Зинаида Гиппиус
Над кем смеются?
Нет сил пересказать всей дикой пошлости, наполняющей пьесу и захватывающей публику. «Положительный» элемент у Островского, монбланы нестерпимо оскорбительных фальшивых банальностей, которые он воздвиг в своих пьесах (вот одна, великолепная, в этом роде – «Доходное место») – «положительный» его элемент совершенно так же властно пленяет публику, как и «отрицательный», – сатира. Это так. Со времен Островского с публикой, очевидно, ничего не произошло. Для нее не было ни истории, ни искусства, ни, вообще, времени. Городничие носят гусей – это нехорошо, девица угнетена и любит парня, – это жалко и прекрасно, самодуры пьют, удивляются статуе Венеры, икают, любят измываться над приживальщиками – это смешно, потешно… ну и, конечно, возмутительно, ведь это думал автор.
Зрелище – в зрелище: неподвижный слюнявый черт допотопными приемами издевается над актерами, режиссерами, и над людьми, тесно сидящими в зале и жадно внимающими веселые словечки «сатиры» и хохочущими – над собой же.
Я не знаю, кто тут виноват. Но винить толпу нужно, – этим не поможешь, но взглянуть на все трезво, понять, убедиться, что это – так, что она такова, и что это страшно. Мне именно весь театр был страшен во время представления «Горячего сердца», и пьеса, и артисты и публика. Страшна беззаботность, непонимание варварское… или детское того, что там свершалось под именем «эстетического наслаждения искусством» в связи с «пробуждением интереса к идеям общественным». Вот она, дьявольская-то насмешка!
