Юрий Мамлеев
После конца
Издатель П. Подкосов
Главный редактор Т. Соловьёва
Руководитель проекта И. Серёгина
Художник А. Бондаренко
Арт-директор Ю. Буга
Корректоры О. Смирнова, С. Чупахина
Компьютерная верстка А. Ларионов
В оформлении обложки использована работа художника Михаила Шемякина «Святой Христофор»
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Мамлеев Ю. (наследники), 2011
Издательство благодарит Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency за содействие в приобретении прав
© ООО «Альпина нон-фикшн», 2024
* * *
Часть I
Глава 1
Валентин Уваров почувствовал, что сошёл с ума. Удар в сознание, а дальше – не понятно, наверное, никому на свете, что с ним произошло. Легче принять смерть, чем это. А ведь он был в жизни своей (Валентину исполнилось недавно тридцать лет) весьма и весьма глубинен, много читал, общался в самых потаённых московских кружках, которые существовали в начале нашего XXI столетия…
Наконец Валентин огляделся. «Оглядеться никогда не мешает», – подумалось где-то за пределами ума. Но куда смотреть – в себя или вокруг? Валентин взглянул вокруг. Милый лесок с невинными птичками, поляна в цветах – всё исчезло, как будто их всех сдунула незримая, но высшая сила…
Оглянувшись, всё-таки Валентин понял, что лучше заглянуть в самого себя. Там уже почти прошло ощущение глобального сдвига, и из океана неописуемого вполне проглядывала его полузагадочная, но привычная личность. Да, это был он. Личность осталась.
А вдали и вокруг творилось нечто действительно неописуемое, и не только с точки зрения здравого смысла.
Откуда взялись эти дикие, людоедские, если интуитивно вглядеться, деревья? С их ветвями, обращёнными вверх, словно с мольбой о милосердии?
Над головой – чёрное небо, но почему-то светящееся, словно тьма может излучать свет. Свой свет мрака!
Но была ли ночь?! Вдали на горизонте что-то пылало багровым, по-человечески живым пламенем! Словно люди превратились в огонь.
А земля? По ней и ступать было страшно. Она путалась, шипела под ногами, как змея.
Недобрая это была земля.
«Всё ясно, – решил Уваров. – Я на самом деле сошёл с ума. Всё, что я вижу, – мираж, невиданная самим дьяволом галлюцинация. Что делать?»
Уваров вдруг сам зашипел.
«Если я сошёл с ума, то всё позволено, – попытался успокоить он сам себя. – Иди, Валя, вперёд. Видишь дорожку?! Ну и иди по ней, будь она самой проклятой чёрной галлюцинацией. Иди по ней».
Дорожка и вправду не путалась, виделась, как на балу. Хоть танцуй, хоть беги.
И Уваров побежал. Скорей, скорей, чтоб мираж исчез. «От бега и на душе легче», – подумал он, ни о чём не думая. А внутри что-то стучало: «Это смерть, Валя, но смерть вторая, самая страшная». – «А за что?» – «Да ни за что. Просто так». – «Такое не бывает». – «На белом свете и правда не бывает, а вот у нас, Валя, это как правило», – прозвучало что-то внутри.
Уваров попробовал унять, усмирить душу и всё, что в ней оказалось, словно это была не душа, а вселенский мешок. Но тут кто-то его укусил.
Слава богу, это был человек. Скорее не человек ещё, а дитя, маленькое, юркое и не по росту бесшабашное.
На Уварова смотрели детские глаза, но что-то в них было подозрительное и, мягко говоря, совсем не детское.
– Ты чего кусаешься? – тупо спросил Уваров. Дитя в ответ дико заверещало непонятно что и вдруг вцепилось Уварову прямо в брюки, в член. Уваров инстинктивно защитился и увидел на миг глаза ребёнка, полные ненависти и, кажется, наслаждения, которому нет конца.
В ужасе Валентин отбросил ребёнка и опять побежал. Но куда бежать? На горизонте – пылающий мрак, силуэты причудливых зданий, словно растворяющихся в воздухе. «Мираж» не исчезал, а Уваров всё бежал и бежал.
Наконец остановился – не стало сил. Мальчик оставался далеко позади, но упорно приближался, точно заведённый…
Уваров начал молиться, но с ужасом почувствовал, что слова молитвы падают в пустоту, словно это пространство не принимало молитв.
