Юрий Темирбулат-Самойлов
Алымов
Вот здесь-то Георгий Иванович по-настоящему отвёл душу! Не в общераспространённом, конечно, смысле. Он без каких-либо оговорок любил первую в своей жизни женщину – жену Люсьену. Любил искренне и, насколько позволял его мужской темперамент, горячо. Наверное, даже неизлечимо, как типичный однолюб. Вероятно, её одной ему бы хватило на целую жизнь до скончания дней, что в плане интимном, физиологическом, что в любом другом отношении. Их не коснулась обычная повседневная рутина неизбежно приедающегося с годами тандемного взаимодействия «муж-жена». Каждый прожитый день, как и «переспанная» ночь, были одинаково счастливыми и в самом начале совместной жизни, и через год, и через семь… Нет, он не жаждал обладания другими женщинами в общепринятом пошлом понимании. Нет, и ещё раз нет! Просто Георгий Иванович хладнокровно и изощрённо мстил женскому роду. Мстил за пренебрежение к нему в те школьные, раннеюношеские годы.
С каким иезуитским наслаждением самим процессом и с каким не столько плотским, сколько амбициозным удовлетворением результатами этого процесса Георгий Иванович если не ежедневно, то во всяком случае при любой возможности «обламывал» высокомерных строптивиц, особенно знакомых ему со школьной скамьи, заставляя их покоряться его желаниям и требованиям порою настолько извращённым, что перо не всякого литератора способно натурально отобразить эти секс-изуверства на бумаге! Покоряться из страха, от безысходности, из выгоды наконец…
В подавляющем большинстве жертвами этой своеобразной мести оказывались представительницы тех профессий и должностей, которые по самому роду своей деятельности в советском государстве традиционно считались «воровскими»: продавщицы, кладовщицы и директора магазинов и рынков, материально-ответственные сотрудницы предприятий общественного питания – от ведомственных столовых и мелких кафе до крупнейших ресторанов, административный персонал гостиниц и сети валютных торговых точек системы «Берёзка», работницы снабженческой сферы наиболее «сытных» отраслей народного хозяйства, члены и руководители приёмных комиссий вузов и так далее и тому подобное. А ещё – взяточницы всех мастей на самых разных уровнях государственного управления в местах, где наличествовал хоть какой-то дефицит. Ну, а дефицит в СССР был всегда и фактически во всём, в чём обычно нуждается человек нормальных запросов, то есть являлся тотальным явлением при тоталитарной же системе власти. Так что, для множества контролирующих и надзорных служб и органов державы в течение всех семи с лишним десятков лет её существования, без каких-либо временных передышек, работы был непочатый край, а для некоторых спецслужб или их отдельных сотрудников, желающих получить на этом захватывающем поприще какие-то конкретные заданные результаты и, следовательно, работавших целенаправленно, оперативный простор был не только бескрайним, но и благодатным. И горе было тем деятельницам «незримого фронта наживы», которые по воле безжалостного рока попадали в служебные разработки таких асов сыска, как, например, майор милиции Скоробогатов. Который, между делом говоря, к деятелям этого «незримого фронта», принадлежащим мужскому роду, относился куда лояльнее, заставляя их отделываться от уголовного и иного, более мягкого правового преследования чаще всего элементарными взятками, обеспечивающими их получателю не только безбедное повседневное существование, но и позволяющими делать кое-какие накопления впрок в целях построения надёжной базы для собственного материального благополучия. Сначала в идеологически заданно бессребренническом советском бытие, а теперь – в трудно предсказуемом перестроечном будущем.
И тем не менее Георгий Иванович не чувствовал себя удовлетворённым жизнью. Не видел он пока полного реванша за всё, что эта жизнь недодала ему на сегодняшний день. Тем более на фоне некоторых близких людей.
