Зульфия Талыбова
Сказки о любви
– Ты такой мудрый, и не скажешь, что мы почти ровесники!
– Да ведь умер я мальчишкой двадцать пять лет назад, но уже столько всего здесь навидался, что превратился в ворчливого старикана! Но моя душа ещё не настолько стара, чтобы не помнить земные желания… Я, честно говоря, так скучаю по музыке… А сыграть не могу! И встретив тебя, так захотелось вновь обернуться мальчишкой! И только чувствовать, чувствовать, чувствовать…
Майки замолчал, погрузившись в раздумья.
– Майки, а кто ты? – спросила Бетси? – Где твой покой? И почему ты… единственная душа, которая меня встретила! Как так вышло?! Ведь ты умер много лет назад!
– Я не обрел его. – Тихо признался он. – До сих пор.
– Ты неупокоенная душа! Как так? Разве такое возможно?! Неужели ты не нашёл его? Свой покой?
– Меня не оплакали, потому душа моя словно ничейная, Заблудшая, одним словом.
– Почему же так произошло?!
– Моя мать долго рыдала по мне, а потом, окончательно сойдя с ума от горя и водки, забыла, что у нее был сын. И это случилось в тот момент, когда моя душа была Заблудшей.
– Я не понимаю!
– Здесь, в мире душ, кажется, что душа находит покой быстро, но в мире людей проходит больше месяца! В эти дни живые и оплакивают умершего. Это важный этап. По прошествии этого времени, живые отпускают мёртвого, в мире душ он обретает покой. С того момента душа считается Упокоенной. Со мной так не случилось.
– И что же теперь? – с грустью спросила Бетси. – Неужели ты всегда останешься здесь?
Майки поглядел на Бетси, не в силах признаться в том, что так мучает его чуть ли не с самого их знакомства. И как он умудрился вновь полюбить то, что не могло ему принадлежать. Майки мучился этими странными чувствами, больше присущими живому юноше, но рядом с Бетси он таковым себя и ощущал.
Про себя, втайне от Бетси, он мечтал, чтобы тело ее скорее умерло.
Но тут же душу его будто что-то сковывало, он вспоминал ощущение человеческого стыда и все твердил себе, сам тому не веря:
«Радуйся каждому дню, а я буду ждать тебя сколько нужно… только бы звёзды привели тебя ко мне, только бы душа твоя лишилась тела ночью, а не днём. Только бы ты осталась здесь со мною, но не улетела звездой на небо».
Майк стыдился этих желаний. Ведь Бетси не чувствовала к нему той нежности и радости, которые он ощущал от ее присутствия.
Майк ругался на себя, но мечты о Бетси не покидали его.
***
«Интересно, сколько уже времени прошло с моего появления?» – Бетси часто мысленно задавала себе этот вопрос.
Но с Майки они это не обсуждали, хотя и чувствовалась между ними недосказанность. Майк боялся говорить об этом, а Бетси стало тяготить кладбище. Она не понимала, как Майк вот уже четверть века здесь «жил».
Ей стало скучно. Она все здесь увидела, да и в гостях засиделась.
С этим осознанием проснулась кратковременная, но резкая боль в груди, что напоминала о себе чаще и чаще. Тело звало Бетси.
– Тебе пора? – как-то прямо, но не без сожаления, спросил Майк. – Я это замечаю.
Бетси глядела на него с грустью и ей самой становилось тоскливо. Мир Майки ужасен: не обрести покоя столько лет! И умереть ты не можешь, чтобы освободиться от этой неприкаянности, ведь ты уже мертв!
Бетси казалось, что прошло несколько недель, как они встретились, но радость и сказка закончились, уступили место серости и тоске, а Майки живёт в этом годами! Бетси хотелось скорее уйти…
Они с Майки разговаривали все меньше и меньше.
Как-то Бетси забралась на ворота кладбища и ходила по ним туда-сюда, иногда пританцовывала.
Майки сидел там же и болтал ногами. Он глядел вниз и размышлял, если бы живой человек упал с такой высоты, это убило бы его?
Тут Бетси резко остановилась: в груди вновь укололо и сильнее обычного.
Ей стало страшно, и она подбежала к Майки, но споткнулась и сорвалась вниз. Майк ловко схватил ее за руку. Отпусти он ее, и Бетси упадет.
