Зинаида Гиппиус
Стихотворения. 1903–1909

Полная версия

Победы

 
Звезды люблю я и листья весенние, –
Темную землю и алую кровь.
Чем сочетанья во мне совершеннее,
Тем горячее и тем неизменнее
Жадного сердца живая любовь.
 
 
Шорохи теплые, прикосновения
Хаоса черного, – вас ли губить?
О, не пред образом мрака и тления,
Не пред угрозою всеразрушения
Может живая любовь отступить!
 
 
Темные шорохи, слепорожденные,
Я ли закрою пред вами лицо?
Безблагодатные и беззаконные,
Вас я хочу разбудить, мои сонные,
Вас заключить в световое кольцо.
 
 
Небо от крови закатной червоннее…
Мне ль по мостам золотым не идти?
С каждым мгновеньем люблю неуклоннее,
С каждым мгновеньем любовь озареннее,
Ближе воскресная смерть на пути!
 

1906

Успокойся?

 
Своей рукою Вседержитель
К спасенью хочет привести.
И уготована обитель,
И предназначены пути.
 
 
Всё решено от Духа Свята,
Он держит всех судеб ключи,
Он всех спасет. Не трогай брата,
Не убеждай… Оставь. Молчи.
 
 
Но если всем своя дорога,
И есть завет: не прекословь, –
Зачем же нам, по воле Бога,
Дана – бездейственно – Любовь?
 

1904

Дождичек

 
О, веселый дождь осенний,
Вечный – завтра и вчера!
Всё беспечней, совершенней
Однозвучная игра.
 
 
Тучны, грязны и слезливы,
Оседают небеса.
Веселы и шепотливы
Дождевые голоса.
 
 
О гниеньи, разложеньи
Всё твердят – не устают,
О всеобщем разрушеньи,
Умирании поют.
 
 
О болезни одинокой,
О позоре и скорбях
Жизни нашей темноокой,
Где один властитель – Страх.
 
 
И, пророчествам внимая,
Тупо, медленно живу,
Равнодушно ожидая
Их свершенья наяву.
 
 
Помню, было слово: крылья…
Или брежу? Всё равно!
Без борьбы и без усилья
Опускаюсь я на дно.
 

1904

Они

 
Звенят, поют, проходят мимо,
Их не постичь, их не догнать,
Во мглу скользят неуловимо –
И возвращаются опять…
 
 
Игра и дымность в их привете,
Отсветы мыслей, тени слов…
Они – таинственные дети
Еще несознанных миров.
 
 
Не жизнь они – но жажда жизни,
Не звуки – только дрожь струны.
Своей мерцающей отчизне
Они, крылатые, верны.
 
 
А я, разумный и безвластный,
Заворожить их не могу,
Остановить их лет неясный,
Зажечь на этом берегу.
 
 
Я только слышу – вьются, вьются,
Беззвонный трепет я ловлю.
Играют, плачут и смеются,
А я, безвластный, – их люблю.
 

1904

Коростель

А. К.

 
«Горяча моя постель…
Думка белая измята…
Где-то плачет коростель,
Ночь дневная пахнет мятой.
 
 
Утомленная луна
Закатилась за сирени…
Кто-то бродит у окна,
Чьи-то жалобные тени.
 
 
Не меня – ее, ее
Любит он! Но не ревную,
Счастье ведаю мое
И, страдая, – торжествую.
 
 
Шорох, шепот я ловлю…
Обнял он ее, голубит…
Я одна – но я люблю!
Он – лишь думает, что любит.
 
 
Нет любви для двух сердец.
Там, где двое, – разрушенье.
Где начало – там конец.
Где слова – там отреченье.
 
 
Посветлеет дым ночной,
Встанет солнце над сиренью,
Он уйдет к любви иной…
Было тенью – будет тенью…
 
 
Горяча моя постель,
Светел дух мой окрыленный…
Плачет нежный коростель,
Одинокий и влюбленный».
 

1904

Между

Д. В. Ф.

 
«На лунном небе чернеют ветки…
Внизу чуть слышно шуршит поток.
А я качаюсь в воздушной сетке,
Земле и небу равно далек.
 
 
Внизу – страданье, вверху – забавы.
И боль, и радость – мне тяжелы.
Как дети, тучки тонки, кудрявы…
Как звери, люди жалки и злы.
 
 
Людей мне жалко, детей мне стыдно,
Здесь – не поверят, там – не поймут,
Внизу мне горько, вверху – обидно…
И вот я в сетке – ни там, ни тут.
 
