Зарема Салхудиновна Мусаева
Имя вам Номер четыре

Полная версия

Свет и тени

С момента памятной переписки прошел месяц. Сафия решила для себя, что то общение вечером ничего не значило для Эдуарда, иначе он не пропал бы снова.

«В следующий раз я отнесусь к нему так же», – твердо решила она, и на этом с мыслями о странном парне было покончено. Теперь, что бы ни происходило в жизни Сафии, успехи в работе благотворно влияли на нее, и неудачи в других сферах ее жизни переживались легче, чем раньше. Счастье также приносило рисование, пусть пока и любительское. Когда работа заканчивалась, она пробовала делать зарисовки в свой скетчбук. Успехи воодушевляли ее на бо́льшие достижения, а непонятные моменты раззадоривали на поиски ответов. Долгое время она не могла понять, почему ее пейзажи лишены жизни, пока не решила тренироваться на предметах. Озарение снизошло как-то вечером, когда она решила зарисовать ножницы, которые лежали на ее столе. Пока она была занята процессом, монитор компьютера потух, а вместе с этим поменялись блики света на глянцевой рукоятке ножниц. Пораженная этим простым открытием, она, не отрывая взгляда от ножниц, протянула руку к компьютерной мыши, – монитор снова загорелся, и ножницы заиграли по-другому.

…Свет! Вот чему мне надо научиться! Отображать свет на рисунках!..

Сафия с восхищением смотрела на свой рисунок, уже предчувствуя, что он удастся.

…А еще научиться показывать отсутствие света. Отсутствие света…

Она молча рассматривала все, что лежит на столе и как оно лежит.

…Да это же тень получается! Тааак, надо посмотреть!..

Она обратилась к просторам интернета, чтобы найти объяснение.

…И вправду, свет и тень решают все… Они буквально оживляют пейзажи, предметы и людей на бумаге! Придают смыслы… Прямо как добро и зло… Там, где сплошное зло или мрак, все становится бессмысленным… Что такое богатство во мраке зла? Прекрасные замки и дорогие одеяния, погруженные во мрак? Или прекрасная дева в беспросветной темноте? Волнующие очертания ее силуэта, пленительная улыбка, завораживающий взгляд, дурманящий вид распущенных волос? Если наш взор не способен объять взглядом ценность того, чем собирается обладать наша сущность, оно перестает быть важным. Не зря говорят, все начинается со взгляда. То же самое со светом – повсеместное добро и свет бессмысленны – они ослепляли бы взор смотрящего. И так, наблюдая за окружающим миром, можно понимать смыслы мироздания. Если бы люди не грешили, то Господь обязательно сотворил бы таких людей, которые стали бы совершать грехи, а затем просить о прощении, и Он прощал бы их. Ценность имеет не свет или тьма, добро или зло. Поистине смысл имеет осознание темноты при наличии света. Так же, как и на полотнах предметы оживают при игре света и теней, так и человек – становится наполненным, когда понимает заключенные в нем добро и зло, и продолжает быть наполненным, покуда поддерживает гармонию между ними…

В один из февральских дней Сафия в очередной раз была застигнута врасплох. Пока она разговаривала по телефону с представителем клиентской организации, на мониторе компьютера появилось всплывающее окно с сообщением:

«Привет, Сафия!»

По традиции – в следующем сообщении:

«Как дела?»

И, наконец:

«Будешь участвовать в форуме послезавтра?»

Сердце несколько раз глухо отстучало в груди, кровь прилила к лицу, и дыхание стало более глубоким. Значок всплывающего окна висел в углу с цифрой «3». Сафия зачарованно смотрела. Первым желанием было кинуться отвечать, однако она напомнила себе данное обещание.

…А вот теперь подожди ты, дорогой, а я пока поработаю!..

Вскоре Сафия совсем забыла о сообщениях и в рабочей суматохе вспоминала о них только тогда, когда открывала рабочую программу для контакта с коллегами. И уже вечером, когда оставалось полчаса до конца рабочего времени, Сафия ответила:

«Привет, Эдуард!