Она испуганно, но с благодарностью глядела на него и рассмеялась от волнения. Но Майк смотрел на нее печальными глазами. Он медленно перевел взгляд на сжатые кисти.
– Майк, ты ведь не…
– Бетси, – перебил он. – Наше время заканчивается.
– Нет, что ты говоришь?! – залепетала она.
Хотя Бетси и думала об этом последние деньки, но сейчас, когда она парила, словно над обрывом, ее охватил страх. Сейчас Майк решает ее дальнейшую судьбу. Их сжатые руки будто черта, разделяющая ее воскрешение от вечного скитания.
– Тебе здесь плохо? – спросил Майк. – Я вижу это. Ты не понимаешь, как можно так существовать годами? – говорил он вслух непроизнесенные слова Бетси. – А все потому, что твое тело до сих пор живёт, Бетси, только вот душа убежала…
– Майк, что ты хочешь сделать? – Бетси сильнее сжала руку.
– Вернуть тебя домой, – признался он.
В груди у Бетси вновь заныло. Теперь не переставая, долго и мучительно.
– Как же больно! – зажмурилась она.
– Тело зовёт тебя…
– Я не могу терпеть! Как унять эту боль? – невидимые слезы катились по щекам Бетси.
– Я отпущу твою руку… – тихо и спокойно, будто убаюкивая, сказал Майк.
– Мне страшно. Будет больно падать?
– Нет, – прошептал Майк. – Будто приземлишься на облачко… Но этого удара будет достаточно, чтобы вернуться в тело…
– Хорошо, только можно, я закрою глаза?
– Конечно, – Майк часто-часто заморгал.
– Нет, нет, нет! – встрепенулась Бетси, чувствуя, как друг разжимает ладонь. – Я не хочу закрывать глаза, так становится темно, и ещё страшнее, лучше я буду смотреть на тебя…
– Хорошо, спасибо! – прошептал Майк.
Он опустил голову и примкнул губами к руке Бетси.
Неожиданно началась гроза.
Ноты басового ключа взревели: гром бушевал. Тут же присоединились нежные аккорды скрипичного: дождь полил тихо-тихо, будто зашелестел…
– Природа играет для тебя, – улыбнулся Майк.
– Да, – дрогнувшим голоском молвила Бетси. – Давай, споём гамму? На счёт «си», разожми руку?
– Хорошо, – тихо произнес Майк. – Это будет самая долгая и жестокая октава в моей жиз… – он нервно рассмеялся, – смерти!
– В моей тоже! – Бетси плакала.
– Начинай…
– До, – протянула она, – … спасибо за все!
– Ре, – спел Майк, – приходи хоть изредка ко мне…
– Ми, – голос Бетси дрогнул, – только позови…
– Фа, – пропел Майк, – буду рад всегда…
– Соль, – протянула Бетси, – в груди не утихает боль…
– Ля, – спел Майк, – за все благодарю тебя…
– Си… – ее голос дрогнул.
– Бетси, живи!
***
Она приходила сюда каждые выходные. Даже охранник не препятствовал.
Она любила усесться около старой почти провалившейся могилы.
Она стелила плед, ложилась и читала книгу или долго-долго что-то писала в толстой тетрадке. Она будто отдельную жизнь в ней проживала.
«Ах, как же здесь хорошо!» – единственная фраза, которая слетала с ее губ в этом тихом месте.
Шли годы.
Теперь ее сюда привозила машина.
За рулём сидел ее муж, на заднем сиденье – малышка, ее дочь. Муж сдержанно улыбался, а девочка лепетала:
«Мама юбит писать на кадбисе!»
Она целовала ее в макушку через открытое окно и уходила на любимое местечко. Она чувствовала – ее там ждали. Впереди несколько часов умиротворения, покоя и счастья.
Прошли десятилетия.
Теперь на ее любимом местечке разлилось небольшое озерцо.
«Я буду счастлива здесь почивать!» – шептала она, уже будучи старушкой, и подолгу глядела на воду.
Теперь сюда приходят ее взрослые дети. Она же покоится около озера.
Через много лет ее внуки приносят цветы прекрасной плакучей иве, что выросла возле ее могилы.
Ее кудрявые веточки нежатся в чистой водице озера.
Здесь царит покой.
Плюшевый Габи
Жил-был на свете маленький чертенок-уголек по имени Габриэль. Для друзей Габи.
