Захар Прилепин
Ополченский романс
– Нет, – сказал Лютик.
За минуту, пока Лесенцов говорил, Лютик стал совершенно ошалевшим, и горели у него теперь обе щеки и лоб – будто утюг приложили.
Лютик хотя бы служил в армии, в морпехах. А Скрип-то – нет, не служил. Скрип только бил людей; правда, очень многих людей, и пару раз едва не сел в тюрьму за нанесение тяжких телесных.
Лесенцов посмотрел в зеркало заднего вида, чтоб оценить, как выглядит Скрип, но никого не увидел.
– Дак? – позвал Лесенцов.
– Я! – чётко, но негромко, ответил Дак.
– Что скажешь?
– Нужен план квартиры, – сказал Дак. – И понять, в какой очерёдности заходим. И кто в какую комнату.
– Пять минут, – сказал Лесенцов.
Они, чуть сбавив скорость, подъехали к дому одноклассника. Лесенцов с излишней даже старательностью – чтоб в первую очередь себе доказать, что спокоен, – припарковался.
Метрах в двадцати, грохоча музыкой, стояла всё та же “девятка” с открытыми дверями. Около “девятки”, пытаясь перекричать собственную музыку, перетаптывались те же трое подростков. Четвёртый всё так же валялся на водительском сидении, выставив наружу тонкие ноги.
– Пойду скажу им, чтоб заткнулись, – сказал Лютик, и уже открыл дверь.
– Стой, – велел Лесенцов. – Не надо.
Лютик тут же прикрыл дверь, по инерции сохраняя зверское выражение лица.
Лесенцов достал листок с планом квартиры.
Из-за музыки ему приходилось почти кричать. Он говорил три минуты. Для ясности пририсовал кружки с буквами: “К”, “Л”, “Д”, “С”, и стрелки, указывающие движение каждого по квартире.
Переспросил: “Вопросы есть?”
Лютик крутнул головой.
Скрип крутнул головой.
– Гранату бы, – сказал Дак. – Хотя б одну.
– Гранат нет, – ответил Лесенцов. – Есть, но за ними надо возвращаться к Командиру. Потеряем время. Нам надо сделать всё сейчас же.
Дак, перегнувшись через задние сидения, поочерёдно достал из багажника автоматы.
По каким-то одному ему понятным признакам оставил себе один из “Калашей”, и сложил возле ноги три магазина, быстро оглядывая каждый – до конца ли снаряжён. Один пристегнул, дослал патрон в патронник и снова поставил автомат на предохранитель. Другой магазин засунул сзади, под выпущенную рубашку, в джинсы. Третий – уложил во внутренний карман куртки, но сразу же проверил, насколько легко извлекается. Извлекался идеально. Куртку застёгивать не стал.
Лесенцов вдруг додумал прежнюю свою догадку: предложив Даку переодеться – чтобы постирать форму, в которой тот приехал, – Командир вынул наугад что-то из шкафа верхней одежды, на выбор, и тогда Дак, трогательно улыбнувшись, спросил: “…вот эту возьму, можно? Карманы хорошие…”
Уже вечерело.
Лесенцов приоткрыл свою дверь.
– Комбат, нам с тобой? – спросил Скрип.
– Нет, сидите, – сказал Лесенцов и выпрыгнул на мягкую землю.
Он подошёл к подросткам. Показал знаками, чтоб сделали музыку чуть потише.
Один из подростков, помедлив, влез в машину с правой стороны и чуть прикрутил негритянский речитатив.
– Парни, – сказал Лесенцов. – У меня есть пять тысяч гривен и пять тысяч русских рублей. Хочу девушку порадовать, за которой ухаживаю. Плачу вам за пять минут простейшей работы.
– Одна минута – тысяча гривен и тысяча руб- лей? – уточнил один из подростков.
– Ты паси: у него номера российские, и тачка дорогая… – процедил второй. – Чего ему пять штук.
– Вот деньги, – достал Лесенцов. – Могу сразу заплатить.
– Давай сразу, – сказал второй спокойно.
Лесенцов передал деньги.
– Шо хотим? – спросил взявший деньги.
