Зульфия Талыбова
Лейси. Львёнок, который не вырос
Хозяйка
… Удивительно, с чего бы у меня быть карандашу? Но у меня есть карандаш! Я же всегда ношу с собой малиновый силиконовый пенал в форме львенка. Меня охватило странное волшебное чувство. Внутри словно произошла драка, не пойми кого с кем, и из груди вывалилось что-то живое, смелое и игривое.
– Погодите! – сказала я. – Вам нужен простой карандаш?
Девушка кивнула.
– У меня есть!
Я дала ей карандаш, а она что-то отметила в книге.
Огромные серые глаза девушки ярко светились. Никто так не глядел в автобусе, как эта девушка – беззаботно и радостно – резкий контраст среди унылых лиц в транспорте.
Я прислонила руку к груди. Там как будто кто-то сидел. Кто-то маленький, пушистый, словно плюшевый!
Я погладила рукой по груди.
Ха-ха-ха – мурлычет!
Лето
Лейси
Наконец-то, хозяйка обнаружила меня, как я счастлива!
Но ее странностям не устаю удивляться, и происходит что-то необъяснимое.
Вот она вышла из автобуса. Исчезла улица, дорога, люди, машины, вновь расстелился парк, где хозяйка видела бешеных птиц. Только сейчас… лето!
Настоящее лето! Как это возможно?!
Я поняла, хозяйка видела чудное сновидение! Ну-ка, покопаюсь я в сапиенснутых мозгах…
Интересно, в какой момент я умерла? Вернее, в какой момент я должна была родиться, но не родилась? Что поспособствовало моему не рождению? И почему я родилась именно сейчас?
Хотя это и неважно, главное, что я вообще родилась.
Бывает, что зверек так и не проявляется, и это самое страшное.
Я уже говорила однажды про зверей в вечной спячке. Если в свое время он не просыпается и не выбирается из кокона, начинает гнить и отравлять жизнь хома.
Нерастраченная подавленная сила наваливается на кокон, который по идее должен руководить ею! С помощью нее хозяин чувствует себя живым, сильным, чувствующим, но она же может его убить. Все «разлагается» на крепко спящем звере. Хомо проглатывает чувства и считает, что те растворились и исчезли, но они не могут испариться.
На внешности хома это отражается. Они обычно очень хмурые, вечно недовольные, с серым или желтоватым лицом. И частенько у них что-то болит внутри: мертвый зверь отравляет хозяина ядами, и случается беда. Злость, которую хомо вовремя не проявил, превращается в испепеляющую ярость.
Обычно хомы выбирают несколько путей, как от нее все-таки избавиться.
Например, можно убивать других хомов, или направить гниение в клетке ещё глубже и дальше в себя. То есть вредить себе: рисовать на теле булавками, гвоздями и даже убить себя.
Бедняга умирает, так и не поняв ничего, и не познав радости жизни.
Вот какие варианты могут быть, если загубить своего зверька и подкармливать его проглоченными эмоциями.
Хорошо, что я родилась. Я живая и чистая, и не гнию!
Интересно, какой вариант у моей хозяюшки?
Животных она любит, и опыты на мертвых (или живых, в зависимости от накопленной ненависти) кошках не ставит. Даже дождевых червяков не обижает! Куда же уходит энергия? Ведь со мной она не дружит (пока).
То, что с ней сейчас происходит – странно. Смею предположить, что она в коме? Вернусь-ка я в реальность. А там…
Ух, ты! Что я увидела прямо сейчас! Невозможно не похвастаться – моя хозяйка классно рисует!
Она сидела в парке на скамейке и разглядывала собственный рисунок.
На заднем фоне изображался голый лес.
Я обхватила себя лапками и застучала зубами: от картинки веяло холодом. Хозяйка рисовала, скорее всего, позднюю осень, да пусть даже лето, я бы все равно тряслась в клетке. Посередине простиралась аллея, а по обе стороны стояли мертвые чёрные деревья.
На рисунке было пасмурно. Небо заволокло облаками, которые были разбросаны пучками.
Смотрелось забавно: казалось, кто-то взял огромный моток ваты и расщепил его на сотни пушистиков и свалил на небосвод, а солнце пыталось через них светить.