 
Живите, люди! Играйте, детки!
На всё, качаясь, твержу я „нет“…
Одно мне страшно: качаясь в сетке,
Как встречу теплый, земной рассвет?
 
 
А пар рассветный, живой и редкий,
Внизу рождаясь, встает, встает…
Ужель до солнца останусь в сетке?
Я знаю, солнце – меня сожжет».
 

1905

Дома

 
Зеленые, лиловые,
Серебряные, алые…
Друзья мои суровые,
Цветы мои усталые…
 
 
Вы – дни мои напрасные,
Часы мои несмелые,
О, желтые и красные,
Лиловые и белые!
 
 
Затихшие и черные,
Склоненные и ждущие…
Жестокие, покорные,
Молчаньем Смерть зовущие… –
 
 
Зовут, неумолимые,
И зов их всё победнее…
Цветы мои, цветы мои,
Друзья мои последние!
 

1908

Париж

Нелюбовь

З. В.

 
Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый, – открой, открой!
 
 
Держу я ставни, открыть не смею,
Держусь за ставни и страх таю.
Храню, лелею, храню, жалею
Мой луч последний – любовь мою.
 
 
Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах, – порви, порви!
Ты знаешь счастье, ты одинокий,
В свободе счастье – и в Нелюбви.
 
 
Охладевая, творю молитву,
Любви молитву едва творю…
Слабеют руки, кончаю битву,
Слабеют руки… Я отворю!
 

1907

Овен и стрелец

Я родился в безумный месяц март…

А. Меньшов

 
Не март девический сиял моей заре:
Ее огни зажглись в суровом ноябре.
 
 
Не бледный халкидон – заветный камень мой,
Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной.
 
 
Ноябрь, твое чело венчает яркий снег…
Две тайны двух цветов заплетены в мой век,
 
 
Два верных спутника мне жизнью суждены:
Холодный снег, сиянье белизны, –
 
 
И алый гиацинт, – его огонь и кровь.
Приемлю жребий мой: победность и любовь.
 

1907

Мудрость

 
Сошлись чертовки на перекрестке,
На перекрестке трех дорог.
Сошлись к полнбчи, и месяц жесткий
Висел вверху, кривя свой рог.
 
 
Ну, как добыча? Сюда, сестрицы!
Мешки тугие, – вот прорвет!
С единой бровью и с ликом птицы, –
Выходит старшая вперед.
 
 
И запищала, заговорила,
Разинув клюв и супя бровь:
«Да что ж, неплохо! Ведь я стащила
У двух любовников – любовь.
 
 
Сидят, целуясь… А я, украдкой,
Как подкачусь, да сразу – хвать!
Небось, друг друга теперь не сладко
Им обнимать да целовать!
 
 
А вы, сестрица?» – «Я знаю меру,
Мне лишь была б полна сума.
Я у пророка украла веру, –
И он тотчас сошел с ума.
 
 
Он этой верой махал, как флагом,
Кричал, кричал… Постой же, друг!
К нему подкралась я тихим шагом –
Да флаг и вышибла из рук!»
 
 
Хохочет третья: «Вот это средство!
И мой денечек не был плох:
Я у ребенка украла детство,
Он сразу сник. Потом издох».
 
 
Смеясь, к четвертой пристали: ну же,
А ты явилась с чем, скажи?
Мешки тугие, всех наших туже…
Скорей веревку развяжи!
 
 
Чертовка мнется, чертовке стыдно…
Сама худая, без лица.
«Хоть я безлика, а всё ж обидно:
Я обокрала – мудреца.
 
 
Жирна добыча, да в жире ль дело!
Я с мудрецом сошлась на грех.
Едва я мудрость стащить успела, –
Он тотчас стал счастливей всех!
 
 
Смеется, пляшет… Ну, словом, худо.
Назад давала – не берет.
„Спасибо, ладно! И вон отсюда!“
Пришлось уйти… Еще убьет!
 
 
Конца не вижу я испытанью.
Мешок тяжел, битком набит!
Куда деваться мне с этой дрянью?
Хотела выпустить – сидит».
 
 
Чертовки взвыли: наворожила!
Не людям быть счастливей нас!
Вот угодила, хоть и без рыла!
Тащи назад! Тащи сейчас!
 
 
«Несите сами! Я понесла бы,
Да если люди не берут!»
И разодрались четыре бабы:
Сестру безликую дерут.
 
 
Смеялся месяц… И от соблазна
Сокрыл за тучи острый рог.
Дрались… А мудрость лежала праздно
На перекрестке трех дорог.
 

1908