Юрий Поляков
Созидательный реванш
– Смогли бы сейчас провести школьный урок? В каком классе предпочли бы это сделать?
– Я бы с удовольствием провел урок в старших классах, где изучается современная литература, и урок назывался бы «Единая и неделимая русская литература», потому что больше всего меня беспокоит растаскивание русской литературы на советскую, антисоветскую, диссидентскую, эмигрантскую и прочие. Но есть просто великая русская литература, которая, учитывая тот сложнейший исторический опыт, что Россия приобрела в XX веке, создавалась в разных условиях. Но критерий у этой литературы был общий: первое – обогащение русского языка, второе – высокая художественность, третье – любовь, несмотря ни на что, к своему Отечеству, и вера в будущее своего отечества. Я считаю, что вера в будущее России – это светский символ веры человека, живущего в России. Есть у нас православный символ веры. Он всем известен. А есть и мирской: это именно вера в великое будущее своей страны. Для меня не может быть большой русской литературы, если там нет этой веры. Значит, что-то здесь не то.
Наших крупных писателей при всех их сложных отношениях с эпохой: и у оставшихся здесь, таких, как Платонов, Булгаков, и у уехавших, изгнанных, как Бунин, Солженицын, – объединяет эта вера. Отбирая книги для школьной программы, во главу угла я бы ставил этот критерий, потому что молодого человека надо воспитывать на книгах, в которых запечатлено не отчаяние и неверие в будущее, которое посещает любого, даже самого оптимистического, человека, а на книгах, в которых сконцентрирована эта вера. Учить надо все-таки на тех произведениях, где человек обретает веру в будущее.
– В вашей газете вышло приложение «Литературный резерв», ориентированный на молодых творцов литературы. Могут ли школьники попробовать здесь свои силы?
– Вполне. Мы это затеяли, чтобы помочь встать на крыло молодым. Нас поддержала партия «Справедливая Россия»: выделила деньги на этот проект. Я сам начал писать стихи в школе. Кстати, несколько стихов, написанных мною в 10 классе, в отредактированном виде вошли в мою первую книжку. В принципе это уже тот возраст, в котором могут создаваться профессиональные стихи, по крайней мере, могут быть прорывы к ним: образы какие-то находятся. У нас в газете указаны все координаты, и мы ждем школьников, которые пишут. Чем раньше человек, пишущий стихи, поймет свое призвание, тем лучше. Быть напечатанным – не главное. Очень важно начинающему писателю, что твои стихи прочитает профессиональный редактор, скажет, что хорошо и плохо.
С первого сентября при «Литрезерве» организуется литературная консультация. Можно будет прийти на консультацию, и тебе скажут, что и как.
С этого и начинается путь. Я сам так начинал. В моем архиве лежат стопки отрицательных рецензий: мне объясняют, что мои стихи не могут быть напечатаны по тому-то и тому-то. В то время я жутко переживал, что это несправедливо, что это завистники хотят не допустить такого яркого конкурента. А сейчас понимаю: это совершенно правильно, честно.
Один рецензент, например, пишет: я считаю, что автор этих стихов через какое-то время станет хорошим прозаиком. Хотя тогда я не собирался писать прозу. Приглашаем молодых, в том числе школьников. Если не напечатаем, то объясним, почему не напечатаем, и если сам пишущий поймет, то это шаг к тому, чтобы писать лучше. Учителя литературы, ведущие кружков могут посылать работы своих учеников. Может быть, таким образом они дадут им путевку в жизнь. Давайте сотрудничать.
– В вашем романе «Грибной царь» герой Свирельников с ностальгией вспоминает детство, летние каникулы, проведенные в деревне у бабушки и дедушки. Это автобиографично в какой-то мере?
– В романе описано мое детство: летние каникулы я проводил в деревне на Волге. Изображенная в романе деревня – это Селищи Кимрского района тогда Калининской области, ныне Тверской. Вообще не знаю, как сложилась бы моя жизнь, стал бы я сначала поэтом, потом прозаиком, если бы лучшие годы, детство, не провел в деревне своего деда, куда я уезжал на все лето и жил там жизнью сельского жителя: огород, рыбалка, грибы, заготовление сена. Помню, ворошили сено, а там сидела гадюка и чуть не укусила меня. К концу августа я превращался в абсолютно деревенского мальчишку, меня уже все принимали за своего. И когда возвращался в город, то дичился, чувствовал себя непривычно. Город за зиму меня опять превращал в городского мальчика. А летом снова деревня… У деревенских, и у меня это тоже развилось, особое чувство природы. И, конечно, речь. Мой писательский язык во многом оттуда, из детства, он сформирован деревенской средой, я его впитал, сам того не сознавая тогда. Писатель не анализирует свои языковые запасы, но иногда мне вдруг открывается пласт, который я совершено не должен знать. Откуда же я знаю эти слова, этот строй речи? А потом вспоминаю, что так говорил сельский кузнец, к которому мы ходили чай пить. Все это залегает, откладывается в сознании. Я считаю, что село является центром воспроизводства нации. Город нацию перемалывает, а воспроизводит село с его укладом, духовностью, приоритетами. А ведь сейчас сельские жители практически из эфира ушли: ни передач, ни фильмов о них. За редким исключением. Ну и не беру пародии иногда на уровне издевательства.
