A. Ayskur
Не отпускай мою руку, ангел мой
– Ты, доверчивая идиотка, достала уже меня. Да ты заслужила такого обращения к себе, ты достойна только таких вот пьяных козлов. Что ты себе возомнила? Тебе подавай герцогов, графьев, чтобы ручки тебе целовали, цветочки дарили. Ты где живешь вообще?
– Ты чего это, Рава? – девушке показалось, что все это происходит не с ней.
Но тот уже ничего не слышал.
– А нет, тебе же летчиков хочется, вот с кем бы ты была счастлива! Как там у тебя в письмах было: «мой любимый, родной Алёша!»
– Что? – лучше бы она не слышала этих слов. А ведь мгновение назад она готова была любить Раву до конца жизни. А он, оказывается, читал ее письма? Как он посмел?! Ударив его по лицу, она развернулась и побежала прочь.
Наступало серое, мрачное, совсем не весеннее утро, и вокруг все отчетливей были видны степь и река. Вот ее спасение, подумала Лия, река, которая все смоет, очистит ее. Она бросилась в воду и стала плыть на середину, но вскоре почувствовала, как руки Равы схватили ее и потащили к берегу. Она отчаянно вырывалась, но он был сильнее. Они уже были на берегу, когда грянул гром и спасительный майский долгожданный дождь хлынул как из ведра. Разом остановившись и посмотрев друг на друга, схватились за руки и побежали к старой знакомой лодке. Сидя под ней, они видели в прорехи, как сверкала молния и о берег ударялись разбушевавшиеся волны. Мокрое платье прилипло к телу Лии, и она начала потихоньку дрожать. Увидев это, Рава обнял ее и попытался согреть, крепко прижимая к себе. Он был без рубашки, было видно его мускулистое тело. Оно было напряжено. Лие показалось, точнее, она ждала, что он поцелует ее. Так было в книгах и фильмах. И она была готова к этому. Но он вдруг спросил:
– А откуда ты придумала этого летчика и почему Алёша?
Она посмотрела ему доверчиво в лицо и призналась:
– Помнишь фильм «Баллада о солдате», там герой Алёша, такой красивый был.
Рава, конечно, не помнил. Да вряд он смотрел его.
– Ты живешь в другом мире. Тебе нравится читать книги, влюбляться в киношных героев, но в жизни все не так, неужели ты не понимаешь? – глухо сказал он.
Девушка оторвалась от него.
– Как в жизни? – голос у нее задрожал от негодования.
– А вот так, – сказал он, махнув рукой в сторону затона, напоминая о событиях ночи.
– Так значит? Вот как ты думаешь обо мне?! – Лия оттолкнула его от себя. – А может, тоже хочешь меня попробовать? А что, давай, ведь сколько девчонок о тебе мечтает, а я вот она, здесь?
Рава оторопел и смутился.
– Вот так-то лучше, – сказала Лия удовлетворенно и стала вылезать из-под лодки. Дождь так же внезапно, как и начался, прекратился. Стало светло. Они стояли друг против друга еще несколько минут назад почти любимые, а сейчас как непримиримые враги. Ее уже понесло, и она не могла остановиться.
– Что, мамочку боишься? Ну, конечно, вам же подавай скромную, безмолвную работягу из приличной семьи, чтобы слова не могла сказать. А здесь неженка, которой цветочки на праздники надо дарить, – она гордо засмеялась от своей наглости и посмотрела на стоящего перед ней парня. И оторопела от перемены, произошедшей с ним.
Он в упор смотрел на нее безразличными ставшими стальными глазами и жестко произнес:
– А мне такие, как ты, не нужны, пусть с тобой Гоги забавляются. Я предпочитаю хороших девочек. Пошли давай, пока снова не вляпалась в историю. Мне надоело тебя спасать.
И Лия обреченно повиновалась. Она тоже от всего устала, и ей хотелось одного, чтобы этого утра больше не было в ее жизни. Он снова крепко держал ее за руку, как тогда зимой, словно боялся, что она убежит. А ей хотелось, чтобы он ее обнял, прижал крепко к груди, ей просто хотелось, чтобы ее пожалели и поняли. И просто любили! Но Рава молчал, и девушка покорно шла за ним, как нашкодившая девчонка. Уже дома, стоя у дверей, она тихо сказала ему:
– Я уеду, не бойся. Ты больше меня не увидишь! – И добавила: – Жаль, что Алёша очень похож на тебя.
И не глядя на оторопевшего от ее слов парня, забежала домой.
Глава 5. Расплата
Рава пришел к себе и долго не мог уснуть. Он вообще не любил спать по утрам, и эта ночь выбила его из колеи. Тогда он встал, по привычке добежал до канала, проплыл несколько километров и вернулся, когда весь дом уже проснулся. Шум говорливой матери и тихий голос отца пробудили в нем нежные чувства, он любил своих родителей.