Ну, например, взять его, можно сказать, родственника, свояка – некогда популярного в области журналиста, а ныне преуспевающего, богатеющего на глазах кооператора. Всё ему в руку, этому Ваньке, бес его забодай! Не слишком удачно начав свою кооператорскую деятельность (одна история с крадеными на поле в плодопитомнике саженцами чего стоит, до сих пор приходится помогать уладить это не закрытое пока дело), он в последнее время так пошёл в гору, что дух захватывает. Доходы растут прямо-таки сказочно, а никого ведь не убил, не ограбил. Ни со спиртным, ни с энергоресурсами, ни с наркотиками, ни с чем тому подобным, чаще всего другого дающим стремительное обогащение, не связан. Бизнес настолько смешной на первый взгляд выбрал, что попервой как-то даже неудобно за свояка было перед знакомыми. А вот, поди ж ты! И популярен теперь, чертяка, уже не только как журналист. Детдому, нескольким школам, интернатам, больницам помогает материально, со многими большими начальниками запросто за руку здоровается.
Но грешно завидовать своим, а Ивана Георгий ещё и по-своему любил. Не был ему другом ввиду фундаментальных расхождений по некоторым жизненным позициям, но всё-таки любил. Можно было бы сказать «как брата», если бы Георгий знал, что это такое. Ведь он рос у матери один. Не то, что этот же Ванька из многодетной породы…
Иван Семёнов был женат на родной сестре жены Георгия, что само по себе уже являлось поводом для регулярного общения. Так же, как и он, имел двоих детей примерно одного с его детьми возраста. И так же не собирался на этой цифре останавливаться. Да и вообще, столько между ними было общего… Оба – крупные здоровяки, равных которым в кругу их общих знакомых не было ни в борьбе или поднятии тяжестей, ни в каких других состязаниях на физическую силу и выносливость. Ну, а о парной русской бане, где они еженедельно проводили вместе по полвыходного дня, и говорить нечего: мало кто способен был выдержать в раскалённой до состояния преисподней парилке бок о бок с этими «медведями» хотя бы несколько минут. А затем… трудно постижимо было уму обычного смертного, как, не сварившись заживо в парной-преисподней, они могли не намного меньше по времени, чем парились, преспокойно, степенно, с блаженными лицами плавать вдоль и поперёк огромной проруби на озере у дачи Ивана, где и была, на самом берегу, срублена когда-то специально приехавшим для этого в удлинённый отпуск отцом Ивана банька.
А как вкусно после баньки пили свояки хрустальную водочку, остужавшуюся, пока они парились и «моржевали», в соседних сугробах! А как закусывали! А как верещали в их объятиях иногда, в отсутствие жён, приглашаемые попариться знакомые спортсменки-комсомолочки! Эх, если бы не эта идиотская псевдо-правильность Ивана… Каких бы великих дел они вместе могли натворить!
Собственно, в понимании этой самой жизненной правильности было единственное, хотя, к сожалению, и непримиримое противоречие во взглядах свояков. Это противоречие не мешало им, правда, уже столько лет общаться семьями в полном составе, совместно отдыхать в выходные, праздновать праздники, но в последнее время в глубинах души Георгия пугающе быстро росло неконтролируемое раздражение Иваном, его взглядами, убеждениями. А самое главное, пожалуй, – раздражение его удачливостью. Не приходится белобрысому очкарику-счастливчику использовать служебное положение, чтобы купить всё, что захочет. Просто взял открыто из своей кубышки сколько надо, и все проблемы… В то время как ему, Георгию, ничуть не менее умному чем Иван, приходится все блага иметь, как не верти, а – всё-таки скрытно, из-под полы. И очень часто – злоупотребляя должностью, без денег, задаром. Ведь официальная-то зарплатка – слёзы. Справедливо это? Конечно, нет. А вот Ванька почему-то в прошлую баню не поддержал георгиеву идею о спецмагазинах для работников ОБХСС. Ну, пусть не только для «обэхаэсэсников», а для всей милиции. И не только не поддержал саму эту здравую и целесообразную мысль, но и наотрез отказался поспособствовать в организации дискуссии в прессе о таком простом способе избавления слуг закона от покупок втихаря, через чёрный ход. Правильно это, Ваня?.. Эх, а ещё родственник!