– Среди приоритетов в оказании помощи со стороны государства вы назвали сельские библиотеки. Почему?
– Безусловно, библиотека – центр культурной жизни в селе. Я сам, проводя каникулы в деревне, ходил в сельскую библиотеку, брал книги читать. Сейчас значение библиотек, на мой взгляд, возрастает, поскольку значительная часть населения не имеет средств на приобретение книг. И многие люди, читатели вернулись в библиотеки по материальным соображениям. Я рос в рабочей семье, у нас были непростые материальные условия, денег на покупку достаточного количества книг не было, и я из библиотек не вылезал – они сыграли в моей жизни очень большую роль. До сих пор вспоминаю библиотекарей с благодарностью. Они мне советовали, что надо читать, что интереснее, были внимательны и всегда готовы помочь. И если библиотеки будут закрываться или формировать фонды будут недостаточно и неправильно, это повлияет на общий уровень культуры сельских жителей, он совершенно однозначно понизится.
– Вы много ездите по стране и как главный редактор «Литературной газеты», и как писатель. Посещаете ли вы во время этих поездок провинциальные библиотеки?
– Я посещаю книгохранилища, как в Москве, так и в провинции. Часто выступаю в библиотеках, встречаюсь с сотрудниками и читателями. Меня огорчало, что долгое время в период нашей «государственной недостаточности» формирование библиотечных фондов было отдано на откуп различным подозрительным организациям, которые по своему усмотрению и мировоззрению и, очевидно, в соответствии со своими целями, комплектовали библиотечные фонды. Однажды, будучи в провинциальный юношеской библиотеке, вскрыл по предложению ее сотрудников бандероль, присланную одним из таких фондов. Особенность этих посылок книг в том, что пятьдесят процентов стоимости оплачивает фонд, а пятьдесят процентов – библиотека. Вскрыл, и увиденное повергло меня в ужас: присланной была или неприличная откровенная эротическая литература, или книги по истории, которые носили исключительно ревизионистско-очернительный характер. Было ощущение, что там специально сидят люди и умышленно подбирают книги, по прочтении которых у молодого человека возникнет стойкое неприятие своей страны. Конечно, мы не должны закрывать глаза на мрачные страницы нашей истории. Они есть в любой стране и любой истории. Но воспитывать надо по вершинам, а не по низинам. В нашей истории были низины, но вершин было неизмеримо больше, и они несомненны.
– В вашей газете есть рубрика «Библиотекарь». Чем была вызвана необходимость ее создания, и можно ли присылать вам материалы о работе сельских библиотек. Интересны ли они вашим читателям?
– Конечно, можно и нужно присылать материалы. Они всем интересны. Необходимость этой полосы была связана с тем, что работники библиотек ныне, по моему мнению – это подвижники русской культуры, передний край сопротивления тому вреду, что зачастую под видом культуры внедряют в наше сознание, вводят в жизнь, навязывают молодому поколению. Это бескорыстные люди, работающие за копейки, которых порой и не видят. Но, несмотря на это, они наряду с учителями продолжают сеять разумное, доброе, вечное. И хотелось привлечь внимание общества, власть предержащих к этим людям, к их делу, их проблемам. Проект вызвал живой интерес, поэтому можно присылать материалы, они будут очень кстати.
– Как вы относитесь к новому закону о местном самоуправлении (№ 131), по которому финансирование библиотек переложено на местные бюджеты, в которых денег на культуру нет всегда.
– Мне кажется, то, что делается в отношении культуры, особенно в деревнях, в провинции, крайне непродуманно, начиная с того, что люди, которые писали закон о местном самоуправлении, это люди малокультурные. Только в голове малокультурного человека могла возникнуть идея называть наши деревни, малые города, села – поселениями. В новом законе населенный пункт называется поселением! Кто вставил это слово в новый закон, тот или издевался над нами, или это человек, не владеющий русским языком. Потому что в русском языке слово «поселение» имеет вполне определенное семантическое наполнение, и у любого человека, владеющего русским языком, от этого слова негативное ощущение. Потому что это или военное поселение, или поселение людей расконвоированных. И это наводит на мысль, что или этим вопросом занимаются люди абсолютно непрофессиональные, или глумливцы.
