bannerbannerbanner
Ваня и Мари

Зинаида Гиппиус
Ваня и Мари

Полная версия

Она – чужестранка, зовут ее не Катя или Дуня, a Marie-Louise, она здесь на все фыркает, все считает грубым, – и, конечно, это-то и заполонило сердце Вани. Непонятность ее была пленительна.

– Си не дансе, аллонь[2], – говорит с усилием Ваня. И на ее вопросительный взгляд – куда «allons?» – прибавляет:

– На улицу аллонь, наружу, промне… У двери на лавочке посидим. Компрене? На свежем воздухе, иси…[3]

Ваня помогает себе руками, чуть не носом. Но Мари поняла. Она, конечно, знает больше русских слов, – за два-то месяца! – чем хочет показать.

Слезла с катка. Очень ей нужно смотреть на эти «лансье»! С Ваней она держит себя королевой: такой стиль кокетства.

Вышли на тусклую луну, на луговой двор, сели на лавочке узенькой. Тихо. За припертой дверью и музыка из подвала едва слышна.

Ваня, от переполнявшей его любви, окончательно онемел. Да будь это Дуня или Катя – никакие слова не понадобились бы: облапить и кончено. А тут не то.

С невероятным усилием памяти он выговорил, наконец:

– Же ву зем[4].

Мари дернула плечом и захохотала.

– Ah, zut! Pas de bêtises! Chantez plutôt votre «moguila»[5].

Ваня хочет сказать, что боится, что в доме все спят. Но вместо этого потихоньку затягивает: «Пускай могила меня накажет…».

Песня глупая, городская; но ее любят и Таня, и Катя, – петербургские штучки. У местных деревенских «барышен» другие песни. Как оне их распевают, возвращаясь с поля! Дивно, что старые русские песни сохранились здесь, что нет частушек, какие горланит вся деревенская Россия.

Мари к песням равнодушна, у нее нет ни музыкальности, ни любознательности: снисходит лишь к Ваниной «могиле»; нравится, должно быть, что тут что-то сантиментальное о любви и «tombeau»[6]. Но главным образом – Мари занята собой, своим превосходством. Ванино поклонение принимает, как должное, и очень серьезно держит себя королевой.

А гордиться ей, казалось бы, и нечем. Отец, прачечник парижского banlieu[7], вместе с мачехой бил ее с утра до ночи; потом она бегала по всему Парижу с бельем; всего случалось, пока не пристроили на место. Потом на другое, на третье… наконец сердобольная лавочница рекомендовала ее к иностранцам. Русской барыне понравилась ее смазливость. Ну, и взяли ее «на год» в Россию: «пусть на стол подает, при ней свободнее разговаривать». О, конечно, только на год! Парижская улица в крови у Мари, и никакие жасмины не заменят ей веселых ароматов любого quartier[8] на берегах Сены. Пока – она считает, что «путешествует по варварской стране». Не варварская – Франция (т. е. Париж), и отсюда ее неистребимое чувство превосходства.

2Если не танцуете, пойдемте (фр.).
3Понимаете… здесь… (фр.).
4Я вас люблю (фр.).
5Вот еще! Без глупостей! Спойте лучше вашу «могила» (фр.).
6«могила» (фр.).
7пригород (фр.).
8квартал (фр.).
Рейтинг@Mail.ru