Зинаида Гиппиус
Совесть
Таня была у бабушки. Тихонько, так что лестница не скрипнула, я влезла наверх в первую, темную комнату. Дверь к фрейлен Минне не была совсем затворена. Я на цыпочках подошла и взглянула, что делает фрейлен Минна. Она сидела у окна, подперев голову рукой, точь-в-точь, как бабушка по вечерам. На коленях у фрейлен лежало ее вязание и носовой платок, и я увидела, что она плачет. Она была в той же маленькой косынке и зеленом платье, но сделалась почему-то совсем не смешная. Нос у нее покраснел, и она тихонько всхлипывала, точно Таня, когда чем-нибудь очень огорчится.
Я вошла в комнату и сказала:
– Фрейлен Минна!
Она увидала меня и удивилась; может быть, она думала, что я опять стану смеяться.
– Вы не плачьте, фрейлен Минна, – сказала я, – мама на вас не сердится, и они больше не будут.
Но она вдруг заплакала еще сильней и что-то говорила, что стыдно так поступать с человеком, который за свой труд получает деньги, и еще многое говорила. Я поняла только, что ее очень обидели, и мне стало ее жалко. Я подошла к ней поближе и сказала:
– Вы простите, фрейлен Минна, нас с Таней: мы никогда больше не будем. И они тоже не будут, они не знали, я им расскажу, как вы огорчаетесь, и они ни за что не будут. А если вам вправду очень долго нужно вязать чулки вашему жениху, так научите меня, и я вам свяжу поскорее другой чулок.
Фрейлен Минна вдруг перестала плакать и посмотрела на меня; потом погладила меня по голове и сказала:
– Вы – доброе дитя. А там – не говорите обо мне ничего. Нельзя. Они богатые, а я бедная. Пусть.
Я не поняла.
– Отчего же нельзя? Что ж такое, что вы бедная?
Тогда фрейлен Минна мне объяснила, что мамочка может отказать ей, не давать больше денег и не кормить, а ей, фрейлен Минне, уехать некуда, потому что она еще не скопила денег.
У нее в самом деле был жених, только она рассказала мне, что вяжет ему не чулок, а шарф и что свадьба их будет не через десять лет, а через три года.
– Отчего же вы это все мамочке не скажете? – спрашивала я. – Она вас ни за что не прогонит и много денег даст…
Но фрейлен Минна покачала головой.
– Я не хочу… не надо. Все равно, я скоплю в три года… И она опять хотела заплакать. Я взяла ее за руку и сказала:
– Бедная вы, фрейлен Минна.
Она еще больше заплакала, потом встала, порылась в деревянной шкатулочке и достала гадкую, старенькую картинку.
– Вы доброе дитя, – сказала фрейлен Минна, – вот вам. Я сначала не хотела брать, потом подумала:
«Ведь это она от доброты; может, ей больше нечего дать…»
И мне стало еще жальче фрейлен Минну. Я поскорее схватила картинку и убежала, только на лестнице села в уголок и долго плакала. Я думала о том, что очень люблю фрейлен Минну и ее гадкую бедную картинку. Тане я ничего не сказала и картинку спрятала в пенал.