– Напротив дом, двенадцать “Б”, верно?
Лесенцову в ответ кивнули, не расходуясь на слова.
– Надо подъехать вот с того, правого торца, под окна. Дождаться, когда я зайду в подъезд, досчитать до тридцати и включить вот эту песню, которая у вас играет. На полную громкость.
– Эту? – переспросил первый подросток. – Другие есть. Точно на полную?
– К Арихе приехал! – догадался второй. – Слышь, у неё парень, – с лёгкой брезгливостью сказал он Лесенцову.
– Разберусь, – ответил Лесенцов. – Только одну песню, ладно? Сколько она, минуты четыре идёт? Три? И как только песня закончится, сразу уезжаете. Вот сюда же. Или куда хотите. Подальше. А то она ругаться будет.
– Будет, – согласились с ним.
– И вот ещё, – Лесенцов достал петарды. – По- ка песня играет, взрывайте петарды. Всю пачку надо извести. Хоть по три сразу взрывайте.
У него забрали пачку и начали вертеть в руках, поочерёдно разглядывая с нарочитым пацанским скепсисом.
– Хорошие петарды, – сказал Лесенцов.
– За петарды ещё пятьсот гривен, – сказал тот же подросток, что уже взял деньги.
Лесенцов порылся в карманах и нашёл триста.
– Сойдёмся?
Ему даже не кивнули.
Лёгким шагом Лесенцов вернулся к “паджерику”, и, усевшись, оглядел своих бойцов.
Скрип спрятал автомат под безразмерной спортивной кофтой, Лютик – в белый пакет. Дак всё ещё держал “Калаш” на коленях, положив на железо спокойные руки.
– Можно закурить? – спросил Дак, указывая подбородком на пачку в подстаканнике машины.
“Он всё это время не курил, – подумал Лесенцов. – Дожидался моего возвращения. Вот выдержка у человека. А если это последняя его сигарета? А он ждал. Не взял без спроса…”
– Конечно, бери всю пачку, – ответил Лесенцов. – Лютик, как там, не явился наш пропащий немец?
– Нет, не приходил, – сказал Лютик.
Лесенцов уже медленно выруливал. Сердце его колотилось и ныло.
Притормозил возле “девятки” – там, наконец, совсем вырубили музыку, и, с третьего раза, завелись, но ещё не трогались.
Из “девятки” вышел неспешный водитель, – такой же малолетка, как и все остальные.
Он, судя по внешнему виду, спал всё это время.
Лесенцов приоткрыл окно.
– Я не понял, мне за тобой? – спросил подросток, всё ещё пытаясь разлепить слипшиеся глаза; рот у него тоже едва открывался.
Лесенцов выдохнул, успокаивая себя.
– Нет, я с левого края припаркуюсь, чтоб Ариха меня не видела. А ты – с правого, под её окнами. Потом поставь кого-нибудь из своих на угол проследить за нами. Когда мы с пацанами зайдём в подъезд – досчитай до тридцати, и врубай музыку.
– А ты со своими пацанами? – спросил водитель, и попытался заглянул в “паджерик”, облизывая губы сухим языком, с таким видом, словно его тут могли чем-то угостить.
– Да. Это артисты. Из цирка. Будем мою невесту веселить, – приветливо улыбаясь, сказал Лесенцов, и нажал кнопку поднятия стекла.
Подросток, хмыкнув, пошёл к своей машине.
– У вас тут все дети такие борзые? – спросил Лесенцов то ли Лютика, то ли Скрипа.
– Это не борзые, – ответил Скрип.
Лесенцов припарковался слева от соседнего дома, носом сразу на выезд.
Проследил, как подростки объехали здание, чтоб встать где-то с другой стороны.
Людей возле дома не было.