Жил Габи в печке. Весной и летом Габи и его сородичи сладко спали, а чуть наступали первые холода, чертята-угольки просыпались.
Они жили в самой глубине печки, куда не доставала кочерга. Местные называли ее чертедробилкой. Каждую ночь проходили похоронычертей-угольков – кочерга выгребала их прах, но утром во время растопки рождались новые демонята, поэтому чертиное царство угроза вымирания не пугала.
Жители могли спокойно менять место жительства, если печка им надоедала. Можно было осторожно выползти через поддувало и пробраться, например, в дровяник, найти уютное брёвнышко и впасть в спячку, ведь без огня чертята засыпали. А потом вместе с этим брёвнышком найти новое пристанище. Но если несчастный попадет в лапы кочерги-убийцы, живым ему из печки не выбраться. Кочерга бьёт по углям и лишает способности гореть, жизненные искры из чертенка выбивает!
Габи был хитренький и пронюхал, как можно уберечь себя от безжалостной кочерги: он успевал погреться и побеситься в огне, пока горели дрова. А больше всего ему нравилось, когда открывали поддувало, и под порывом ветра искры на горящих дровах вспыхивали как фейерверк! Адское зрелище!
Габи не один год удавалось удирать от кочерги-убийцы, и до сих пор его смекалистость спасала ему жизнь. Когда ему надоедало играть с огнём, он подслушивал разговоры людей снаружи. Правда, иногда треск дров мешал. А больше всего ему нравилось купаться в остывшей золе, пока кочерга-убийца не забирала ее. Габи в эти моменты улетал в иные миры, он словно смотрел мультфильм о прежней жизни тех, кто погребён в золе. Он слышал шелест ветвей и видел густые зелёные леса из пушистых елей или стройных берёзок. Он видел чудесные истории, волшебные сказки, и даже иногда сводки новостей!
Так на протяжении многих лет Габи купался в золе и многое повидал! Печка была настоящим порталом в иные миры! В этом темном горячем месте можно было отправиться в настоящее путешествие!
Габи походил на крохотного человечка (как и все чертята) – крепкого и коренастого – с чёрными-черными волосами на самой макушке, но выбритыми у висков. Габи очень нравилась такая прическа. Голос у него был низкий и немного хриплый. Зелено-карие глаза походили на орешки-миндалинки. Ногти Габи были всегда в золе – черные – небрежное напоминание о темной стороне души.
Будь Габи человеком его бы сравнивали с греческим богом – Марсом или Аполлоном. Нос у него был прямой, а губы четко очерченные и такие красивые, что Габи мечтал, как однажды какая-нибудь очаровательная чертиха захотела бы прикоснуться к ним. Габи был убежден, если это случится – угольки в ее и в его сердце горели бы даже в самую летнюю жару!
И тогда он узнает, что такое любовь…
Сколько историй узнал он про эту таинственную и непонятную любовь, но так и не понял, что же она такое?!Но непонимание не мешало ему мечтать о любви, сидя на горячих кирпичах внутри печки.
Он никому не рассказывал о своих тайных желаниях – засмеют. Где это видано, чтобы демон о любви человечьей мечтал?!
Габи изо всех сил притворялся злым демоном, нарочито шутил про ад и чудовищные пытки. У него хорошо получалось, ведь он был очень харизматичный и умел красочно изъясняться. Но ему не верили, потому что глаза светились не адским пламенем, а добротой хоть он и родился чертом. Соседи это быстро поняли и называли его Плюшевым Габи – вроде бы демон, но мягонький…
… В самой глубине печки, в щелях между кирпичами жили черти-старцы. Много они повидали в горящем пламени, поэтому и мнили себя настоящими мудрецами и тёмными философами. Был среди них самый болтливый – Игор.
Однажды Габи окончательно устал корчить из себя хозяина ада и решил обратиться к темному мудрецу. Габи знал, что тот не станет над ним потешаться или позорить. Пробрался он в самый конец печки и еле протиснулся в кирпичную щель – чуть не задохнулся, пока полз через нее! И вот дышать стало легче: он очутился в небольшой круглой пещерке. Весь пол был усыпан сухими костями. Габи сделал шаг и почувствовал, как они звонко хрустнули под ногами, словно попкорн! Видимо, от жары так высохли!