– Что бы вы пожелали сельчанам, работникам сельских библиотек, читателям?
– Работникам пожелал бы мужества, поскольку отстаивать родную культуру в период системного кризиса государства – это подвижничество, которое можно сравнить с отстаиванием христианских ценностей в языческом Риме. Стойкости и мужества им в этом. Читателям желаю, чтобы фонды библиотек снова стали отражать ту книжную реальность, что существует, и у них бы появился выбор в чтении. По моим наблюдениям, фонды абсолютно не соответствуют реальности и литературному процессу. Недавно я был в областной библиотеке центральной российской губернии и по своему естественному писательскому любопытству заглянул в каталог. Там с огорчением обнаружил, что последняя моя книга поступила туда в девяносто третьем году, впрочем, как и моих товарищей по перу Юрия Бондарева, Василия Белова, Сергея Есина, Юрия Козлова, Леонида Бородина, Александра Сегеня, Павла Крусанова, Михаила Веллера. И с тех пор не поступило ни одной нашей книги. А ведь наши книги издавались, переиздавались. У меня, к примеру, выходили уже и собрания сочинений, новые романы. Зато смотрел книги наших детективщиц. Поступили их книги, вышедшие буквально месяц назад. Но это, в большинстве своем, книжки, которые обычно после одноразового пролистывания попросту выбрасывают. Зачем наполнять фонды книгами одноразовового пользования? Эти книги не перечитывают.
Государству нашему в связи с этим я бы пожелал помнить, что самоокупаемость культуры – это такая же нелепость, как самоокучиваемость картошки. По большому счету о цивилизационных успехах того или иного государства, о его политической деятельности судят по культуре, а к области культуры относится и библиотечное дело. Сколько было в Афинах винокурен и сыроварен, давно никто не помнит. А то, что был Парфенон и греческая скульптура и литература, об этом все знают.
Беседовала Екатерина ГЛУШИКжурнал «Молоко», октябрь 2007 г.
«Букеровская премия нанесла ущерба литературе не меньше, чем КГБ»
– Юрий Михайлович, знаю, что отношение к этой премии у вас неоднозначное.
– Далеко неоднозначное. Я даже сатирически изобразил ее под видом Бейкеровской премии в романе «Козленок в молоке». Считаю, эта премия, в общем-то, к реальной литературе, за редчайшим исключением, отношения не имеет: люди получают премии не за качество художественного текста, не за какое-то художественное открытие, не за умение достучатся до читателя, а за верность определенной тусовке, в основном – экспериментально-либерального направления. Практически все книги, которые были отмечены премией, начиная с первой – «Линии судьбы, или Сундучок Милошевича» Марка Харитонова, присужденной в тысяча девятьсот девяносто втором году, не имели никакой серьезной читательской судьбы. Да, их издали разок, они получили премию и тут же были напрочь забыты. Их больше не переиздают, не читают. А ведь уровень произведения подтверждается прежде всего востребованностью. Букеровские же избранники – абсолютно невостребованы.
– То есть помочь сориентироваться в мире литературы Букер, на ваш взгляд, не помогает?
– Более того, мешает. Когда много лет с большой помпой, с мощной PR-поддержкой СМИ премия вручается авторам, чьи книги не интересны ни читателям, ни издателям, то это дезориентирует прежде всего молодое поколение писателей. Они начинают опираться в своем творчестве на такой вот «букеровский стандарт», который интересен только узкому кругу приятелей и друзей, входящих в состав жюри. И это очень грустно.
– По-вашему, влияние Букера на литературный процесс просто негативно?
– Скорее, отрицательно! Я об этом когда-то написал: свободомыслию в России букеровская премия нанесла ущерба не меньше, чем Пятое управление КГБ СССР. Поясню. Дело в том, что условием попадания в орбиту Букера, как правило, становится либо полная аполитичность автора, то есть демонстративное равнодушие к исторической судьбе своей страны, либо откровенный прозападный либерализм. Писатель, заподозренный в государственно-патриотических взглядах, вычеркивается из списка номинантов еще на дальних подступах.
