Федор Раззаков
Скандалы советской эпохи

Крамольный ВГИК

В конце 1958 года в эпицентре скандала оказалась «альма-матер» советских кинематографистов – ВГИК. Большую разгромную статью про него опубликовала «Комсомольская правда». Материал назывался «На пороге большого экрана» и принадлежал перу двух журналистов – В. Ганюшкина и И. Шатуновского. А поводом к «наезду» на Институт кинематографии стал инцидент, который случился на одной из студенческих вечеринок. Цитирую:

«В тот самый момент, когда подвыпившая компания собиралась встать из-за стола и приступить к танцам, один из молодых людей сообщил, что приготовлен сюрприз.

– Послушайте «капустник», – объявил он, включая магнитофон.

Оказывается, четверо участников вечеринки заранее сочинили и записали на магнитофонную ленту дурно пахнущие текстики. (Это была пародия на историко-революционную пьесу, где фигурировали Ленин, Сталин и другие большевики – герои октябрьского восстания 17-го года. – Ф. Р.)

– Пожалуй, это не слишком остроумно, – раздался чей-то голос, когда «капустник» был прослушан. – Запись лучше всего стереть…

Вот и все. Ни у одного из четырнадцати молодых людей, отмечавших на дому у студентки Наталии Вайсфельд (в писательском доме у метро «Аэропорт». – Ф. Р.) «день рождения IV курса сценарного факультета», не нашлось более резких и точных слов для определения того, что здесь произошло. Никого не возмутило, что четверо их однокурсников, гнусно кривляясь, оплевали все те высокие идеи, в которых клялись публично на комсомольских, студенческих собраниях.

Запись стерли и перешли к рок-н-роллу.

Но комсомольская организация Всесоюзного государственного института кинематографии, естественно, не могла пройти мимо этой мерзостной истории. (О том, каким образом во ВГИКе узнали об этой записи, в статье не говорится, но догадаться не трудно: среди четырнадцати участников той злополучной вечеринки нашелся стукач. – Ф. Р.) Студенты младших курсов – многие из них пришли в институт уже с производства – потребовали исключить из комсомола и вуза сочинителей «капустника» Владимира Валуцкого, Дмитрия Иванова, Владимира Трифонова, Дайю Смирнову (она прославилась как актриса, снявшись в роли возлюбленной Ивана Бровкина в популярной кинодилогии 50-х «Солдат Иван Бровкин» и «Иван Бровкин на целине». – Ф. Р.), организатора вечеринки Наталию Вайсфельд, а также Валерия Шорохова. Но у них нашлись и друзья-заступники. В дирекцию института поступали петиции в защиту Валуцкого, Трифонова, Иванова… Студент пятого курса Борис Андроникашвили (кстати, на тот момент он был мужем студентки того же ВГИКа Людмилы Гурченко. – Ф. Р.) уговаривал комсомольское собрание проявить снисходительность:

– Ребята пошутили, пусть шутка получилась не совсем уместной, допускаю, но кому какое дело до того, что кто-то где-то неудачно пошутил?

Дайя Смирнова вышла на трибуну, чтобы показать собранию железнодорожный билет.

– Я тороплюсь на съемку в Киев, – объявила она. – У меня нет времени. А вы уж тут решайте, как хотите.

Собрание решило исключить из комсомола Дайю Смирнову и Валерия Шорохова и просить дирекцию отчислить их из института.

«Защитникам» удалось отстоять Трифонова, Валуцкого, Иванова, Вайсфельд. Однако члены бюро Рижского райкома комсомола, внимательно разобравшись в этой истории, поставили все на свои места: людям, осмелившимся клеветать на советскую действительность, не место в комсомоле. Не могут быть сценаристами, не могут создавать произведения искусства, нужные нашему народу, лгуны и двурушники, у которых на языке одно, а в мыслях другое.