Посередине лежал рогатый коровий череп. На его рогах висели украшения – позвонки и бусы из чьих-то зубов. А на самом черепе сладко спал Игор.
Габи стал нервничать: как бы повежливее разбудить мудреца? Он помялся несколько минут, потом вдруг разозлился и рыкнул: демон он или нет, в конце концов! Игор громко икнул и скатился с черепа.
– Черти мои адские, я чуть было в раю не испил пригоршню святой воды! Ужас какой! – бормотал он спросонья.
Игор протер глаза и поглядел на гостя.
– А это ты, Плюшевый, порази тебя чума! – он улыбнулся и пошёл обниматься к гостю.
– И вам того же, учитель! – нежно приветствовал Габи. – И пусть все адские псы служат вам!
– Спасибо, чертёнок, спасибо! Ну, зачем пожаловал? Да ты садись, располагайся!
Игор показал на небольшую треугольную лодочку – высушенную человеческую лопатку. Габи улёгся в ней и с грустью поглядел в кирпичный потолок.
– Ну, уголечек мой, с чем пожаловал? – ласково повторил Игор.
– Знаете, учитель, я, кажется, устал притворяться…
– Притворяться? А кем? Неужели ты не Плюшевый Габи?
– В том-то и дело! – с грустью вздохнул Габи. – Кто я?! Плюшевый Габи! Я так стараюсь, чтобы не быть им, но у меня скверно получается…
Старый черт покачал кудлатой головой:
– Чего же ты хочешь, Габи?
– Да вот, я в последнее время и задумываюсь над этим вопросом, учитель! И устал уже сам себе врать, что не хочу быть хозяином ада! Не хочу! – звонкий крик Габи разнёсся по всей пещерке. – Стыдно признаться, учитель. Боюсь, станете меня стыдить и вовсе из чертей вычеркнете!
– Ну, говори уже, уголёк, и проверим, оправданы твои страхи, иль напрасны.
– Любви я хочу, учитель! – выпалил Габи и зажмурился от ужаса.
– Вполне себе чертиное желание!
– Неужели?!
– Ну да! А что ты знаешь о любви, Габи?
– Ну, повидал я много, пока купался в золе…
– Да, но это чужие истории любви, а ведь, сколько чертей или людей, столько и любовей!
– Как так?! – встрепенулся Габи. – Неужели нет единого образца?
– Образец есть, но как можно по нему любовь сверять, если все мы такие разные?! Одному подойдёт образец, а другой все сделает по нему и несчастным останется на всю жизнь, потому что не подошёл ему образец.
– Ничего не понимаю! – расстроился Габи.
Старый черт расположился поудобнее и начал рассказывать:
– Есть одна история… Расскажу тебе, может ты и поймёшь меня…
Давным-давно, когда на земле повсюду был ад, ревели вулканы, да разливалась лава, правил ночным небом царь грома и молнии. Все звёзды и боги подчинялись ему. Жила в то время на небе прелестная богиня-певунья. Дивный голос её звучал по всему небосводу, а облака расплывались в разные стороны, когда кружилась она в нежном танце. Царь чем дольше наблюдал за красавицей-певуньей, тем рассеянней становился, а потом и вовсе стал отвлекаться от привычных небесных дел. Звёзды зачахли, и стало как-то совсем темно на ночном небе. Царь уже было подумал, что захворал, а потом вдруг признался себе, что влюбился в проклятую певунью! Чувство это утомляло его, он как будто захворал, презирал себя и стыдился за безволие и слабость души: как это – царь вздумал влюбиться!? Он ощущал себя уязвленным! Долго он боролся с собой, но все же сдался и решил признаться в чувствах певунье и сделать её своей царицею. Вместе они властвовали бы ночным небом. Он – суровый повелитель, она – прекрасная муза. Царь уже все решил, но беда несказанная свершилась: певунья отвергла его пламенную привязанность!
– Что же с царем случилось?! – вскрикнул, не сдержавшись Габи.
