Зинаида Гиппиус
Горный кизил
– Да вы влюблены, Николай Данилович! Если б я знал! Нас мельком познакомили… не успел и взглянуть, как следует.
– Я давно ее люблю, – признался Николай Данилович. – И все как-то… не сладилось еще.
Пощипал круглую рыжеватую бородку и задумался. У него были доверчивые, кроткие голубые глаза. Я спросил с участием: почему же не сладилось?
– А видите… из-за меня тоже. Не решаюсь. Она не разговорчива, и я не мастер… подойти. И соображения: ей девятнадцать, а мне уже тридцать пять. Семья, по-здешнему, знатная, хотя не богаты; живут в Тифлисе. А здесь глушь; музыка и все такое – в сезон, сезон короткий, я же и от курорта этого в десяти верстах. Да и что я такое? Младший управляющий великокняжеского имения, где и князья-то никогда не бывают… Вот и все.
– Ну, какие пустяки! Сами же себе противоречите. Если она и здесь вдалеке держится – что ей глушь? Только бы любила!
– Любила! А любит ли?
Я хотел засмеяться, но он так был мил, искренний до наивности, что мне стало жалко.
– Вы только не бойтесь. Вот, встречусь еще с ней… Я вам хорошо нагадаю: может уж давно любит…
Николай Данилович расцвел улыбкой. Подвинулся ко мне и заговорил поспешно:
– Я жду, что она пройдет. Часто уходит после завтрака туда, в ущелье. Да, вы не знаете: а здешние девушки, южанки, из хороших, старых семейств особенно, – бывают такие: скрытные, а быстрые… Мне сейчас несчастье – ехать пора, и лошадь у сторожа. Хотел сегодня на минутку повидать: завтра должен отлучиться на ацхельскую лесопильню, раньше трех – четырех дней не вернусь…
– Сегодня и поговорить хотели.
– Нет, что вы! – испугался Николай Данилович. – Я, может, и не пойду к ней. Или только поздороваюсь. Что вы! Просто увидеть.
Он был трогателен, этот крепкий, плотный человек, с добрым лицом. И любовь его, очевидно, такая же крепкая, от крепости и робкая.
Мне он нравится. Нравится и парк, и веранда в диком винограде, и небо. Какое оно яркое и нежное! Какая листва, какая прохлада в ущельях, как реченька горная лепечет громко и шелково! А теплые дорожки вверху, где с одной стороны – скала, а с другой – пушистое море зеленых верхушек, до самого края неба…
Люблю и скромный курзал, и милых барышень-кокеток на музыке с их кавалерами, великовозрастными гимназистами. Как это я не рассмотрел Беатриче Николая Даниловича – Соничку Еникадзе?
– Вот она! – громко прошептал Николай Данилович и вскочил.
Он приметил ее раньше, а я – когда она уже шла по веранде, по теневой стороне; ей надо было пройти в парк мимо нас.
Темная, гладкая головка без шляпы, голубое платье с красными цветочками, в одной руке шарф и книга, через другую перекинута ее коса, такая длинная, что если бы она ее не подбирала – коричневая ленточка приплётки была бы ниже подола. Ресницы опущены, черными полукругами лежат на смуглых, свежих, без румянца, щеках.
Николай Данилович, вскочив, стоял как вкопанный. Я, оыло, не хотел мешать им. Но увидел, что он, от нерешительности, совсем к ней, пожалуй, не подойдет, и тоже встал. Когда она была уже близко, мы двинулись вместе вперед.