Шестеро молодых людей, которые всего через год готовились получить дипломы сценаристов и выйти в жизнь, были исключены из комсомола и отчислены из института. Между тем четыре года их всех считали во ВГИКе способными, талантливыми…

В райкоме комсомола, пытаясь оправдаться или хотя бы найти «смягчающие вину обстоятельства», Владимир Валуцкий распинался по поводу своей творческой биографии:

– Мое творческое лицо характеризуется следующими моментами… Надо разобрать все аспекты моего творчества… Детальный анализ моих произведений…

Члены бюро райкома недоумевали: откуда у этих молодых людей такой апломб, такая самоуверенность? Ведь пока их «творчество» ограничивается семинарскими, курсовыми работами, причем в этих работах «творческое лицо» Валуцкого, Трифонова и других выглядит в достаточной степени уродливо и дико!..

Формалистический подчас культ ремесла, который ощутим во ВГИКе, пренебрежение идейностью, содержанием – вот корни, обеспечившие пышное цветение на институтской ниве «творческих индивидуальностей» вроде Трифонова, Валуцкого, Смирновой и им подобных…

Комсомольская организация должна воспитывать будущих мастеров советского искусства в духе непримиримости ко всяческим проявлениям буржуазной идеологии, бороться с ее тлетворным влиянием. Не из западных ли боевиков, просмотром которых, опять же с точки зрения ремесла, так увлекаются некоторые студенты ВГИКа, перекочевывают в их работы «зеленые леопарды»? (Так назывался студенческий этюд Д. Смирновой. – Ф. Р.)

Пора, наконец, повысить ответственность преподавателей, мастеров за воспитание смены. В самом деле, может ли уделять достаточное внимание своим питомцам руководитель мастерской художественного фильма режиссер Г. М. Козинцев, который живет и работает в Ленинграде и лишь наездами бывает в Москве? Да и многие другие мастера, живущие в Москве, редко радуют ВГИК своим присутствием…

ВГИК должен готовить идейно закаленных, зрелых мастеров советского кино. Для этого у него есть все возможности».

Уже в наши дни тогдашний секретарь комитета ВЛКСМ ВГИКа Армен Медведев вспоминает следующее:

«Сергей Аполлинариевич Герасимов повел целую бригаду студентов, и меня в том числе, в „Комсомольскую правду“ объясняться в знаменитой Голубой гостиной. На этой беседе Герасимов говорил о славных традициях советского кино, которые претворяются, переплавляются и множатся во ВГИКе. Но почему-то его там критиковали наряду с другими мастерами за снисходительность и попустительство собственным студентам.

Я помню, тогда в зал вошел А. И. Аджубей (главный редактор «Комсомольской правды». – Ф. Р.) и меня поразил его какой-то стеклянный, равнодушный взгляд. Он посидел немножко, послушал и ушел. По-моему, никаких последствий нашего похода не было. Ни опровержений, ни других, более объективных, статей…»

Несмотря на громкий резонанс от этого скандала, он не поставит крест на судьбе его героев. Да, они были исключены из ВГИКа, однако сумели найти себе место в других сферах деятельности – на радио и телевидении. А один из этих людей чуть позже и вовсе сумеет вернуться в кинематограф – Владимир Валуцкий. В начале 60-х он восстановится во ВГИКе, и в 1964 году благополучно его закончит. И в последующие годы прославит свое имя, написав сценарии сразу к нескольким советским блокбастерам: «Начальник Чукотки» (1967), «Семь невест ефрейтора Збруева» (1971), «Приключения Шерлока Холмса» (1980–1983), «Зимняя вишня» (1985).

1959

Вредные «ландыши»
(Гелена Великанова)

В конце 50-х самым распеваемым шлягером в СССР была песня композитора Оскара Фельцмана и поэтессы Ольги Фадеевой (Клейнер) «Ландыши» в исполнении Гелены Великановой. В общем, вполне безобидная танцевальная песенка о любви. Однако именно эта безобидность и непритязательность и стали поводом к тому, что эту песню власти объявили вредной. Дело в том, что тогда советское общество было в очередной стадии рывка к светлому будущему (даже лозунг появился соответствующий с легкой руки Хрущева: «Догоним и перегоним Америку!»), и от деятелей искусства «сверху» требовали создавать как можно больше гражданственно-патриотических произведений, должных нацелить молодежь на серьезные дела. Но поскольку призыв этот был услышан далеко не всеми, в искусстве была объявлена очередная война с пошлостью. В песенном жанре ее жертвой стала песня «Ландыши». Именно она стала своеобразным эталоном пошлости в советской эстраде, и редкий критик или любой, кто писал о музыке, не обходился без того, чтобы не припечатать этот шлягер к позорному столбу. Чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, приведу в качестве примера одну из подобных публикаций.