А вот он, Георгий, не совсем правильный с твоей точки зрения человек, не отказался помочь даже не столько тебе, сколько одному из твоих дружков, спастись от тюрьмы, и уже целый год обивает на эту тему пороги больших милицейских начальников. А завтра вообще собрался в горком партии на приём к самому Алымову. Естественно, по записке от кое-кого из «близких к телу» товарищей…
Да, кстати, дорогой Ваня, если бы нам с тобой удалось познакомиться с этим человеком поближе, то весь твой преуспевающий бизнес, как и моё тёплое местечко, показались бы нам обоим такой мелочью… Адам Альбертович, Ваня, это тебе не пуп царапать грязным пальцем да саженцы с казённых грядок воровать. Это – сила! Мало кто в городе пока даже догадывается о перспективах дружбы с «Три А», как его называют за глаза многие, да полушутя и он сам себя иногда расшифровывает: А-лымов А-дам А-льбертович. Тихой сапой, не раздражающе для постороннего глаза, без резких популистских телодвижений, но и без эксцессов, упорно и неуклонно растёт в городе влияние Алымова. Ох, как растёт! Однако, завтра на приёме по личным вопросам вместо закидывания удочек на будущее, вместо осторожных попыток потолковать с Адамом Альбертовичем о чём-то умном, полезном и перспективном для города и для себя в том числе, ну хотя бы о тех же милицейских спецмагазинах, придётся мне униженно хлопотать за судьбу никому не известного шоферюги Селиванова, чтобы вызволить его из следственного изолятора, в котором сидит он, между прочим, законно и обоснованно. Запамятовал, как его зовут… Андрей вроде. Эх, Ваня, Ваня, молодец ты по части выбора друзей…
– Ну, чего не спишь, мой хороший, время-то уже третий час, – не открывая сонных глаз, тёплая, уютно-мягкая Люся всем своим аппетитным телом прижалась к Георгию. Она тонко чувствовала нюансы настроения мужа и не могла спать, когда тот бодрствовал из-за каких-то неспокойных размышлений.
– Да вот, о Ваньке нашем немного призадумался.
– И чего он чудит, праведника из себя корчит? Надо бы с Натальей посерьёзней поговорить. Может, все вместе, сообща сумеем как-то воспитать этого ненормального.
– Воспитывать Ваньку? Кровиночка ты моя! Легче, наверное, коммунизм построить. А вот все вместе, сообща, как ты говоришь, всем народом нашим и облажались с построением этого светлого будущего. Спи, давай!
– Ну, как же? Вся жизнь давно уже перевернулась с ног на голову. Как это в песне-то, «кто был никем… »? В общем все всё давно поняли. А он, как
блаженный, всё в какую-то справедливость играть пытается, в какие-то
устаревшие благородство, честь, совесть…
– Во-во! Свобода, равенство, братство. Э-э-у-у-ы-ы… – потянулся засыпающий Георгий Иванович, на которого голос любимой, какие бы глупости она ни говорила, всегда, особенно ночью, действовал настолько умиротворяюще, что даже объяви ему сейчас о внезапном начале третьей мировой войны или ещё более страшной напасти вроде незаметно подкрадывающегося конца света, вряд ли это сильно поколебало бы стремительно наваливающийся на него здоровый сон.
Люся почувствовала успокоительный для неё благотворный перепад в
психологическом тонусе мужа, но как всякая уважающая себя женщина не могла завершить разговор, если последнее слово сказано не ею:
– Да ладно тебе паясничать. Лично мне судьба моих племянников небезразлична, а он ни о детях, ни о Наташке не думает. Витает в облаках, заработанные деньги тащит неизвестно куда, вместо того чтобы домой, в семью.
– Люсик, я уже сплю. Хр-р… Слышишь?
– Ладно, спокойной ночи. А всё-таки, может тебе завтра Ваню с собой взять на приём к Алымову?
– Люся!!!
– Всё, всё, всё. Спим, спим, спи-им.