– Это был удар, ведь прежде никто не смел отказывать ему. Поэтому любовь его тут же в ненависть обернулась. Чуть было не изгнал он певунью с небес на землю! Та рыдала и пела о том, как страдает. Умоляла несчастная бездушного царя не изгонять ее на адскую землю, но тот возгордился пуще прежнего, взревел грозой и громом. Такой гул разносился, что звёзды тотчас за облака попрятались! Но царь не успокоился. Начал молнии метать, и одна из них ударила в прекрасную певунью… Замерла она навеки. И лик ее прекрасный отныне и по сей день живёт на ночном небе. Иногда она исчезает, иногда видно только ее краешек, а бывает, всем лицом своим печально глядит она куда-то вверх… И что-то поёт грустное… Она – как оперная певица, что взяла минорную ноту и застыла, так и не спев ее…
– Что же царь? – завороженный рассказом, немного погодя спросил Габи.
– А что царь? Пожалел, да поздно было… Плакал, рыдал, а толку. Мечта его сбылась: певунья отныне в его власти, да только вот застыла – считай – умерла! Так вот к чему это я все веду! Скажи мне, Габи, любил ли царь певунью?
– Да, – не задумываясь, промолвил он.
– Я тоже так считаю. Но кто-то другой скажет, что он самовлюблённый болван и никогда не любил ее! И тоже будет прав! Поэтому, Габи, что для одного любовь, для другого пытка. Но я убежден, что царь по-другому и не мог любить! Его любовь такая – эгоистичная, властная, царская, одним словом. А вот, что ты подразумеваешь под словом любовь?
– Я пока воздержусь, учитель! – смутился Габи.
– Ну, хорошо, Плюшевый, раз так, я тебе ещё кое-что расскажу… Вот только не хотелось, чтобы мои слова прозвучали властно или назидательно, ведь ты хозяин своей жизни… Ну да, черт с ним, как получится! Прими свою плюшевость, Габи, и будешь счастлив! Может и так случиться, что какая-нибудь чертиха и влюбится в твою плюшевость! Понимаешь?!
– Кажется, да…
– Пока не примешь свою светлую сторону, ты и полюбить по-настоящему не сможешь! Так и будешь искать образцы.
– Ох, Игор, как мне не хочется!
– Понимаю, уголёк, понимаю… И на самом деле, даже немного завидую тебе!
– Что?! – Габи подскочил на лопатке-софе. – Мне? Завидуете?!
– Угу, – улыбнулся Игор. – Ты ведь такой необычный, что тебе даже имя придумали! Я бы гордился!
– Ох, спасибо, учитель! Мне приятно это слышать!
Не успел он договорить, как из кирпичной щели послышался ворчливый голос:
– Фу, меня сейчас просто разорвет на угли от ваших розовых соплей!
Игор и Габи замерли. Через мгновение из щели вылез маленький пузатый чертёнок.
– А это ты, Люся! – подмигнул Игор.
– Люцифер! – яро возмутился чертёнок.
– Как пожелаешь! Зачем пожаловал?
– Разбудили вы меня, – заворчал Люся.
Он уселся по-турецки в самом углу пещерки и злобно уставился на Игора и Габи. На его маленьких рожках лежала нижняя челюсть какого-то зверька. Словно тиара она украшала голову Люси, но наверняка, служила не для красоты, а как предупреждение о том, что перед смотрящими настоящий король ужаса!
Габи едва сдерживался от смеха: Люцифер и в самом деле Люся! Очаровательный, немного грубый, и такой потешный! Но вдруг неприятное и грустное чувство кольнуло в животе: Люся тоже себя выдаёт не за того, кто он есть!
– Итак, о чем беседа? – поинтересовался Люцифер.
– О любви!
Люцифер продемонстрировал рвотные позывы, и, казалось, даже позеленел!
– Поэтому я и проснулся! Такой кошмар! Хуже только рай!
– Тогда не мешай нам с Плюшевым Габи предаваться греховным мечтам о светлом! – нахмурился Игор.
– Да, пожалуйста!
– И сиди тихо! Это моя пещера!
Люся покраснел от злости, но промолчал.
– Ну, что, Габи, о чем тебе рассказать? – благодушно спросил Игор.
– А поведайте… о женщинах! Что вы знаете о них?
– Эх, уголёк мой, сколько я их повидал за всю свою чертиную жизнь: и больших и маленьких, и черноволосых, и рыжих и даже лысых, и всех этих красавиц я мог бы разделить на три царства.
– Ого! Тысяча дам, и всего три царства?!
– Да, так и есть!
– И что это за царства такие?