Кстати, если мы возьмем западную литературу, то увидим, что там практически все крупные писатели – это люди, прежде всего, настроенные патриотически по отношению к своей стране. Так что Русский Букер не только не помощник отечественной литературе, а, скорее, такой многолетний, идейный и хорошо подготовленный вредитель, яркий пример манипуляции общественным сознанием, направленной на то, чтобы переориентировать молодое поколение писателей с социально значимых тем, социально значимых идей, на узко экспериментальные «герметические» темы. А ведь и «обкатка», и общественный анализ каких-то новых идей, новых моделей у нас традиционно проходили в литературе – в прозе, в поэзии, начиная со «Слова о полку Игореве». В то время как в Германии, скажем, это происходило в философии, во Франции – в газетном фельетоне, в театре. И букеровский проект направлен именно на слом нашей традиции, которая так для нас важна.
– А кто из современных писателей вам нравится?
– Мне многие нравятся. Скажем, Пелевин. Он единственный из постмодернистов, к творчеству которого я отношусь с интересом. Он действительно человек талантливый, в отличие от Сорокина, просто интеллектуального литературного хулигана. Павел Крусанов – замечательный, я считаю, писатель, тоже представитель постмодернистского направления. Валерий Попов, один из лучших бытовых реалистов. Тимур Зульфикаров – сложнейший писатель, соединяющий в себе славянскую и тюркскую стихии. Владимир Личутин, автор уникального произведения «Раскол». И этот список можно продолжать сколь угодно. Никто из них премии этой не получал. А те же, кто получал премию, их даже никто толком не помнит. Вот вы помните лауреатов Букера?
– Признаться, не очень…
– Так это естественно! Кстати, нынешний лауреат Иличевский. Мы в «Литературной газете» писали о нем – его же невозможно дочитать до конца! Так же как и Михаила Шишкина. И это не только мое мнение. Еще раз хочу сказать: это проект, причем достаточно серьезно финансируемый, направлен на разрушение нашей традиции. Для русского писателя всегда наградой была читательская любовь. У нас писателя лаврами увенчивали читатели. И это очень часто не совпадало, между прочим, с официальной оценкой. А здесь есть попытка навязать нам абсолютно чуждую парадигму, когда писателя обществу «втюхивает» какой-то узкий экспертный совет, состоящий из людей, как правило, одного мировоззрения, одной страты, одной тусовки. Позаимствовано это, кстати, у англичан, но интересное дело – книги, которые получают Букера в Англии, практически все написаны в традициях доброго английского реализма, может, с небольшими элементами постмодерна. И они все имели очень хороший коммерческий успех. Почти все были экранизированы. Почитайте и почувствуйте разницу! Издательство «Росмэн» выпускает библиотеку английского Букера.
– А из наших букеровцев кого-то экранизировали?
– Да никого! А ведь это один из признаков реальной популярности, потому что кинематограф и театр всегда из литературного потока выбирают те произведения, в которых есть интересный сюжет, запоминающиеся образы, точная картина социальных и нравственных коллизий. Кто-то с ухмылкой скажет: вот и экранизируют же Донцову и Маринину… Но это разные вещи! Ведь мы говорим о литературе, а Донцова, Маринина, Дашкова – это более или менее качественная книжная продукция, совершенно другой вид деятельности, уважаемый, но к художественной литературе не имеющий отношения. Это как кроссворд. Кроссворды тоже ведь словами пишут, но никто же их литературой не называет. Из всех поставили в театре, кажется, Шишкина, «Венерин волос». Думаю, сезон продержится. И все… Я убежден, букеровский проект, в том виде, как он у нас реализуется, абсолютно, даже злостно, чужд нашей национальной культурной традиции.
– А вообще, что сегодня происходит с нашей литературой?
– Справедливости ради скажу, что та же картина с премиями наблюдается и на патриотическом крыле литературы. Там царит такой же тусовочный принцип: премии дают не за уровень текста, а за приверженность определенной команде и идеологии. Но надо отдать должное, там все-таки писателей известных, которых интересно читать, – побольше. А в принципе, ситуация в литературе, живой, а не премиальной, я считаю, сейчас нормальная. И молодежь интересная есть, вот Мамаева, к примеру. Она пишет, если так можно сказать, жесткую «постдеревенскую» прозу. Тот же Прилепин. И в среднем поколении есть замечательные авторы. Скажем, Вера Галактионова, у нее очень интересная женская проза, я бы даже сказал, – неженская проза женщины, очень богатая в жанровом и стилевом отношении.