Москва, центр,
ресторан «Метрополь»,
тот же самый вечер
– Ну что, Адам свет Альбертович, подведём итоги и отбой, завтра тебе рано вставать к самолёту, – собеседник Алымова отставил в сторону коньячный бокал и взялся за блокнот.
– А я, Карлыч, в отличие от некоторых, всю жизнь только с петухами и встаю. Забыл, поди, что я, как многие, между прочим, великие люди, родился
в деревне? – тоном явного превосходства над обленившимися и
разложившимися в бытовом комфорте уроженцами столицы произнёс, не прерывая вкусной трапезы, Алымов.
– С петухами, говоришь? Ну-ну, – в голосе Вольдемара Карловича, одного из подчинённых «крестного отца» Алымова Сергея Сергеевича Серова едва уловимо промелькнуло, в порядке встречной колкости, нечто вроде легкой ехидцы. – В деревне с петухами вставать, дорогой Адам Альбертович, да и ложиться тоже, святое в общем-то дело. В отличие от зоны при отбывании срока, например. Или от сочинского, скажем, отеля…
Адам Альбертович побагровел. Ох, как ему хотелось сейчас взять со стола самую увесистую бутылку и изо всей силы обрушить её на ненавистную прилизанную башку этого холёного ублюдка, разговаривающего с ним, Алымовым, этаким менторским тоном! Да с такими издевательскими подковырками… Неужели и он что-то знает о подробностях той сволочной, подлой и бесчеловечной акции, учинённой над Адамом в прошлом году в Сочи? Судя по сказанному, знает, сволочь… Поэтому башку ему не очень-то и размозжишь. Сука белокурая! Нелюдь, упивающаяся своим временным служебным превосходством! Ну, ничего, войдём с вашей же помощью в силу, там поговорим немного по другому. А пока – терпи, Адам. Ради твоего же светлого будущего, которое не за горами. Терпи, и терпение твоё вознаградится.
– Итак, – продолжал Вольдемар Карлович спокойным, деловитым тоном, в котором не осталось и следа от только что имевшей место шутливой, но в определённой мере злой ироничности, – в общем и целом события развиваются как надо. И, тем не менее, свою активность с развлекательно-познавательными загранкомандировками тебе лучше пока сбавить, сосредоточься-ка на формировании будущей команды. Здесь у тебя явный недобор.
– Да вроде на многих ключевых постах давно надёжные люди сидят. В торговле, например, на нефтегазодобыче, на транспорте, на промышленности, на сельском хозяйстве, на медицине с фармакологией. Хотя, официально курирую я, кстати, всего лишь промышленность да строительство. И руководят отраслями, между прочим, не только мои родственники, как вам сюда в Москву стучат на меня осведомители ваши грёбаные. А и другие очень даже надёжные, квалифицированные кадры.
– Надёжные, Адам, а все ли… Ну, ладно, родня – чёрт с ней, в целом – свои люди. Но чужой человек, пусть даже друг детства, если не «повязан» каким-либо тайным доходным промыслом с тобой лично или с твоей командой, или не висит на каком-то хитроумном крючке за что-то такое, огласка чего для него хуже смерти, то всерьёз рассчитывать на такого кадра сложно. Вспомни себя в Сочи (при этих словах Алымов вскипел настолько, что до убийства им его собеседника оставалось максимум ещё одно неосторожное слово). Рано или поздно любая более или менее самостоятельная личность, если она с амбициями и бояться ей нечего, захочет отколоться, чтобы пойти своей дорогой.
– Понял, набирать только абсолютно по каким-то причинам зависимых. А то и просто мразь…
– И мразь в том числе. Чем ничтожнее человечишка вознесён на тот или иной ответственный пост и чем меньше он по своим личностным и профессиональным качествам соответствует занимаемой сытной должности, тем более он опять же зависим от благодетеля, поддерживающего его на этой должности. И, значит, сделает всё, чтобы своему благодетелю услужить с логичной целью подольше побыть в фаворе, а значит и у кормушки.
– Но кто-то же должен и работать, дело делать.