– Курочка, ведьмочка и…
Люся взвизгнул возмущённо:
– Отец наш тёмный, забери меня в свой адский котёл, я буду лучшим душегубом, только избавь от этих райских изменников! – он театрально припал к сухим костям на полу.
– Поясни же скорее, мудрый Игор! – нетерпеливо заерзал Габи, игнорируя Люсю.
– Начну, пожалуй, с курочки. Больше половины века назад была у нас хозяйкой милейшая женщина. Бывало, заглядывала она в печку, когда дрова подкидывала или растапливала, я так любовался ею, так любовался, что адская сущность моя таяла под ее нежным взглядом. Диковинное что-то происходило со мной в эти моменты, я чувствовал безопасность и спокойствие. Но уже тогда эти переживания не пугали меня, я не боялся растратить адскую сущность, а просто наблюдал за своими ощущениями. Я слышал ее тихий голос, такой успокаивающий даже гипнотизирующий, что бывало действовал на меня как колыбельная. Мне хотелось обниматься с ней, да и весь ее образ представлялся мне таким тёплым и мягким. Она вся словно мамочкина грудь, к которой хотелось прижаться и раствориться. Я ощущал доселе неизведанные человеческие чувства – любовь, нежность и негу. Фантазии были настолько яркими, что я чуял запах сладкого теплого молока и меда. Я даже представлял ее склонившуюся над младенцем, ее волосы распущены, и ребенок глядит на нее. Это могло длиться вечно, в этом соприкосновении взглядов хотелось раствориться. Я видел, как младенец дёргает ручками и ножками, и я так ярко представлял это, даже самому хотелось быть этим младенцем.
– Ещё поагукай! – проворчал Люся.
– И весь ее облик у меня ассоциировался с теплой пушистой курочкой с широкими крыльями, под которыми хватит места для всех птенцов. Я видел много женщин после нее: некоторые представлялась мне крупными морскими животными – касаткой или китом, а я словно маленькая крохотная рыбка примостился к ней – и так спокойно, тепло, безопасно, как в домике, – но все же все они – курочки-наседки – теплые, нежные и заботливые.
– А что же ведьмочки? – Габи слушал, открыв рот. – И разве могут быть среди наших чертих курочки? Они ведь по определению ко второму царству принадлежат.
– Бывают, и ещё как!
Люся снова подал голос:
– Да, просто ведьмочка в аду жарит грешников хладнокровно, а курочка периодически масла подливает, чтобы не подгорали!
Габи содрогнулся от его совсем уж жутких сравнений.
– Ну, Люся, ну, маньячело! Говоришь, с ведьмочками куда веселее? – тон у Игора сменился, в глазах вспыхнул огонь, и Габи увидел перед собой настоящего демона. – Пожалуй, про них лучше расскажет наш незваный гость! Да, Люся? Я хотел сказать, Люцифер!
Люся нервно хохотнул.
– Почему это я?! – проворчал он.
– Боюсь, тебя вырвет от моих уж слишком нежных описаний! К тому же я чую, что ты про это царство женщин знаешь поболее меня!
Люся прямо-таки возгордился и даже задрал подбородок выше:
– Еще бы! – самовлюблённо молвил он. – Слушай внимательно, Плюшевый, сейчас я тебе расскажу о настоящих женщинах!
Габи с лёгким недоверием, но острым любопытством исподлобья поглядел на Люсю. О чем же поведает антагонист Игора? Габи признался себе, что Люся его раздражает своим нарочито грозным поведением. И младенец-уголеныш поймет, что Люся обычный рядовой чертенок, а не кровожадный демон, но зачем-то строил из себя отца тьмы! Габи вдруг вздрогнул и прикусил губу. Солоноватый привкус крови ущипнул кончик языка: он сам такой же! И увидел в грозном Люсе свое отражение! Поэтому Люцифер так взбесил его! Не принимаешь себя истинного глубоко внутри, найдешь такого же снаружи и будешь ненавидеть! Хорошо, что Габи прямо сейчас понял, что дело в нем, а не в Люсе! Так ведь можно весь мир возненавидеть, не понимая, что сам отвергнул его изначально!
– Ведьмочка – идеал женщины! – болтал Люцифер.
Габи встрепенулся, и стал слушать.