– Если по уму, – сказал Лесенцов, поворачивая ключ, – в нашей машине кто-то должен остаться, и не глушить её. Но по уму – не сегодня…
Они быстро повыпрыгивали из “паджерика” и скорым шагом прошли вдоль стены до крайнего, нужного им, подъезда. На углу дома уже стоял подросток и смотрел на них. Выражения его глаз в полутьме было не разглядеть. Хорошо, что первым шёл Лесенцов, у которого из оружия был только ПМ за поясом – автомат он оставил дома. Вторым следовал Дак, спрятав автомат за полог куртки – и, пожалуй, это было заметным. Третьим – Лютик с пакетом, где “Калаш” едва помещался, и никак не походил ни на что, кроме “Калаша” в пакете. Как выглядел Скрип, Лесенцов даже не посмотрел.
Подойдя к дверям, Лесенцов увидел кодовый замок.
– Какой код? – спросил он нехорошим, сорвавшимся голосом. – Лютик?
– А я знаю? – ответил Лютик.
Лесенцов и так уже понял, что Лютик не знает.
Подросток следил за ними с угла.
“…что сделать? – метался Лесенцов. – У подростка спросить? Но он из другого дома, скорей всего. Сказать Лютику, чтоб позвонил соседке? Но он же не знает номера её телефона! Значит, надо позвонить однокласснику, чтоб тот сказал матери, чтоб та позвонила соседке… О, боже…”
Лесенцова тихо обошёл Дак и, присев возле двери, щёлкнул зажигалкой.
Спустя несколько секунд железно чмокнул замок, и дверь поползла навстречу.
– Цыфирки кода обычно потёрты, – пояснил Дак, и пропустил Лесенцова.
Тот, заходя, махнул подростку рукой, и успел заметить, что на углу тот стоял уже не один, – виднелись ещё две башки.
“Как бы они сами милицию не вызвали”, – проговаривал почти вслух свои мысли Лесенцов: это придавало механистичности каждому его действию и отвлекало от того, что должно было начаться через двадцать пять, двадцать, пятнадцать секунд.
Прошелестел пакет, сброшенный Лютиком с “Калаша”.
Лесенцов вытащил ПМ с досланным патроном в патроннике, и нёс его в руке.
Подойдя к двери, сделал левой рукой три коротких и один длинный звонок. Даже слишком длинный.
К некоторому удивлению Лесенцова, вдруг загрохотавшая на улице музыка оказалась слышна даже в подъезде.
С той стороны двери что-то спросили, но он не расслышал, что именно, и стоял в растерянности: “…а если не откроют? что тогда? чёрт!.. если не откроют?”
– Да кто там? – крикнул кто-то в квартире, но замки уже проворачивали свои челюсти, и Лесенцов понял, что спрашивали не его, и не про него, а про подростков, врубивших на улице музыку, и даже успел услышать из-за дверей ответ: “Те же придурки, что вчера!”.
Дверь поползла внутрь квартиры.
Лесенцов с силой ударил в дверь ногой и тут же выстрелил в грудь успевшему отшатнуться человеку. У человека был в руке пистолет, но это уже не имело значения.
За ним стоял ещё один – в шортах и голый по пояс – с карабином, но в него выстрелил Дак из автомата. Лесенцов в этот миг уже свернул влево, в коридор, ведущий на кухню, и, ещё не видя там никого, двигаясь по коридору, дважды выстрелил – пули вошли в стену, из которой полетела во все стороны белая извёстка. Сделав три стремительных шага, Лесенцов, вытянув руку с пистолетом, оказался на маленькой кухне, и увидел человека, зачем-то забравшегося столешницу; в одной руке этот человек держал кухонный нож, который тут же метнул в Лесенцова. Нож больно ударил Лесенцова рукояткой в лоб; в другой руке человек держал железный чайник, но им не успел воспользоваться: Лесенцов выстрелил ему в живот.
Человек сначала ударился спиной о навесные полки с посудой – загрохотали многочисленные тарелки, – а потом тяжело и слишком медленно повалился на пол. Лесенцов выстрелил ему ещё раз куда-то в бок.
Заметил, что из крана струёй бьёт в тарелки вода; и, на ходу сменив обойму, вернулся по коридору обратно в прихожую, успев за эти три шага услышать только одну автоматную очередь, – дальше наступила тишина, – и подумать, как минимум, о нескольких вещах.
