусобаки в военных формах, летящие на огромных воробьях по чистому синему небу, пронзённому золотистыми нитями заходящего солнца. Мы подлетали к верхнему краю свалки, облетели её, снижаясь, потом вдруг оказались на земле, я даже не успел заметить процесс посадки. Артур подошёл ко мне, я вздрогнул, оторвавшись от дрёмы, он тяжело смотрел на меня.