Дела отлично, как твои? Нам ничего не говорили пока.

А что это за форум?»

Волнение снова охватило Сафию. Она быстро открыла сайт компании, и вот она новость – «До форума с международными спикерами остался 1 день»! Сафия навела курсор на заголовок и щелкнула по мыши. Пробежав взглядом по тексту, она остановилась на строчке «мероприятие организовано для». Далее последовало огорчение – оно было организовано для руководителей подразделений и отдельных структурных единиц, ни одним, ни вторым из которых Сафия не являлась. Под новостью были вывешены списки по филиалам с фамилиями приглашенных: от их офиса ехал Сергей Тариэлович и пять главных специалистов по отделам, среди которых была и Злата! Ее недавно сделали ведущим специалистом по подбору персонала.

Тем временем начали поступать сообщения от Эдуарда.

«Мои тоже отлично

Завтра вылетаю в Москву

Поэтому последние пару дней пытаюсь закрыть срочные дела

Форум с нашими коллегами из-за бугра))

Если честно, не особо и вникал

Кху ц1ахь уже садукълуш вара со¹⁴

И как будто сама судьба

Отправила ко мне белого голубя с благой вестью)))»

«Я почитала про форум. Он только для руководителей и главных специалистов, так что я в пролете)) Но я рада за тебя!»

– написала Сафия.

…А что, если просто приехать в офис, как будто мне надо доделать что-то по работе? Да! Так и сделаю! Ближе к… началу или концу? Так… если перед началом пересечемся, придется быстро разойтись. Правильно, надо будет в конце! Еще бы быстро обнаружить его в толпе! И хорошо, если он первым увидит меня, чтобы не получилось так, что я бегаю за ним! Все, решено…

Сафия уже собиралась выключить компьютер, но новая мысль заставила повременить с этим.

…А где будет проходить-то сам форум? Наверное, в самом большом зале. Так, сайт… Новость, отлично… Место проведения… Башня на Набережной??? Что, серьезно??? Да что за неудача-то!..

Сафия была расстроена, она вновь и вновь запускала сайт компании, находила интересующую новость и прокручивала текст к нужному отрывку, однако от ее манипуляций место проведения не менялось. Оставив свои попытки поменять что-то силой мысли, Сафия просто уставилась на монитор.

…Ладно, смысла нет вот так сидеть. Надо ехать домой. Как хорошо, что завтра последний рабочий день! Так, стоп! Так послезавтра суббота? Вот так неудача при любом раскладе получается: и проводят не в офисном зале, и день нерабочий…

С видом обреченности Сафия выключила свой компьютер и начала собираться.

…Теперь только одна надежда, что Эдуард предложит встретиться…

Неожиданный звонок

Пятничный рабочий день заканчивался на час раньше, это добавляло особенного очарования последнему буднему дню. Сафия собиралась в несколько магазинов по дороге домой, она не очень любила это дело, но откладывать было уже нельзя. Заранее представляя, как она устанет ходить, Сафия по-бабушкински повязала теплую шаль, отправив хвосты крест-накрест по груди, поверх надела свой пуховик. Застегнувшись, поняла, что забыла про наушники – пришлось вставлять через платок. Оставались еще пару манипуляций, которые проводились механически, – включить плейлист и надеть перчатки. Теперь она была готова к прогулке по морозу. После душного офиса свежий воздух, ударивший в лицо, когда открылись двери делового центра, полностью поменяли настроение Сафии.

…Боже, как хорошо!..

От мороза у Сафии щемило в носу, пришлось вытянуть шаль и прикрыть нос. В паузах между композициями ей слышался хруст сухого снега под ногами. В стороне стоял небольшой храм, по одной стороне которого разместились несколько ларьков со свежей выпечкой. Сафия видела эту картину каждый день. В сгущающихся сумерках несколько бездомных поглощали свои горячие трофеи, запивая то ли горячими, то ли горячительными напитками из высоких одноразовых стаканов. Вид их не сулил никакой надежды, взгляд не горел, и только пары, исходящие из открывающихся ртов, выдавали, что они живы.