Он подумал: “Ванная, совмещённая с туалетом, – слева от входной двери, а от меня сейчас справа. Ванную зачищал Скрип. Как бы он не вышел мне навстречу на звук моих шагов и не застрелил меня”.
Он подумал: “Перестали стрелять: а если убили всех моих людей – что тогда? Я сейчас выгляну в комнату и буду сразу застрелен с нескольких стволов? Нельзя ли этого избежать?”
Он подумал: “На улице не играет музыка, я её не слышу. Точно не прошло три минуты. Куда делись эти чёртовы подростки? Я же им заплатил”.
Все мысли вместились в один стремительный промельк.
Лесенцов дошёл до конца коридора, видя убитого им первым выстрелом человека, и, чуть присев, чтоб не получить пулю в голову, заглянул налево, в комнату.
В комнате валялся на боку второй, застреленный Даком.
Больше никого не было.
В углу работал телевизор. На столике возле телевизора стояли две раскрытые банки тушёнки.
Из этой комнаты вход был в следующую, вторую, справа. Там раздавался шум открываемых шкафов.
Тут же из второй комнаты явился Лютик.
– Всё? – спросил Лесенцов.
У Лютика были огромные глаза.
Автомат он держал так крепко, что, казалось, может переломить его.
– Там трое, – сказал Лютик. – Дак всех сразу, подряд. И добил из своего пистолета, – Лютик шмыгнул носом. – Я даже не стрелял, – признался он.
Поднявшись, Лесенцов обернулся к туалетной комнате: а где Скрип?
Скрип уже стоял в коридоре.
Лесенцов спросил у него глазами: что у тебя?
Скрип кивнул головой в сторону туалета. Он был бледен и глаза его горели.
Лесенцов заглянул в туалет.
Всё было в крови, в битом стекле и в мыльной пене. В ржавой ванне лежал расстрелянный человек с многочисленными пулевыми ранениями и, кажется, без глаза. Душевой шланг бил вверх. Кровь, текущая из ран, тут же разбавлялась водой.
– Дверь в ванную была заперта, – сказал Скрип. – Я отсюда его застрелил. Через дверь. Только потом выбил её.
Входная, в подъезд, дверь удивительным образом оказалась кем-то прикрыта.
Лесенцов прошёл во вторую комнату, к Даку.
Двое убитых лежали вкривь и вкось, отекая, на кроватях. Третий пристыл в луже крови на полу – со входным чуть ниже виска и с окровавленным животом, в который он вцепился двумя руками.
Дак, вытащив из-под кроватей чёрные мешки, деловито извлекал оттуда оружие. Лесенцов заметил части разобранного СВД.
– Тут их оставим? – спросил Дак обыденным голосом, и поднял глаза на Лесенцова. – У тебя кровь на лбу.
Лесенцов потрогал лоб.
– А… – он посмотрел на пальцы и вспомнил. – Ударился.
– М? – переспросил Дак про убитых.
– Нет, их надо вывезти.
– Сейчас милиция приедет? – спросил Дак.
– Может, – согласился Лесенцов.
Они перетащили все трупы в комнату с телеви- зором.
Выключили телевизор, воду в ванной и на кухне, свет во всех комнатах.
Ключ от входной двери торчал в замке.
Лесенцов выглянул в подъезд: было тихо.
Когда они уже вышли, взяв с собою три чёрных длинных сумки, полных оружия и б/к, выше этажом открылась дверь.
Лесенцов быстро, но тихо извлёк свой ПМ, Дак прижался спиной к стене, взяв автомат на изготовку.
– Это соседка, – сказал Лютик.
– Там милиция, – прошептала свистящим голосом соседка, склоняясь к ним через перила. – Сюда идите.
Когда милиция справилась с кодовым замком и оказалась в подъезде, Лесенцов и трое его людей уже были в квартире соседки.
Оставив приоткрытой дверь, они прислушивалась к происходящему внизу.
Спустя полминуты соседка вышла на звук поднимающихся шагов.
Лесенцов встал на её место у дверей, Дак – рядом. Он поинтересовался кивком: что будем делать? Лесенцов отрицательно качнул головой: ничего.