И внезапно – рёв машины. На дороге оказалось нечто похожее на автомобиль, точнее, бронированный вездеход дикой формы. Из него выскочили четверо низкорослых, но коренастых мужчин, видимо хорошо вооружённых. Чем – Уваров не понял. Они злобно, резко направились к нему. Подскочил и мальчишка. Один из мужчин ударил его кулаком в голову, и ребёнок отлетел в канаву. Другой – подошёл и изнасиловал его, мужчины же стояли и поджидали насильника. Валентин тоже стоял. Изнасиловавший быстро вернулся, а мальчишка как ни в чём не бывало выглянул из канавы и всё смотрел и смотрел.
Вооружённые люди подошли к Уварову, что-то прошипели на совершенно незнакомом языке, если это вообще был язык.
Они впихнули Уварова, находящегося почти в сомнамбулическом состоянии, в машину и поехали.
…Уваров очнулся, надеясь на конец сновидения. Не тут-то было. Один из вооружённых дал ему по зубам и вывел из машины на свет…
То был город с пугающими своей странностью домами: люди, которых, наверное, можно было бы назвать полицейскими, схватили Уварова за шиворот и ввели в здание. Он опять потерял сознание, память и ум, но вооружённые не обратили на это внимания.
Уваров очнулся, когда был уже на сцене, – сооружение, во всяком случае, напоминало сцену. А вокруг – не зрительный зал, а нечто хаотичное. Стулья стояли не рядами, а где попало, и множество крайне низкорослых людей сидели, лежали на полу, стояли, подпрыгивали тоже где попало. Одежда их, однако, была проста. При всём её разнообразии – ничего лишнего.
Рядом с Уваровым стоял человек и что-то говорил, по-видимому, в микрофон на том же невообразимом языке и указывал на Уварова. Позади говорящего – охранники, почему-то с цепями.
До Уварова наконец дошло, что никакая это не галлюцинация, не чёрный мираж, не выжившее из ума сновидение, материализовавшееся каким-то образом, перед ним – так называемая реальность.
Было о чём задуматься. И кровь текла изо рта лишь чуть-чуть реально, видимо, повредил зуб. Тогда Уваров закричал. Кричал он громко, путая русские, английские и французские слова. Все слушали его, не мешая.
Он кричал о том, что можно не верить в Бога, но надо, по крайней мере, уважать любое живое существо, если у него есть глаза, которые смотрят и видят мир.
После его сумбурной, почти безумной речи воцарилось молчание.
Человек рядом опять заговорил, а двое охранников подошли поближе к Уварову. И внезапно люди точно сорвались с места. Уваров только хотел крикнуть, что он не с Луны свалился, но не успел. Кругом завыли, завизжали, но в основном прыгали назад и вперёд, некоторые приплясывали, другие просто совокуплялись на глазах у окружающих. Но вокруг стоял хохот. Многие указывали пальцами на Уварова и давились от хохота, но как-то неестественно и пугающе. Некоторые подбегали совсем близко к Уварову, и Валентина шатало от их взглядов, бессмысленно-трупных.
Активность толпы вдруг затихла. Даже совокупляющиеся расцепились и пришипенились. Вошли люди в темно-синей форме, подтянутые, но свирепые от избытка своих полномочий. Они подошли к Уварову и отшвырнули оратора, стоящего рядом с ним. Охранники исчезли. Полномочные вежливо-жестко подхватили Уварова и увели его. Длинными подземными коридорами, тёмными, как ночь, его провели в огромную полупустую комнату. В центре её, в кресле, под чучелом невиданной громадной птицы, напоминающим скелет птеродактиля, сидел худой, благообразный на вид старик. Рядом с ним, на стуле, сидел, как изваяние, другой старик, напоминающий большую гадливую кошку. Он раскрыл рот и жестом дал знать Уварову, чтоб он говорил.
Валентин заявил, что он просит доставить его в российское посольство, и повторил своё высказывание несколько раз, то спокойно, то истерично.
Гадливый старичок, видимо, ничего не понял, он лишь внимательно прислушивался к звукам. Потом что-то шепнул на ухо своему отрешённому, как мумия, начальнику. Тот дал указание пальцем.
Старичок подскочил к Уварову и стал его ощупывать и обнюхивать. Прошёлся по спине, по заднице, дёрнул за член, и лицо его выражало полное изумление.
