Зинаида Гиппиус
Совесть

Полная версия

Бабинька у нас простенькая. У мамочки есть шляпки и вышитые платья – а бабинька любит ситцевые блузы с пелеринками и чепчики с оборкой, а когда идет в церковь, покрывается платком. Сама бабинька очень маленькая и добрая; она нас вечером укладывает в постель и рассказывает про царя Берендея. Тане эта сказка надоела, а я люблю. Я люблю тоже, когда чуть стемнеет, сидеть у бабушки: она вязку положит, очки снимет, облокотится на окно – и поет разные песни; голосок у нее тонкий и тихий, а песни все грустные, про голубков и незабудки.

Таня тоже слушает, мы ведь с ней всегда вместе.

II

Опять приехал этот противный Василий Иванович. И что он ездит? Мама его не любит. Только я слышала, она сказала: «С ним нельзя ссориться, он богатый человек».

А тетя Зина сказала:

– Да.

Я бы хотела, чтоб он обеднел и чтоб мы с ним поссорились. У него красные, широкие щеки и маленькие усы, завитые, точно у Жучки хвост, и такие же черные. Когда он смеется, усы раздвигаются и щеки блестят, как масляные. Меня он так противно зовет: «молодая особа». Какая я особа? – Я Наташа. И сам-то разве старый? Все говорят, что он молодой человек. Когда в гостиной сегодня зазвенели шпоры, мы с Таней очень огорчилась.

– Приехал-таки!

Мне всегда кажется, что Василий Иванович нарочно так ноги ставит, чтобы шпоры больше звенели. И когда это дядя Митя приедет? Он умный, самый умный. Мама говорит, что без него ее дела не могут делаться. Я его очень люблю.

До обеда мы Василия Ивановича не видали. Уехал верхом кататься с тетей Зиной. (Он верно злой; раз я видела, как он под столом тете Зине наступил на ногу; тетя ничего не сказала, но ей было больно, потому что она покраснела.) Тетя очень хорошая, только зачем она с Василием Ивановичем «нарочно» говорит? Каким-то тонким голосом и все нарочно. Когда Василий Иванович уйдет – она опять прежняя, а так я ее не люблю. Мы с Таней Василия Ивановича «бритой головой» зовем, у него совсем короткие волосы, щетиной.

Фрейлен Минна опоздала к обеду; она пришла из саду со своим желтым вязаньем и извинилась. Мы с Таней переглянулись и тихонько засмеялись, потому что она сегодня была особенно смешная: на зеленое платье надела красный платок. И все это заметили и стали с ней шутить. Мама сказала:

– Признайтесь, фрейлен Минна, у вас есть жених на родине?

Фрейлен Минна покраснела и ничего не отвечала, а Василий Иванович спросил:

– Это вы, верно, фрейлен, ему желтые чулки к свадьбе вяжете? Пригласите меня, когда венчаться станете. Только я, пожалуй, не доживу: через сколько лет вы кончите чулки? Да не конфузьтесь, фрейлен!

Тетя Зина смеялась и спрашивала:

– Неужели у вашего жениха такие длинные и тонкие ноги?

Мы все смеялись, и так громко, что фрейлен Минна вдруг вскочила из-за стола, вся красная, и убежала к себе. Я и Таня все еще хохотали, но мама сказала нам: «Довольно». Все замолчали. Обед был скучный. Только мы под столом толкали друга и тихонько посмеивались.

Я села красить у себя в детской, да вдруг подумала:

«Дай, пойду наверх, посмотрю, что теперь фрейлен Минна делает? Может, она сожгла свое вязание от стыда».