– Повидал я в свое время и курочек противных, – Люся поморщился, – но это, скорее, мамки-наседки, а не женщины! С такими скукота райская! Взвыть охота от тоски, только агукать и остаётся, да в сиську уткнуться и ещё обмочиться для полного счастья!
– Друг мой, ты слишком утрируешь! – улыбнулся Игор.
– А ты, Игореша, не перебивай, пожалуйста!
– Молчу, брат мой темный!
– Курочки только мамками быть и могут! И любить ее можно только как мамку! Никакой дьявольщины! Может, кому такое и подходит, но уж точно не детям ада! Ах, и помню я одну ведьмочку… Красивая чертовка была, а в груди ее горели угли: сумасшедшая, веселая, подвижная. Казалось, она, как родилась на адской сковороде, так и осталась на ней – плясать и танцевать. Она жила. Она горела. Я глядел на нее, слушал ее бесконечную болтовню, а в голове летали картинки: мне хотелось вместе с ней укокошить кого-нибудь, а потом мы бы долго спорили, как избавляться от трупа. Может, кисель из него сварили бы или холодец, а потом в унитаз спустили… потом, может, мы бы разругались, но ненадолго. Потом мы бы решили дождаться ночи, чтоб тащить труп на кладбище. Там мы бы опять спорили, кто будет копать яму, в итоге решили копать по очереди. И обязательно под классическую музыку – орган Баха или фортепиано Бетховена, или тоскливую скрипку Паганини… И мы бы говорили, говорили, говорили… О великом искусстве, о классической литературе, я бы читал наизусть ей стихи…
Габи глядел на Люсю и раскрыл рот от удивления: оказывается, и этот ворчун умеет чувствовать! Вон как изъясняется! Только ему сорвиголову подавай. Удивительно, как преобразила его такая странная и сумасшедшая любовь.
– Мы с ней были бы непревзойденными маньячелами, талантливыми и одаренными, и совершали бы идеальные преступления, что никогда, ни один Шерлок не вычислил бы нас! А когда мы вернёмся в ад, будем самыми главными демонами! Представьте только: огромная сковорода, на ней гора людишек, и мы бы помешивали их периодически, чтобы не подгорали, и, конечно бы говорили, говорили, говорили… и музыка Баха повсюду, а мы все философствуем и рассуждаем о бытие…
– Под шкварчание грешников… – буркнул Игор.
Габи сдержанно хохотнул и умилительно поглядел на Люсю. Как всё-таки странно и очень интересно выражают нежные чувства злодеи и циники!
– Все это хотелось бы мне делать вместе с ней! – мечтательно произнес Люцифер.
– Какое счастье, что это невозможно! – пробубнил Игор.
– Эти фантазии очень отдают грустью и одиночеством… – не слушая, продолжал Люцифер. – И острой тоской слезливой, потому что у меня нет такой ведьмочки…
– Так в чем проблема, друг мой?! – оживился Игор. – Найти – не беда! У нас здесь и не такие сумасшедшие водятся! – совершенно искренне и сочувствующе уверял он.
– Я очень боюсь, если встречу такую, я буду так сильно ее любить, но вдруг она уйдет, исчезнет или сдохнет, в конце концов!? Что будет со мной?! Так долго ждать ее, обрести и потерять… Я не переживу этого. Поэтому пусть она живёт в моей голове…
Габи глядел на Люсю и плакал. Игор молчал и с грустью, но и с восхищением смотрел на Люцифера: открылся-таки! Но тут Люся будто очнулся от зимней спячки, встрепенулся и поучительно выдал:
– Ты же демон Габи! Где твоя жестокость! На девчонке нельзя жениться, если ты с ней не прибил людишку и полночи не проспорил что делать с трупом! Отсюда и показатель любви дьявольской – женись на той, с которой хочется это все делать! Вот мой вердикт! Ведьмочка – лучшая женщина!
– Да, вот только с ней быстрее в ад отправишься! С ней же невыносимо! Можно повеселиться, конечно, но жить? Хотя для чертей это забава и обычное дело, но, будь мы людьми, лучше уж нежную и спокойную курочку! Габи, выбирай курочку! – спорил Игор.
– Фу! Звучит противно! Ты ещё ему предложи курицу подпалить и переспать с ней! Вон здесь наверняка найдется костяшка какой-нибудь пузатенькой хохлатки! Я на нее дыхну, и будет тебе, Плюшевый, любовь всей жизни!