Валентин посмотрел ему в глаза, гадливый старичок улыбнулся, но в его круглых, как луны, глазах проблеснул патологический ужас. Отскочил и, обернувшись к мумиеобразному начальнику, что-то заверещал. Тот наконец ответил – тихо, но грозно. Стражники схватили Уварова, накинули на него ошейник и вывели во двор. Там стояла сигарообразная, серебристого цвета машина, и Уваров, решивший ни о чём не думать, кроме смерти, оказался в ней.
Машина двинулась. Стражники с ничего не выражающими лицами сели рядом. Один из них шумно испустил непристойный звук, никто не пошевелился.
Валентин вглядывался в окружающий мир, надеясь найти в нём что-то знакомое. Ничуть. Этот мир поражал своей агрессивной мертвенностью. Облака, тучи нависали необычно низко, заслоняя собой бездонную голубизну неба.
Лес походил на живое существо, поражённое предсмертной агонией. Пробежал зверёк, словно сошедший с ума.
– И непонятно даже, – пробормотал Валентин, – что сейчас, день или ночь. Может быть, здесь день превращён в ночь, а ночь в день.
Он попытался помыслить рационально, прийти в себя. Во-первых, он жив, а следовательно, жива в нём и вера в Бога. Во-вторых, он попал неизвестно куда, но ведь на свете могут происходить вещи, которые не снились не только философам, но и всем людям, вместе взятым, включая так называемых учёных. В-третьих, если его убьют – это не катастрофа, все умирают и продолжают жить иной жизнью, как и сказано во всех Откровениях. Только не надо задавать себе истерических вопросов: Что это за мир? Где он? Что означают эти люди?.. Рано или поздно это выяснится само собой.
Валентин взял себя в руки. Это был весьма приятный светловолосый человек, глаза зелёные, умные… В конце концов, он недаром вживался в эзотерические, пусть даже скорее полуэзотерические московские круги. Писал стихи, которые встречали глубокий отклик, переводил любопытные книги.
«Самое главное сейчас – не сойти с ума, – подумал Валентин. – Как тот зверёк, что пробежал под землю мимо…»
Но не сойти с ума оказалось трудным делом. Ум настолько расшатался от всего увиденного, что Валентину казалось – ещё немного, и ум полетит в бездну, и что возникнет вместо ума, одному Богу известно. Ум висел над пропастью, из которой нет возврата…
А машина мчалась и мчалась.
Внезапно – стоп, приехали. Уварова вытолкали наружу. Перед ним было нечто вроде крепостной стены, уходящей вдаль, в бесконечность. Но в стене оказались ворота. Они медленно открылись. Валентин ожидал увидеть там нечто чудовищное, вроде спрута, пожирающего самого себя, но за стеной виднелась дорожка, поляна, кустарники, деревья… Охранники ввели Уварова внутрь. У ворот стояла молчаливая стража.
Во время поездки Валентина больше всего угнетало молчание. Молчали не только охранники, молчало всё: природа, деревья, небо, весь мир. Автомобиль и тот ехал бесшумно. Мир вокруг молчал так, как будто его уже не существовало. Зловещее это было молчание…
Охранники повели Валентина по дорожке. Шли недолго – минут пятнадцать, если считать по-нашему, и наконец Валентин увидел небольшой одноэтажный домик. Словно дача какая-то. Охранники указали ему на домик, а сами неожиданно повернулись и пошли назад. Валентин оцепенел, но ему ничего не оставалось, как идти к домику.
«Пространство всё это, видимо, окружено стеной, – подумал он. – Да и куда идти? Только к домику». Валентин огляделся. Как ни странно, природа здесь оказалась как-то чуть-чуть человечней, немного мягче, что ли. Он побрёл к домику, один, в своём лёгком летнем костюмчике, купленном в Питере… Но опасность сумасшествия не сходила. Окна домика были открыты, и вдруг он услышал такое, от чего холод прошёл по спине. Он почувствовал, что сердце вот-вот разорвётся.
Слышал он пение: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан, не входи, родимая, попусту в изъян…» Пела женщина, на чистом русском языке. Потом открылась дверь, и на пороге появилась девушка в народном русском одеянии. На её голове красовался кокошник.
Если можно сойти с ума дважды, сначала один раз, а потом ещё один, в глубь безумия, – то именно в таком состоянии застыл Валентин. Но второе безумие было уже блаженным.
Глава 2
– Мама, мама, ещё один! – закричала девушка в глубину дома. – Он русский, наш, сразу видно!