– Правильно. Ты уже убедился за год своей руководящей деятельности, что без компетентных специалистов любое серьёзное дело, если оно, конечно, не подлежит заведомо умышленному уничтожению, обречено. Как говаривал в своё время «отец народов» товарищ Сталин13, кадры решают всё.
– Да, но я набил немало шишек и на другом: чем компетентистее спец,
тем он артачистее.
– Браво, Альбертыч! Из тебя в другой обстановке хороший юморист-эстрадник получился бы. Изящная словесность так и прёт, перл за перлом. Придётся прислать тебе в Лесогорск одного-двух хороших специалистов-спичрайтеров, пусть поучат тебя говорить литературно. А то будут тебя газетчики всю твою политическую жизнь подлавливать на твоих уникальных высказываниях на радость недругам.
– Хрен с вами, засылайте. Только помоложе да пофигуристей тётки чтоб были. Ну ладно, Карлыч, так чем же всё-таки лучше вязать этих «копенгагенов», как клеить?
– Вязать будешь сук с кобелями во время течки, когда псарню хорошую заимеешь. А клеить – баб дешёвых по пьяни, если не натаскался ещё по шлюхам. Классных же, компетентных специалистов или как ты говоришь, «копенгагенов», да и просто умных, талантливых, приличных, а главное, авторитетных в народе людей брать надо тонко, с душой. Ищи, выясняй, у кого что сильнее болит, кто в чём более нуждается. И помоги. С жильём, к примеру, подсоби ему самому или его детям. Организуй машину в кредит без очереди, ссуду обеспечь на строительство дачи. Беспроцентную, да на приемлемый срок. Близких ему людей облагодетельствуй так, чтобы это выглядело со стороны его прямой заслугой. Он век тебе благодарен будет за повышение его значимости в глазах этих людей. Словом, плоди должников, как тот дон Карлеоне14. И чем больше, тем сам знаешь…
– Ну, допустим, нашёл я потенциально полезного человека, с чем уже приходилось сталкиваться, а он, зараза, ни на какие ласки не поддается.
– Ну, ты и развратник, Адам! Лексикон твой неисправим, как и ты сам… В общем, ласкай свою жену или любовниц. А с народом головой работать надо.
– Но если не поддаётся, хоть убей, не убивать же в самом деле…
– Насчёт убивать, забудь это слово на всю оставшуюся жизнь. Кого надо,
с твоей дороги уберут более «компетентистые», как ты изволишь выражаться, специалисты. И простаком перестань прикидываться. Кое-какие твои успехи в привлечении к делу толковых кадров нам известны. Но обеспокоены мы и некоторыми недоработками и упущениями. Самые слабые звенья твоей работы – правоохранительная система и средства массовой информации. В милиции, прокуратуре и суде в ближайшее время ключевые должности должны занять твои, то есть наши люди. При нехватке этих самых «копенгагенов» подходящего уровня на месте пришлём со стороны.
– А госбезопасность?
– Сюда пока не лезь. Вопрос этот сложный даже для центра. Пока без тебя обойдёмся. Но, потихоньку присматривайся и к «чекистам», а приглянувшихся начинай осторожненько, ненавязчиво прикармливать. Даже если кто-то не пойдёт потом в гору и даже уволится, всё равно пригодится в будущем для получения нужной информации, да и просто для работы в собственных, а они у тебя обязательно со временем появятся, частных силовых структурах. Однако, ещё раз напоминаю, неназойливо действуй, аккуратно, больше наблюдай. Главное, как бы самому в разработку не попасть. Ты должен по всем досье и оперативным характеристикам быть чище, чем непорочный ангел.
– Как это? Разве можно быть чище ангела непорочного? Нереальные задачи ставите, господа.
– А вот так это! Для того как раз и существуют СМИ, нужным образом организованные и укомплектованные, чтобы даже такого как ты, прости, Господи, суметь в глазах людей сделать привлекательным для электората, голосующего населения, то есть.
