Эта книга «Конь вороной» Ропшина. Подойдем к ней с художественной стороны. Через эстетику доберемся и до сущности.
Автор хочет сделать его продолжением своего первого романа («Конь блед», 1909 г.). Сближает заглавия, выводит того же героя… Автор как будто хочет, чтобы мы судили вторую книгу в связи с первой. Будем судить.
В «Коне бледном» главное действие – внутреннее, рост души героя. В центре – одна из глубочайших моральных проблем – о праве человека убить. Герой постепенно переносит для себя эту проблему в плоскость религиозную, но переносит не рассудочно, а естественно, как бы не по воле автора, а по законам внутренней логики. Только художник мог нам так показать этот процесс. Не менее тонко сделано и подхождение героя к «жертвенности» (в «Коне бледе»), совсем иной, чем у Волошина и Зайцева.
Жорж понял, через любовь к другу и любовь к женщине (и опять не умственно, а кожно, действенно), что убить для себя нельзя никогда, что это вина неискупимая. А если и поднимает еще человек тяжесть вины – убийства не для себя, – то нужно ему принять и ее искупленье – готовность к жертве. Не жертва – искупленье, а именно готовность к ней. А совершится она или не совершится – это уж «не моя, а Твоя да будет воля».
Много было в книге внешних художественных недочетов, даже промахов. Сейчас их не помню. Вот стиль, например, претендующий на простоту, сжатый, сухой, – он местами переходил в безритменную обрывочность, утомлял, как стук. Модный стиль того времени; художники, да и сам Ропшин, скоро от него отказались. Были и другие неловкости… Но они не мешали и не мешают с правом назвать эту книгу – настоящей литературой.
Ради связи второго романа с первым автор сделал очень много. Внешне сблизил заглавия, жертвуя вкусом. Вкус не доказывается, но и так понятно: если «Конь блед» сразу вдвигает нас в особый мир, то от «вороного» (пока не прочтешь эпиграфы) первое впечатление получается такое же, как от любой «гнедой лошади».
Тем более это досадно, что «Черный Всадник» с мерой в руке довольно искусственно сцеплен с романом. Разве в том смысле, что современность нашу часто называют «апокалиптической».