На её зов вышли пожилые люди, женщина и мужчина, лет пятидесяти, может быть, тоже в народной одежде, похожей на ту, которую носили в XIX веке. Они остолбенело смотрели на Валентина. Но девушка решительно и неожиданно подбежала к нему.
– Не боись, – тихо сказала она. – Здесь свои. Никто тебя не обидит. Идём в дом.
– Где я? – спросил Валентин.
– В аду, – ответила девушка. – Но здесь наше пристанище, и тут не ад, а русский дом.
Валентин твердил про себя только одно: «Я не сошёл с ума, я не сошёл с ума… Господи, помилуй…»
Девушка улыбнулась и вслух произнесла:
– Господи, помилуй… Идём, будешь нам родным.
«Если принимать зло как факт, то и благо надо принимать так же, – мелькнуло в уме Валентина. Улыбка девушки, её лицо сразу ввели Валентина в очистительный транс. На глазах его появились слёзы, он готов был разрыдаться.
«Только бы это не оказалось сном, пусть то, что было раньше, будет сном, но только не это», – молниеносно подумал он. Губы его дрожали. Тем временем подошли пожилые люди. Мужчина сразу представился:
– Потапов Иван Алексеевич. Родился в одна тысяча восемьсот десятом году в Костроме. А ты, сынок, откудова?
Уваров чуть не упал, но возразить не посмел. «Или я ослышался, или он сумасшедший, – подумал он. – А может, шутит…» В ответ он только развёл руками.
– А я Полина Васильевна, – добродушно сказала женщина. – Родилась в одна тысяча восемьсот двенадцатом, при пожаре Москвы, при Наполеоне, Антихристе… А это дочка наша, Даша. Ей всего семнадцать лет.
«Не возражать, не кричать, не топать ногами, – решил про себя Валентин. – Ведь они добрые», – и, повинуясь доброте хозяев, пошёл в дом.
– Тебя как зовут? Ты отколь? – спросил Иван Алексеевич, когда они подходили к дому.
– Валентин я, из Москвы.
– Святое место, – тихонько вздохнула Полина Васильевна.
– Маменька, смотри, он сам не свой, пожалей его, – спохватилась девушка. – Легко ли, попасть в ад…
– Обогреть тебя надо, обласкать, Валентин, – согласилась Полина Васильевна.
– Главное, ничего не бойся, – добавил сам Потапов. – Мы православные и при жизни всегда всё соблюдали, людей и Бога любили, а попали сюда, потому что Господь захотел испытать наше терпение, а не потому что мы какие-то там прихвостни врага человеческого… И ты тоже такой, по лицу видно – душа у тебя добрая…
Так, за беседушкой, они вошли в дом. Прошли в комнату, где всё было просто и как положено. Самодельные иконки в углу, белая скатерть на столе, стулья, шкаф. До крестьянской избы, конечно, недотягивало, но в целом Валентин почувствовал: здесь покой и нормальность.
Расселись за столом.
– Мы люди простые, из бедных дворян. Когда сюда попали – обомлели, плакали целыми днями. Кругом черти, да ещё в человеческом обличье. Визжат, кусаются, творят такое – слов нет. Перед иконами стыдно говорить. Мы думали: за что же души наши погублены, за что? – рассказывал Иван Алексеевич. – Но молитва помогла. Молились мы втроём – и, наконец, Господь сподобил, осветил нас Словом Своим. Во сне разум мой освежился, и сказано было мне, чтоб я, мы все терпели, а души наши спасены будут по воле Божьей. Для Бога и ад не крепость. С тех пор лучше нам стало.
– А как вы сюда попали?
– Как, как… Шли втроём по бережку, потом по леску, грибы собирали. Солнышко светило ласково… И вдруг сила нечеловеческая, вестимо, бросила нас сюда…
Между тем Полина Васильевна уже хлопотала насчёт обеда. Помолились.
Потапов промолвил:
– Но не думайте, страху много будет. Не собьётесь – душа спасётся.
Валентин понемногу приходил в себя, но мысли путались, и он не знал, с чего начать… Вспомнил наконец, что оставлены в далёкой недостижимой России родители, друзья… С женой Валентин, однако, развёлся два года назад, детей от этого короткого брака не было…
Еда, в глазах Валентина, чем-то отдалённо напоминала прежнюю, российскую.
– Вот это мы называем картошкой, – умилялась Полина Васильевна, – вот это – луком… и гляньте на хлебушек. Кушайте на здоровье… Другое здесь не растёт…
Встали, помолились, как в былые, хорошие времена.