…Надо же, есть между нами что-то общее. Я тоже вызываю в себе жизнь каждый день. Продлеваю ее, отправляясь на работу и на учебу. Мой внутренний бездомный такой же непричесанный, неухоженный, необлюбленный и так же пытается не замерзнуть на холоде людского отношения. С одной разницей – я не глушу сознание, поэтому мне для выживания нужны более возвышенные ценности, чем пирожок и горячительное…

Прерывая глубокие социальные и личностные размышления Сафии, зазвонил телефон. Достав его, она обнаружила незнакомый номер. Продолжительно обдумав, кто это может быть, она в последний момент приняла вызов.

– Да? – вопросительно ответила Сафия.

– Суьйре дика йойла!¹⁵ – прозвучал единственно возможный знакомый мужской голос.

– Далла воьзийла?!¹⁶ – сердце Сафии спешило отправлять как можно больше крови во все уголки тела тогда, как сама она в лучших женских традициях вопрошала, как будто не понимала, с кем разговаривает!

– Это Эдуард, – прозвучал спокойный размеренный голос.

– Эдуард? – после секундной заминки, она позволила себе добавить радостные нотки в следующий вопрос. – Какими судьбами?

– Думаю, мы с тобой достаточно знакомы, чтобы знать номера друг друга, – как будто бы улыбнулся он. Не услышав сразу подтверждение своему предположению, поспешил исправить ситуацию. – Если ты, конечно, не против!

– Нет, что ты! – окончательно включилась в беседу Сафия. – Согласна, что достаточно, – наконец она дождалась от него такого шага! Какой чудесный вечер! Вот что выше пирожков и горячительных напитков!

– Как дела? Что делаешь? – теперь голос Эдуарда слышался приглушенно, сосредоточенно.

– Хорошо все, с работы вышла, иду к метро. А ты? – в голове Сафии закрутились сценарии.

…А что, если он предложит встретиться? Сейчас уже темно, поздно, не получится. А предложит ли завтра? Ну завтра уже форум, вряд ли они рано освободятся, а поздно я никуда не выберусь. Да и рано я в выходной день тоже никуда не выберусь. Хоть бы предложил в понедельник! А пробудет ли он столько дней здесь?..

– Сегодня днем прилетел, с аэропорта заехал к другу. Думал, отдохну, но решил не тратить драгоценное время в столице на то, чем могу заняться дома, – с задором говорил Эдуард.

– Прозвучало так, будто тебе восемнадцать лет и ты впервые вырвался на свободу, – рассмеялась Сафия.

– Так и есть: в душе мне восемнадцать, и на свободу я вырываюсь так редко, что все предыдущие разы всегда обнуляются, – весьма логично объяснял Эдуард.

– Ну так и где собираешься летать? – сделала шаг в сторону встречи Сафия.

– Сегодня уже выбор небольшой – прокачусь на взятой машине, а потом заеду куда-нибудь перекусить.

После секундной паузы добавил радостно:

– Ты знаешь, очень хочу покататься по ночному Арбату!

– Слышу по твоему голосу, – Сафия тоже была заражена его радостью.

– Завтра надо будет рано вставать на форум. В выходные пробок ведь не должно быть?

– Нет, машин должно быть меньше, – подтвердила Сафия.

– Я вчера забегался и не ответил тебе. Да и уже решил по прилету набрать, чем тратить время на переписку. И почитал про форум, так тебя там не будет? – спросил Эдуард.

– Нет, там будут только большие боссы, – ответила Сафия и добавила, – но к следующему такому форуму обещаю быть в вашем строю.

– Так, а если не будешь? Нужно заложить какую-то ценность в это намерение, – сказал он.

– Например?

– Например, памятный подарок, – без раздумий предложил Эдуард.

– Я смотрю, за тобой дело не застрянет, – рассмеялась Сафия. – Но ты учитывай, что спор двусторонний. А так как я выиграю, то уже можешь придумать, что мне подарить, – добавила она, чем раззадорила Эдуарда.

– Кстати, у меня с этим туго, поэтому ты придумай и за меня тоже, – предупредил он.