16 мая 1959 года в «Комсомольской правде» была опубликована заметка Вл. Воронова под названием «Ландыши в жизни и литературе», где писалось следующее:

«На молодежных вечерах, с эстрады, по радио слышится в последнее время легкая, бесхитростная песенка:

 
Ландыши, ландыши,
Светлого мая привет.
Ландыши, ландыши,
Белый букет…
 

Как говорят в магазинах, торгующих пластинками, песня «пошла». И цветут сейчас эти «Ландыши» в городах и рабочих поселках, на полевых станах, в тракторных бригадах и колхозных клубах…

Ландыши не обязательно должны быть цветами. Мы вспомнили о них скорее в значении символа, как о тех «скромных цветах» поэзии и прозы, которые одни критики называют мелкотемьем, другие – мелкодумьем. Сама по себе природа «ландышевой литературы» ясна: поверхностное, бездумное восприятие жизни, нежелание или неумение осмыслить ее…

Конечно, каждый волен заниматься тем, чем хочется, но, если говорить по большому счету, для поэтов сейчас такой непочатый край работы, что вряд ли писание «ландышевых» стишков следует признать лучшим времяпрепровождением…»

Песню «Ландыши» склоняли на всех углах на протяжении нескольких лет. Год спустя – 17 декабря 1960 года – в газете «Советская культура» появилась статья композитора Анатолия Новикова под названием «Пусть завянут „Ландыши“. Приведу из нее всего лишь небольшой отрывок, где речь вновь идет о злополучной песне:

«Вряд ли нужно доказывать, сколь велико значение музыки в формировании эстетических вкусов людей и особенно молодежи. Именно поэтому так огорчительно наблюдать, как на танцплощадках, на вечерах молодежи крутят нередко одну и ту же пластинку вроде печально известных „Ландышей“. Будто и не существует в мире чудесного богатства мелодий, а есть только популярные, отнюдь не всегда высокого качества эстрадные песенки, очередные „боевики“!..»

Стоит отметить, что, несмотря на столь зубодробительную критику, Фельцман не прекратил свое сотрудничество с поэтессой Ольгой Фадеевой, и вместе они написали еще не одну песню. Самой известной из них стала композиция «С добрым утром» (1960), которая на долгие годы стала позывными одноименной и очень популярной в стране радиопередачи.

Много воды утекло с тех дней, когда вокруг «Ландышей» ломались копья критиков. Нет уже в живых самой О. Фадеевой (она скончалась в 1986 году), ни самого Советского Союза. И в нынешней России к этому скандалу уже совсем иное отношение – ироническое: дескать, из-за чего весь сыр-бор? Удивление вполне объяснимое, если учитывать, что в сегодняшней российской эстраде пошлость стала узаконенным явлением. И всякие «муси-пуси» или «магнит-болит» звучат на самых престижных сценах (вроде Кремлевского Дворца съездов), а также транслируются по Центральному телевидению на всю страну, выдаваемые как эталон подлинного искусства. И непритязательные «Ландыши» на фоне них кажутся настоящим шедевром песенного творчества.