– Это какого ещё такого, как я?! На себя посмотри… красавец… Ну, ладно, в этих самых СМИ на что обратить внимание в первую очередь?
– А вот здесь не внимание обращать надо, а работать в полную силу, и уже давно! На руководящих постах в прессе, а конкретно – главными и ведущими редакторами областных и городских газет, как и на радио с телевидением, должны трудиться в поте лица твои люди. Ты что, Адам? Ведь известно: кто владеет информацией, то владеет миром. А если ты не только владеешь ею, а ещё и управляешь, то… понимаешь?
– Да, Вольдемар Карлович, – Алымов был достаточно умён, чтобы не отнестись к данной теме без должной серьёзности. – Насколько я понял, ещё вчера, и даже позавчера наши люди должны были занять руководящие посты, кроме всего прочего, в СМИ и правоохранительных структурах (госбезопасность, как мы только что условились, пока не в счёт), и возглавить каждый на своём участке как мягко-идеологическую, так и жёстко-силовую кадровую вербовку.
– Только, по-умному. Вот, завтра у тебя приём по личным вопросам?
– В основном старики-ветераны, полусумасшедшие старухи-патриотки да очередники на жильё. Обычная рутина.
– Но, хоть немного-то должно быть и не совсем бестолковых людишек. Нам известно, что многие завзятые карьеристы давно-о пытаются проторить дорожку к твоему кабинету, заладить знакомство, убедить тебя в своей лояльности. В том числе используя для этого и приёмные дни по личным вопросам. Чуют, что-ли, что кадр ты для области перспективный?
– Да уж, нюх у этих собак завидный, – не без самодовольства обронил в ответ Алымов. – Не успел обосноваться в горкоме, как чередой пошли уверения в верноподданических чувствах. И с чего они берут, что у меня перспективы какие-то есть?
– А ты, прежде чем соберёшься в следующий раз из себя скромника корчить, посмотри в какое-нибудь хорошее зеркало на свою лоснящуюся рожу. Года нет, как попал в кресло всего лишь второго секретаря, а выглядишь уже царьком самого сытого царства-государства. И друзья да родственники твои, – далеко не поголовно, между прочим, уважаемые в народе личности, – рассажены по самым хлебным местам. Просто так такого, даже дураку ясно, не происходит. Значит, у тебя есть сильная поддержка, позволяющая всё это проделывать. И значит, с тобой, на всякий пожарный,
лучше дружить.
– Вот и дружи, Карлыч-хренарлыч, ха-ха-ха! Кто мешает-то? На этот самый всякий пожарный… Ну, ладно, шучу. Давай на посошок, и счастливенько оставаться!
– Счастливо, счастливо, златоуст ты наш Альбертыч, мягкой тебе, шутник, завтра посадки!
Лесогорск, горком КПСС,
приёмная и кабинет Алымова,
на следующий после беседы
в «Метрополе» день
Приём по личным вопросам близился к концу. Заметно подуставший от
бестолковой в целом, но вынужденной работы с населением, которую, хочешь не хочешь, а раз в неделю проделывать надо, Адам Альбертович ещё раз просмотрел почти полностью обслуженный список посетителей-просителей. Всё шло обычным, за много лет устоявшимся в партийно-советских органах порядком: сначала, вне всяких очередей – ветераны войны и труда с их извечным патриотическим возмущением всем и вся, что идёт вразрез с нормами коммунистической морали и нравственности и может хоть как-то компрометировать перед мировой общественностью советскую державу. После старых коммунистов (строго сначала многодетные, а затем одинокие женщины-матери, и только после них остальные категории граждан) – бесконечная череда нуждающихся в улучшении жилищных условий. Уф-ф! Хрущёва15 бы сейчас сюда, сукина сына, в этот кабинет, пусть бы отчитался перед этими несчастными, никогда в жизни не пользовавшимися собственным водопроводом с канализацией, не знающими ни умывального крана с раковиной, ни ванной комнаты и тёплого туалета с унитазом, и до сих пор, это в век-то высочайшего научно-технического прогресса, справляющими свои нужды в деревянных дворовых сортирах! Хорошо помнят миллионы таких бедолаг его обещание построить к 1980-му году коммунизм, а значит обеспечить весь советский народ всем необходимым, в том числе и жильём. По той самой формуле «каждому по потребностям».
