Зинаида Гиппиус
Жизнь и литература (1913)
Посмотрите, чего – до сих пор! – боятся дети первых пионеров русской «воли». Петрищев в «Русском Богатстве» (№ 12) пишет о явлениях нашей жизни, указывает, как на одно из знаменательных, на постоянные вспышки, там и здесь, каких-то, по-видимому, бессмысленных, «бунтов». Вспышки без всяких разумных поводов, без надежд на прямую пользу. Г. Петрищев объясняет их по существу очень верно и глубоко. Указывает на просыпающееся чувство лично-общественного достоинства и даже не может умолчать, что это чувство «по преимуществу иррациональное».
Но… с упорством называет г. Петрищев это чувство – «честью»; длинно объясняет, почему оно «честь»; отстаивает слово, хотя и без убедительности. Интеллигентское перо г. Петрищева боится таких слов, как «правда» и «совесть», уж не говоря о других.
Слова народа, наиболее близкие известным сторонам его духа, для г. Петрищева в лучшем случае – двусмысленны; в худшем – определенно негодны, прокляты. Таким негодным кажется ему «совесть». И все время говоря о совести – конечно, о совести! – он прибегает к слову «честь»… слову более интеллигентскому, а главное, «светскому».
Это не мелочь, как с первого взгляда кажется, не спор о словах. Это один из признаков тяжкого отравления. Петрищев отравлен запахом ладана. В крови отрава, с поколением передавшаяся. Тем глубже она, что в крови – не в сознании. Интеллигент чувствовал верным инстинктом, что где запах ладана, там и тьма, и смерть, там уничтожение всех его высших ценностей. И бежал от страшного запаха, как бежит и теперешний от него и, кстати, от всего, что хотя бы отдаленно, по ассоциациям, его напоминает. Можно сказать: «иррациональное», «интуитивное», но «религиозное» – никогда. Тут понятия уже не пересматриваются, тут говорят древние ассоциации: ладан – тьма, смерть, одиночество, рабство, насилие… и т. д. и т. д. Вот слово «совесть»… нет, нельзя, лучше «честь». Совесть – не так страшно, хотя и тут где-то вьется предательский дымок… А все-таки нельзя: «совесть» для Петрищева понятие определенное, законченное. Он говорит: «если совесть задета, можно „уйти от мира“, например, в подвиги личного совершенствования, во „взыскание града грядущего…“», «но если задета честь, – ничего с собою не поделаешь». Общественное чувство чести Петрищев признает; общественная совесть для него абсурд, ибо «совесть» – только для «ухождения от мира», «взыскания града…». Близок, близок запах ладана.
А если бы на малое мгновенье отвлечься. Что, если, спасаясь от темных призраков, интеллигент забегает туда, где вовсе и не хочет быть?
Опять повторяю, не в словах тут дело, – что слова? В понятиях, в психологии, в сознании – и в воле.
Слишком близок дух интеллигенции духу своего народа, слишком велико смешение темного и светлого, а сознание и воля интеллигенции до сих пор недостаточно крепки, чтобы преодолеть страх, подойти вплотную, разобраться, отделить живое и действенное от косного. Мы, русские, и вообще склонны к выплескиванию воды из ванны вместе с ребенком. «Нетерпеливы, порывисты и… конечны» (т. е. берем все сейчас же до конца), – сказал о нас один умный англичанин.
Возможно, впрочем, что так всему и следовало идти, как оно шло. Я отлично понимаю страх перед силой темной народного духа, – моего же, в какой-то мере, духа. Многое из того горького и постыдного, что мы и народ наш имеем, мы заслужили. Я понимаю и Петрищева, сочувствую праведной ненависти к сизому кадильному дыму, ко всему, что может им запахнуть; мой страх и моя ненависть, пожалуй, еще острее, потому что я определеннее сознаю, что ненавижу и чего боюсь. Но есть у меня и другой страх: перед возможностью (она мыслится, ей пока не верится) полного угасания духа нашего, духа народного. Каждый народ имеет свой лик, одухотворенный, ценный своей единственностью, изменяющийся в свою сторону, хранящий свои особенности. Если дух угаснет, – лик сотрется, ценность утеряется. Я не говорю о сравнительной ценности, то есть я не сужу, выше или ниже других народов именно русский народ, – это все равно. Но говорю лишь об абсолютной, о ценности лика народа, как абсолютна ценность личности.