Ату поэта!
(Евгений Евтушенко)

Известный поэт Евгений Евтушенко свое первое стихотворение впервые опубликовал в центральной печати в 1952 году. После чего в течение последующих нескольких лет превратился в одного из самых читаемых молодых поэтов, умудряясь весьма талантливо выдавать «на-гора» совершенно разные произведения: от гражданственно-патриотических до лирических, а то и вовсе «салонно-мещанских». Именно за это умение угодить самой разной публике поэту чаще всего и доставалось от критики. Хотя сам он в этой критике усматривает… руку КГБ. Дескать, однажды, в конце 50-х, он отказался от сотрудничества с этим грозным ведомством, и отныне то затаило на него зуб, мстя ему в прессе за его талант. Однако с этим утверждением трудно согласиться, учитывая, что за годы советской власти поэт умудрился побывать с визитами в 92 (!) странах. Согласитесь, если бы КГБ имел на него зуб, вряд ли бы Евтушенко вообще сумел покинуть пределы своей Родины (не случайно в эмигрантских кругах многие подозревали поэта в сотрудничестве с Лубянкой).

Между тем одна из первых разгромных статей о творчестве Евтушенко появилась в центральной печати 20 сентября 1959 года. Она была опубликована на страницах «Комсомольской правды», а ее автором был А. Турков. Статья называлась хлестко – «В погоне за дешевым успехом». В ней писалось следующее:

«Евгений Евтушенко уже не новичок в литературе. Некоторые его стихи нашли добрый прием у читателей. В то же время критика не раз указывала поэту на серьезные недостатки его творчества. Однако он, видимо, плохо прислушивался к дружеским советам. Именно об этом думаешь, читая последнюю подборку стихотворений Е. Евтушенко, опубликованную в девятом номере журнала „Октябрь“.

В одном из стихотворений поэт пишет, например, о нашем народе:

 
Гремя своими вечными веригами,
ты шел во имя чести и любви…
Тебя, Россия,
сделали великою
великие страдания твои!
 

Но ведь всей своей историей русский народ стяжал себе славу смелого бойца, воина, дерзновенного первооткрывателя, богатыря, которому все по плечу, а совсем не безответного, смиренного мученика со «страдальческими, грустными глазами».

Рядом с этой довольно неудачной попыткой поэта заговорить на большие гражданские темы стоят стихи, решительно чуждые всему духу советской литературы, воскрешающие образцы мещанской поэзии.

 
А вот недавно я был у одной
В невзрачном домике на улице Сенной…
 

В таком нарочито небрежном тоне обычно рассказывают о своих похождениях завзятые сердцееды. Увы, слова эти отнюдь не случайная оговорка в «Новых стихах» Евгения Евтушенко. У этого способного поэта в последнее время, к сожалению, все чаще появляются нотки самолюбования, чувствуется желание подчеркнуть свою необычность. И позволительно усомниться в справедливости слов, сказанных им в стихотворении «Карьера»:

 
Я делаю себе карьеру
Тем, что не делаю ее!
 

Напротив, даже судя по этому стихотворению, поэта чересчур занимают различные варианты путей к успеху.

Когда человек сам взбирается на пьедестал в надежде собрать вокруг себя кучку озадаченных ротозеев, беда еще невелика. Но когда с той же целью поэт принимается пошло судачить на интимные темы, это становится просто неприличным…

Совсем недавно в хорошей заметке о Пушкине, опубликованной в «Комсомольской правде», Е. Евтушенко говорил о своей верности традициям Пушкина, Лермонтова, Блока, Маяковского.

К сожалению, в своей любовной лирике Е. Евтушенко ориентируется на другие образцы. Лучшее доказательство этому – стихотворение «Одиночество».

 
Как стыдно одному ходить в кинотеатры,
без друга,
без подруги,
без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!
Как стыдно
в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать, краснея, в уголке пирожное…
 

Жеманное притворство и психологические «бури в стакане воды», описанные здесь, хорошо нам знакомы по стихотворениям былого кумира мещанства Игоря Северянина. И тщеславное упоение удачливого мещанина, который то захлебываясь, то с деланым безразличием повествует о своих «успехах» у женщин, – тоже вещь не новая.

Публикация таких стихов, как «Ты спрашивала шепотом» и «Одиночество», доставит Е. Евтушенко сомнительный успех лишь у некоторой части читателей, вздыхающих по виршам этого сорта. Быть может, их пылкие восторги отрезвят поэта лучше, чем суровые порицания критиков…

Странно, что «Новые стихи» Е. Евтушенко увидели свет во всей своей неприглядной первозданности на страницах солидного журнала «Октябрь».