– И тем не менее сейчас активно пропагандируются именно книги-лауреаты…
– В том-то и беда! Мы восприняли этот американский, навязывающий тип продвижения литературы. В ситуации, когда у нас кризис с чтением, это очень плохо и очень вредно, потому что молодой читатель особенно доверчив. Он увидел в глянцевом журнале или услышал по телевизору, что надо читать, скажем, премированного Иличевского, берется за него и понимает, что это читать невозможно. И у него складывается превратное представление, будто вся современная литература именно такая, нечитаемая. Пуститься же в самостоятельный поиск читателю порой просто некогда. Есть, конечно, узкий круг любителей литературы, которых не собьешь с толку никакими передачами «Графоман», они все равно найдут своего писателя. Но большинство-то доверяют вот этим рекомендациям. А результат: откроют Иличевского – читать невозможно, откроют Шишкина – читать невозможно, и подумают – да чего читать эту современную русскую литературу, лучше читать западную или классику. В то время как у нас есть замечательные писатели. Вот, например, Сергей Алексеев, работающий с материалами прославянской истории. Есть, кстати, Евгений Шишкин, гораздо талантливее Михаила, но кто про него знает? Вот в чем порочность этой ситуации: мало того что дают премии не тем писателям, но еще и навязывают эту «недолитературу» читателю. И таким образом, в стране, где и так кризис чтения (некоторые социологи считают, что катастрофа чтения) еще таким образом и отваживают людей от книги. Это очень серьезный вопрос, а не просто проблема окололитературных проходимцев, которые зарабатывают на этих букеровских финансовых потоках.
– И где же выход?
– В принципе, государство обязано вернуться в культурный процесс, в литературно-издательскую политику. В этой ситуации надо вести себя как в любых других кризисных ситуациях. Если у нас кризис с железными дорогами или с самолетостроением, то государство в это дело вмешивается, создает концерны, национальные проекты – и никого это не возмущает. А если у нас кризис в культуре, то здесь государство, считается, не имеет права вмешиваться. Почему? Культура такая же часть жизни страны. Конечно, механизмы здесь должны быть более тонкие, но – должны быть! Самое главное, что это все понимают. И я, и многие мои коллеги неоднократно говорили, взывали об этом на заседаниях Совета по культуре при Президенте РФ и с других высоких трибун. Надо сказать, что в последние годы ситуация немножко сдвинулась к лучшему. Появились Президентская премия, премия Правительства России. Кстати, премия «Большая книга» задумывалась именно как премия, через которую будет проводиться государственная политика, но, к сожалению, инициативу перехватила все та же команда, что занимается Букером. Те же самые люди в жюри, и опять наметился явный перекос в одну сторону. Если премию получает Улицкая, то почему ее не получает Личутин? Он разве хуже пишет? Лучше, намного! Если премию получает Быков за «Пастернака», то почему ее не получает Куняев за «Есенина»? Ведь книга о Есенине гораздо глубже. У нас все-таки есть разные направления в литературе, и поддерживать только одно – западное – неправильно. Почему среди лауреатов столько эмигрантов? Мы пропагандируем выезд из России? А как же тогда провозглашенная государственная программа возвращения соотечественников в Россию? Значит, «Большая книга» сама по себе, а Россия сама по себе. Это неправильно!
Последствия этой неправильности поначалу незаметны, ибо разрушительные тенденции в культуре не так очевидны. Скажем, самолеты начали падать, и государство, общество сразу спохватились: «Караул!» В культуре-то самолеты не падают. Там вроде бы просто какому-то начитанному графоману дали премию, какой-то бездарной актрисе или фанерному певцу дали «народного». Пустячок. А потом смотришь: лет через двадцать народ и одичал, а творческой интеллигенции плевать на судьбу своей страны с Эйфелевой башни. И все начнут спрашивать: почему, почему? Да потому что давали премии книгам, которые невозможно читать и которые учат равнодушию к национальным святыням… Тогда спохватятся.
– Главное, чтобы не было поздно…
– Главное, как говорится, чтобы войны не было, потому что с современной нашей творческой интеллигенцией мы обречены на поражение. Когда в Эстонии глумились над памятником советскому воину, «ЛГ» целому ряду наших творческих работников задала такой вопрос: «Когда в Германии распоясался фашизм, прогрессивная западная интеллигенция стала бойкотировать эту страну. Когда СССР вошел в Афганистан, ряд стран игнорировал Московскую олимпиаду. Готовы ли вы в знак протеста против притеснения русских и героизации фашистов в Латвии отменить свой концерт, авторский вечер, выпуск книги, выставку и т. д. в этой стране?» Никто не захотел этого сделать. Никто! Ни один деятель!! Вот такая картина маслом…
Беседовала Дарья МУРАВИНА«Столетие», издание фонда Исторической перспективы, декабрь 2007 г.