В щель голоса снизу были хорошо слышны, но Лесенцов всё равно распахнул дверь чуть шире.
– Соседи вызвали, – слышался мужской голос. – Говорят, у вас тут стрельба.
– У нас? – очень искренне удивилась соседка. – На улицах стреляют весь день. И соседские ребята – то музыку включат, то ещё чего. Думала, из-за них!
– Да, мы их опросили. Но они у соседнего дома стоят. Сказали, что петарды взрывали. Но не стреляли. А стреляли, соседи сообщают, здесь.
– Нет-нет, – сказала соседка убеждённо. – У нас не стреляли.
Лесенцов сначала услышал звук открываемого замка, а потом увидел, как медленно распахивается дверь в квартире напротив.
Там образовался мужчина, уже готовый выйти на площадку – нога в тапочке была занесена, – но, увидев, Лесенцова, он вздрогнул и поставил ногу на место.
Лесенцов держал в согнутой руке, на уровне своего лица, ПМ. Он дважды качнул глушителем, показывая: закройте дверь, пожалуйста.
Мужчина так же тихо закрыл дверь.
– Никто посторонний не заходил в подъезд? – не унималась милиция внизу.
– Нет-нет, – уверенно отвечала соседка.
– Там машина стоит с российскими номерами, не знаете, к кому приехала?
– У соседнего подъезда? Это, наверное, к Михаилу Семёнычу – у него родня в России, он хочет выехать. Пойдёмте, провожу. Я номер квартиры не помню, а на память проведу. По обшивке его дверь узнаю́. То ли третий этаж, то ли четвёртый. Михаил Семёнович, может, и вызывал милицию. Всё время вызывает. Никакого покоя с ним нет. Везде сепаратисты мерещатся.
Милиция послушалась соседки.
Хлопнула входная дверь в подъезд.
– Они не уедут, – сказал Лесенцов.
Скрип и Лютик смотрели на него, дожидаясь решения. Дак чуть покусывал нижнюю губу.
– Я выйду к ним, – решил Лесенцов.
– Погоди, – сказал Дак. – Вытри кровь хотя бы. Насохла.
Он взял с вешалки первую попавшуюся тряпку – оказавшуюся дешёвым шарфиком, – и бережно приложил ко лбу Лесенцова.
Ещё раз посмотрел на лоб:
– Заметно. Спросят, откуда… Кровь, вроде, не течёт больше.
Лесенцов передал свой пистолет Лютику.
– На одежде крови нет? Ну-ка, посмотрите… – он развёл руки, и повернулся боком. – Так. Ждите меня здесь. Если что – звоните людям Командира. Скажите, что вас штурмуют менты. Пусть едут на выручку… Но попробуем выкрутиться.
* * *
Водитель патрульной машины, стоя на улице, курил, и не увидел, как Лесенцов, стараясь не производить никакого шума, вышел из подъезда.
Лесенцов был замечен только когда он, открыв дверь “паджерика”, уже уселся, завёл машину и успел на ощупь найти кепку, лежавшую в заднем кармане переднего правого сиденья.
– Выйдите, пожалуйста, – попросил спешно подошедший водитель патруля.
Лесенцов улыбнулся:
– А в чём дело?
– Выйдите, я вам говорю.
– Хорошо, – сказал Лесенцов, и, заглушив “паджерик”, вышел.
Хлопнула дверь ближайшего подъезда: водитель успел вызвать своих по рации.
Лесенцов услышал неподалёку всё тот же женский голос:
– Значит, уехал уже Михал Семёныч. Значит, в России уже. Бегут, трусы. Он всегда был трус.
К “паджерику” приблизились два человека с нашивками “Мiлiцiя”, и соседка за ними вослед.
– Сержант Бондаренко, – представился один из сотрудников; Лесенцов снова улыбнулся. – Вы с какой целью здесь?
– К знакомому заезжал. К Михаилу Семёновичу, – ответил Лесенцов.
– А почему не у него?
– Так нет его.
– Когда мы подъехали – вас в машине не было.
– Приспичило. За угол отошёл, – в третий раз улыбнулся Лесенцов.