Отметим, что эта статья станет предтечей грандиозного скандала, который разразится вокруг имени Евгения Евтушенко четыре года спустя – весной 1963 года. О чем речь еще пойдет впереди.

1960

Кто посмел прервать Хрущева
(Николай Рыбников)

Во вторник 19 июля 1960 года в газете «Советская культура» был напечатан отчет о встрече главы государства Никиты Сергеевича Хрущева с деятелями советской культуры и искусства. Встреча проходила за два дня до публикации отчета в подмосковном местечке Архангельское, на природе. Программа встречи была довольно насыщенной и включала в себя массу мероприятий – рыбалку, концерт, плавание в местном озере, обед. В конце встречи состоялась беседа Хрущева с многочисленными гостями. Один из моментов этой беседы газета поместила на первой полосе: на фотографии было запечатлено, как делегация кинематографистов в лице Сергея Бондарчука, Ирины Скобцевой, Нонны Мордюковой, Вячеслава Тихонова, Николая Рыбникова и Аллы Ларионовой от всей души смеются над очередным остроумным пассажем Хрущева. Судя по всему, фотография была сделана в самом начале встречи, поскольку потом некоторым из запечатленных на снимке было уже не до смеха. Что же произошло?

В разгар беседы Рыбников внезапно потерял всякое чувство осторожности и, когда Хрущев говорил о какой-то важной инициативе партии, внезапно прервал его на полуслове и попросил: «Никита Сергеевич, расскажите лучше про Кубу!» Не привыкший к тому, чтобы его обрывали, Хрущев весь позеленел и гневно произнес: «Газеты надо читать, там все написано!»

После этого инцидента пребывание актерской делегации на встрече продлилось совсем недолго. Вскоре к их столу подошел суровый человек в штатском и спросил: «Вы, наверное, домой хотите?» И первым за всех ответил Рыбников: «Хотим». Им подали машину, и они спешно ретировались из Архангельского. Стоит отметить, что даже в такой ситуации Рыбников не утратил своего природного оптимизма и напоследок прихватил с собой… мешок с раками.

После этого инцидента Рыбников ждал, что его карьера в кино если не прервется, то заметно осложнится. Но этого, к счастью, не произошло. Буквально на следующий день актеру позвонила будущий министр культуры Екатерина Фурцева и радостно оповестила актера: «Николай Николаевич, можете не волноваться, все обошлось. Никита Сергеевич не сердится…»

Забывчивая «звезда»
(Марина Ладынина)

На небосклоне советского кинематографа звезда Марины Ладыниной сияла 16 лет – с 1938 по 1954 год. Последним фильмом Ладыниной была картина «Испытание верности». После чего последовал разрыв как личных, так и творческих отношений с ее супругом-режиссером Иваном Пырьевым (хотя официально они развелись в 64-м), и Ладынину перестали приглашать сниматься в кино. Единственным средством к существованию для актрисы остались концерты, которые она давала по линии Бюро кинопропаганды и в составе Театра-студии киноактера. Один из таких концертов и стал поводом к громкому скандалу, выплеснувшемуся на страницы центральной прессы.

22 декабря 1960 года в «Комсомольской правде» появилась заметка Т. Кормилицыной под названием «После поцелуя…». Вот что в ней сообщалось:

«Уважаемая редакция! Наверное, вы знаете, что в августе этого года на стадионе „Динамо“ во время праздника „День кино“ (он проводился в субботу 13 августа. – Ф. Р.) произошел такой случай. Беговая лошадь, на которой выехала артистка М. А. Ладынина (на празднике она была в образе Пересветовой из «Кубанских казаков». – Ф. Р.), неожиданно понесла. Лошадь не могли остановить, жизни Ладыниной грозила опасность. Тогда на гаревую дорожку выбежал молодой человек и попытался остановить лошадь. Она подмяла человека. Но тот поднялся, снова перебежал поле стадиона и остановил бешено скачущую лошадь. Скоро зрители узнали, что храбрец – это маляр завода имени 1 Мая Сергей Романенко. Артистка поцеловала Сергея в знак признательности. Со стадиона его увезла «скорая помощь»…