Предки Равы в революцию были репрессированы и переселены в эти края. О чем его родичи предпочитали не распространяться. Родители всегда помнили об этом событии из рассказов близких и берегли редкие реликвии той жизни, в основном фотографии. Бабушка Равы происходила из семьи знатных купцов и очень гордилась тем, что когда-то даже была на приеме у губернатора Оренбурга, где был сам царь Николай II. У нее каким-то чудом сохранились серебряные монеты с его портретом, и все ее воспоминания были о дореволюционной жизни. По ее словам, жили они богато, им принадлежало много земель, торговых предприятий. Но с приходом революции знатность закончилась, а НЭП и вовсе семью раскулачил, и новые люди выслали их в эти забытые богом места.
Советскую власть они тихо ненавидели, но быстро поняли, что здесь с ней можно договориться. А главное, они смекнули, что их образование дает им кучу привилегий в этом краю, где местное население было сплошь безграмотным. Это были тяжелые времена выживания, но их спасала огромная тяга к жизни, они верили, что когда-то все вернется на свои места. Со временем дед Равы стал директором первой школы, выучил своих детей, они стали немногими, кто в то время закончил институты. Будучи студентом, его сын стал комсомольцем, тоже немыслимое дело детей раскулаченных, но, видимо, край этот был так далек от центра, что его руки просто не дотянулись до сих мест. Потом отец Равы вступил в партию, и карьера пошла. Был начальником стройки, а потом с появлением гидроэлектростанции возглавил ее. Татарские семьи были крепкими и духовно, и материально, чем вызывали зависть со стороны разномастного здешнего населения. Духовность они поддерживали чтением книг на своем языке, и в первую очередь Корана, который к восьмидесятым годам запрещали только публично. На всех мероприятиях от свадьбы и до похорон не обходились без священников, которые совершали обряды и скрепляли браки. Татарские муллы были очень грамотны, поэтому им беспрекословно верили и делали все, что они говорили.
Мать Равы была властной женщиной и, в отличие от отца, не получила светского образования. Но дома командиром была она, и ее громкий голос был слышен порой во всем поселке. Отец же, наоборот, был человеком незаметным, интеллигентным, говорил тихо. Удивительное дело, его все слушали и подчинялись. На работе его знали как одного из самых компетентных и грамотных специалистов, под его началом работала не одна сотня людей. Но домой он приходил усталый, поздно и превращался здесь в подкаблучника жены. Называл ее «аникай», что означало мамочка по-татарски, и никто в доме этому не удивлялся.
Рава был младшим, сестра была намного старше его. Мать души не чаяла в единственном сыне, продолжателе рода. К тому же своей статностью и светлым обликом пошел в деда по материнской линии. За это ему прощалось все. Ему единственному аникай разрешала делать все, за что другие могли быть наказаны, но удивительное дело – балбесом он не стал. «Все-таки гены – великое дело», – с гордостью глядя на сына, думала она. Да и мамочка на самом деле зорко следила за ним. Ведь на него возлагались большие надежды: он должен был продолжить дело отца и когда-нибудь стать крупным начальником. А может даже пойти по партийной линии, что считалось самым большим везением. До поры до времени Рава тоже так думал, он занимался спортом, старался хорошо учиться, все в его жизни было расписано по часам.
Но в шестнадцать лет с ним что-то произошло. Он все чаще стал пропадать вечерами, его стали встречать в компании девчонок не самого лучшего поведения. Аникай вначале попыталась воздействовать на него словами, потом подзатыльниками, но без пользы. В одном она была непреклонна – домой он должен привести только невестку-татарку. Причем ту, которую она ему укажет. А таких было не так много. Хоть все здешние татары жили компактно и никак не хотели ассимилироваться с местным населением, жизнь диктовала свое. Все чаще их дети женились на русских девушках или убегали с русскими парнями. И скромницами молоденькие красавицы-татарки не очень хотели оставаться. Но мать Равы методично выискивала среди них одну-единственную, которая должна была стать ее невесткой и ее рабой. Но она была все же мудрой женщиной. Поэтому, посоветовавшись с врачом, своей старшей дочкой, она перестала давить на любимого сыночка.
– Гормоны, – сказала аникай, – перебесится, и все пройдет. Какие его годы!
И стала еще внимательнее и нежнее к сыну.
И того действительно уже через год нельзя было узнать. Он стал еще больше следить за собой, вернулся к тренировкам, стал посещать досаафовский авиамодельный кружок. И в один прекрасный день уже перед самыми выпускными экзаменами ошарашил родителей: «Иду в летчики».
У аникай отвисла челюсть, а папа вдруг громко заговорил на русско-татарском каламбуре: «Син, балакай, чего?» («Ты что, сынок? (тат.)) И вдруг, сняв очки, стал старательно вытирать глаза, которые стали неожиданно красными. Мать тоже повела себя не как обычно – расплакалась. Этим они просто его сразили. Он всегда считал своих родителей очень сильными людьми. И только потом понял, что они не могли представить себе, что могут потерять сына. Ведь летчики порой погибали, и свидетельством тому была могила на их городском кладбище, где был захоронен экипаж самолета, который упал практически на глазах всего города.