– Не думай, а лучше говори с ним, сынок, – тихо сказала Полина Васильевна. – Не огорчайся очень… Раз ты к нам такой пришёл, то испытание адом тебе дадено, как и нам… Но душа твоя спасена будет… я чувствую это… как и наши души… это главное… А там хоть съедят нас, – дело второстепенное… Душе-то что? Она из другого теста создана.
Валентин молча вкушал пищу ада.
– Откуда вы её берёте? – наконец спросил он.
– Немножко вокруг растёт, а потом нам черти привозят… Они же здесь в человеческом виде, – ответил Иван Алексеевич. – В этом их свойство, особость. И как будто по-человечьи говорят, ну а сами… Увидишь, сынок, какие это люди, сразу поймёшь, кто они. Не дрожи, держись веры, но страх огромный на тебя нагонят…
– Для чего они вас держат?
– Не знаем, – ответил Потапов. – Им виднее… Лучше об этом вам Серёжа расскажет.
– Какой Серёжа?! – удивился Валентин.
– Какой есть. Молодой человек. Хорошего образования. Попал сюда немного позже нас. Хоть и чудной, но стал нам родной, – добавил Иван Алексеевич.
– Его сегодня черти привезут, – пояснила, покраснев, Даша. – Взяли, но должны привезти обратно.
За окном послышались какие-то звуки. Полина Васильевна подбежала, раскрыла окно.
– А вот и он идёт, лёгок на помине.
Вскоре Валентин услышал пение и ясно различил слова:
Пой же, пой на проклятой гитаре,
Ходят пальцы твои в полукруг.
Захлебнулся бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг…
Рядом с ним молча шли черти. Их было два.
Валентина эти слова поэта из прошлого, это пение в аду резануло так, что в глазах его потемнело, он вскочил и пошатнулся, припав к стене.
…А в комнату уже входил он – Серёжа Томилин, исчезнувший с лица земли в 1926 году и попавший в ад. Впрочем, у Серёжи было своё мнение относительно того, куда он попал. Через несколько минут Валентин и Серёжа Томилин стали неразрывными друзьями.
После обеда Потаповы, как и полагалось в XIX веке, пошли спать, и Серёжа с Валентином остались наедине.
– Ты пойми, Валя, – говорил ему через часок беседы Сергей. – Не ад это, не ад. Теологически не сходится… Но старики так считают, я их люблю, они мне как родные – но они слишком просто судят… Оно, конечно, похоже, и метафорически, косвенно, что ли, это ад, и мы среди чертей… А что, не черти, что ли, были в 17-м? Среди руководства Чёрный козёл, он может любой облик принять… Ему-то что… Но не ад тогда был, и здесь не ад…
– А что же, что?
– Ты мне сначала скажи, с какого ты года рождения?
– С 1977-го.
– Ого-го! А я в двадцать шестом пропал… Ну и как? Большевичье-то поганое небось прогнали где-нибудь к 30-му году?
– Не прогнали. Но сейчас их нет… Потом всё расскажу, какой расклад получился… А сейчас ты же не ответил мне на главный вопрос: где мы?
Сергей пересел на стул поближе к Валентину.
– Валя, в себя приди! Мы же в физическом теле… В ад можно попасть только после смерти. В какой-то степени это, конечно, ад, но не совсем. Тут дело сложнее…
– А как же старики, такие православные, не понимают этого?
– Да всё они понимают! Я с ними сроднился, они даже мой язык ХХ века чуть-чуть переняли, но они считают, что оказалось, вопреки богословам, ад может быть и в физическом теле… Просто богословы об этом не знали, мало ли что богословам неизвестно, не всё Бог нам открыл, а только частично…
– А ты как считаешь?.. Выпить бы сейчас, Серёга…
– Алкоголя тут нет… А я полагаю, что мы попали в необъяснимый фантастический мир. Его надо принять, и всё.
– Сергей, ну это не объяснение, а поэзия просто.
– Хорошо. Слушай. К нам приходит один человек. Из их племени. Великий учёный, жрец – не знаю, кем они его считают… Но он прячется от них в подземельях… И посещает нас. Как он обходит охрану – не знаю… Имя его – Вагилид. Он знает древние языки, как он выражается. В том числе русский… Так вот мы попали в отдалённое, точнее, очень далёкое от ХХ века будущее человечества.
Валентин заходил по комнате. Кровь бросилась в лицо.
– Что, что? Это, именно это – будущее человечества?
– Да.