– Да вообще без проблем, – рассмеялась Сафия.

– Ладно тогда, Сафия, поехал я отрываться, – с напускной заносчивостью сказал Эдуард. – Был рад тебя слышать!

– Хорошо, взаимно. – Все-таки не дождалась предложения о встрече! – Приятно повеселиться!

Сафия уже пару минут топталась перед входом в торговый центр и только теперь поняла, насколько сильно замерзли ее руки и лицо. Убирая на ходу телефон в карман, она направилась к кофейне, расположенной на первом этаже. О многом нужно было подумать за чашкой горячего кофе!

Воспоминания о войне

На следующий день Эдуард не объявился – наверное, поздно закончили с форумом. Сафия прокручивала разговор в голове, каждый раз вспоминая какую-то интересную деталь, придававшую, несомненно, новые смыслы произошедшему – со дня их знакомства это была вторая приятная неожиданность.

Вечер воскресенья оправдал ожидания девушки наилучшим образом – Эдуард написал не в рабочей программе, а на телефонный номер Сафии. С каждым сообщением время ответов сокращалось, пока оба не оказались на одной частоте. В какой-то момент на экране телефона Сафии высветился номер Эдуарда.

– Раз уж мы общаемся в настоящий момент, считаю кощунством тратить время на набор текста, когда его можно потратить на само общение, – прозвучало в телефоне вместо «привет».

По мере общения с этим человеком подтверждались и предчувствия Сафии по поводу натуры Эдуарда.

Сафия была убеждена, что для каждого из нас свыше предопределены особенные люди в качестве спутников жизни, пока другие стремительно проносятся и исчезают. Но так или иначе все они меняют нас, немного забирают нас самих и вливают частичку себя. Это люди-настроения, люди-эмоции, люди-стихии. Они становятся для нас всем этим сразу. Люди подобные воздуху. Их хочется жадно вдыхать либо раствориться в их тишине и безмятежности. Они могут разжечь жаркий костер в душе, заставляя потрескивать каждую струнку души, подобно тому, как трещат дрова в печи. Они могут стать спокойной поверхностью воды, отражающей тебя самого. В глубины этих вод ты будешь нырять каждый раз, когда захочешь бежать от всех остальных людей. Это будет и ночное небо, усыпанное далекими светилами, которые остается только созерцать. И летний дождь, приносящий взрыв положительных эмоций. И стихии, которые могут предстать во всей своей сокрушительной силе, оставляя после себя лишь безмолвие и разбитость… Встретив свою стихию, уже не захочешь кричать об этом. Когда в шумной компании или в гостях придет сообщение, которое создаст вокруг тебя совсем другую атмосферу, то это знак – ты в самом центре чьей-то стихии.

Сафия чувствовала, что все вокруг уходит на второй план, как в объективе умелого фотографа, и в центре событий остается только общение с Эдуардом – его чувство юмора, сообщения, присылаемые по одной фразе или вовсе по одному слову, умение слушать и направить – не было сомнений, он обладал притягательностью.

За один вечер они обсудили историю родных земель. Прошлись по временам мухаджирства – переселения чеченцев в Турцию – двинулись к следующей исторической трагедии – депортации вайнахов в далекие и безжизненные пустыни Казахстана, – оттуда оказалось рукой подать к двум чеченским войнам. Впервые Сафии попался человек, который знал больше нее самой: Эдуард, подобно дедушке, – уходил в кладовку и выходил с очередной раритетной вещью, которая таила в себе колорит и историю прошедших времен. В манере присваивать почти каждому историческому событию тон личных переживаний он делился рассказами, а Сафия молча внимала и пропускала через себя. Далеко за полночь, когда очередь дошла до последнего десятилетия истории чеченского народа, обошлись личными историями: не было необходимости обращаться к другим очевидцам событий и к историкам – рана была живой и едва ли перестала кровоточить.