Но его родители не знали главного, что только летчика видела в своих снах девушка, которую он полюбил. Удивительно, что до десятого класса он не обращал особого внимания на Лию. Но однажды в соседнем классе вдруг увидел ее. Скромную, незаметную. Но на самом деле самую красивую девчонку из тех, кого он встречал. Несмотря на то, что он всегда выбирал себе в подруги самых ярких, самых безбашенных девчонок, в душе он мечтал повстречать вот такую девушку. Нежную, возвышенную, с натуральными русыми волосами, с большими зелеными глазами. Он даже удивился тому, что Лия была словно списана из его глубоко спрятанной внутри себя мечты. Это не были гормоны, о которых говорила мать, и это не была очередная симпатия. Ее нежная, неброская красота, манера говорить и даже та надменность, а скорее аристократизм, который пугал всех мальчишек, ему казались верхом совершенства. Именно о такой гордой и совершенной во всех отношениях девушке он всегда мечтал. Своим умом самца он понял, что такая девушка никогда не изменит своему возлюбленному и будет верна ему всю жизнь. В тех по-детски романтичных письмах, которые он отобрал у Вальки и прочитал их, она писала так красиво и нежно о своей любви к придуманному ею герою. И хотя называла его русским именем, Рава подумал, что она обращалась к нему. Его пробирала внутренняя дрожь от чувства, что такая девушка будет однажды принадлежать ему. Ведь в письмах был придуманный герой, а он живой, он рядом. Он запросто мог воплотить ее мечту в реальность. А главное, он хотел посвятить свою жизнь отныне только одному человеку – Лие. Но вот хотела ли этого она? Тогда он на Новогоднем вечере послал за ответом Гогу и даже не удивился, услышав отказ. Как могла еще вести себя девчонка его мечты? И от этого он еще больше влюбился в нее. Не выдержав, на следующий день сам пошел к ней во чтобы то ни стало добиться ее благосклонности.
Первая встреча, их скромный диалог стали для него сюрпризом. Он, конечно, ожидал чего угодно, но не такой наивности и чистоты. Все же ей было не четырнадцать лет. Испорченный вниманием, благосклонностью женского пола, он был сражен ее доверчивостью и в тоже время твердостью характера. И испугался, что не сможет ответить ей взаимностью. Но когда произошла эта история с письмами, его словно огорошили и обманули. Выслушав рассказ Гоги, он поверил всему и был просто убит, он был поражен коварством девушки, которую возвел на вершину Олимпа. Как она могла притворяться такой чистой, нежной, целомудренной, а на самом деле иметь отношения со взрослым мужчиной? Но потом он вспомнил, как она бежала по коридору в слезах и решил поговорить с Валькой. Ей он, конечно, не очень доверял, слишком часто она была объектом обсуждений пацанов. А Гога даже хвастался, что они были близки. Если Лия дружила с такой подругой, вряд ли она от нее чем-либо отличалась. Впрочем, у него не было другого выхода, и, поймав Вальку на перемене, он потребовал письма. Та не особо противилась, ему показалось даже отдала их с удовольствием. «Хороша же, подруга», – подумал он тогда. Эти письма он потом перечитал много раз и даже положил одно из них себе под подушку и, кажется, знал некоторые строчки наизусть. Эти послания придуманному герою заставили его поменять планы на жизнь: он решил стать летчиком. Рава достал письмо и снова прочитал несколько строк:
– «Милый мой Алёшенька! Ты не представляешь, как я скучаю по тебе, как каждую минуту смотрю в небо и вижу там твой самолет. Я знаю, ты тоже думаешь обо мне. Нет такой силы, которая разлучит нас с тобой, мы будем любить друг друга всегда, что бы с нами ни случилось. Если вдруг однажды ты не вернешься ко мне, знай, что больше мне жизни не будет. Я не смогу дышать, если в этом мире не станет тебя. Любимый, я благословляю тебя и молю Бога, чтобы он вернул тебя мне живым и невредимым…» – От переполнявших его чувств Рава не удержался и поцеловал письмо. И тут же с гневом вспомнил то, что произошло ночью.
Его обожаемую девушку чуть не сгубили, и кто – Гога! Трус и мерзавец, который считал, что все девчонки должны быть его. Это значило только одно, что он не сможет оставить Лию. Ему надо быть рядом, потому что может найтись и другой такой, как Гога. Этого только не хватало.
У него проснулось чувство ревнивого собственника. Все-таки гормоны, о которых говорила аникай, никуда не исчезли. И он еще был так юн. Он решительно пошел на кухню, где пила чай мать, уже проводившая отца на работу.
– Ой, бабикайим (малыш – тат.), садись. Вон кыстыбый (нац. угощение татар) твои любимые сделала, давай чай пить, – засуетилась та у стола. – Как прошел выпускной, балам?
– Аный (мама – тат.), сядьте, пожалуйста, – он взял мать за руки и насильно посадил ее на стул.
