Зинаида Гиппиус
Был и такой
Было так не страшно думать об этом, как будто оно стояло не впереди, а уж позади. Только холоднее сделалось, но и холодок не неприятный, а успокоительный.
Когда он через несколько времени увидал промелькнувшее, знакомое лицо человека, за которым теперь тайно следил и который тоже очень скоро должен был сделаться мертвым, – опять успокоительный холодок тронул его плечи.
Встретил он человека этого как раз там, где ждал встретить. Значит, расчеты верны. Значит, скоро.
Теперь и седока можно взять, недалекого, чтобы поспеть потом во время назад, к тому углу, где стать нужно.
Седок скоро попался, хмурый, гадкий, с портфелем. Сел, не торгуясь.
– Пошел же, черт! Везешь, как скотина.
Валерьян сделал вид, что торопится, но торопиться ему не хотелось.
На углу, вернувшись, отказал двоим, ждал. Смотрел на переминающего от холода городового. Озяб, нос красный у городового. О чем думает? И он будет мертвец.
Дождался опять того человека. Взвизгнула замерзшими колесами поданная карета, лошади озябли – дружно подхватили.
– Извозчик!
Валерьян вслушался, сразу спросил дешево, спешно посадил седока.
Хоть и не на Чалом, а догнать тяжелую на снегу карету можно. Седок только за шапку схватился.
Карету Валерьян, догнав, не обогнал, а держался сзади, чуть-чуть умеряя бег. Обогнал тогда, когда карета остановилась у подъезда, у того самого, у которого она и должна была остановиться.
Объезжая ее близко, Валерьян взглянул в окно, почти не повертывая головы, и еще раз увидал лицо нужного человека.
Спокойно посмотрел на него, мертвый на мертвого, и проехал.
Его, именно этого, Валерьян знал прежде, еще тогда, когда у него было совсем другое лицо. Помнил смутно молодого студента на площадке лаун-тенниса. Высокого, с живыми движениями. И у самого Валерьяна, конечно, было другое лицо, – ему едва минуло тогда шесть лет. В деревне, летом. Он и деревню едва помнит: как сон давнишний. Может, и не было. Может, и не родной ему этот человек в карете. Почти четверть века прошло с тех пор. Не видались. Не помнилось. С другого конца света Валерьян подошел к нему теперь и смотрит на него. Размышлением знает, что это должен быть тот самый, но ему все равно. Это человек, который Валерьяну сейчас нужен. Больше ничего.
Для студента Валерьян, маленький мальчик в родной усадьбе, давно мертвец. Для господина в карете, сейчас, – никакого Валерьяна нет совсем. Он его не видел, не заметил. Не знал, что через окно кареты сию минуту взглянули на него, и взглянули, как на мертвого, – глаза мертвеца.
– К Малому Ярославцу, – сказал седок. И прибавил еще какое-то слово.
Валерьян тотчас, охотно и громко, удерживая разгорячившуюся лошадь, заговорил с ним, как добродушные извозчики разговаривают с седоками.
Не глядя почти, вполоборота.
Среди разговора по-хорошему – сказали друг другу все, что нужно. Дело – всегда кратко.
Валерьян лихо подкатил к подъезду. Седок не обидел. Заплатил хорошо.
– Покорнейше благодарим вашу милость. Много довольны…