– В первую чеченскую войну отец остался дома: мать и тетки не смогли уговорить его покинуть родной дом, – вспоминал Эдуард. – Человек, не чуравшийся никаких трудностей и сроднившийся с землей – какую бы должность он ни занимал, огородничество и домашний скот занимали прочное и важное место в нашей жизни – он посчитал дезертирством побег от войны. Даже если никогда не держал оружия в руках. И, кстати, такие были сплошь и рядом. А я, тогда пацан шестнадцати лет, как старший ребенок в семье и как сын, не мог оставить отца – во мне текла его кровь. Отказ от своей крови, родовых традиций и привязанности к семье был бы предательством для меня. И если в подростковом возрасте наставления родителей воспринимаются с известной долей скептицизма, то перед страшным лицом внешнего врага одна кровь превращается в живой инстинкт, помогающий выжить. И ты знаешь, выжить не только физически, чтобы вынести живым свое тело с поля войны, в которое превращается реальность, но вместе с этой плотью сохранить не поврежденными самосознание, устои, взгляды на жизнь, дух! – голос Эдуарда звучал как у предводителя, от его слов руки Сафии волнами покрывались гусиной кожей.

Эдуард продолжал, он уже не нуждался и в слушателях – душой он был там, в тревожном маленьком городе, тишину которого нарушил гул появляющихся в небе смертоносных истребителей и грохот сбрасываемых бомб, сотрясавших все вокруг.

– Месяц мы провели с отцом, взяв под покровительство всю округу. Утро начиналось с обхода десятка дворов, в которых тоже оставались старики и мужчины. Весь брошенный скот и птицы из разных дворов были переселены в наш хлев, чтобы легче было о них заботиться. Все, что они давали, мы разносили соседям. Несколько оставшихся женщин готовили нам, чаще всего это был хлеб, запеченный на сухой чугунной поверхности – самый быстрый способ приготовить во время небольших передышек военной техники. Сафия, чтобы понять настоящий вкус жизни, надо попробовать горячий хлеб, намазанный свежевзбитым и успевшим растаять маслом, и горячий чай с кубиками сахара после ночи в подвале. Удивительно, как быстро человек забывает плохое и привыкает к хорошему! – Эдуард запнулся, видимо, размышлял о чем-то своем. Сафия не бралась нарушать ход его мыслей.

– В один день наступил переломный момент. Я ненавижу этот день, этот момент. Накануне мы не спали всю ночь из-за непрекращающегося огня, который сотрясал дома, и казалось, что рассвет мы не увидим. К утру мы были уже сбитыми с толку, потерянными во времени, уставшими от постоянного мышечного, эмоционального и психического напряжения…

Пока отец обходил соседей, я вышел к собравшимся на углу мужчинам и парням чуть старше меня. Это яркое чувство мира и счастья, когда я увидел людей, стоящих в полный рост, не сгибая спин, не прячась ни от кого, – его я помню, как сейчас! Как будто не было войны, и все было как прежде! Соседи просто стояли посреди улицы и вели будничную беседу. И только по мере приближения к ним, когда начали доноситься отрывки «Тlом хир бац боху кхунах»¹⁷, «Сих дlадоьрзур ду»¹⁸, я вернулся в настоящее. Мы обменялись рукопожатиями, обнялись.

Деха-м дуьйцу ас¹⁹, но я хочу, чтобы ты прочувствовала все, что я рассказываю, – как бы возвращаясь в настоящее, сказал Эдуард. – Война размыла всякие границы, и с этим невозможно было бороться: еще пару месяцев назад было немыслимо встать в компанию мужчин старше и на равных вести с ними беседу, а сейчас мы, как изголодавшиеся по еде звери, вышли на охоту человеческого общения.

Увлекшись разговором, мы не сразу обратили внимание на шум приближающихся самолетов, а потом разбегаться стало поздно: они были на подходе. По команде одного из старших мы прижались к ограде, надеясь на невнимательность летчиков, которые могли нас не заметить.