Так начиналось письмо врача-пенсионерки Натальи Михайловны Федоровой. О случае на стадионе Наталья Михайловна узнала из газет (одной из первых об этом сообщила «Советская культура» в номере за 20 августа, статья называлась «Отважный поступок». – Ф. Р.). Поступок незнакомого человека тронул ее. Захотелось пожать ему руку. Наталья Михайловна написала Сергею, встретилась с ним.

Двухэтажный дом в городке Моссовета, где живет молодой рабочий, стал известен многим. К Сергею приходят друзья и незнакомые. Приносят письма со штемпелями разных городов. Рядом с Сергеем – заводские товарищи, врачи из 40-й поликлиники.

Все это взволновало, тронуло старого врача. Но узнала она и то, чего не могло постичь ее сердце: сама Ладынина даже не навестила своего спасителя.

В августе к дому Сергея подъехала «Волга». Из нее вышли две женщины. Они вручили Сергею подарок и сказали, что Ладыниной нет в Москве, – как только вернется, обязательно заедет. Но она так и не приехала… Неужели поцелуй на глазах у зрителей был лишь эффектным театральным жестом актрисы?

В Бюро пропаганды советского киноискусства, которое организовало праздник на стадионе, меня встретил заместитель директора тов. Огнев. Он с увлечением рассказывал о рискованной скачке в памятный день на стадионе, о смелости Сергея, восторженных аплодисментах зрителей. Он назвал Сергея героем и говорил о нем так, словно его поединок с лошадью был одним из номеров праздника…

Но когда разговор коснулся здоровья Романенко, тов. Огнев переменил тон:

– Внимания мы уделили достаточно.

И ответственный за организацию праздника на стадионе перечислил: три раза лично навещал Романенко, звонил в больницу, чтобы его положили на лечение. Наконец, пострадавшему дали костюм: ведь он порвал свой на стадионе.

Тов. Огнев не знал, что Сергей до сих пор не может работать, что нуждается в санаторном лечении. Не знал, потому что больше не интересовался им.

…С письмом пенсионерки Федоровой я зашла к Марине Алексеевне Ладыниной. Она вспоминает о своих переживаниях на стадионе, об опасности, которая угрожала ей, о Романенко, о своем подарке. Письмо старого врача удивляет ее:

– Не могу же я взять Романенко на свое материальное…

Марина Алексеевна не договорила. Может быть, она вспомнила в этот миг безумную скачку на стадионе и отчаянный прыжок человека, который спешил ей на помощь. Может быть, поняла, как неуместны были ее слова. Разве думал Сергей о «материальном»? Женщине грозила опасность, и он поступил так, как приказывало сердце.

Человек рискует жизнью ради другого. Прекрасен этот порыв, глубокую, живую благодарность вызывает он в людях.

Я слушаю Ладынину и вспоминаю другой случай, других людей.

…Ребенок бежал по мостовой, не замечая машины. Девушка бросилась на помощь, повредила руку, но спасла мальчишку. Его родители не дарили ей подарков, не оказывали материальной помощи. Они понимали – ее поступок не имеет цены. Но эти люди стали друзьями спасительницы своего сына, друзьями на всю жизнь.

Марина Алексеевна оборвала себя на полуслове. Узнав, что у Романенко поврежден позвоночник, что он до сих пор болен, она выразила беспокойство. Она не подозревала об этом. Не успела справиться о нем – недосуг: выезды, заботы…

Досадно напоминать о человеке, которого, казалось бы, нельзя забыть! Человеческая самоотверженность достойна настоящего, а не показного внимания».

Говорят, после этой статьи Ладынина все-таки выкроила время в своем гастрольном графике и нанесла визит своему спасителю. Правда, друзьями на всю жизнь они так и не стали. Да и не могли стать: Ладынина была слишком закрытым человеком.