– А где Михаил Семёнович живёт?
– Так в этом подъезде, – кивнул Лесенцов. – Вы ж оттуда только что вышли.
– В какой квартире?
– В шестой же, я ж вам показала! – встряла соседка.
– Женщина, – угрожающе сказал Бондаренко. – Вернитесь домой.
– Я ж помогаю вам! Зачем так грубо? – оскорбилась соседка.
– Спасибо за помощь, – бесстрастно процедил Бондаренко. – Можете идти, гражданка; вы ведь на четвёртом этаже у нас?
– Пожалуйста и вам, соколики, – сказала соседка обиженно, и действительно пошла, не отвечая на обращённый к ней вопрос.
– Женщина! – окликнул сержант Бондаренко.
– Мать твоя – женщина, – ответила соседка, по-мужски отбивая шаг рукой.
– Откройте машину, мы досмотрим, – попросил Бондаренко Лесенцова.
– Вроде кончились эти времена, – пожал плечами Лесенцов.
– Где кончились? – спросил Бондаренко почти со злобой. – У вас в России?
Лесенцов предпочёл не вступать в спор, но, напротив, поочерёдно распахнул все двери “паджерика”, а следом багажник и капот.
Несколько минут, подсвечивая себе фонариками, милиция со знанием дела осматривала машину.
– Зачем вам так много сигарет? – спросил Бондаренко. – Для торговли?
– Я их курю, – легко ответил Лесенцов.
– Вам придётся проехать с нами, – сказал Бондаренко. – Для установления личности.
– У меня есть все документы, – ответил Лесенцов.
– И тем не менее, – сказал Бондаренко.
– На своей машине? – поинтересовался Лесенцов.
– Нет. На патрульной.
– Воля ваша, – сказал Лесенцов.
– Будьте добреньки, поднимите руки для досмотра, – попросил другой милиционер, и тщательно охлопал Лесенцова со всех сторон.
Мобильный у Лесенцова не забрали – он держал его, зажав в руке.
По пути, из зарешеченного отделения патрульной машины, Лесенцов написал две смски: Командиру и Лютику.
Оба сообщения Лесенцов тут же удалил.
Доехали минут за десять.
В отделении его оставили ждать на стульчике в коридоре. Рядом уселся один из милиционеров. Иногда он вздыхал.
Коридор был выкрашен в синий цвет.
Никаких звуков в здании не раздавалось.
Видимо, старшего дежурного не было на месте, и сейчас его разыскивали.
Всё затягивалось.
Лесенцов чувствовал, что внутри кто-то медленно высасывает из его сердца кровь.
Если сейчас всё начнёт выясняться, сначала его будут долго пытать, а потом посадят на двадцать лет. Он выйдет, когда ему будет шестьдесят.
Не менее чем через полчаса на улице раздался шум подъезжающей машины.
Вошёл Командир со своим охранником, и за ними сержант Бондаренко.
– Кому позвонить? – кажется, уже не в первый раз спрашивал Командир.
Он вёл себя самоуверенно и раздражённо.
– Да не надо никому звонить, – на удивление миролюбивым голосом отвечал Бондаренко. – Вы знаете его? – Бондаренко указал на Лесенцова.
Лесенцов на всякий случай поднялся.
– Да, знаю, – ответил Командир.
– Переписал его данные? – спросил Бондаренко у того милиционера, что сторожил Лесенцова.
– Так ты ж не сказал, – ответил ему напарник.
– Не переписал – и не надо. Мы не прячемся, – сказал Командир тоном, которому сложно было перечить. – Нас все телекомпании мира переписали уже. И вы туда же… Не знаю, на кого вы работаете, и кому служить собираетесь. Народу или блядям.
Не оглядываясь, Лесенцов пошёл за Командиром.
На улице стало заметно прохладней.
Лесенцов сел на заднее сиденье чёрного “ленд крузера”, Командир – за руль, его охранник – впереди справа.
– Где твои? – глухо спросил Командир у Лесенцова.
– Велел прибраться им.
– Всё сделали?
– Да. Семеро. Железо забрали.