Над нами пролетели три косы смерти, эти железные изваяния птиц. Ирония, не правда ли, сделать машину смерти в форме символа мира и свободы? – задался вопросом Эдуард, но ответ не требовался. – Отбежав от ограды и взглянув в небо, мы увидели, как истребители идут на разворот – явный признак внимательности и исполнительности пилотов! В воздухе раздалось «Дlай-схьай довда!»²⁰, и мы все кинулись в разные стороны. Я бежал, и, казалось, сердце переместилось в голову! Потому что я слышал только его биение! Видел, как руки хватаются за воздух, пытаясь помочь мне бежать быстрее. Видел свои ноги, которые так отчаянно топали по земле, что в ней должны были образоваться кратеры. Глаза, у которых открылась зоркость орла, предусмотрительно замечали все препятствия на пути, чтобы ноги не споткнулись и не потеряли драгоценные секунды на спасение.

Забежал во двор, взбежал по ступенькам в дом, оказался в зале, окна которого выходили туда, откуда обратно летела смерть. Несколько раз я метнулся в разные стороны, – кинулся на кухню, бросился в сторону ванной и обратно забежал в зал – не мог решить, куда спрятаться, – тут голос Эдуарда осекся. Сафия боялась выдать свои слезы и, зажав текущий нос, продолжала вслушиваться в тишину на том конце провода. – Никогда не делился этим воспоминанием ни с кем, – как бы оправдываясь, сказал Эдуард. – Через прозрачный тюль, которым заботливыми руками матери были обвешаны окна зала, я смотрел, как грозно приближаются истребители. Неизбежность придала мне решительности, в голове промелькнула последняя надежда: «Надо встать в дверном проеме, возможно, меня не завалит». И когда я выбрал себе последнее пристанище – дверной проем, обрамленный выкрашенными в белый цвет деревянными наличниками, – губы сами зашептали: «Со кхоьллина волу Аллахl, гечде Ахь суна!»²¹, – голос Эдуарда дрогнул. Дальше была тишина, Сафия боялась услышать всхлип, но Эдуард продолжил. – Послышался свист скидываемых ракет, земля пришла в движение, я схватился руками за боковые наличники. В окно самолетов уже не было видно – значит, уже подлетали. Дом затрясся, вокруг начало сыпаться, шум самолетов слился со взрывами ракет. Все это время на фоне не стихал шум пулеметного обстрела и сопровождающий его душераздирающий скрежет металла.

Я закрыл глаза и с обреченностью повторял одно и то же. Я хотел, чтобы все произошло быстро и безболезненно, и где-то глубоко внутри все же надеялся остаться живым! Моя надежда была неуместна в готовом рухнуть на мою голову доме.

И вот все смешалось в одно мгновение: раздался хруст разламывающейся деревянной оконной рамы, одновременно во все стороны со стоном разлетелись стекла, послышался свист чего-то очень быстрого, я зажмурился и весь сжался. Глухой звук – и комнату заполнил шум вращения. Он звучал так отчетливо, как будто только он и существовал во всей Вселенной. Я открыл глаза и с ужасом заглянул через плечо вправо: из стены торчал хвост ракеты, на котором отчаянно вращался пропеллер. В какой-то момент он стал сбавлять скорость вращения, и это стало сигналом, что мне нужно бежать, сломя голову. И снова весь мир переполнило биение сердца, оно стучало у меня в висках. Я спустился с лестницы в два рывка, перескакивая ступеньки.

Моим глазам предстал двор, и я его не узнал: старая яблоня была свалена поперек двора – не двинуться, крыша гаража снесена вместе с одной стеной, от большого дома остались только пару стен и лестница. Все происходило в мгновения – я кинулся на улицу и бежал вдоль домов все дальше и дальше от своего двора.