По центру стояла странная девушка: беспризорная, наверное, кочующая и как будто мертвая. Девушка было бледнолицая, будто фарфоровая кукла, очень худая, почти прозрачная. Лицо с острыми ярко очерченными скулами и огромными красноватыми глазами, словно у альбиноса, вгоняли в какой-то тоскливый страх.
Губы девушка слегка приоткрыла: она что-то говорила. По ее грустным живым глазам я ощутила, что она просила о чем-то.
На девице сидело платье на бретельках темно-серого цвета. По всей ткани оттенок менялся от светлого к темному, а в некоторых местах застыли узоры-кляксы: отпечатки земли и размазанных капель крови. Подол был неровный, оборванный. Одну ногу он закрывал до колена, затем плавно волнами полз вверх до середины бедра второй ноги.
Девушка была босая. На всем ее теле виднелись тоненькие кровоподтеки и царапины…
Эта несчастная выбралась из могилы?!
Рисунок был красивым, но мертвым, за исключением глаз героини и просьбы, что лежала на ее приоткрытых губах.
Я даже как будто ее чувствовала. Чудно, но просьба жила отдельно от картинки, и я ее учуяла, как зверь. Она абстрактная, но в отличие от рисунка, взволновала меня ещё больше.
Все рисунки хозяйки похожи. Разные сюжеты, действия, люди, но на каждом один и тот же взгляд – будь то старец или мальчишка.
От этого невозможно было долго глядеть на картины: становилось жутко и тревожно. Хотелось разложить по кругу все рисунки, сесть по центру и спросить, что вам нужно?!
Рисунки хозяйки пользовались успехом. Она преуспевала в творчестве. И это хобби уже доросло то того уровня, чтобы стать ремеслом, если не искусством.
Тут я резко отвлеклась и заметалась по всей клетке, прыгая за светящейся тоненькой ниточкой, которая неожиданно спустилась от сапиенснутых мозгов. Я прыгала за ней по всей клетке, как за непоседливой бабочкой.
Это была мысль, что мелькнула в мозгу хозяюшки, и она теперь в моих лапках!
О чем же хозяйка подумала?
Она не знала, зачем рисовала просящих людей. Причина сидела очень глубоко в подсознании, но хозяйку волновало ее странное творчество. Оказывается, она ещё и рассказы жуткие писала! Даже в самиздате печаталась!
Хозяйка хотела бы разобраться, что за просьбы застыли на лицах ее персонажей.
Она жаждала правды, но боялась ее. Страх стоял на пороге перед истиной и не давал пройти, а разум ждал, когда из него вытащат причину, что мешала сосуществовать хомо и ее зверьку в дружбе – хозяйка трусила.
Подожду: долго это не продолжится.
Я же проснулась.
Хозяйка
Лето наступило!
Парк преобразился. Он стал намного красивее и напоминал лес. Деревья разрослись, а людей становилось все меньше и меньше.
И вот парк – мой дом. Мне хорошо в нем, и чем дольше я здесь нахожусь, тем более он нереальный и волшебный. Я могу делать, что угодно, и никто не может пройти в мой сад-дом, если я не разрешу.
Здесь летает много певчих птиц. Солнце никогда не гаснет, а небо всегда чистое и безоблачное.
Много-много бабочек разных размеров порхают везде. Самые крохотные, не боясь, усаживаются на мои ресницы, щекоча веки. Тонкие нити паутины парят в воздухе. Нежными прикосновениями они намертво цепляются на мое лицо и руки…
Неужели я проспала осень?!
Нет. Здесь я решаю, когда быть приставучей паутине, что по законам природы летала в сентябре.… А осень я не жду: не хочу, чтобы мир уснул. Я хочу вечно жить в лете, а осень страшная и холодная.
В парке растут цветы. Те, что распускаются в разные месяцы, в моем лете цветут одновременно: одуванчики с подснежниками, васильки с маками, ландыши с ромашками, крокусы с колокольчиками, нарциссы с пионами.
И есть здесь особое место, где я бы хотела почивать вечным сном: моя могила – маленький садик, где цветут махровые подснежники и нарциссы, и розы, розы, розы… белые красные, розовые, только жёлтых нет. Не люблю жёлтые: ядовитые, почти зелёные, не хочу… Но ещё растут яблоня и груша. Когда наступит урожай, плоды будут падать на мою могилу…
Я часто-часто заморгала. Отвлеклась на свои похороны…
Вокруг сада разрослась живая изгородь из шиповника – стена, что обвивала весь парк.