И вот спустя несколько часов изнуряющей своей малопродуктивностью (реально помочь удавалось лишь мизерному проценту просящих) работы осталось, перед тем как уйти отдыхать, принять всего двоих. От знакомства с которыми, кстати, мог бы быть и какой-то толк. Так кого же из них позвать первым – известного в городе майора милиции или журналиста, имя которого смутно напоминало Алымову что-то такое щекотливое. Редко ошибающаяся интуиция Адама Альбертовича подсказывала, что журналиста лучше всё-таки оставить «на десерт». И он твёрдо нажал селекторную кнопку:
– Приглашайте майора!
– Разрешите войти? Здравствуйте… – в кабинет тут же неуверенно шагнул, почему-то бочком, настоящий с виду гвардеец. Крепкий, пышущий здоровьем, розовощёкий. Тщательно отутюженная добротная форма сидела на нём безукоризненно. Ещё бы лампасы к штанам, да китель разукрасить соответствующим образом… Ан нет, до генерала этот парень пока явно не дотягивает. Глаза вроде не дебила, но взгляд угодливый до приторности. И в кабинет даже не вошёл, а как-то протиснулся совсем не по-генеральски. Поздоровался – заискивающе. Вот тебе и гвардеец-гренадёр… Тут и гадать нечего, сразу ясно – будет просить. И просить о чём-то не совсем для него приятном. Просить вынужденно, без охоты и, главное, наверняка не сгорая от желания добиться положительного решения. Ну, что ж, давай-ка проверим.
– Слушаю вас, товарищ майор.
– Здравия желаю, Адам Альбертович! – Ещё раз, теперь уже немного бодрее поздоровался, но, спохватившись, сразу же вернулся в заискивающую тональность «гвардеец». – Тут вот какое дело… Мне самому для себя, поверьте, ничего в общем-то не надо. На службе у меня и в семье всё нормально.
– В чём же тогда смысл этого вашего визита?
– Понимаете…
– Ну-ну, не стесняйтесь. Если вы хотите помочь кому-нибудь другому, что ж в этом плохого? Это только плюс вам как человеку и гражданину, да при этом – стражу правопорядка. Благородство, как говорится, не порок.
– Если бы, Адам Альбертович, – розовая поначалу краска на лице майора быстро сгустилась до пунцового цвета. – Ну, какое это благородство просить за субъекта, преступившего черту закона? А отказать родственнику…
Да ещё жена с тёщей пилят и пилят: помоги да помоги Ваньке.
– Уж не тот ли это Ванька, который бывший матёрый журналист-разоблачитель? Семёнов, кажется…
– А он и сейчас не менее матёрый и занозистый, да удачливый вдобавок.
Причём, всё у него путём по всем статьям – что в личной жизни, что в денежных делах, что в творческих. Правда, штатно в журналистике уже не работает, но пописывает потихоньку, больше конечно для души, чем ради заработка. Некоторые вещи я как-то подсмотрел у него – изящно излагает, стервец.
– Так если у него нет проблем, в чём вы должны ему помочь-то? Да ещё вы что-то про помощь субъекту-правонарушителю упомянули…
– Вот именно, что не ему, то есть не за него лично, Адам Альбертович, я просить вынужден, а за его закадычного дружка – простого шофёра.
– Который обокрал совхозное поле? – высказал свою неплохую осведомлённость Адам Альбертович.
– Он самый. Но там сложная история, неоднозначная…
– Ну, а причём тут ваши жена и теща?
– Мы с Иваном свояки – женаты на двух родных сёстрах. И тёща у нас одна на двоих. Жалеют они Ивана как блаженного, считают чудиком в какой-то мере. А я бы выпорол его хорошенько!
– Ого! За что?