– Вот чертина, только о похоти и думаешь! Нет в тебе ни капли морали, только плотские утехи на уме!
– Завидуй молча, Игореша!
– Не слушай его, Габи! Повторюсь, женщины разные бывают – курочки и ведьмочки. Так вот, я убежден, надо, чтобы в твоей избраннице и та и другая были! Понимаешь?! Это и есть третье царство, только я пока название не придумал! Хотя опять же, кому надо?! Если тебе хорошо с курочкой, живи на здоровье! А если хочется сходить с ума с ведьмочкой, я благословляю тебя! Главное, с кем тебе хорошо! Соглашусь с Люсей, с курочкой бывает приторно и скучно до тошноты, а с ведьмочкой выдохнешься быстро и раньше времени в ад отправишься грешников на сковороде жарить! Но если все, что мы описали – одна женщина – тебе повезло!
– Разве может в одной женщине столько уместиться? – опешил Габи.
– Габи там и не столько уместится! – усмехнулся Люцифер. – За всю жизнь не узнаешь! Кажется, что все об ней пронюхал за тридцать лет, ан нет, ещё чего-нибудь сотворит чудесатое!
***
Как говорится, захочешь чего-нибудь, вселенная даст, только правильно попроси. Так и случилось с Плюшевым Габи. Через пару деньков после его беседы с чертями, умудренными опытом, в печке появилась новенькая. Никто и не понял сначала, что явилась гостья на постоянное место жительства, ведь она упала вместе с поленцем, что бросили в горящую печку! Оказывается, внутри деревяшки была дырочка, из которой и вылезла новенькая! До этого она жила в камине. Чертихе приелся камин и она сбежала. Долго плутала, пока не попала к дровосеку, залезла в дровяник и уютно примостилась в полене. В дровянике было очень холодно, и путешественница уснула крепким сном. Ведь если долго нет огня, чертята засыпают. Полено кочевало, кочевало и очутилось, наконец, в горящем пламени.
Тут чертиха и проснулась от долгого сна!
Черти-угольки замерли.
Прямо из пламени, эффектно и торжественно, словно главная демоница ада, выходила прехорошенькая девчушка. Только тропинки из костей грешников не хватало и забора из черепов.
Волосы у чертихи были длинные, черные на макушке, они постепенно светлели до каштанового, а на концах отливал яркой бронзой. Глаза у нее были огромные, слегка вытянутые, как у кошки, они с любопытством разглядывали новое пристанище. Все местные черти мигом окружили красавицу и стали наперебой знакомиться.
Только Плюшевый Габи стоял поодаль и с любопытством и небольшой завистью лицезрел жаркую сцену. Габи в своем воображении дошел до того, как они уже целуются в адском пламени, и так разозлился на собственные фантазии, что громко рыкнул и стукнул кулаком по кирпичной стене и уткнулся в нее лбом.
– Странно ты меня приветствуешь! – услышал он девичий голосок.
Габи медленно повернулся. Рядом стояла новенькая и приветливо улыбалась. Он оглянулся и заметил, что все занялись привычными делами, будто и не было пару минут назад торжественного вторжения очаровательной гостьи.
«Ничего себе у нее самооценка! Чересчур тщеславна, все как у чертей!» – одобрительно подумал Габи, а вслух произнёс:
– К тебе толпа собратьев ломанулась, я решил подождать.
– А ты мне сразу понравился, вот я и решила первая подойти! – смело, но не без смущения призналась она.
Габи почувствовал, как его спина выравнивается, речь звучит увереннее.
– Очень приятно! – улыбнулся он. – Так, кто ты у нас такая?
– Я не знаю, кто я, – пожала она плечами.
– Наверняка, чертиха-уголек? – подсказал Габи.
– Скорее всего, раз уж я здесь!
– А имя есть у чертихи-уголька? – игриво спросил Габи.
– Роберта! – представилась она, – можешь звать меня Бобби!
– Габриэль! Ты можешь звать меня Габи!
– Рада знакомству, Габи! – улыбнулась Бобби.
Она стояла не очень близко к Габи, но он заметил, что она пристально разглядывала его и, кажется, даже принюхивалась. На миг ему показалось, что новая знакомая проявляет к нему очень странный интерес, граничащий с помешательством. Габи обомлел: какие чудесные мысли летали в голове!