Я пришел в себя, когда был уже в конце нашей улицы, потребовалось усилие воли, чтобы заставить мышцы перестать сокращаться, неся тело. Успокоившись, я двинулся обратно. Шел медленно – ждал взрыва ракеты. Потерял счет времени и не мог прикинуть, пора ли пропеллеру остановиться или еще нет. В своих раздумьях я подошел к своему двору и увидел, как из нескольких соседних ворот выглядывают люди…

Приближаясь, я увидел, что сровняли с землей не только наш дом, но и соседский. Просто был дом десять минут назад, и нет его. В этом доме, не уезжая, оставались отец и трое сыновей. Старшего из них отец буквально до авиаудара отправил через несколько улиц к родственникам узнать, все ли живы. И вот, я слышу слабые стоны, доносящиеся из-под завалов дома, и обращаюсь к тем, с кем еще полчаса назад стоял и разговаривал, с просьбой подойти и помочь разгрести завалины, и достать человека. Однако, все продолжают все так же стоять на своих местах и выглядывать из-за ворот как загнанные зверьки. В этот момент к этой картине подоспевает старший сын соседа, которого отец отправлял навестить родных. Увидев разрушенный до основания дом и услышав стоны, доносящиеся из-под завалов, он начал плакать. – Сафия слышала дыхание Эдуарда, возможно, его унесло ожившими воспоминаниями. – Я подошел к нему и сказал: «Саlид, хlокху бухахь верг гой хьуна, мохь хьоькхуш? Тlаккха, тlеван цхьа а ваьхьаш воций гой хьуна? Хьоъ хlинца вуохахь, хlара кху бухлахь вуьсур ву хьуна»²².

Я был гораздо младше него, сегодня шестнадцать лет – это вообще ребенок, но сейчас я понимаю, что Всевышний вселил в мое сердце мужество и решительность, потому что Саlид растерялся… Бехк бацара цунна: оццул вуо тlехоьттича, милла а вухур вара…²³

Так мы начали с ним разгребать завалы и первым вытащили его младшего брата, который был жив и издавал стоны. В коридоре мы обнаружили среднего брата. Он как будто хотел выбежать из дома, но споткнулся и упал на торчавшее острие алюминиевого шифера. Мы нашли его стоящим на коленях и с проткнутым подбородком. В зале в дверном проеме нашли их отца, он, видимо, как и я, искал более надежное место в доме, чтобы его не завалило, но из-за наступившего часа предопределения не нашел в этом месте спасения…

Эдуард вздохнул и продолжил:

– Мы вынесли из этого дома и положили у соседей два трупа – отца и сына – и раненого младшего брата Саlида. Для него этот день был страшным…

Спустя неделю окольными путями к нам приехал бывший сосед, чтобы увезти тех, кто передумал оставаться. И отец позвал меня на улицу, я думал – для поручения. До сих пор помню его сосредоточенное лицо, глаза, избегающие моего взгляда, решительность, которая была настояна семь дней и ночей. Он выдал мне переживания этих дней в одной сухой фразе «Кlант, хьо дlаваха веза»²⁴. Не успел я даже облачить в слова свое несогласие, как он начал: «Вайшиъ цхьана дlавахар нийса хир дац. Хlинца хьо дlагlо, хьоьца кхин шиъ лулахо хир ву. Йухахула дlабогlучаьрца соъ дlавогlур ву²⁵, – и все еще видя, как я колеблюсь, добавил. – Соьца къийса ца луш, хьайга бохург де, дерриге а дика хир ду²⁶».

Согласившись с отцом, я уехал вместе с двумя соседями в наше родовое село на границе с другой республикой. Наш путь описывать не буду: это займет целые сутки. Конечно же, мать, сестры и остальные родственники были рады меня видеть. Каждый вечер у нас собирались соседи и расспрашивали о доме, о соседях, о военном Грозном, который я успел увидеть по дороге. И когда я начинал рассказывать, в комнате воцарялась тишина, старшие откладывали все дела. Рассаживались вокруг и слушали, прерывая меня только тихим «Астагlфируллахl»²⁷ или «ццц». – Эдуард, мысленно возвращаясь к событиям тех дней, казалось, забывал про Сафию и замолкал. Но потом, возвращаясь к реальности, продолжал. – Я с нетерпением ждал следующей поездки водителя в город. Ждал прибытия отца. Бдительность моей совести была усыплена словами отца, как сторожевая собака сытной жижей. Однако где-то глубоко внутри меня таился страх, что что-то может случиться, помешать отцу приехать и что зря я согласился уезжать. Это чувство довлело надо мной тем сильнее, чем больше проходило дней.