Командир быстро посмотрел на Лесенцова в зеркало заднего вида.
– Куда тебя?
– Домой, наверное. Где ночую, в смысле.
* * *
В полночь Лютик написал, что всё в порядке, но потом отключился.
К часу ночи они должны были уже успеть управиться со всеми делами.
Лесенцов раз сорок подходил к окну, пугаясь увидеть милицию.
Раздумывал, не уйти ли из дома, – но никто ведь, кроме Командира, Лютика и Скрипа, не знал его квартиры, – а эти трое вроде бы по-прежнему оставались на свободе.
Да и куда идти? Просто на улицу? И сидеть там на лавочке? Или совсем уйти? Пешком к границе? А зачем? Всё ведь уже случилось.
У Лесенцова имелось две бутылки водки, и одну из них он минут за пятнадцать выпил, не закусывая, а лишь запивая водой из-под крана, но так ничего и не почувствовал.
Голова раскалывалась.
Ужасно хотелось курить.
Все сигареты остались в машине.
Он выпил ещё десять кружек воды из-под крана.
Открыл вторую бутылку водки, но пить не стал.
В три ночи его стошнило.
В раковине осталась пена.
Некоторое время Лесенцов раздумывал о том, почему его тошнило пеной.
Потом снова пил воду.
Лютик, Скрип и Док явились только в пять утра, пропахшие по́том и очень грязные.
– Чего ж так долго? – спросил Лесенцов шёпотом.
– …так восьмой пришёл, – пояснил Лютик. – Пока этих семерых укутывали в одеяла. Три коротких один длинный. Как положено.
Лесенцов перевёл глаза на Дака. Тот устало кивнул.
Лесенцов посмотрел на Скрипа. Он тоже мотнул ослабшей головой, показав челюстью на Дака.
– Ну? – попросил уточнений Лесенцов.
– Дак его… – сказал каким-то выцветшим и совершенно осипшим голосом Скрип. – Кухонным ножом… Не стрелять же снова.
Лесенцов вздохнул.
– Дальше?
– Ты ж сказал: убрать их, – ответил Лютик.
– И что? – спросил Лесенцов.
– Закопали в таком месте… – рассказал Лютик, даже чуть улыбнувшись. – Сами теперь не найдём, если захотим.
Лютик, заметил Лесенцов, был заметно чище и бодрей Дака и Скрипа.
– На кой чёрт? – спросил Лесенцов.
– Чего на кой чёрт? – переспросил Лютик.
– Закопали на кой чёрт?
– Ты ж сказал, – повторил Лютик.
– Го-о-осподи… – шёпотом пропел Лесенцов. – Лютик, ты же местный! Даже я знаю: там старая шахта в полукилометре! Туда можно дивизию перекидать вместе с лошадьми! Вы ж должны были за пятнадцать минут управиться! Сам рассказывал, как вы должников туда к шахте возили – запугивать!
– Ты ж не говорил про шахту, – сказал Лютик. – Да и я в машине сидел, на стрёме. Дак со Скрипом рыли. Подручными средствами… – здесь Лютик откровенно улыбнулся.
– Лютик, скотина, – без голоса, еле шевеля губами, сказал Скрип. – Ты о чём думал? Я в землеройку обратился за ночь.
– А ты? – спросил Лютик, на всякий случай отступая от Скрипа на шаг. – Ты о чём думал?
Дак, ни на что не обращая внимания, разулся и спросил, где тут можно умыться.
Лесенцов ещё раз оглядел Лютика и Скрипа и покачал головой: что вот с вами поделаешь, дураки.
– Сигарет тебе принесли, Комбат, – сказал Скрип и подал пачку.
Лесенцов поспешил на кухню – там имелся огонь.
– Чай будете? – спросил он с кухни, уже поставив чайник на плиту.
Сломал три, одну за другой, спички: руки одеревенели.
Чайник отражал ребристым боком жёлтый и слишком яркий свет уличного фонаря.
– …что мы, звери, что ли, в шахту людей кидать, – продолжал бубнить, стягивая ботинки, Лютик. – Похоронили. По-человечески всё.