Я решила собрать букет, но заметила необычные цветы. Я наклонилась к одному, чтобы разглядеть диковинку.
Стебелёк был обыкновенный, а лепестки странные. Их было много-много, и я удивилась, как крохотная корзинка сдерживала их. Я сорвала цветок и внимательно осмотрела.
У меня опять случилась галлюцинация. Вместо лепестков на цветке сидели бумажные листья от блокнота с буквами, что я видела ещё весной подо льдом. Опять эти буквы маячили перед глазами. Ужас так резко захватил мое сердце, что я стала задыхаться, как под водой. Я «захлебывалась» воздухом – так тягостно мне стало дышать.
Цветок постепенно уменьшался в ладонях, превратившись в маленький блокнотик. Дышать было нечем, паника нарастала, и в самый ее пик от безысходности и отчаяния, я решилась открыть его.
Я жадно вдохнула, словно кто-то вытащил меня из воды, и стала медленно перелистывать странички. На каждой пестрела буква, обведенная пастой раз десять, не меньше. Тот, кто писал ее очень сильно давил на ручку: каждая буква была такая выпуклая, удивительно, как лист вообще не разорвался с обратной стороны.
Человек, что писал их, был очень обозлен или на грани срыва. Я пролистала блокнотик и прочитала:
Любите меня.
Что это? Последние слова подростка, решившего сброситься с моста?!
Я вновь почувствовала, как невидимая вода наполняла легкие, но закричала, что есть мочи и разорвала блокнот со страшными буквами.
Я бросила обрывки на землю и стала яростно топтаться по ним. После я кричала, словно сумасшедшая и тут же захотела убежать так далеко, где бумажные лепестки не преследовали бы меня.
Я побежала вон из парка, но он все не заканчивался. Я неслась так быстро, что пот катился ручьем, но сад не отступал и даже не менялся. Я топталась на месте! Неужели я мчусь по беговой дорожке?!
Но вот я приблизилась к изгороди из шиповника, облокотилась на нее и все часто-часто дышала, пока не успокоилась. Я не поранила лицо: в моем парке даже у шиповника не было игл.
Я трогала розы и наслаждалась необыкновенным запахом. Тут я замерла и прислушалась: за стеной слышались голоса.
Я стала пробираться сквозь розы, ломая ветви. Показался очень яркий искусственный свет. Неужели я лежу на операционном столе?! Свет постепенно уменьшался. Я окончательно выбралась через цветочную колючую изгородь и огляделась.
Прямо передо мной возвышалась высокая стеклянная стена. Стекло было такое тонкое, что стена казалась прозрачной. Я бы и не увидела ее, если бы не сделала шаг вперёд и не ударилась.
За стеклом был коридор и бледно-зеленые стены. Справа и слева висели какие-то стенды.
– Больничные стенды! – ахнула я и вздрогнула от испуга: где все-таки я нахожусь?!
Белый свет теперь не рябил глаза и я пригляделась.
Свет уменьшился, сосредоточился посередине и потихоньку приближался. Постепенно он угасал, и у него появлялись руки и ноги. Это был человек в белом. Он подходил все ближе и вот тесно приблизился к стене.
Он стоял в нескольких сантиметрах от меня, но словно не видел. Я дотронулась рукой до стекла. Человек сделал то же самое с противоположной стороны. Наши кисти встретились. Мне казалось, что я по-настоящему дотронулась до него.
Я поглядела в его глаза и заметила живой интерес, сочувствие и неподдельную грусть. Мне показалось, что он знал, о чем просили люди на моих рисунках. Может, он расскажет мне? Для этого мне нужно выбраться из сада, но что там за стеклом? Я боюсь реальности, а в моем саду всегда солнце, лето и цветы, которые я хочу. И даже те жуткие лепестки теперь не пугали, как то, что снаружи. Лучше я останусь здесь.
Но карие волчьи глаза человека в белом не отпускали меня.
Я положила руку себе на грудь. С недавнего дня я придумала, что внутри нее поселился плюшевый мурлыка. Прямо сейчас он бесился от восторга: ему понравился человек. Но я, мысленно погладив своего пушистика, отступила и побрела назад.
Я не хочу в реальность.