Спустя неделю водитель не смог поехать, потому что в городе вовсю шли бои. Как я сожалел, как я сокрушался о том, что уехал, знаю только я и Господь Бог, – низким голосом, словно на исповеди, проговорил с чувством Эдуард. – Я вымещал зло на дровах, которые каждый день приходилось колоть. Мне не хотелось общаться со своими сверстниками. Они, уехавшие в самом начале и не различившие кровожадного лица войны, казались мне детьми. Простые человеческие радости не утратили своего очарования и силы над ними, а мои мысли были заняты отцом. Каждый день по несколько раз в голове прокручивался последний разговор. Доброта сквозь строгость и непреклонность, проявляющаяся в заботе о нас, а особенно во взгляде глубоко посаженных, с возрастным прищуром карих глаз, – теперь я вспоминал такое привычное лицо с новыми для себя чувствами. Когда я помогал в чем-то по хозяйству женщинам – а вместе с нами жили очень много беженцев, на которых тоже нужно было рассчитывать еду, воду, тепло – мыслями я бывал с отцом. Одним из ярких открытий, от которого к горлу подступил ком и глазницы переполнились слезами, для меня стало осознание того, что в какой-то момент я перерос отца. Сафия, чтобы ты понимала, это был безусловный авторитет, строгий глава семьи, который был чужд внешним проявлениям эмоций и чувств, но у которого любовь выражалась в том, чтобы довезти до школы, спросить, как дела и нужно ли чего – причем после этой фразы он каждый раз выдерживал многозначительную паузу, давая понять, что на него можно рассчитывать, – пока снимаем урожай с деревьев или грядок, рассказывать о голоде, который испытали старшие в депортации, чтобы мы научились ценить каждый кусок хлеба. Любовь родителей в этом и заключается – в том, чтобы передавать мудрость, накопленную за годы жизни, во имя неповторения новым поколением ошибок предшествующих. И в этом он проявлял самую высшую степень любви, – тут голос Эдуарда сорвался. Сафия долго слушала тишину по ту сторону телефона. Потом послышались шаги, какие-то приглушенные звуки, шум воды и, наконец, – Извини, я отходил попить воды.

– Да, конечно, – сказала Сафия.

– Через месяц после моего возвращения до нас дошла весть, что отца убили.

– Астагlфируллахl, – воскликнула Сафия, надеявшаяся, что рассказ идет к иному концу.

– Да, после ночной бомбежки он по обыкновению шел проведать соседей, когда снайпер выстрелил, – тяжело сглотнул, – выстрелил ему в голову.

– Дала геч дойла цунна! Дала гlазот къобал дойла цунна!²⁸ Ты же понимаешь, что он в лучшем мире, – ей очень хотелось успокоить его.

– Вот такое наследие мне оставила эта война, – как бы не слушая Сафию, произнес он.

– Такое наследие она оставила каждой семье, – сказала Сафия, задумавшись.

– Но не каждому она оставила сожаление на всю оставшуюся жизнь, – возразил Эдуард.

– Эдуард, если ты о чувстве вины, то от тебя в этой истории ничего не зависело, – с жаром заявила Сафия.

– Иногда понимаю, – помолчал, – или хочу так понимать.

– Ты знаешь, что такое предопределение? – спросила Сафия.

– Ну, а как ты его понимаешь? – то ли с сарказмом, то ли с искренним интересом спросил Эдуард.

– Не буду вдаваться в долгие объяснения, – начала Сафия. – Говорят, три вещи неизменны – это день рождения человека на этот свет, день, когда он свяжет себя узами брака, и день, когда покинет эту землю. А на все остальное человек способен влиять: мольбой, намерением и действиями. Они тоже предопределены, но человеку дается выбор и разум.

– Да это понятно, я и не считал, что смог бы изменить ход событий, – запнулся Эдуард. – Хотя вру, бывало, что и такие мысли лезли. Но в основном это другое чувство. Чувство, что ты сбежал, струсил, стоило прозвучать просьбе уехать, как был рад это сделать, оставив своего отца в кровавом месиве!