– Адам Альбертович, пожалуйста, поймите меня правильно…
– Стараюсь…
– Иван – неплохой парень, добрый, способный, если не сказать талантливый. Но… карась-идеалист16 какой-то. Не понимает, что один в поле не воин. Вознёсся в эйфории от своей удачливости под самые облака, будто кум королю, и сам чёрт ему не брат. Вот и сюда со мной на этот приём к вам наотрез отказался идти.
– Даже так? – приподнялась бровь Алымова.
– Даже так.
– И как же он думает вызволять своего дружка? Который, между прочим, и его самого наверняка потянет как соучастника.
– Наивно рассчитывает на торжество какой-то неизвестно кем, церковниками скорее всего, выдуманной высшей справедливости.
– Справедливость в нашей стране по подобным поводам может быть только одна: вор должен сидеть в тюрьме. Именно так, кажется, утверждал блестящий советский сыщик Глеб Жеглов? Помните одну из лучших киноролей Высоцкого?
– Любимый мой фильм, Адам Альбертович, – «Место встречи изменить
нельзя» режиссёра Говорухина.
– Ну, вот. И место принятия законного решения по любому воровскому делу тоже изменить нельзя. Этим местом может и должен быть не кабинет секретаря горкома партии, а только зал судебных заседаний. А суд по закону обязан впаять виновным ровно столько, сколько они заслуживают. Или у Ивана вашего какие-то сомнения на этот счёт?
– В том-то и беда, Адам Альбертович, что мыслит и рассуждает он, мягко говоря, как не от мира сего. Хотя и дураком его назвать трудно.
– Что ж… Коль он такой ретивый не только в поступках, но даже и в мыслях, пусть сам и защищается от правосудия вместе с этим своим дружком шофёром.
– Но… Адам… Альбертович… – голос Георгия Скоробогатова был настолько скорбным, будто в сию минуту одновременно скончались все его близкие.
На самом же деле душа его ликовала. Хозяин кабинета не выразил ни малейшего желания помочь Ивану и Андрею, и слух Георгия с нетерпением ждал вот-вот готовой прозвучать из уст Алымова оформленной в конкретную фразу словесной формулировки категорического и безапелляционного отказа. Желая напоследок ещё раз показать секретарю горкома уровень человечности своей души, да и «для очистки совести», он сокрушённо вздохнул:
– Жалко его, всё-таки, недотёпу. Ведь сколько мог бы принести человеству реальной пользы, употреби свою недюжинную энергию в более разумных целях, нежели якшаться с кем попало да воевать не с теми, с кем следовало бы!
– А вот это, майор, уже отдельный разговор. Надеюсь, вам известно высказывание незабвенного Козьмы Пруткова о том, что «всяк необходимо причиняет пользу, употреблённый на своем месте»?
– Так точно, Адам Альбертович! – соврал, краснея, Скоробогатов.
От наблюдательного ока Алымова не укрылась мелькнувшая в этот момент некоторая растерянность «гвардейца»: тот, видимо, не мог сразу сообразить, о чьём всё-таки месте ведёт речь секретарь горкома – о месте в этой жизни наивного строптивца Ивана, или же о месте в ней самого Георгия. И Алымову страсть как захотелось порезвиться, немного покуражиться над этим сбитым с толку явным, хотя и изо всех си маскирующимся карьеристом. Карьеристом, который, Алымов был в этом
совершенно уверен, – уже у него в кармане.
– Ну ладно, к судьбе вашего вояки-свояка мы ещё вернёмся. А вот о себе, уважаемый, вы что-то, скромничая, маловато рассказываете. Со службой, значит, всё в порядке?
– Так точно! Ни одного взыскания.
– Похвально. Исключительная дисциплинированность – наипервейшее качество успешного офицера. Плюс чувство товарищества… Отлично… И при этом главное – полная самоотверженная готовность без страха и упрёка встать на защиту хоть и заблудшего, но возможно не совсем ещё потерянного
для общества человека… Слушайте, майор, а вы, случайно, не пробовали как-нибудь переквалифицироваться, ну, скажем, в адвокаты?
